Гарвардский баг

Глава 4

Игорь Ястребов

Воронова наконец-то сдалась, когда стрелки часов перевалили за час ночи. То есть наконец-то отключилась. Уронила голову на сложенные на планшете руки и перестала шевелиться.

Забавно, но выключилась почти моментально, как будто кто-то опустил вниз рубильник.

Волосы по плечам шалью, на скулах несколько прядей, крупные кольца. Тугие и темные. И ресницы дрожат, будто не нравилось ей что-то. Наверняка, мое присутствие.

Слава не вздрогнула, не пошевелилась, даже не поморщилась, когда я поднял тонкое тело на руки и отнес в комнату.

И я снова злился на нее. Потому что… Потому что вот она, маленькая, тонкая, кукольная. Сожмешь руку, и нет ее… А она от придурка какого-то отбивалась сегодня, в травме была, ментов вызвала…

Под ложечкой все еще дергало. У меня с детства под ложечкой не дергало, я вообще перестал нервничать и реально переживать за что-то туеву тучу лет назад. А Слава…

Деятельная, мать ее… Лезет везде, никак выдохнуть не может.

Воронова, что ты творишь? Веревки из меня вьешь…

В башке гудело и звенело. Все еще.

Эти уродливые, темные синяки на горле, ссадины на руках, взгляд стеклянный, голос не ее. Не тягучий, не томный, хриплый, словно у нее ангина с бронхитом запущенные.

Я сорвался, как только на мобильник пришло уведомление от Энджи о том, что телефон Славы заблокирован, а ИИ получила команду об удалении файлов. Отследил трекер, вскрыл Энджи мозги, рванул к Вороновой. Бесился.

Бесился, потому что думал, что… Что не просто так она файлы с телефона подтерла, не просто телефон не в зоне. Думал, что следы заметает.

На консьержку ее внизу почти матом орал, в квартиру метнулся…

А там она…

Стоит, смотрит, привычно хмурится и явно не понимает, что я у нее забыл. К стене жмется, будто хочет быть дальше от меня. Хрупкая.

Следы эти уродливые, ярко-красные, белым воротом халата обрамленные…

Дичь какая-то.

До того выбивающая из реальности дичь, что я чуть не наорал на нее, чуть не полез осматривать, стаскивать с Вороновой халат. И сдулся тут же, как только в глаза посмотрел лисьи. Уставшие, стеклянные. Страх на их дне, едва заметный.

Славу не трясло, она не плакала. Спокойная.

Нет. Заторможенная.

Морщилась иногда, когда говорила, когда рассказывала про нападение, но казалось, что реагировала нормально.

А меня не отпускала навязчивая, зудящая в мозгу мысль… Отметины на горле — это все? Все, что он сделал?

А еще она руки терла, запястья. Почти все время, что говорила со мной, скорее всего сама не осознавала, но терла. Говорила и шкрябала ногтем. Раз, другой, третий. На пятнадцатый до меня все-таки дошло, и я отправил Славу в душ.

Почти силой затолкал. Потому что упрямая, потому что самостоятельная слишком, потому что злилась на меня. Вряд ли даже сейчас не поняла, почему я сорвался и приехал.

Я покопался в ее Энджи, пока она в душе была. Попробовал отследить телефон и передвижения, но Слава… все сделала правильно, даже слишком, почти сожгла мобильнику мозги. После парка все обрывалось. Ее смартфон теперь — мертвый кусок пластика с болтами и гайками. В нем даже от базы нихрена не осталось. Взрыв без огня и дыма.

Потом менты приехали. И я решил, что с ними разговаривать Славе сегодня точно не надо. Все отдал, написал за нее заявление, сунул деньги и выпроводил.

А Слава из душа вышла. Вышла, и я успокоился, наконец-то в руки себя смог взять, снова мыслить нормально смог. Почти…

Почти, потому что…

— Он больше ничего не сделал? — я прикоснулся к отметинам на нежной коже. Не знаю, зачем. Все равно ни стереть их, ни отмотать назад.

Слава молчала. Долго молчала. Опять наматывая мои кишки на кулак, я слышал, как стояк за стенкой гудит, как работает вентилятор ее ноута, как что-то стучит у соседей. И ждал.

— Слава! — повторил жестче и посмотрел в глаза, все еще немного затуманенные. Не мог пальцы от ее шеи оторвать. Хотелось касаться… Мог бы зализать — зализал бы эти уродские следы.

— Нет, — прозвучало наконец-то.

И отпустило. Разжался кулак, стягивающий нервы, и я вернулся на место. Чувствовал почти кожей, как Слава напряжена. Расслабилась немного, только когда я попросил показать мне Энджи, спросил о реакции помощника на случившееся.

Работа — привычная и понятная для Вороновой территория. Там она как рыба в воде. Опять закрытая, собранная, строгая и без этой пустоты во взгляде.

Почти.

Потому что Воронова периодически зависала. Словно отключалась. А я слушал ее краем уха и наблюдал за состоянием, вслушивался в голос, всматривался в движения. Скорее делал вид, что работаю, чем действительно работал.

Попытку пошутить про уточку не оценил, но заметил. Потому что язык у Вороновой обычно острее… А сейчас Слава… Непонятная, незнакомая, практически невыносимая. Нежная…

Греби ж…

Я действительно пытался сосредоточиться, с силой возвращал себя в кодинг, но не мог. Не выходило. Сбоило и клинило, будто в первый раз, будто не было этих пяти месяцев, и я снова влетел в нее на всей скорости. С размаха в ваниль и сладость и кошачьи ноты.

Идиот.

А потом она наконец-то сдалась. Уснула. И я отнес Воронову в спальню.

И стоял над ней, как идиот, как двинутый сталкер, и пытался понять, как избавиться от этого бага, как перестать виснуть, залипать и циклиться. Потому что больше всего раздражала именно эта непонятная, невыносимая зацикленность. Она мешала работать и принимать решения.

Я провел рукой по волосам и почти наживую содрал себя с места. Заставил уйти из комнаты, а потом и из квартиры, захлопнув дверь и включив Энджи на охрану.

И уже дома, когда вышел из душа, набрал Андрея. Безопасники, в конце концов, должны знать, что происходит, чтобы мне потом не пришлось объяснять, с какого хрена я требую от них обновить дело Вороновой.

Андрей информацию к сведению принял и выводы сделал верные, судя по выражению лица и интонациям. А я после короткого разговора с ним ушел в лабораторию и проторчал там до семи утра, пытаясь все же отследить местоположение мобильника Славы.

Мне очень не нравилась ситуация с нападением и кражей телефона. Стремная она, с какой стороны ни посмотри, и не имеет почти никакого значения, причастна к этому Воронова или нет.

Телефон отследить все же получилось. Слава ломать, конечно, умела феерически, но создавать у меня всегда выходило круче.

На мигающую точку на карте смотрел, скалясь.

А потом снова висел на телефоне. Чтобы уже в обед вместе с юристом и Андреем сидеть в моем кабинете и рассматривать на мониторе фотки. Красочные такие, яркие. Максимально, что б его, четкие.

На фотках, похоже, был тот самый мужик, который напал на Славу в парке. И урод был однозначно и совершенно точно мертв.

Он валялся возле стены какого-то недостроя, смотрел пустыми глазами в серое небо и его горло выглядело так… будто он натолкал туда бумаги. Измазанное в крови, синюшно-черное, раздутое, набухшее губкой. Рот разодран. От уха до уха почти. Кровь на темной толстовке, кепка рядом валяется.

Прекрасно. Просто, мать его, волшебно!

— Он сидел? — задал Андрей вопрос юристу.

— Сидел, — подтвердил Витя, что, в общем-то, никого не удивило.

Мужик ни хрена не был похож на добропорядочного гражданина. Алкаш как минимум, может, на синтетике застрял. Ясное дело, что его грохнули, как только он свою задачу выполнил. Вопрос в том… Какого… в разодранной от уха до уха пасти куски мобильника Вороновой? И ее ли это телефон вообще?

— Рассказывай, — откинулся я на спинку кресла.

— Деталей мало, — скривился Вит, стаскивая с себя галстук. Скривился так, будто ему член дверью зажало. — Менты сотрудничать не особенно спешат, и дело, скорее всего, застрянет в висяках. Правда, Воронову они какое-то время помурыжат. Так, из любви, сука, к профессии. Но, в целом, я бы не надеялся, что кого-то найдут. Думаю, самоотверженные работники дубины и шокера еще у трупа решили, что и как делать будут: возможно, спишут на него еще пару дел своих. Но на этом все. Расследовать вряд ли будут нормально.

— Я бы удивился, если бы было по-другому, — усмехнулся Андрей. И мотнул головой на экран. — Этот кто?

— Мирошкин Егор Николаевич девяносто седьмого года рождения. За свои неполные тридцать восемь успел два раза отсидеть. Один по малолетке. Тогда еще не чипировали, поэтому деталей по делу я не знаю, но запрос подал. Второй раз сел за пьяную поножовщину. Вышел три года назад досрочно за примерное поведение. Нигде не мелькал, жил в жопе глобуса, где его и нашли местные бомжи. Мертв около двух часов плюс-минус. С собой ничего не было: ни документов, ни телефона, только чип в затылке.

То есть, когда я включил Славкин телефон, придурок был еще жив…

— Смарт в пасти Вороновой? Когда мы сможем его забрать? — спросил, рассматривая снимки, что так услужливо скорректировала Энджи,

Вит нахмурился и снова скривился, расстегивая несколько верхних пуговиц на рубашке. Я заметил краем глаза, как напрягся напротив него Андрей.

Еще бы тут не напрягаться.

— Хрен его знает на первый вопрос, и хрен его знает — на второй, — процедил сквозь зубы юрист. — Они вообще сильно не рады были моему появлению. Я им картину мира, карму и статистику порчу. Само собой, мы надавим, где надо, но насколько это затянется… — он развел руками. — Мне даже на то, что из его пасти достать успели, посмотреть не дали. Может, Воронову потащат на опознание, или фото покажут. В квартире Мирошкина, как я понял, обыск сейчас. Доступ у меня к остальному пока ограниченный, но думаю, что к середине недели уже получу полный. В целом, как-то так.

— Забрать у них телефон — в приоритете, — побарабанил пальцами по столу Андрей. — Дави на корпоративную и государственные тайны.

— Ты меня еще поучи, — беззлобно оскалился Вит, растягивая тонкие губы в неприятной улыбке. Кости скул натянули кожу, тонкие морщины появились у глаз, как сетка шрамов, обнажились мелкие, но ровные зубы нижней челюсти.

Стремно.

Виктор вообще стремный, но юрист, сука, от Бога. Да и мужик нормальный.

— Я их запросами закидаю так, — продолжил Вит, — что они разгребать задолбаются. Тут косяк во времени. Быстро вряд ли получится. С телефона можно что-то восстановить? — поставил он локти на стол.

— Не знаю, — покачал головой. — Если каким-то чудом мозги уцелели, то, при должном умении, можно. Какие-то крошки кода, скорее всего. Слава спалила смартфон качественно.

— Но ты все равно дергаешься, — скрестил руки на груди Андрей.

— Да. Мне сильно не нравится то, что происходит. У нас ни разу не было таких утечек.

— Но ведь и в этот раз не было, — цыкнул Вит.

— Просто повезло, не более. Надеяться на удачу… сильно херовый вариант, Вит. Грозит просранными миллиардами, госконтрактами и коленно-локтевой позой без вазелина до конца жалкой жизни.

— Я понимаю. Просто вы ведь наверняка все залатали, — снова оскалился юрист.

— Залатали, но не знаем, где рванет в следующий раз. В общем, Вит, ускорь, пожалуйста, все и везде, насколько это возможно.

Виктор перевел внимательный взгляд зеленых цепких глаз с меня на Андрея и, как всегда, сделал правильные выводы. Умный мужик. Очень умный мужик.

— Понял, — кивнул в итоге Келер и поднялся на ноги, гремя стулом и забирая со стола планшет и строгий галстук. — Борисичу и Знаменскому сам расскажешь? — спросил он прежде, чем направиться к двери.

— Да.

— Хорошо, буду держать в курсе, — и вышел из кабинета.

А я повернулся к Андрею.

— С Вороновой глаз не спускать. Поработай с ней, я сброшу все, что найду.

Андрей сощурился, подпер подбородок кулаком, разглядывая меня с несвойственным вниманием, растянул в улыбке губы.

— Сам займешься, — звучало, мать его, утверждением. Таким… глумливым, сука, бесячим.

— Тарасов, иди в задницу, — посоветовал я искренне, бросая перед ним на стол флэшку, откинул голову на спинку кресла.

Все лучше, чем на его рожу глумливо сочувствующую пялиться. Андрей комментировать что-то не решился. Знает мой паскудный характер. Молча взял носитель и поднялся на ноги, нарочито тяжело вздохнув. А я следил за ним из-под полуприкрытых век и сдерживал злость.

Обернулся Тарасов только возле двери, хотел что-то сказать, даже успел снова растянуть губы в своей этой улыбке, но не успел. Из коридора донесся мягкий цокот каблуков.

Твою ж…

Воронова… Мое наваждение.

Я знаю звук ее шагов. Знаю, мать его, поэтому уверен, что за дверью Слава.

И я обреченно наблюдал, как мигнул зеленым сенсор, как створка отъехала в сторону, как на пороге застыла Воронова.

Втянул воздух. Выпустил с шипением, сжал зубы до скрипа челюсти.

— Какого хрена ты тут делаешь? — отчеканил, впиваясь взглядом в девчонку.

Пришла. Пришла, мать ее!

Я еще вчера понимал, на самом деле, что Слава наверняка припрется, но все же надеялся, что благоразумие и усталость возобладают над безумием и отвагой. Но нет. Нихрена подобного.

— Работаю, Ястребов, — усмехнулась она зло. — Или делаю вид. С учетом того, что ты мне все отрезал, я теперь сама не до конца понимаю.

Андрей кивнул мне, поздоровался таким же кивком с Вороновой и поспешил свалить из кабинета, тихо проскользнув в коридор, наверняка, чтобы не мешать родителям выяснять отношения. А я вцепился в край стола до побелевших костяшек.

— Домой, — прорычал.

Пришла… Стоит теперь в этом своем платье сером, тонком, облегающем ее, как гребанный латекс, горло высокое, чтобы синяки закрыть. Ну хоть до этого додумалась. Волосы снова в косе растрепанной, сложной какой-то до одури.

— У меня носок, — хмыкнула, делая неспешный шаг. Плавный, тягучий. Как она вся. — Обломись.

— Что? — тряхнул башкой.

— Ты Поттера в детстве не смотрел? — улыбка стала еще шире. — Все очкарики смотрят в детстве Поттера, Ястребов. Он как Бэтмен для задротов.

Я стянул очки, сдержался, чтобы не швырнуть их на стол, подался к ней ближе.

— В детстве, Воронова, я смотрел Пилу, — огрызнулся в ответ. — Давай мы на этом и закончим, потому что ностальгировать меня не особенно тянет. Домой.

— Сразу, как только покажу тебе результаты последней проверки Энджи, вытащу отчеты, и мы обсудим Лейт и Ниро. А еще мне нужно в виарную.

Она совершенно бесшумно выдвинула стул, опустилась на него, закинув ногу на ногу. Серая ткань обтянула грудь сильнее. Лисьи глаза пытливо меня рассматривали. Выжидательно так, почти грозно. Только не велся я больше на эти грозные взгляды. Она разрабов пугать ими могла, не меня.

— Энджи, — позвал я сеть.

— Да, князь Игорь, — тут же откликнулась помощница.

— Как долго Станислава Воронова в офисе сегодня?

— Два часа, тридцать восемь минут и сорок три секунды, — выдала машина.

Я кивнул.

— Заблокируй Станиславе Вороновой доступ к серверу, почте, связи, — челюсть девчонки поползла вниз, стоило ей услышать первые слова. Глаза сверкнули гневом. Настоящим, вкусным до умопомрачения. Я затолкал подальше неуместное возбуждение и продолжил, — текущим проектам и особенно в виарную.

— Код подтверждения, князь Игорь.

— Ястребов… — зашипела Слава, сжимая кулаки.

— Введу вручную, — отозвался я на слова ИИ и пробежал пальцами по клавиатуре.

— Ты этого не сделаешь… — еще одно грозное.

— Благодарю, князь Игорь. Доступ заблокирован.

Воронова с шумом закрыла рот, прожгла меня злобным взглядом. Дыхание громкое и губы сочные, закусанные.

Горячая.

Я выгнул бровь, склонил набок голову.

Один. Два. Три. Чет…

— Ястребов, — прошипела Слава, вздергивая тонкое тело вверх. Резко, порывисто. В один миг оказалась рядом, склонилась, опираясь руками о ручки кресла, нависла надо мной. Так, что коса упала вперед, касалась моего живота. Запах ее ванильный… Я поплыл.

Злился и плыл.

Чудовищное сочетание похоти и гнева.

— Говори, — протянул, — только по существу, Воронова. Работать ты сегодня не будешь, если еще не поняла.

— С каких пор ты решаешь, — она склонилась еще ниже…

Черт его знает, как удалось сдержаться. Не схватить ее, не сжать, втискивая в себя. Так, чтобы ни миллиметра между нами, так, чтобы дыханием обжечь, чтобы в удивленных, наверняка, напуганных глазах свои увидеть. Как удалось отвлечься от ее губ…

— …когда мне работать, а когда нет, — смысл слов до сознания доходил с задержкой. Нехилой такой, секунд в пять. Сбой системы. Очередной баг где-то в нейронных связях. — Ты…

— Энджи, Ирита и все, над чем ты сейчас работаешь, — подался я вперед, заметив со странным, извращенным удовольствием, как дернулась Слава, как напряглась, слегка покраснела.

Еще красивее стала. До невозможного. До нереального.

Пять месяцев. Пять месяцев я прохожу через это каждый гребаный день. Казалось, что уже переборол, переболел. Казалось, что начало отпускать. Что колдовство ее долбаное силу потеряло. Ослабело. Да?

Хрена с два, наивный идиот.

Ничего не ослабло, ничего не поменялось. А после вчерашнего… После нее уставшей, домашней, растерянной и напуганной, не такой колючей все хуже. Еще хуже.

Я поднялся, сжал ее плечи, отстраняя от себя, не реагируя на ток, на канаты и цепи между нами. Прямо в пальцы, в нервы.

— …это мои проекты, Слава, — прорычал. Не от злости, от похоти. — И, если я говорю, что сегодня ты не работаешь, значит, ты не работаешь. Не заставляй меня звонить Борисычу и говорить с ним. Он тебя на неделю дома посадит.

— Ты… — взгляд метался по моему лицу, тело почти незаметно дрожало, румянец еще ярче. — Ты бесишь!

Доведет ведь. Сама доведет…

— Врешь, — улыбнулся я, разжимая руки и возвращаясь в кресло. А она осталась стоять. Тонкая, потерянная, удивленная.

Слава открыла рот и… тут же закрыла. Смотрела так, будто я ее ударил, а я следил за реакцией, за взглядом, за дыханием, за подрагивающими длинными пальцами.

Кажется, она не понимала. Действительно не понимала, пока я не озвучил очевидное.

Как же так, Слава? Серьезно?

И по перепуганному взгляду, по расширившемся зрачкам понял, что да, серьезно…

Даже смешно.

Слава опустилась в кресло. Медленно и заторможенно, будто во сне. Закрыла глаза, сделала глубокий вдох и выдох, а потом открыла и вздернула подбородок. И будто не было того мига, будто не было моих неосторожных слов.

— Нет, — ответила спокойно и холодно. — Ты действительно бесишь, — уголок губ чуть дернулся.

И она перевела взгляд за окно, не спешила уходить, казалось, что задумалась, будто прислушивалась. Возможно, искала аргументы, чтобы меня убедить.

Я на ее слова предпочел не реагировать. Терпеливо ждал. Как выяснилось, я вообще могу быть очень терпеливым.

Воронова оторвала взгляд от окна, чуть поморщилась. Сдулась.

— Кто это, Ястребов? — кивнула она головой на монитор. — Полистываешь криминальную хронику на досуге? Кодить помогает?

Я склонил голову к плечу, сощурился, возвращая очки на место.

Менты ее еще не дергали… Почему?

— Это мужик, Слава, который твой мобильник вчера увел. И, как видишь, он действительно звезда обложки любой криминальной хроники. Фотографии Виктор получил с городских камер, во рту у трупа предположительно твой смарт, — развел руками в стороны. Не видел смысла скрывать. Доблестная полиция ей все равно расскажет.

Воронова дернулась, сглотнула гулко.

— А… — выдала она очень емкое и замолчала. Длинные пальцы неровно выбивали дробь на подлокотниках стула, едва подрагивали уголки губ. — Я к ним вечером еду, — протянула Воронова, будто рассуждала вслух. — Думала… я Виктора с собой возьму, — пальцы замерли наконец-то на подлокотниках, перестав гипнотизировать диким, отрывистым ритмом. Она сжала их на миг до скрипа металла, потом отпустила. — Дерьмо, — выругалась зло, откидывая голову на спинку. Гребаный ворот съехал вниз, беспощадно выставляя на обозрение край ставшего фиолетово-синим синяка.

— Мы разберемся, — пожал плечами.

— Кто бы сомневался, — издевательски протянула Воронова, не поднимая головы.

Я сдавил переносицу.

Чертыхнулся мысленно, понимая, что снова сдался, что снова ведусь на нее. Мне бы по-хорошему ее отстранить, действительно перекрыть доступ ко всему, но…

— Завтра будем отбирать кандидатов. Возьмешь на себя часть.

— Кандидатов? — вскинулась тут же. — Каких? Чт…

— Ты сказала, что на Ириту нам не хватает мозгов, — пожал я плечами, — рук и машин.

— Но конец года почти, бюджет не… — начала Слава знакомо.

— Я согласовал с Борисычем, — хмыкнул. — Вспомним старые времена: наберем на испытательный, устроим конкурс. Кто вывезет — останется, остальных к херам по домам отправим. Ириту разобьем на куски, ограничим в доступе.

— Нужно как минимум шесть групп, — тут же включилась Слава. — Если талантливые будут, то по четверке в каждой, над ними — кто-то из наших. Твоих и моих.

— Да, — кивнул согласно. — Контроль усилим.

— А место? — Слава поднялась на ноги, заходила по кабинету. — Нельзя, чтобы они пересекались. Надо развести по офису как можно дальше. Нельзя давать им полный доступ к исходному, только к частям. А еще…

Она говорила, говорила и говорила, и вышагивала по кабинету. А я смотрел и давил улыбку. Почти не слушал. Деятельная такая, живая, будто проснулась только что наконец-то. Глаза горят, снова румянец легкий на щеках, коса ее дикая по спине скользит. По узкой, точеной спине. Она как те девчонки на коньках, как льдинка — вытянутая, тонкая до невозможности. Я медведь рядом с ней. Да что там, рядом с ней даже тощий как жердь Витя — почти медведь.

— Жду тебя завтра, начнем отсматривать, — оборвал я Воронову, заставив резко развернуться ко мне. — Тесты стандартные дадим. Пока.

— Виарная, — тут же сориентировалась. Мгновенно просто. — Не уйду, пока не проверю, — руки на груди скрестила, косу свою зажав.

— Что ты хочешь проверить? — я тоже поднялся. Снова сдался. Победный блеск мелькнул на дне лисьих глаз. Хитрых, диких. Она поняла, что я пойду на поводу, пожалуй, даже раньше меня.

— Энджи. Я накидала вчера несколько тестов. Сегодня запустила, хочу посмотреть на комбинацию на выходе. Так отслеживать неудобно, полная картинка нужна.

Крыть нечем. Виарная для копания в коде после тестирования — действительно самый удобный и быстрый вариант.

— Пошли, — вздохнул обреченно. — Со мной смотреть будешь, — и я направился к двери, проходя мимо нее. Сдерживаясь, чтобы не тормознуть и не втянуть эту ваниль глубже.

— Не доверяешь? — долетело напряженно-насмешливое в спину.

— А должен? — спросил. И усмехнулся тихо, потому что прямо шарахнуло злостью в затылок. Взглядом огненным. — Ты бы на моем месте тоже не доверяла, — и вышел в коридор.

Виарная встретила привычной прохладой и полумраком, тихо жужжала начинка в стенах, немного пахло озоном. Я прошел к стеллажу у дальней стены, огибая высокий подиум с матами, подцепил два широких обода и две пары перчаток, протянул комплект Славе.

Воронова хмыкнула, но модули взяла, сбросила туфли и отправилась к ступенькам. Дразня плавностью и гибкостью. Негой неспешных движений бедрами под тонкой серой тканью.

— Энджи, разблокируй виарную для Станиславы Вороновой, — обратился хрипло к машине, набирая код подтверждения на трекере прежде, чем ИИ озаботилась его запросом.

— Доступ разблокирован, князь Игорь.

Я зажмурился крепко, дернул башкой.

— Спасибо, Энджи, — кивнул, тоже подходя к подиуму. Метра полтора высотой, наверху маты и прозрачные борта, чтобы не мешали обзору, но и обеспечивали безопасность. Энджи слишком большая, тяжелая. Смотреть на нее удобнее так, сверху, да и на мозги давления при этом меньше.

— Рада быть полезной, создатель, — отозвалась машина.

Когда поднялся, Слава уже сидела в центре. Обод на глазах, руки в перчатках, регулировала настройки, кривя губы.

Искушение… С этой спиной тонкой, трогательной, пальцами длинными.

Очнись, Ястребов! Мозги включи!

Я опустился рядом, глуша, давя безжалостно муть и голод. Надел перчатки и опустил на глаза контрольный модуль только после того, как убедился, что Воронова скользнула в виар.

Выдохнул длинно. Концентрируясь на картинке перед глазами.

Пустая до этого комната тут же расцвела строчками кода, от перехода привычно закружилась голова. Замелькали перед глазами процессы и функции, текущие значения и запросы к Энджи. Я смахнул их нетерпеливо, задержал дыхание, чтобы унять тошноту.

Вестибулярка хреново реагировала на «соскальзывание», потому что нам пока не удавалось сделать переход достаточно плавным.

Выдохнул длинно.

Славу среди строк не видел, но чувствовал рядом, в реале. Крыша от этого съезжала не меньше, чем от всего остального.

— Энджи, данные сегодняшних тестов, — подала Воронова голос.

Строчки мигнули, дрогнули и сменились. Исходник — сердце Энджи — ушел на второй план. И следующие пару часов или около того мы с Вороновой ковырялись в результатах ее тестов и матерились. Матерились и ковырялись. По кругу. До одурения, потому что… Протому что хрень собачья выходила…

— Я не понимаю, — отпустила в какой-то момент Воронова пучок данных, с которым пыталась разобраться последние полчаса. Отшвырнула почти. — Кажется, что ответы произвольные.

— Это невозможно, — я выпустил из рук свой, ощущая немоту в пальцах. — Скорее всего, что-то просто наложилось. Ты запускала вместе?

— Только на оценку и скорость. Остальные должны были идти последовательно — скачки показателей условного «пользователя» при нагрузках и стрессе. Падает или поднимается один показатель, потом другой. Как обычно.

Я кивнул. Цыкнул недовольно, ища решение.

— Давай попробуем стартануть все. Посмотрим, где висит, — предложил, разминая онемевшие пальцы, не касаясь строк, выпрямляя ноги, чтобы поменять позу. Затекло все. Тут всегда все затекало к херам.

— А если перегрузим? — напряженно спросила Воронова, обдумав предложение.

— Значит, перегрузим, — пожал плечами. — Энджи, — обратился к помощнику, — «присутствие».

— Да, князь Игорь.

Через полсекунды я смог увидеть Славу, а она меня. Полностью из виара выходить пока было рано.

— Можем запустить саму Энджи на диагностику, — продолжил, закрывая на миг и тут же открывая гудящие от напряжения глаза.

— Это займет вечность, — покачала Слава головой. — Проще выстроить последовательность из падений.

— В перспективе может получиться еще дольше. Если будем сбрасывать все до ноля после каждого теста. А если не сбрасывать, не поймем, результат это предыдущего падения, текущего или наложение одного на другое.

— Варианты? — она согнула ноги в коленях, устроила на них острый подбородок. Руки растирала тоже.

Я крутил задачу в уме и молчал. И, пока думал, Воронова снова потянулась к данным. Лезла почти в корень. Только пальцы ощутимо дрожали.

Так. Ладно. Пора прекращать.

— Заканчивай, Слава. Сегодня мы точно ничего уже не найдем. Давай просто перегрузим.

— Нет, — дернула головой упрямо.

— Слава…

— Нет, — она перешла к следующей нитке.

Я понимал, почему она опасается перегружать Энджи. Вопрос не только во времени, но и в высокой вероятности упустить детали, но…

Да что ж ты упрямая такая, Воронова? Что…

И дернулся, потому что, кажется, понял, что на что наложилось и что пошло не так. Почему кажется, что помощник принимает решения самостоятельно и спонтанно.

— Когда ты упала в обморок, — начал, повернувшись к Славе, — в кабинете, Энджи не понадобилось подтверждение. Она вызвала скорую. Когда на тебя напали в парке, она его потребовала. Врачей не вызвала. В чем разница?

— В офисе есть камеры… А в парке я была в сознании. Но трекер не считывает мозговую активн…

Замолчала, снова потянулась к строчкам, подалась вперед.

Ага. Сейчас.

— Энджи, выход, — отдал я команду прежде, чем Воронова успела меня остановить и что-то осознать.

Мигнуло вокруг черным, потом синим, вспыхнул пучок кода в руках Вороновой, и нас обоих вышвырнуло в реальность.

— Ястребов! — грозное и гневное. Смешное такое. Потому что Слава так же, как и я, пыталась справиться с тошнотой и головокружением, зажмурившись, сжавшись в комок. Меня отпустило первым, и как только отпустило, я стащил с себя очки и перчатки, потом стащил их и со Славы, сжал плечи.

Растерянная, ошалевшая от резкого выхода, снова раздраженная. Как можно не реагировать на нее? Как можно оставаться спокойным? Когда она смотрит так, когда в лисьих глазах муть, так напоминающая ту, что появляется от желания. Когда дышит часто. Когда снова дрожит. Едва-едва, осторожно. Будто боится.

— Игорь, — знакомые, возмущенные нотки… Возражение, готовое сорваться с губ.

Нет уж.

— Трекер считал что-то еще, — начал примирительно, ослабляя хватку. — В кабинете решение сама ты принять не могла. В парке — наоборот. Надо понять разницу в исходниках. Но с этим я разберусь сам. А ты отправишься домой, отдыхать. Потом с Виктором в ментовку.

— Но…

— Домой, Слава. Немедленно, — тонкие, трогательные косточки плеч под моими пальцами ощущались… Охренительно они ощущались на самом деле. Нереально. — Я запущу Энджи на анализ. С этим она справится, — продолжил давить, не выпуская из рук. Смотрел в сосредоточенные, задумчивые глаза. В этот раз сдаваться не собирался.

И Воронова кивнула неуверенно и поднялась слишком резко, выворачиваясь из рук.

Сбежать торопилась.

Сделала шаг назад. И оступилась. Капрон заскользил по гладкому мату, Слава качнулась назад.

Еще миг и приложилась бы беспокойной головой о стеклянный борт.

Слишком резко встала, слишком резко дернулась. Гребаная вестибулярка, слишком резкий выход. Будто не знала, будто в первый раз выходила из контакта.

Я успел перехватить. Дернул за руку на себя. Резко. Грохнулся на спину, ловя гибкое тело и… И все, все, мать твою.

Застыл, замер, воздухом подавился.

И она замерла. Глаза ошалевшие, перепуганные, растерянные. Пряди по лицу в беспорядке, руки мне в плечи уперлись. И тело…

Прижимается ко мне. Бедрами, животом, оседлала мою ногу, дыхание едва слышное…

И снова канаты и цепи, и запах ее вокруг, и губы наверняка сладкие. И муть во взгляде уже совершенно другая. Голодная. Тлеет, мерцает, толкает.

И хочется сжать руки крепче, подмять Воронову под себя, стащить одежду и заласкать, зацеловать, затрахать пока не застонет, не закричит, не выгнется дугой, не упадет обессиленная.

Но…

— Ты в порядке? — грубее, чем хочется. Жестче, чем следовало бы. Хрипло.

И розовый, острый язычок скользнул по раскрытым губам.

Да, мать твою! Она прикончить меня хочет!

Я руки одернул тут же, кипятком полоснуло. Снял ее с себя, присел на корточки напротив. А Воронова смотрела… Смотрела так жадно, так непонятно.

— Пойдем, — подал руку, поднимаясь на ноги. Горело, плавилось, кипело все внутри, грозя перерасти во взрыв. Собственный голос казался чужим.

Слава боялась. Боялась коснуться меня, принять ладонь, опустила глаза, уставившись куда-то в шею. А когда все же тонкие пальцы обхватили мои, вздрогнула. Легко.

И я опять спрятал от нее улыбку.

Добро пожаловать, Воронова, в мой мир.