Гарвардский баг

Эпилог

Станислава Воронова

Новое знакомство с Федором Александровичем вышло фееричным. Бывший военный смотрел на внука так, что ежилась невольно даже я. Потом отвел в сторонку поговорить, а вернул через полчаса каким-то очень задумчивым и серьезным и странно на меня поглядывающим.

Я решила, что спрашивать ни о чем не буду — я ведь учусь ему доверять, а значит… Значит надо начинать с малого и не откладывать.

У Федора Александровича мы проторчали в тот день до самого вечера, в самом доме пробыли следующие три недели и в Москву вернулись только ближе к окончанию праздников.

Гора ничего не делать пришлось поначалу практически заставлять. Он рвался то кодить, то с кем-то созваниваться, то «я-просто-быстро-проверю», но через полторы недели втянулся в лениво-неспешный образ жизни и даже начал кайфовать. Мы много гуляли, частенько зависали у Федора Александровича, занимались любовью и просто наслаждались друг другом.

Новый год встречали вчетвером: я, Гор, Федор Александрович и мама на видео звонке. Мама, кстати, с дедушкой Гора спелась быстро, а бывший полковник в свою очередь с невероятной легкостью повелся на мамин шарм и делал вид, что подается на манипуляции.

Как к этому относиться, мы с Ястребом пока не решили, и просто решили наблюдать, не вмешиваясь и держать круговую оборону.

Конечно, я разговаривала с Янкой, конечно, она выдала бесящее: «я-тебе-говорила». А потом предложила встретиться и отметить. Предложение я приняла с энтузиазмом.

Слушанья по делу Светы-Даши еще даже не начались, все праздники Елизавета Быстрицкая и ее компания занимались «следственными мероприятиями». Спасибо Линусу, что у нас есть Келер, который мужественно все это тащил на себе, и мы особо в процессе не участвовали.

Что делать с Иннотек и моей там работой, я тоже определилась. Гор к переменам отнесся, кажется, не особенно хорошо, но мой шаг принял стойко. Я решила, что доработаю следующий год в обычном режиме, подготовлю за это время Сашку и докручу Ириту, а потом перейду на вольные хлеба, организую себе свободный график. Потому что… потому что на самом деле, мне слишком понравилось вот так… кайфовать и не рвать жилы двадцать четыре на семь. Нет, я все еще безумно люблю свою работу, я все еще хочу проверять, ковыряться и вытаскивать на свет божий баги разного рода и толка, выискивать ошибки логики, но… Ястреба и себя я люблю больше, и наши отношения тоже. А поэтому работу из них надо убирать, да и я, если уж совсем честно, засиделась в Иннотек, пора развиваться дальше.

В общем в Москву мы вернулись с кучей планов, отдохнувшие и полные сил. А на следующий день улетели в Тюкалинск. Точнее, сначала в Омск, а оттуда уже в Тюкалинск.

Плохо только, что я так и не вспомнила, какие конфеты любил Дым…

В город мы приехали в одиннадцатом часу вечера, поужинали и завалились спать во вполне себе приличной гостинице. А наутро отправились в ближайший магазин за конфетами — я решила, что возьму всего понемногу — а потом уже на кладбище.

В дневном свете город, в котором я жила когда-то, казался чужим: я узнавала улицы, дома, узнала небольшой сквер и центральную площадь, здания дома культуры и школу, узнала музыкалку, но… Все они казались почему-то чужими, не такими, какими они казались в детстве. И дело не в свежей краске или обновленных фасадах, дело, скорее всего, было во мне, в том, что я просто выросла и в том, что здесь больше не было Дыма, его мамы, моих родителей такими, какими они были когда-то давно. Я смотрела на домики, переулки и ларьки и видела другой Тюкалинск: летний, яркий, казавшийся таким большим, вспоминала как мы ходили здесь с дымом, как вон в той палатке на углу покупали мороженое, как сидели вон на той лавке после школы, как я ждала его на стадионе или как он встречал меня после уроков.

И тихо и светло тянуло от этих воспоминаний в груди, и я рассказывала о том, что помнила Гору, и он сжимал мою руку и обнимал за плечи, улыбаясь ласково.

А в магазине у полок я зависла. Стояла смотрела на цветные обертки и пробовала вспомнить, что вообще из всего этого многообразия было в моем детстве. Я вообще-то не очень любила конфеты, главным сладкоежкой в нашей паре всегда был Дым.

— Слава? — мягко подтолкнул меня к полкам Гор.

— Я не знаю, — покачала головой, — тут столько всего. Я думала взять всего по чуть-чуть, но… кассирша, откажется мне их взвешивать наверняка. Они явно не должны быть дорогими, Екатерина Николаевна не могла себе позволить дорогие конфеты… — я еще раз пробежала растерянным взглядом по полкам, и немного отступила назад, пытаясь увидеть все.

— Ты же знаешь, что он в принципе любил, — приобнял за плечи Ястреб, явно понимая, что я застряла. — Может выберешь то, что в теории могло бы ему понравиться?

Я только рассеянно кивнула.

Димка орехи любил и кислые жвачки, а еще крекеры с сыром. Крекеры, кстати, тоже надо купить. Может, это был грильяж? Я повернула голову к полке с грильяжем.

Нет… не они, вроде бы… Может тогда батончики? Черт, да почему я не помню? Он столько раз их при мне трескал и из фантиков делал маленькие самолетики…

Я снова в замешательстве оглядела полки, хотела уже было действительно взять батончики, когда возле нас замерли двое: скорее всего мама и ее сын. На мальчишке была синяя шапка, почти один в один, как у Дыма и на мир он смотрел такими же, как у него голубыми глазами.

Мальчишка, никого не замечая, очень по-деловому взял пакет, и так же очень серьезно и по-деловому принялся насыпать в него конфеты. Насыпал, приподнимал, чтобы посмотреть, что-то прикидывал и тянулся еще. Когда наконец-то решил, что хватит, повернулся к маме.

— Я все, — кивнул уверенно.

— Точно? — сощурилась хитро девушка.

— Точно, — так же уверенно кивнул ребенок, а потом вдруг посмотрел на меня, запустил руку в пакет и протянул мне несколько конфет. — Вот, держите. Ему понравится, — улыбнулся он широко.

— Тому, кому вы выбираете, — пояснил ребенок, улыбнулся еще раз и, взяв маму за руку, ушел.

А я с удивлением смотрела на собственную открытую ладонь и не могла оторвать от нее взгляда. «Южная ночь» — желейные, не ореховые, не кислые, не тянучки, потому что их не отодрать от зубов потом, желейные конфеты. Такие, как любил Дым.

Могилку Дыма мы нашли быстро. Гор тактично оставил меня одну, замерев неподалеку, а я переступила через невысокую оградку, разглядывая фотографию и улыбаясь дрожащими губами. Положила конфеты и печенье, села на лавочку и улыбнулась шире. Рассказала Димке обо всем, что случилось, обо всех изменениях, которые уже произошли, и которым только предстояло случится, сказала, что больше не плачу, что держу обещание на мизинчиках, и что обязательно буду навещать его чаще. Его и его маму, потому что лежали они рядом, Гор, оказывается, позаботился. С Екатериной Николаевной я просто поздоровалась и положила ей цветы.

И уже через два часа мы с Гором возвращались в Омск, а оттуда назад в Москву, и было мне хорошо и спокойно, и больше действительно ничего не грызло и не терзало, и мальчишку в синей шапке с голубыми глазами я вспоминала еще долго.

А в Москве все снова закрутилось и завертелось: вернувшаяся из Испании мама, встреча с Янкой, подготовка к первым рабочим дням, знакомство родственников уже вживую. И как-то незаметно подкралось утро последнего праздничного воскресенья и как-то вдруг, я поняла, что очень счастлива, что улыбаюсь постоянно, что невероятно соскучилась по своим и по Иннотек вообще.

Мы заканчивали завтракать, когда Игорю на трекер пришло какое-то уведомление, он бросил на него короткий взгляд и хмурая складочка, прорезавшая в это утро его лоб, наконец-то разгладилась, а губы дрогнули в улыбке.

Он потянулся к полке, взял с нее планшет, что-то нажал, листнул, что-то открыл и протянул мне.

— Это тебе, — улыбнулся по-мальчишески широко.

Я в недоумении взяла гаджет, бросила короткий взгляд на документ и уставилось на Игоря во все глаза, растеряв все слова. Акт купли-продажи и дарственная.

— Это… — выдавила хрипло.

— Дом рядом с дедом теперь твой, — и взгляд серых глаз хитрый, и улыбка довольная и… И я завизжала, как будто мне пятнадцать, и повисла у перехватившего меня на полпути, ржущего Гора на шее, и целовала его долго и вкусно. И снова, и опять. И говорила, что я люблю его, и что он самый лучший мужчина, и что засранец, конечно, что со мной снова не посоветовался, ведь все-таки дом — это серьезно.

— Ты убил его владельца? — спросила, когда смогла нормально соображать и эмоции уже не били через край. — Он ведь не хотел продавать… — о да, я знала, о чем говорю. Я три дня перед отъездом пыталась всеми правдами и неправдами склонить мужика к продаже.

— Ага, надо от трупа, избавится, поможешь? — притворно-серьезно кивнул Игорь.

— Да запросто, — пожала плечами. — Лес или река?

Игорь задумался на несколько мгновений, а потом его глаза хитро блеснули.

— Река, — кивнул уверенно. — Я катер хочу, — и снова улыбнулся.

— Катер — это очень здорово, — тут же поддержала идею я.

— А еще хочу, — он сжал меня чуть крепче и опять стал просто до невозможного серьезным, пытливо и внимательно заглянул в глаза, — чтобы ты за меня замуж вышла. Выйдешь?

И у меня сердце в груди взорвалось и уши на миг заложило, и казалось, что напрочь остановилось дыхание… Я просто сидела верхом на нем, тонула в ртути взгляда и не могла ничего произнести.

— Лава? — еще сильнее нахмурился Ястреб. Выглядел действительно встревоженным и таким… дураком… Реально считал, что откажусь?

— Я труп согласилась с тобой в реке утопить, — проворчала, сжимая его лицо в ладонях, — считаешь, что меня может напугать брак с тобой? Ты же вроде как гений кодинга и логики, Гор, а такие…

— Зараза, — прорычал он, не давая договорить, и накрыл мои губы своими, опять забирая дыхание и путая мысли. Кружа голову своими прикосновениями и движениям.

И я точно знала, что все у нас будет хорошо, что больше никаких багов и никаких сбоев, никаких синих экранов и битых кодов. Что мой самый главный баг — гарвардский, вполне себе живой, из плоти и крови, обнимает сейчас и целует так, что едет крыша.

— Я люблю тебя, Лава, — прошептал Ястреб, отстраняясь на миг.

— Я люблю тебя, — повторила эхом и снова вернулась к его губам.

Конец!