Экранные поцелуи

Глава 11

Жизель терпеть не могла заниматься любовью в джакузи. Как ни осторожничай, волосы все равно намокают, а тщательно наложенная косметика превращается Бог знает во что. Однако Дэна это возбуждало, так что приходилось мириться. «Интересно, позволяет ли он себе такое с женой», — подумала Жизель, в третий раз меняя позу. Началось это на кухне. Без всяких задних мыслей она пошла за очередной бутылкой водки, наклонилась к буфету, и вдруг… Нельзя сказать, что ее это обрадовало.

— Опусти мою юбку, слышишь! — рявкнула она. — У нас впереди достаточно времени для этого.

Дэн отступил.

— Ты становишься похожа на Карлу. В чем дело? Разве я не выполняю все твои прихоти?

Жизель тут же пожалела, что сорвалась, и решила исправить положение. Она ничего не ответила, молча спустила трусики, взяла его за руку, повела в столовую, к большому столу из красного дерева. Повернулась к нему спиной, легла грудью на стол. Под плиссированной юбкой от Сен-Лорана на ней ничего не было.

— Если хочешь трахаться сзади, давай по крайней мере делать это как следует.

Он подошел, поднял ей юбку до талии, долго смотрел на нее, Какая великолепная задница! Как спелый персик, разделенный на две половинки. Он погладил мягкие округлые ягодицы.

— Повезло тебе…

Он взял ее сзади. Кончив, сразу перевернул, на том же столе, и стал расстегивать блузку. Жизель чувствовала, как давит ее спину твердая поверхность стола. Ну нет, когда они поженятся, любовь будет только в постели.

— Зачем ты растрачиваешь энергию на этом старом обеденном столе? В джакузи можно придумать кое-что поинтереснее.

Трое или даже четверо из ее друзей уже рассказали ей о вечере у Кейзеров. Она знала, что и Рэчел Келлер была там, вместе с Бобом Делани. Вот, значит, как ей удалось сохранить роль. Жизель это не удивляло и не возмущало. Пользуясь любыми методами в борьбе за место под солнцем, она ждала того же от других.

Но вот Дэн ее действительно огорчил. Он рассказал ей, что попросил у Рэчел прощения. В таком случае, на чьей же он стороне? В следующий раз, чего доброго, захочет попросить прощения у жены. Кажется, пришла пора действовать.

Пытаясь придать своим словам как можно больше драматизма, Жизель призналась Кейзеру, что влюбилась в него. Она приберегла это признание на ту ночь, когда, как она знала, Карла была уверена в том, что мужа нет в городе. Какой смысл говорить о великой страсти, если нет возможности эту страсть продемонстрировать? Так вот и получилось, что Жизель вся вымокла в джакузи.

Позже, в постели, тесно прижавшись к нему, она шептала нежные признания по-французски.

— Зачем тебе понадобилось говорить мне об этом?

— Как? Разве тебе неприятно это слышать? Неужели ты не гордишься тем, что женщина испытывает к тебе такие чувства?

Он вдохнул аромат ее духов, погладил нежную кожу.

— Конечно, горжусь. Но это в корне меняет дело.

— Каким образом?

— До сих пор мы оба относились к этому как к приятному времяпрепровождению. Теперь же, когда ты заговорила о любви, я начну чувствовать ответственность перед тобой.

Она еще теснее прижалась к нему.

— И что в этом страшного?

Он сел на кровати, взял со столика стакан с виски, сделал глоток.

— Жизель, это действительно страшно, можешь мне поверить. Скажу больше: теперь, когда ты заговорила о любви, я могу признаться, что, кажется, и я чувствую то же самое. Это как болезнь.

Она улыбнулась. Так, ее план начинает действовать.

— Дорогой, мне не очень нравятся эти слова: страшно, болезнь… Почему бы не сказать по-другому — прекрасно, восхитительно?

— Знаешь, ты пользуйся своими словами, а я буду пользоваться своими. — Он сделал еще глоток виски. — Я употребляю именно эти слова, потому что они правильно описывают нашу ситуацию. Ты хочешь, чтобы я произнес это вслух? Так вот, Жизель, я женат. И Карла не просто моя жена. Она дочь Джерри Голда. А Джерри Голд — это человек, который заказывает музыку в студии «Магнум». Стоит Карле сказать одно слово — и я пополню ряды безработных.

Жизель внимательно оглядела его — большой крючковатый нос, черные вьющиеся волосы, общее ощущение власти и могущества.

— Если ты решишь расстаться с Карлой, — медленно проговорила она, — я имею в виду, решишь расстаться с ней совсем и перейдешь жить ко мне… Не понимаю, почему ты из-за этого должен потерять работу.

Дэн коротко рассмеялся:

— Разговоры о любви, должно быть, лишили тебя разума. Карла не только оставит меня без работы, она уйдет и захватит с собой половину всего, что я имею сейчас.

— Ты все это вернешь с лихвой, когда снова найдешь работу.

Кейзер с мрачным видом допил виски.

— Красивая сказочка. Может, ты скажешь, кто, к черту, захочет дать мне работу, после того как, студия «Магнум» вышвырнет меня на улицу?

— Знаешь, а ведь я не могу жить без тебя, — проговорил Боб.

Они с Рэчел сидели за воскресным ленчем в «Беверли-Уилшир». Праздновали окончательное завершение съемок.

— Знаю, — с мечтательно-отсутствующим видом произнесла Рэчел. — Но почему ты заговорил об этом именно сегодня?

— Неужели непонятно? Потому что завтра ты уезжаешь.

— И ты хочешь скрасить расставание?

Боб взял бокал, сделал большой глоток калифорнийского вина. С Рэчел иногда просто невозможно разговаривать.

— Вообще-то у меня не было таких намерений. Я имею в виду — расстаться. Не могу даже подумать об этом.

Она пристально смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Но ведь здесь я в любом случае не могу оставаться. Один этот ленч стоит, наверное, столько, сколько мне платят за неделю.

Чтобы подкрепить свои слова, она обвела рукой вокруг. Ресторан, как и отель в целом, не обманул ее ожиданий. Воскресенье в «Беверли-Уилшир» всегда считалось праздничным днем. Состоятельные люди с окраин Большого Лос-Анджелеса приезжали отведать здешних яств. Здесь предлагались всевозможные виды жареного мяса, любая рыба, птица — все с самыми разными овощами. К мясу, например, ресторан предлагал четырнадцать различных салатов. А десерты занимали отдельный стол.

— Я тебя понимаю, — ответил Боб. — Но совсем не обязательно оставаться здесь.

Она не сводила с него глаз.

— Ты собираешься снять для меня квартиру?

Он ухмыльнулся:

— Вообще-то да. Есть одна симпатичная квартирка, пентхаус в Вестерн-Тауэрс. Надеюсь, тебе подойдет. Единственная проблема — я там сейчас живу.

— А с каких пор это стало у нас проблемой?

— Ты хочешь сказать, что… не возражаешь?

Рэчел отодвинула тарелку, достала из сумочки сигарету. Обычно она курила, лишь когда нервничала.

— Ты предлагаешь мне пожить у тебя пару недель или хочешь, чтобы я переехала насовсем?

— Честно говоря, я и сам еще не знаю. Но мысль о разлуке для меня невыносима. Может быть, ты пока просто переедешь ко мне, а потом, если чувства мои не изменятся, останешься насовсем.

Рэчел глубоко затянулась.

— А как насчет меня и моих чувств? Или это не имеет значения?

— Что ты имеешь в виду?

— А вот что. У меня ведь в Лондоне тоже есть квартира. И есть своя жизнь. Ты сейчас предлагаешь отказаться от всего этого, до тех пор, пока ты разберешься в своих чувствах и примешь решение.

— Звучит довольно серьезно.

— А жизнь вообще серьезная штука. Человек может говорить одно, а думать совсем другое. А еще может обойти тебя сзади так, что и не заметишь.

— Ты сейчас говоришь о Ричарде Робертсе?

— О нем и ему подобных. Тех, что на один сезон.

Боб взял у нее из рук сигарету, загасил в пепельнице.

— Я не из тех, что на один сезон, и у нас тобой не просто интрижка. Для меня это нечто большее. Но ты ничего не говорила о своих чувствах.

Она смотрела на него не отрываясь.

— Я тебя люблю.

Он улыбнулся:

— Это все, что я хотел услышать. Значит, ты переедешь ко мне, Рэчел?

Она сжала его руку.

— Ты в самом деле этого хочешь?

— Да, — снова улыбнулся он. — Я ведь не привык к этим вашим тонкостям. Я старомодный ирландец и все говорю прямо, как есть.

Она судорожно вздохнула:

— Значит, я могу предложить свою лондонскую квартиру на продажу?

— Конечно. Я не потерплю, чтобы моя жена жила на два дома.

Она вскинула на него глаза:

— А кто говорит о женитьбе?

— Я говорю. Не забывай, я старомодный ирландский парень. Не сторонник этих новомодных штучек… сожительство без брака и прочее.

Рэчел подумала о спектакле на Бродвее, где ее ждут через два месяца. Вспомнила обещания Десмонда Френча… Найдется ли в ее жизни место для мужа?

— Это все так неожиданно, — произнесла она слабым голосом. — Ты не согласишься подождать со свадьбой? Пока я не привыкну к этой мысли?

— Конечно, радость моя. Я и не предполагал, что тебя это так напугает.

Она усмехнулась:

— Я тоже не предполагала.

Неожиданно ей вспомнилась предсказательница-китаянка с Бали: «Одна из вас — большая художница, создающая причудливые фантазии и покоряющая людей. Другая — обыкновенная женщина, и жизнь ее зависит от мужчин».

«Уходи прочь, мадам Чонг, — приказала ей Рэчел, — исчезни, ты мне не нужна». Но слова китаянки не выходили из головы. Весь вечер, пока Рэчел упаковывала вещи и готовилась к отъезду, предсказательница как будто шептала ей на ухо: «Художница должна сражаться за свое искусство, оно дает ей жизненную силу. Без него она погибнет».

Все в городе только о них и говорили. Рик Гамильтон и его жена Марси были первыми, кто пригласил их в гости. Вслед за ними все стали приглашать их наперебой. Очень скоро Рэчел обнаружила, что, несмотря на все свои пышность и блеск, Беверли-Хиллз представляет собой типично провинциальное общество. Все пригашали друга друга к себе в гости, будь то коттедж в Малибу, как у четы Гамильтонов, или обширные владения, как у Кейзеров. «Спагос», «Ма мэзон», «Ла серре» и другие фешенебельные рестораны служили местом деловых встреч заправил киноиндустрии. Если же людям хотелось просто побыть вместе, они делали это у себя дома.

Рэчел неожиданно открыла в себе кулинарные способности и перед зваными вечерами с удовольствием проводила целый день на кухне. Боб не мог этого понять.

— Большинство из тех, кто у нас бывает, — мои клиенты. Почему ты не позволяешь мне нанять повара?

Однако Рэчел оставалась непреклонна. Люди приходят в гости к ней в дом, значит, она должна их угощать. И Боб, невзирая на протесты, втайне радовался этому. Вначале его немного тревожило то, что Рэчел не сразу дала согласие на брак. Они об этом не говорили, однако этот вопрос как бы висел в воздухе: насколько Рэчел может быть преданна семье? До тех пор, пока она не обнаружила в себе страсть к кулинарии, пока не начала ездить на пляж вместе с Марси, разъезжать по побережью, знакомиться с калифорнийским артистическим обществом. Не будучи художником, Рэчел тем не менее, как всякая творческая натура, любила наблюдать, как другие артисты общаются с внешним миром.

Она начала увлекаться модными туалетами. Раньше желание себя приукрасить вполне удовлетворялось ежевечерними выходами на сцену. Каждый вечер она надевала театральный костюм и полностью преображалась. Теперь, когда в ее жизни не стало театра, не стало сцены, она находила другие способы преобразить себя. «Джорджио», «Армани», «Сен-Лоран» и другие магазины Родео-драйв оказались неисчерпаемым источником для этого, и она их регулярно посещала. Дважды, а то и трижды в неделю возвращалась домой с каким-нибудь необыкновенным платьем, или парой экстравагантных серебристых сандалет, или сумкой в стиле Луи Виттон, последним изделием Келвина Клайна. Она теперь знала имена самых модных модельеров и поняла, что в Голливуде можно надеть на себя все что угодно, но только не то, что было модным в прошлом сезоне.

Боба все это одновременно и забавляло, и настораживало.

— Ты становишься самой настоящей голливудской женой, — подкалывал он ее. — Еще немного, и ты заговоришь о прошлогодних бриллиантах.

— Ну, вообще-то меня больше интересуют драгоценности этого года.

Он купил три сапфира, под цвет ее глаз, и заказал обручальный перстень. Увидев его, Рэчел пришла в восторг.

— Я ведь тогда просто пошутила насчет драгоценностей.

— А вот я совсем не шутил по поводу своих серьезных намерений, поэтому надевай, пожалуйста, и привыкай носить.

Постепенно у них сложился некий стиль жизни — калифорнийский. По утрам Боб работал. Потом они садились в машину и ехали на пляж Хантингтон-бич, купались и занимались серфингом. Боб научился этому, когда только переехал на побережье. Увидев, что Рэчел его освоила, он и ей купил доску для серфинга. Они обнаружили, что оба умеют играть в триктрак, и иногда с удовольствием занимались этим по вечерам. В другие вечера ездили в гости к друзьям, смотрели телевизор, ходили в кино.

Однажды Боб повез ее посмотреть первоначальный вариант «Покинутых» в одном из просмотровых залов студии «Магнум». Рэчел сидела как завороженная. Вспоминала детство и первые годы в театре, когда посещение кино было единственным развлечением. А теперь она сама — часть этой сказки из движущихся света и теней. И все же, в то время как одна часть ее «я» с упоением смотрела на экран, другая придирчиво оценивала созданный ею образ. «Правильно ли я выдержала паузу, — спрашивала она себя. — Не слишком ли исхудала на Бали? Не слишком ли много грима? Так ли я двигаюсь?»

Она еще ни разу не видела свою игру со стороны, и этот просмотр многое ей открыл. «В следующий раз, — думала она, — подрежу волосы чуть короче. И надо обязательно брать уроки танца и пластики». На этот раз сценические методы не повредили, но только потому, что в фильме много крупных планов. Больше это ей с рук не сойдет, даже и надеяться не стоит.

Всю обратную дорогу она молчала.

— Тебя что-нибудь беспокоит? — спросил Боб.

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

— Мне кажется, это в некотором смысле шок — в первый раз увидеть себя на экране.

— Да нет, по-моему, я неплохо сыграла.

Однако в глубине души Рэчел ощутила гложущее беспокойство. Последние недели она совершенно не думала о сцене. Ей казалось, что там, в театре, в Англии, она в полную меру насладилась аплодисментами, на всю оставшуюся жизнь. Теперь она уже не была в этом уверена. Только что, на просмотре, она снова вспомнила о зрителях. Достаточно ли убедительно она играла? Поверят ли зрители? Увлечет ли их фильм? Чем больше она о них думала, тем больше тускнела в ее представлении ее теперешняя жизнь.

Серфинг уже не казался таким захватывающим. Готовка начала надоедать. Даже магазины Родео-драйв утратили свое очарование. Она было уже совсем решила отказаться от роли Лили в спектакле на Бродвее — знала, что это нарушит их совместную жизнь с Бобом. Но теперь, кажется, передумала. Ведь больше такого случая может и не быть. Всю следующую неделю она пыталась прогнать из головы огни Бродвея и Шефтсбери-авеню, но безрезультатно. Через неделю, когда Боб уехал на студию, она позвонила в Лондон Десмонду Френчу.

— Какого числа меня ждут в Нью-Йорке?

На следующий день Десмонд Френч позвонил в Лос-Анджелес. Боб Делани сразу взял трубку. Он только что вернулся с производственного собрания на студии.

— Привет! Как дела в Лондоне?

— В Лондоне все в порядке. А у вас как? Окончательный вариант «Покинутых» уже готов?

— Нет пока, но скоро будет. Фильм получается даже лучше, чем я ожидал. Не знаю, чья это заслуга, Рика или редактора, но похоже, очень скоро мы получим то, что надо.

— А как актеры?

— Вполне заслужили свои деньги. А Рэчел даже более того. Я думаю, тебе будет приятно это слышать. Она превзошла все наши ожидания. Я не жалею, что боролся за нее.

На другом конце провода наступило молчание. Десмонд Френч раскурил сигару, налил себе чаю. Больше откладывать было нельзя.

— Ты за кого боролся, Боб, — за женщину или за актрису?

— За актрису, конечно. А что ты имеешь в виду?

— Вчера у меня был долгий разговор с Рэчел. Я подозревал, что между вами что-то происходит, но не предполагал, что это так серьезно.

— Мы не хотели трубить об этом на весь мир, пока не назначен день свадьбы.

Десмонд глубоко затянулся.

— Так, когда же свадьба?

— Мы еще не решили. А почему ты об этом спрашиваешь? Ведь не для того же ты звонишь из Лондона, чтобы поинтересоваться моей личной жизнью?

На другом конце опять наступило молчание.

— Вообще-то именно для того. Рэчел хотела сама сказать тебе, но не решилась. Поэтому и попросила вмешаться вашего покорного слугу. Ты, должно быть, не знаешь, что она приняла предложение играть в спектакле в Нью-Йорке.

Боб ощутил знакомое чувство — внутренности как будто сжались в тугой комок. О Господи, он же знал: это было слишком хорошо, это не могло продолжаться вечно. Значит, она все же решилась… Он сделал усилие и заговорил:

— Да, теперь я припоминаю, она что-то такое говорила. Но это было давно. А что, уже назначена дата?

— Да. Репетиции начинаются в конце июля.

Делани почувствовал, как перехватило дыхание.

— То есть на следующей неделе! Черт побери! Но это значит, что ей нужно отправляться через сорок восемь часов.

— Мне очень жаль, что так получилось, Боб. Но что я могу сделать? Я всего лишь агент.

Боб медленно положил трубку. А он всего лишь жених… Почему же она не сказала сначала ему?

Едва открыв дверь, Рэчел почувствовала неладное. В общем-то она ждала скандала и в который раз сегодня спрашивала себя, стоило ли поручать неприятный разговор Десмонду Френчу. Но сама она все равно не смогла бы этого сказать.

Она взглянула на его потемневшее лицо. Значит, он воспринял известие еще хуже, чем она ожидала.

— Ты разговаривал с Десмондом. — Это был не вопрос, а констатация факта.

— Точно. Ты ведь этого хотела?

— Да. — Она подошла к нему, обняла. — Послушай, это ведь не конец света. Может быть, спектакль и не продержится долго. И в любом случае, мы сможем встречаться.

— Ты так считаешь? — Он высвободился из ее объятий, подошел к бару. — Я, пожалуй, выпью. Думаю, нам обоим это не помешает. Ты что будешь?

— Бокал вина.

Себе он налил большую порцию виски со льдом. Поставил бокалы на мраморный круглый столик у окна. Обернулся к ней, поднял свой бокал:

— За твой успех на Бродвее. При таком таланте ты его вполне заслуживаешь.

Он залпом осушил бокал. Рэчел поняла, что не стоит больше делать вид, будто ничего не произошло.

— Значит… все кончено?

Он кивнул.

Глаза ее наполнились слезами.

— Но почему, Боб?

Он опустился на диван.

— Когда-то давно, в тот день, когда мы с тобой впервые встретились, я рассказал тебе свою историю. У меня тогда появилось предчувствие, что ты можешь занять слишком большое место в моей жизни, поэтому я и решил сразу дать тебе понять, как обстоят дела.

Он смотрел на нее, такую тоненькую, такую бледную в вечернем свете. Он видел, что она страдает. Какого черта, почему он должен жалеть ее после того, что она ему сделала?

— Рэчел, ты знаешь, как поступила со мной Кэти и что я при этом испытал. Поэтому, извини, на сей раз, я хочу выйти из игры.

— Но я не Кэти. Я тебя люблю. Она, наверное, даже не знала, что это такое.

— Ты хочешь сказать, что ты знаешь? Да будет тебе. Ничем ты не отличаешься от моей бывшей жены. Вам обеим нужен зрительный зал. Мужчина вам не нужен. Вы актрисы, талантливые актрисы, прекрасные актрисы. И поэтому ни один мужчина не сможет вас удовлетворить. Вам нужны аплодисменты сотен рук. Одного человека вам всегда будет недостаточно.

Теперь она плакала, не пытаясь остановиться. Слезы катились по щекам.

— Зачем ты это делаешь, Боб? Зачем выворачиваешь себя наизнанку?

— Я не выворачиваю себя наизнанку, — яростно выкрикнул он. — Иначе бы я вел себя совсем по-другому. Более вежливо. Может быть, ты этого хочешь, Рэчел? Хочешь вежливых и лживых слов? «Мы будем иногда встречаться… Мы будем видеться… Когда спектакль пройдет, все снова станет по-прежнему». Извини, но я так не могу. Я люблю тебя, черт возьми! Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Но я не могу делить тебя со зрителями, которые каждый вечер будут платить деньги за то, чтобы посмотреть на тебя. Я не хочу быть одним из толпы поклонников или тех, кто тебя будет окружать. Парикмахер, агент, адвокат, кто там еще? Все очень просто, Рэчел: мне нужна женщина, а не общественное достояние.

Она подошла, села рядом.

— Это совсем не так просто. Послушай, я не знаю Кэти Гордон, но я здесь познакомилась с несколькими актрисами и думаю, они похожи на нее. Ты не можешь сравнивать меня с ними, Боб. Я совсем другая. Мне не нужны поклонники, фанаты и прочий антураж. Я делаю то, что делаю, потому что верю в это. Потому что в этом мое предназначение. Ни слава, ни блеск меня не интересуют. И никогда не интересовали.

— Пройдет совсем немного времени, и ты сама себя не узнаешь, Рэчел. Ты ведь только что явилась из английской провинции. Подожди, пока твое имя начнет регулярно появляться в заголовках газет. Тогда весь мир покажется тебе иным. Я уже вижу первые признаки этого. Если женщина собирается покинуть жениха и уехать в другой город на два года, по-моему, она сама должна сказать ему об этом. А что сделала ты? Поручила своему агенту. Пройдет еще немного времени, Рэчел, и все важные решения будут принимать за тебя агенты и адвокаты. Ты же будешь только выходить на сцену и появляться перед кинокамерами. И, знаешь, ничего другого тебе и не захочется делать.

Она вынула платок и высморкалась. Вытерла слезы.

— Как же я буду жить без тебя?

Он улыбнулся:

— Ты-то справишься, а вот я… Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Ты можешь утешиться работой, а я? Что остается мне? Дэн Кейзер со своей политикой? Погоня за очередной сделкой? Организация очередных съемок? А в промежутках убивать время на голливудских приемах? Когда-то все это казалось очень увлекательным. Но мне уже под сорок, я хочу большего.

Рэчел поставила бокал, почти не притронувшись к вину.

— Но мы будем видеться?

— Конечно. Столкнемся на каком-нибудь деловом обеде. Когда «Покинутые» выйдут на экран, я наверняка увижу тебя в «Поло-лонж» или в «Ма мэзон» под руку с каким-нибудь придурком со студии, которому будет поручено тебя сопровождать. Если мне случится быть в Нью-Йорке, кто знает, может, и я забегу посмотреть, как ты играешь.

— Ты хочешь сказать, что даже не зайдешь ко мне после спектакля?

— Нет. Мы и так причинили друг другу достаточно боли. Не стоит повторять все сначала.

Она коснулась его щеки.

— Боб, я хочу тебя попросить, в последний раз.

— О чем?

— Я хочу, чтобы ты любил меня. Так, как это было в первый раз, в Нью-Йорке. Впереди меня ждут одинокие ночи, Боб. Сделай так, чтобы мне было о чем вспоминать.