Его десятый развод

Глава 8

ВАЛЕНТИНА

Все-таки хороший доктор, этот Богданович.

— Я вам в дедушки гожусь, не стоит меня опасаться. — улыбнулся он мне, доставая из своего чемоданчика складную ширму.

Он отделил меня от себя непрозрачной тканью, за что я ему благодарна. Он даже не дотрагивался до меня, осмотрел, так сказать, визуально.

— Все, осмотр окончен. — прикрыл меня доктор.

— И вы меня даже расспрашивать не будете? — удивляюсь я.

— Все что мне нужно, я увидел. — отвечает врач.

Он убирает капельницу, ставит мне еще какой-то укол.

— Поправляйтесь! — желает мне, и выходит из комнаты.

Я тут же вскакиваю с кровати. Нет, я не могу просто так лежать. Мне нужно знать, что этот доктор скажет Харитонову.

Поэтому я выглядываю в коридор. Убедившись, что никого за дверью нет, я иду к лестнице. Доктор к этому времени уже успел спуститься. Идет в гостиную, а я крадусь за ним.

Притаиваюсь у инвалидного кресла, которым мой муж категорически отказывается пользоваться.

— Ну, что там с моей женой, док? — раздается голос моего мужа.

— Есть колотое ножевое ранение.

— Ты мне по нормальному объясняй. Что значит, колотое?

— Кто-то всадил в нее нож. Большой такой, кухонный. Шрам длиной около четырех сантиметров. По времени, год-полтора назад. Ей повезло, жизненно-важные органы не задеты, из чего могу сделать вывод, что ранение не глубокое.

— О, как… — присвистывает Харитонов. — Это кто же так девочку, а?

Почему-то мне становится так тепло на душе. Как будто Харитонов ничего такого особого не сказал, но в то же время, словно бы посочувствовал мне.

— Не могу сказать, кто, но кто-то не особо осведомленный. Профессионал бы убил, а этот так, пугал просто.

— Ясно. — слышно, как Харитонов барабанит пальцами по столешнице. — Еще какие-то травмы имеются у нее?

— Нет. На данный момент, нет. — отвечает врач. — Но это не значит, что их не было.

— Ладно, я понял, что ты хочешь сказать. — отвечает Харитонов. — Ну, не зря ведь она меня выгнала из комнаты?

— Не зря. — подтверждает Богданыч.

— Да я сразу понял, когда она артачиться начала.

— Я надеюсь, Константин Романович, что этот факт не заставит меня в ночи ехать сюда и откачивать вашу жену. Она в сильном стрессе. Могу на этот раз не откачать.

— Езжай док домой, отдыхай! Все нормально будет. — заверяет его Харитонов.

А я на цыпочках, но со всех ног несусь обратно в свою комнату, чтобы меня никто не заприметил.

* * *

ВАЛЕНТИНА

Хожу по комнате в ожидании Харитонова. Хоть он и пообещал доктору, что не станет доводить меня до смерти, но это не означает, что он свое обещание сдержит. Харитонов — очень умный мужчина. Он понимает все каким-то невероятным чутьем.

Дверь в комнату открывается.

Я застываю около занавешенного окна.

Харитонов. Собственной персоной. Весь задумчивый, смурной.

— Чего бродишь? Богданыч сказал тебе лежать.

— Не могу лежать. — признаюсь я. — Мне тревожно. Ходьба успокаивает.

Харинов, тяжело припадая на сломанную ногу, стуча по паркету тростью, входит в спальню, прикрывает за собой дверь.

— Кто он?

Это такой простой и обезличенный вопрос, но я сразу понимаю, о ком именно говорит мой муж.

— Простите… мне надо было сразу вам сказать… — опускаю я глаза. — Я не думала, что вы всерьез ко мне полезете.

— Пф… — недобро усмехается Харитонов.

— Отец не знал. — продолжаю я. — Я боялась ему сказать. Он… он бы убил меня! Вы не верите мне, но это правда!

— Да. Ты права. — кивает Харитонов. — Он бы убил. Он ведь не пожалел тебя вчера. Не пожалел бы и тогда.

Я вздрагиваю. Я сама это чувствую интуитивно. Всегда чувствовала, что отец ненавидит меня. Но когда это озвучивает человек со стороны, то становится еще страшней. Страшней признаться самой себе, что отцу из всех его детей я была нужна меньше всего.

— Но сейчас речь не о твоем отце.

Харитонов продолжает стоять, опираясь на трость. Видно, что сломанная нога его болит. Но он принципиально не садится.

— Кто он, Валентина? Кто это сделал?

Он смотрит на меня так, будто в душу заглядывает. Я не могу ему солгать. Да и это сделать, невозможно. Ведь он, будто бы читает меня, как раскрытую книгу.

— Он мой однокурсник. — говорю я то, о чем молчала весь последний год. — Это было год назад. Мне было двадцать два. Ему, тоже. На последнем курсе университета он мне проходу мне не давал. У нас был совместный проект. Он вызвался делать его со мной. Под соусом работы над проектом он заманил меня к себе. Родители купили ему студию, и он жил отдельно. Ну и…

Харитонов видит слезы в моих глазах и кулак его, сжимающий трость белеет на костяшках пальцев.

— Я не хотела. Я сопротивлялась. Вырвалась и побежала на кухню. Но он решил довести дело до конца. Ему под руку попался нож, ну и…

— И ты не сказала отцу? — удивлен Харитонов.

Качаю головой.

— Он бы мне не поверил. Обвинил бы меня в том, что я сама виновата.

— Еще вчера, до всего, что произошло, я бы не поверил тебе.

— А сейчас верите?

Почему-то мне важно, чтобы Харитонов поверил. Чтобы хотя бы кто-то поверил мне.

— Сейчас, верю, Валентина. Конкретно в этом случае, я тебе верю. — подчеркивает Харитонов. — Как ты объяснила ножевое ранение отцу? Матери?

— Никак. — отвечаю я. — Мне двадцать два было. Я пошла в больницу и солгала, что сама упала на какой-то острый предмет. Меня зашили. Ранение не глубокое было. Никто не узнал.

— А он? Тот ублюдок? Что с ним стало?

— Ничего. Мы выпустились, получили дипломы и…

— Мне нужны его имя и фамилия. — требует Харитонов.

— Вы… хотите уточнить у него? Едва ли он признается.

— Нет, Валентина, я ничего уточнять у него не собираюсь. — отвечает муж. — Мне нужно знать, кто он.

Я называю. Не знаю, что эта информация даст Харитонову.

— Вы теперь меня презираете? — спрашиваю я.

Брови Харитонова взмывают вверх.

— Почему?

— Потому что вам подсунули не девственную невесту.

Харитонов усмехается:

— Если выяснится, что ты, Валентина, причастна к покушению на меня, если выяснится, что ты копаешь под меня и прочие неприятные вещи, то я не то что презирать тебя стану, я тебя сразу… ну в общем, сама понимаешь. А наличие у тебя девственности, или отсутствие, меня вообще не волнует!