Его другая

Глава 41

Оля

Наверное, нельзя быть такой счастливой, какой была я в этот момент. Это непростительно. Вселенная накажет, я точно знала, но отпустить его не могла. Не в эту ночь.

Мы лежали в обнимку не знаю сколько времени. Я дышала им, грелась, как от самого яркого костра. Всё, что было во мне заморожено, оттаяло.

Давид перебирал моим волосы и молчал, глядя в потолок.

— Мариам говорила, что когда ты ушел в тот вечер, твоя мама была очень зла, — прижимаюсь губами к его плечу.

— Да. Пришлось соврать, чтобы пойти за тобой.

Мари рассказывала, что буквально через десять минут после моего ухода Давид встал из-за стола, ушел говорить с кем-то по телефону, а потом подозвал к себе отца и уехал. Тигран Арманович сказал, что Демьяну нужна помощь с пьяным соседом. А когда Давид вернулся с порезом и сбитыми костяшками эта версия подтвердилась. Он сказал, что написал заявление в полиции и присутствие родителей не обязательно, ведь он уже давно совершеннолетний.

— Если бы ты не приехал тогда… — внутренне вздрагиваю, а Давид резко ложится на бок.

— Я бы приехал. Тогда за столом… это было пиздец как сложно.

Тянусь к нему и коротко целую в губы.

— Давай не будем об этом.

Дав кивает.

— Я покурю пойду на кухню, можно?

— Конечно.

Наблюдаю за тем, как он надевает трусы и джинсы, а потом уходит на кухню. Напряженный, далёкий. Не похожий сам на себя. Причину такого его состояния я прекрасно знаю. Первые эмоции от встречи стихли, и внутри снова поселился страх перед неизбежностью. Теперь, когда я знаю, что потерять его будет не просто больно, это будет сродни маленькой смерти, думать об этом панически страшно.

Но я не жалею о том, что сделала. Ни капли не жалею.

Встав с кровати, надеваю трусики с футболкой и отправляюсь следом за ним.

Давид курит в открытое окно. Невольно засмотревшись на его спину, подхожу и обнимаю его. Лащусь щекой и вдыхаю запах его кожи.

Поверх моей руки ложится горячая ладонь. Выдохнув облако серого дыма, часть которого попадает в квартиру, Дав гасит сигарету и оборачивается в моих руках.

Опирается бедрами на подоконник и прижимает меня к себе. Думает о чём-то, а я не мешаю. Эгоистично наполняю себя его присутствием. Я устала думать. Так устала. Мне бы просто его рядом и больше ничего не нужно.

— Я завтра скажу отцу, что не женюсь на Ани.

До меня не сразу доходит смысл сказанного. Пара секунд уходит на то, чтобы информация дошла до мозга.

Резко вскидываю голову, подумав, что мне послышалось.

— Что?

Выражение лица Давида прочитать не могу. Только вижу, как в карих глазах жизнь кипит, а сам он сильно напряжен.

— Скажу, что не женюсь, — повторяет отстраненно, убирая с моего лба волосы. Будто усиленно о чем-то размышляет, — Пока поживу у Демьяна или Сани. А как найду работу, сниму нам с тобой квартиру. Мари говорила, что эту квартиру вы продаёте, поэтому найдём съемную. Ты будешь учиться. Если поступишь на бюджет — отлично, а если нет, то тоже не проблема. Можно будет взять подработку, я и в айти последнее время немного разбираюсь. Тогда сможем оплачивать твоё обучение. Сильно шиковать по первой не будем, но это ничего. Со временем всё устаканится, и…

— Подожди, стой, — подаюсь назад, лихорадочно исследуя его взглядом. Сердце оглушает ударами, я ничего не понимаю из всего, что он только что сказал. Слишком большой поток информации для моего воспаленного сознания, — О чём ты?

— О нас.

— Ты не женишься?

Озвучиваю единственное, что выхватило моё обезумевшее сердце.

Давид коротко мотает головой.

— Нет.

Мне кажется, что я начинаю задыхаться. Прикладываю к груди руку, не в состоянии справиться с эмоциями. Эти недели без меня для него тоже были невыносимыми? В груди назревает шар с кипятком, что вот-вот выплеснется наружу.

Он сделает это ради меня? Нарушит традиции их семьи? Не сдержит данное родителям обещание?

На то, чтобы переварить нет времени. Поддавшись порыву, бросаюсь Давиду на шею, и не справляясь со слезами. Они текут по щекам, а я только чувствую, как он крепко меня обнимает. Весь натянутый, как струна, собранный, словно зверь перед прыжком.

— Я люблю тебя, — шепчу, покрывая его лицо короткими поцелуями. — Люблю.

— И я тебя, — отвечает на мои поцелуи, а потом вдруг обхватывает мой затылок и проталкивает в рот язык.

Целует глубоко, жестко, надрывно. Губы пекут от его щетины, но мне плевать. Мы будем вместе! Я и он!

— Нам не надо снимать квартиру, — отстраняюсь, заглядывая в черные глаза, — папа подарит мне однокомнатную после продажи этой.

Молча кивнув, Давид не выглядит слишком счастливым.

— Тогда уже легче. Но мне всё равно вещи свои нужно куда-то перевезти на это время будет.

— Зачем? — не понимаю я.

Долгий взгляд глаза в глаза, а потом Давид снова тянется за сигаретой. Подкуривает ей и отворачивается к окну.

— Потому что родители не примут этого моего решения.

— Как это?

Мариам всегда говорила эту фразу — «Наша семья не примет другой крови. Они не смирятся, если кто-то из нас свяжет судьбу не с армянином или армянкой». Я думала это что-то типа давней традиции, переходящей из рода в род. Непонятной мне, но всё же. Понимала, что у них так принято, но никогда не задумывалась над сутью. Просто правило, которое нельзя нарушать… а почему нельзя я не знала.

— Не важно, Оль. Просто мне нужно будет съехать и где-то жить по началу, а дальше справимся. Единственное, — он оборачивается, и я застываю под тяжестью его взгляда, — Мариам вероятно запретят с тобой общаться. И со мной тоже.

Что?

— Да бред, — вырывается из меня несдержанно. Внутри меня происходит взрыв за взрывом, — она не станет этого делать. А твои родители тебя любят. Я понимаю, что будет скандал, — начинаю вслух размышлять, стреляя как из пулемета словами, — но я пойду с тобой. Мы поговорим с ними вместе. Всё объясним. Возможно, по началу они будут злиться, но я уверена, что потом смирятся. Ты бы видел, как твой отец на тебя смотрит. — Лицо Давида на миг искажается, и он отворачивается. Нервно втягивает в легкие никотин. — Он любит тебя. Очень любит.

Его челюсть крепко сжимается, желваки вздуваются, грудь тяжело поднимается и опускается.

Понимаю, что он переживает. И с Ани выйдет ужасно некрасиво. Но это будет правильно. Разве она была бы счастлива проживать жизнь с человеком, который её не любит? Эта девушка обязательно встретит того, кто будет любить её так, как мы с Давидом любим друг друга. Я верю в это, потому что я она замечательная девушка, воспитанная, умелая, хозяйственная.

К своему удивлению, я вдруг перестаю испытывать к ней отрицательные эмоции. Счастье внутри меня осветило всё в светлые тона, и я перестала думать о ней, как о той, кто проведет с Давидом всю жизнь.

— Всё будет хорошо, — произносит Дав, притягивая меня к себе рукой и целуя в висок, но говорит это будто самому себе, а не мне, — мы справимся.

Жмусь к нему изо всех сил и улыбаюсь.

— Обязательно.

Засыпаем мы в обнимку на моей небольшой кровати. Переплетая руки и ноги, будто срастаемся друг с другом в одно целое. Впервые за долгое время я сплю очень крепко, уткнувшись в шею моего любимого человека носом.

Разговор с его родителями меня пугает, но не настолько сильно, как жизнь без него. Как сказал Давид — мы справимся.

Утром он уезжает в университет. Сегодня у него экзамен и встреча с куратором.

А я, приняв душ, готовлю завтрак, представляя какой будет наша с ним совместная жизнь. Улыбаюсь, как ненормальная и ничто не в состоянии стереть эту улыбку. Я умереть готова была за то, чтобы услышать от него фразу «Я не женюсь». И он её сказал…

Ради меня. Ради нас решил пойти на такой шаг.

Уронив лицо в ладони, счастливо смеюсь. Всё ещё не верю. Но отчаянно пытаюсь.

Ставлю чайник, чтобы заварить себе чай, когда в дверь вдруг раздаётся звонок.

Витая в облаках, даже не задумываюсь о том, кто это может быть. Соседка ли, или Мариам? Мне все равно, если честно.

Спешу открыть дверь, но тут же застываю на пороге.

— Лусинэ? — вылетает из меня нервно.

Женщина, окинув меня презрительным взглядом, бесцеремонно входит в мою квартиру.

— Поговорить нужно, Оля, — бросает через плечо и не разуваясь, проходит по коридору.

Заглядывает в комнату, и я вижу, как с отвращением морщится её лицо при виде не застеленной кровати.

Тревога внутри меня закручивается мгновенно, но я стараюсь подавить её, потому что теперь на моей стороне Давид. Он сделал свой выбор, и бояться мне нечего.

Закрыв дверь, прохожу на кухню, а Лусинэ входит за мной.

— О чём Вы хотели поговорить? — оборачиваюсь, встречаясь с ней взглядом.

— Я так понимаю, что Давид сегодня ночевал у тебя? — произносит холодно.

Уверенно киваю.

— Да.

Сильно стиснув губы, она бросает свою сумку на мой стол.

— Сядь, Оля, — говорит приказным тоном.

— Мне удобно и так.

— Сядь, сказала.

Не знаю почему, но я опускаюсь на стул. Будто мне на плечи ложится неподъемная тяжесть и буквально придавливает к месту. Мать Давида подходит и становится прямо напротив меня.

— Думаешь, ты такая умная? — цедит, смотря на меня сверху вниз, — Считаешь, если Давид таскается к тебе каждый день, то женится? Ошибаешься!

Отрицательно мотаю головой.

— Я не прошу его жениться.

— Это сейчас. Потом попросишь. Но он не женится. Знаешь почему? Потому что ты для него игрушка, Оля. Девочка, с которой можно провести хорошо время.

— Это неправда. Давид любит меня, — цежу сквозь зубы и вздрагиваю от неприятного смеха.

— Может быть, ты так думаешь.

— Нет, — резко встаю, до боли сжав кулаки. — Давид любит меня. Он сам мне сказал. И он не женится на Ани. Потому что это кощунство жениться на той, кого не любишь. А вы, как любящая мать, его поймете. Ведь вы хотите ему счастья, правда?

— Какая ты дура! — опешиваю от такой грубости и теряюсь, но Лусинэ не даёт мне возможности даже в себя прийти, — Думаешь, я не люблю его? Счастья ему не хочу? Это я и делаю, когда пытаюсь уберечь его от тебя! Ты же своей пустой головой не понимаешь, что значит пойти против семьи. Это у вас здесь женятся и разводятся когда захотят, а у нас так не принято! Если женился, то на всю жизнь. Женщину после развода в собственной семье уже не примут, поэтому к браку у нас относятся серьезнее. Как и к той, на ком женятся. Даже если Давид сейчас откажется от Ани, то на тебе не женится никогда. Разве он захочет это сделать, если вся семья от него отвернется? Вся, не только мы с Тиграном. Его на порог не пустит ни один член нашей семьи. Останься он один — последняя о ком он будет думать — это ты.

— Как Вы можете так говорить? — шокировано вскрикиваю, — Разве можно отказаться от собственного сына только потому, что он влюбился в человека, не угодного Вам?

— Ты живешь в своем мире и не желаешь видеть, что существуют другие миры и традиции. Если Давид хотя бы заикнется отцу о том, что выбрал не армянку, он его из дома взашей погонит. Ты этого хочешь?

— Да как же… — лепечу, а сама лихорадочно вспоминаю слова Давида о том, что ему нужно будет перевести свои вещи.

Меня бросает в холод, по спине струится мороз.

— Да так! Не ты первая, кто считает, что может влезть в годами выстроенные устои. Не ты последняя. Но жить с этим потом МОЕМУ сыну! Сыну, которого не пустят больше на порог никто из нашей семьи. Ты дрянь эгоистичная, подумала об этом?

— Это неправда! Нельзя так поступать! Вы не сможете. Хотя может быть Вы как раз и сможете, — тут же исправляюсь, потому что понимаю, что эта женщина, наверное, действительно смогла бы отказаться от своего ребенка, — но не Тигран Арманович. Он справедливый и любит Давида. Он не поступит так с родным человеком!

Карие глаза, испещренные морщинами, сощуриваются.

— Ты в это свято веришь?

— Да!

— Ну что ж. Пойдём.

— Куда? — торопею, смотря, как она тянется за своей сумкой.

— Снимать твои розовые очки.