Этьен Винтерфилд — лучший маг-следователь Глорихейма

Глава 14

Неучтенная фигура оказалось женской, и я подумал на миг, что это случайная попутчица мэтра, гостья одной из близлежащих к станции усадьб, и держится она рядом с профессором исключительно из солидарности. И даже, когда приметив наш экипаж, обе фигуры устремились в нашу сторону, я ничего не заподозрил. Однако когда те приблизились вплотную, уже невозможно было не заметить чересчур широкополую шляпу, скрывающую лицо, черное одеяние и блестящий символ ордена на груди, и тогда пришлось признать очевидное.

— Какими судьбами вы оказались в этих краях, госпожа Сазеренн?

— Орден заинтересовался этим делом, — сухо ответила она, без приглашения забираясь в экипаж.

— Каким же образом Орден об этом деле узнал? — у меня, признаться, тоже сразу пересохло в горле, отчего мой голос прозвучал еще суше.

— А, это от меня, — весело ответил за госпожу легата мэтр, располагаясь на противоположном сидении и каким-то образом занимая всю лавку, отчего мне не оставалось ничего другого как сесть рядом с не монашкой.

— Я находилась в Университете, когда мэтр Рагнум получил ваш запрос, и профессор был столь любезен, что ввел меня в суть дела, — пояснила госпожа Сазеренн.

Вот подобного я и опасался. И что она делала в Университете? И с чего это она вот так запросто общалась там с профессорами?

— Так что, Этьен, — возбужденно подпрыгивая на своей лавке, выдал столичное светило, — уже четвертое жертвоприношение?

— Че…. же…. Что?!

Нет, я подсознательно примерно этого и ожидал, тем не менее, когда мои опасения были высказаны вслух, не мог не возмутиться. Как все-таки хорошо, что я додумался поставить полог тишины, и водитель Нарзаля этого не услышал.

— Жертвоприношение? — повторил я.

— Да, да, твои символы очень похожи на один преинтереснейший ритуал, — живо отозвался тот. — Впрочем, мне необходимо сначала на них посмотреть.

— Посмотреть можно только на зарисовки, и символы с первых трех у тебя есть.

— А последнее животное?

— То, что было на ней вырезано, мы перерисовали, а саму корову сожгли.

— Сожгли? Вот олухи! — в противоположность своим словам мэтр почему-то развеселился. — И первых трех тоже?

Я кивнул.

— Четырежды олухи! Именно придание жертв огню задействует ритуал, — пояснил Рагнум.

— Гм…. Барон не мог поступить иначе — его люди этого бы не поняли, — размышлял я. — Получается, что преступник заранее знал, как поступит Нарзаль.

— Или сам ему это посоветовал, — вмешалась госпожа легат.

— Хорошо, — кивнул я, — я снова опрошу барона. — Что за ритуал?

— О! Очень любопытная штука. Крайне занимательно, откуда в этой невзрачной дыре, — мэтр выглянул в окно экипажа, но из-за тумана невозможно было разглядеть даже растущих близ дороги деревьев, — о ней узнали. Впрочем, некоторые романтичные особы, — он почему-то кинул взгляд в сторону орденской посланницы, — считают, что как раз в старых поместьях на чердаках могут пылиться фолианты многовековой давности.

Я пожал плечами — особняки, которые я успел осмотреть, были относительно новыми постройками, хотя оставались еще три.

— В распоряжении же людей знающих, — Рагнум похлопал себя по груди, — имеются два источника, весьма потрепанных и не полных, надо сказать. Датируются они приблизительно третьим столетием от Изгнания — видимо, тогда ритуалы еще были живы в памяти или были переписаны с более древних, не сохранившихся до наших дней манускриптов. Что тогда только не творили! Например….

— А наш ритуал? — перебил я мэтра, напоминая о текущей проблеме. Дела дней минувших меня особо не интересовали.

— Вот я и говорю, — откликнулся тот. — В обиходе было призывать духов. Связываться с демонами, сам понимаешь, себе дороже. А духи — мы толком не знаем, кто они. Низшие демоны или, наоборот, высшие, а может и вовсе не демоны. Сельер, мой наставник — ты должен помнить этого хитроумного старикашку — утверждал, что это уже почившие демоны. Вроде как телесная оболочка тех тоже смертна, и в результате остается лишь дух, тоже на многое способный.

— На что?

— Да на что угодно. Ну, сам понимаешь, что жертвоприношения никто не будет затевать ради какой-нибудь пустой затеи вроде приворота. Месть, убийство, предположительно, с помощью духов уничтожались целые роды, и при этом никаких явных следов. В этом еще одно их отличие от демонов, они все делают очень аккуратно и не столь сильно зависят от расстояния до жертвы. То есть тот, кто призывает духа, может находиться здесь, а его жертва в столице.

— Ты сам понял, что сказал?! Что, действительно, можно вот просто так прикончить кого угодно в столице?

— Если ты беспокоишься о Его Величестве или, упаси Единый, о нашем милом старичке ректоре, который, кстати, до сих пор тебя вспоминает, — при этих словах я скривился, так как именно из-за этого злобного старикашки остался без диплома, рекомендаций и перспектив в столице, — то на них такая многослойная защита, что и духа на части разорвет, — мэтр совсем не проникся серьезностью ситуации. — А во-вторых, это всего лишь наши предположения — я же упоминал, что в источниках большие дыры. В-третьих, предполагается, что необходима или связь между убийцей и жертвой, или кровь, или хотя бы волос. Впрочем, по поводу последнего у меня, лично, сомнения. В-четвертых, ты знаешь, что даже обычное убийство требует определенных вложений собственной духовной сущности, а это и подавно, причем в прямом смысле. В-пятых, мы не знаем ни одного зарегистрированного случая применения подобного ритуала, по крайней мере, за последние лет двести точно.

— Ты сам сказал, что духи не оставляют следов, — возразил я.

— Вот именно! Почему же эти неучи, которые откуда-то добыли ритуал, следы оставили?!

— Так потому что неучи! Или хотят запугать? Или решили, что в провинции да с коровами им все это сойдет с рук? — предложил я навскидку пару версий.

— Я думаю, что объяснение этому должно быть самое простое из возможных, — вмешалась вдруг госпожа легат, до этого молча слушавшая профессора. — Тот, кто это сделал, не мог сам закончить каждую ступень ритуала, то есть его последнюю часть — сожжение.

— Может быть, — я недовольно посмотрел на не монашку. — Я спрошу у Нарзаля, не советовал ли кто ему сжечь коров. Кстати, насчет ритуалов, жертвоприношений и прочего с этим связанного, — обратился я уже к Рагнуму. — Ни слова о реальном положении дел кому бы то ни было еще: барону, его домочадцам, соседям, прислуге. Для них ты — приглашенный эксперт по древним языкам, а госпожа Сазеренн твоя помощница, — я снова недовольно посмотрел на явившуюся без приглашения не монашку. — И да, эту штуку, — я указал на символ Ордена, — придется убрать.

Вопреки моим ожиданиям, орденская посланница не стала возмущаться, а преспокойно расстегнула три верхних пуговицы своего пальто, заправила платиновую бляшку внутрь и снова застегнула пуговицы.

— Кхм…. — прокашлялся мэтр, отвлекая мое внимание от воротника госпожи Сазеренн, за которым скрылся символ. — Тут всегда такая погода?

— Как специалисту по языкам тебе не обязательно вести полевую работу.

— Я бы не отказался, когда зарежут пятую корову, побывать на том месте.

— Пятую?!

Час от часу не легче!

— Разумеется, Этьен! — он посмотрел на меня так, словно то, что он сказал, было такой же аксиомой как то, что солнце встает на востоке. — Пятое жертвоприношение — та же пентаграмма, ведь ты, надеюсь, заметил, что их режут в разных местах?

Я кивнул, лихорадочно соображая. Роща, поле, ручей, мельница, как я не догадался раньше?

— После этого, полагаю, буквально в течение нескольких часов состоится вызов. Тут тоже будет нужна жертва.

— Шестая корова? — ужаснулся я.

— Корова или человек, — беспечно пожал плечами Рагнум. — Последнее даже лучше.

— Для кого?!

Казалось, сбываются худшие наши с Варгисом опасения.

— Для духа, без сомнения, — ничтоже сумняшеся ответил мэтр. Яркий пример того, как увлеченные наукой люди теряют связь с реальностью.

— До этого не дойдет. Мы остановим преступника на пятом этапе, — строго оборвал его я.

— Пятом? Ты прав, разумеется, прав, но с теоретической точки зрения было бы интересно взглянуть….

— Уж тебе ли не знать, как быстро в демонологии теоретические вопросы становятся практическими проблемами? — напомнил я профессору, который во времена начала моего студенчества еще не был даже магистром. День и ночь работая над диссертацией, этот непутевый аспирант заснул за, безусловно, интересным трактатом, забыв затереть пентаграмму, начерченную там же в аудитории. А с тем, что из той пентаграммы вышло, справлялся уже на пару с проходившим мимо первокурсником. Ограничивать действие боевых заклятий я тогда не умел, поэтому пришлось еще и избавляться от останков искореженной стены между коридором и аудиторией вкупе с тем, что осталось от самого помещения. Постарались мы на славу, так что неладное — неизвестно откуда взявшийся холл и пропавшую аудиторию — деканат обнаружил только через неделю.

Экспертов по древним языкам в поместье Нарзаля встретили как родных — с восторгом и наивозможным гостеприимством. Вопроса, зачем эти эксперты понадобились, никто не задал, зато, перебивая друг друга, засыпали гостя множеством вопросов о столице. Улучшив момент, когда хозяева полностью сосредоточили свое внимание на словоохотливом мэтре, который сыпал фамилиями людей, с которыми в реальности никогда бы не стал общаться, я утянул госпожу Сазеренн под лестницу, чтобы тоже получить ответы. Только на интересующие уже меня вопросы.

— Что вы делали в Университете? — начал я с главного.

— Посещала некоторые лекции, — не монашка сделала вид, что удивлена вопросом.

— Посещали лекции? — повторил я. — Вы разве студентка?

Госпожа легат, ехидно улыбаясь, только отрицательно покачала головой. А у меня внутри что-то начало закипать от неожиданной догадки:

— Уж не лекции ли псевдомагистра Кельпира вы посещали?!

И тогда госпожа Сазеренн удивилась по-настоящему:

— Неужели, вы не знаете, что магистр Кельпир еще весной получил должность настоятеля в монастыре святого Пантирия?

— У меня и мысли не возникало следить за карьерой этого хлыща, — отрезал я раздраженно. — А как же тот монах, Наир, который был автором его диссертации?

— Брат Наир мертв, а у теперь уже монсеньора Кельпира высокие покровители, — спокойно пояснила она, словно подобное было для нее в порядке вещей. — Скандал просто замяли.

Что же, богословские дела меня не касались, а тому, что Кельпир принял сан и оказался на самом северо-востоке королевства, я был только рад.

— А мэтр Рагнум? Как вы на него вышли? — вернулся я к интересующей меня теме.

— Орден консультируется с Университетом со времени своего основания, то есть, уже несколько десятков лет. А с профессором Рагнумом, мы сотрудничаем последние три года, с тех пор как он получил эту должность.

— И в который раз вы с ним встречаетесь?

— Я не понимаю, к чему этот допрос, господин Винтерфилд! — возмутилась орденская посланница. — Но если вас это так сильно интересует, то я с мэтром Рагнумом познакомилась неделю назад.

«Неделю?» — я уже хотел было спросить о том, что привело ее к этому знакомству, как открылась дверь под лестницей, ведущая в хозяйственные помещения, и оттуда вышел мой камердинер.

— Я буду ожидать вас в вашей комнате, ми…. — ничуть не удивившись встрече под лестницей, церемонно начал он, но под моим тяжелым взглядом таки осекся и мстительно закончил: — господин Винтерфилд.

После чего старик развернулся к моей спутнице.

— Доброе утро, госпожа Сазеренн, — склонив прямую спину, поприветствовал он госпожу легата, не выказав и толики удивления ни ее появлением в усадьбе, ни ее внешним видом.

— И вам доброго утра, господин Ганс, — отозвалась она, тепло улыбнувшись старику, а затем, когда тот начал подниматься по лестнице, мрачно посмотрела на меня. — Вы по-прежнему эксплуатируете своего пожилого сотрудника в качестве камердинера, господин Винтерфилд? — а затем еще и открыто усмехнулась: — Желаете набить себе цену?

— Ганс и есть мой камердинер, — едко ответил я на нелепое обвинение. Желание продолжать разговор отчего-то пропало, и я двинулся вслед за стариком.

— У вас на самом деле есть камердинер? — почему-то этому бытовому моменту она удивилась больше, чем моему интересу к ее пребыванию в Университете.

— А что в этом такого? — развернулся я. — Не самому же мне стирать носовые платки.

Я бы согласился, что вышло излишне грубо, но не рассказывать же ей, что после того, как родительский особняк пошел с торгов за долги отца, старик оказался в буквальном смысле на улице. Как, впрочем, и я. Остальные слуги смогли устроиться у родственников или найти работу в другом месте, но Ганс был одинок и, из-за уже тогда преклонного возраста, никому не нужен. Поэтому, выживали мы уже вдвоем, и, к счастью, я к тому времени уже успел поступить в Университет и даже начал получать стипендию.

На том мы и расстались — госпожа легат, задумавшись о чем-то, отправилась в выделенную ей хозяевами комнату, а я отправился к себе выяснить, что хотел от меня Ганс.

— Вы поручили собрать сведения о госпожах Матильде и Беатрисс, милорд, — встав из-за стола, сухим голосом начал тот, едва я зашел в комнату. Обиделся.

— Чтобы я без тебя делал, Ганс?! — отозвался я, совершенно искренне, между прочим. — Ты садись! — я только тогда заметил, чем он занимался: скатывал в аккуратные трубочки носовые платки. Возможно ли, что у меня проснулся дар предвидения?!

— Удалось узнать что-нибудь интересное?

— Госпожа Матильда — дочь дальней кузины господина барона, — уже охотнее отозвался камердинер, — и при этом внучка старого Акмельса, который уже почти как полтора года назад ушел в мир иной. До того, как поселиться у господина барона, она несколько лет проживала в столице. Чем она там занималась, толком никто сказать не может, но полагают обычные для девицы заботы: балы, салоны.

— Неужели? — скептически отметил я, припомнив постную физиономию и серое платье хозяйской племянницы. — Да я скорее поверю, что госпожа Сазеренн блистает на балах, чем эта святоша.

— Про госпожу Сазеренн так оно и есть, — серьезно ответил тот. — И осанка подходящая, и двигается легко, будто бабочка порхает.

— Бабочка?! — я уставился на старика. — Порхает?!

Почему-то в голове сразу возник образ очень редкой черной мохнатой хищницы, с вполне подходящим прозванием орденница родом с имперских островов, экземпляр которой я как-то нашел в коллекции моего деда. Но коллекция ушла с молотка, как и все остальное содержимое дома, еще десять лет назад, поэтому сравнить тот образец с госпожой легатом не было никакой возможности.

— Что же с племянницей произошло, что она так изменилась? — тряхнув головой, чтобы отогнать неожиданные ассоциации, я вернулся к теме разговора. — И как она оказалась здесь?

— Там мутная история, милорд, — покачал головой камердинер. — Поговаривают, что старый Акмельс любил ее очень, выделял, большие деньги на содержание ее столичное давал, а как помер, так оказалось, что в завещании про нее ни строчки! Все дядьке ее отошло да сынкам его.

— Действительно, странно, — согласился я. — И что же, выгнали ее?

Ганс пожал плечами.

— Одни говорят, что выгнали, а госпожа Сюзанна, помощница экономки, мне потом сказала, что слышала, что все было совсем наоборот: и жить в поместье предлагали, и содержание, но госпожа Матильда отказалась. Тогда-то она и преобразилась в эту, святошу.

— Что же, это кое-что объясняет, — кивнул я, прикидывая, могла ли та затаить настолько сильную обиду на своих родственников, чтобы призвать духа мести. — А супруга старшего сына?

— Городская, — ответил Ганс. — Дочь то ли купца, то ли чиновника. Мезальянс, конечно…. Ох, простите, милорд! — опомнился он, наверное, вспомнив о том, что и я был рожден в результате мезальянса. Однако я лишь мотнул головой:

— Продолжай!

— Я потому сказал, что все считают, что она из-за этого и бесится. Господин Базиль женился на ней два года назад, вот только свадьба-то в городе была, никто из местных слуг ее семейство не видел. А те, кто видел, когда сопровождал барона и его супругу, почти тогда же уволились, кто в Глорихейме остался, а кто и в Стратвилл уехал.

— Тоже подозрительно, — согласился я. Впрочем, подозрительно выглядело все в этом поместье. А Ганс добавил еще странностей.

— Госпожа Сюзанна мне еще кое-что рассказала, про соседей хозяйских.

— Про каких соседей?

— Моренов. Она их подозревает.

— Почему же? — удивился я.

— Чернокнижники, говорит, серой от них пахнет.

— Что за глупость?

— Нет, не глупость, милорд. Госпожа Сюзанна — дама во всех отношениях положительная и серьезная. Такая напраслину ни на кого возводить не будет. Сказала, что запах от них чуяла, когда прислуживала и за столом, и в комнатах, когда те после вечеров званых на ночлег оставались.