Диллиан не слышала своего крика, когда фигура в черном плаще исчезла за стеной огня. Она узнала о том, что кричала, позже, когда маркиз, насмешливо глядя на нее, выразил восхищение ее здоровыми легкими. А сейчас, когда он провалился в огненный ад, она только чувствовала на себе сильные руки деревенской женщины, не пускающей ее на крышу, в то время как толпа замерла в ожидании.
На первом этаже продолжали заливать затухающее пламя. Несколько смельчаков затаптывали на соломенной крыше небольшие очаги огня. Пламя вспыхнуло в последний раз и, зашипев, угасло. Только угли еще дымились. Казалось, с начала пожара прошло несколько часов. Наконец внутри дома раздался хриплый голос:
– Сейчас я их подниму наверх. Пусть кто-нибудь их примет!
Человек, стоявший на верхней ступеньке, подбежал к дыре и наклонился над ней, затем выпрямился, держа в руках мягкий сверток. Шепот пробежал по толпе, и другой мужчина направился к лестнице, чтобы взять ребенка. Спустя минуту, с крыши спустили второй сверток – еще меньше первого. Плачущая мать прижимала к груди первого ребенка и снова разрыдалась, на этот раз от радости, услышав звонкий крик второго.
Диллиан ждала. Свертков больше не было. Человек, стоявший на крыше, спустился вниз, словно уже выполнил свой долг. Она осмотрелась. Женщины, сгрудившись, уводили мать с детьми. Мужчины заливали водой тлеющие угли. Черная фигура в плаще на крыше не появлялась.
Она обратилась к седому старику, который наблюдал за происходящим:
– Почему кто-нибудь не возьмет лестницу и не поможет маркизу выбраться?
Тот посмотрел на нее, как будто она говорила на непонятном ему чужом языке. Она задала этот вопрос другому, но и он с сомнением посмотрел на дымящуюся дыру в крыше и лишь пожал плечами.
Она больше не могла оставаться в бездействии. Эффингем рисковал жизнью ради спасения чужих детей, а они не желали и пальцем пошевелить, чтобы ему помочь. Все ее отчаяние, страх и негодование вылились в гневный крик:
– Он там погибнет! Если вы, трусы, ничего не делаете, чтобы спасти его, то это сделаю я!
С неожиданным проворством Диллиан взлетела наверх и, оказавшись на крыше, втащила лестницу за собой. Толпа изумленно следила за ней. Диллиан подтащила лестницу к зияющему отверстию.
– Милорд, вы здесь?
– А где же еще я могу быть? – донесся до нее сквозь дым его насмешливый голос.
Несмотря на то, что она страшно за него боялась, ей – уже в который раз! – захотелось его ударить.
– Я бы вам ответила, да нас слышит вся деревня. Я спускаю лестницу. Осторожно, я могу вас задеть.
Неудивительно, что маркиз избегал появляться в деревне, населенной такими суеверными идиотами. Она не будет осуждать его, если он больше никогда сюда не придет.
Эффингем ухватился за нижнюю перекладину, и в этот момент какой-то человек, осторожно отодвинув Диллиан, поддержал лестницу, чтобы она не выпала из ее ослабевших рук. Ей показалось, что Гэвин проворчал что-то вроде того, что «и сам бы мог вылезти наружу». Ее дыхание восстановилось, только когда она увидела, как среди обгорелой соломы появились черные волосы и покрытое сажей лицо маркиза.
Он сразу заметил ее и, борясь с кашлем, сердито произнес:
– Вам нечего здесь делать! Ступайте туда, где ваше место.
– Разумеется, ваше величество. – Несмотря на радость и облегчение, Диллиан все же постаралась вложить в свой ответ побольше сарказма. – Я спущусь вниз, и со всеми жителями буду ждать, пока вы самостоятельно вылетите через дыру в крыше. – Кто-то подставил другую лестницу, Диллиан спустилась вниз и смешалась с толпой.
Оставшийся на крыше мужчина взглянул на злое, изуродованное шрамами лицо его светлости и отступил назад.
– Думаю, я тоже слезу, ваша светлость. – Подойдя к краю крыши, он осмелел и добавил: – Если это была ваша дама, милорд, то вы очень смелый человек. Ее острым языком можно освежевать кролика.
К изумлению всех стоявших внизу, черное страшилище на крыше разразилось громким безудержным хохотом.
– Зачем вам понадобилось рассказывать им, что я герой войны и залечиваю свои раны? – проворчал Гэвин, когда они подъезжали к конюшне.
– Конечно, мне следовало подтвердить их страхи, что вы вампир, бродите по ночам и пьете их кровь.
Она спешилась без его помощи. Гэвин сердито взглянул на нее и увидел, как мокрая рубашка облепила ее соблазнительное тело. Черт бы побрал этот инстинкт продолжения рода! Вечно он пробуждается в самый неподходящий момент.
– Никогда не слышал такой чепухи. Где они наслушались этих сказок? – Гэвин старался, продолжая разговор, не смотреть на нее.
– А что еще они могут думать? – с негодованием спросила Диллиан. – Вы прячетесь здесь уже несколько месяцев! Никто, кроме слуг, вас не видит, да и с ними вы почти не разговариваете. Живете в развалинах, где, как все думают, водятся привидения. Не показываетесь в обществе. Это самый лучший способ вызвать подозрения.
– Пока меня оставляют в покое, мне безразлично, что они думают, – резко ответил он. События этого вечера взволновали его сильнее, чем ему бы хотелось, но он не желал, чтобы она это заметила. В его голове звучали истерические вопли матери, хныканье испуганных детей и страшный крик мисс Уитнелл, и он не мог их забыть. Его потрясло, что она так беспокоилась о нем. Уже давно никто, кроме Майкла, о нем не беспокоился.
– Вот и превосходно! Продолжайте прятаться в этих чудовищных развалинах, и пусть они считают вас вампиром. Когда-нибудь ночью они явятся сюда с факелами и всадят вам в сердце серебряную пулю или придумают что-нибудь еще в том же духе.
– Оставьте лошадь. Мак займется ею.
Диллиан послушно направилась к дому, покачивая бедрами, и следовавший за ней Гэвин не мог оторвать от них глаз.
– У вас нет причины беспокоиться о моей судьбе, мисс Уитнелл, – проговорил он, догоняя ее. Это безумие должно прекратиться раз и навсегда. – Вас и леди Бланш здесь не будет, если подобное вдруг случится.
Он помог ей открыть дверь в темный холл, но она, не поблагодарив, с гневом посмотрела на него.
– Полагаю, вы к тому времени постараетесь выбросить нас на улицу. Вам безразлично, что нас сожгут в наших постелях.
– Не более чем вам, если жители этой проклятой деревни придут ко мне с пылающими факелами. У вас свои проблемы. У меня свои.
– Вы ужасно неприятный человек! Мы не можем уехать, пока Бланш в опасности. Я категорически отказываюсь уезжать. Я буду скоблить вашу кухню, чинить шторы, умиротворять жителей деревни, делать все, что вам угодно, только ради того, чтобы остаться здесь. Выбирайте, но даже и не думайте нас выгонять.
Гэвина позабавило, что она кричала на него, вместо того чтобы просить. Разговор становился интересным. Он с удовольствием объяснил бы ей, чем она может отплатить ему за гостеприимство. Но он не успел высказать свои безнравственные пожелания, так как из-под лестницы вышла темная фигура.
– На вашем месте я бы поостерегся, милорд, – произнес знакомый голос, и человек вошел в освещенный свечой круг. – Она зарежет вас своим языком.
– Ты когда-нибудь перестанешь называть меня милордом, Майкл? Меня это страшно раздражает. И что ты делаешь здесь в темноте? Где леди Бланш?
Мягкие отблески света играли на каштановых волосах Майкла, прислонившегося к перилам и с интересом разглядывающего их.
– У вас обоих такой вид, словно вас поджаривали в аду. Неужели Грейндж тоже сожгли?
Гэвин попытался вытереть лицо носовым платком, а мисс Уитнелл использовала для этого свой рукав, еще больше размазав сажу по лицу. Ему безумно хотелось самому вытереть ее лицо, но он сдержался и обратился к Майклу:
– Нет. Всего лишь дом в деревне. Мисс Уитнелл, почему бы вам не пойти наверх, чтобы привести себя в порядок, а затем навестить леди Бланш?
Она только об этом и мечтала и быстро направилась к лестнице. Но вдруг остановилась и решительно повернулась к Майклу.
– Что случилось? Почему вы ждали нас?
Майкл вопросительно поднял брови и спросил Гэвина:
– Что у вас произошло? Ты должен был соблазнить эту чертову герцогиню, а не дьявола в юбке.
Как бы ни любил Гэвин младшего брата, бывали мину ты, когда он готов был его задушить. Сейчас у него не было необходимости делать это. Несмотря на страшную усталость, его спутница не смогла промолчать.
– Она не чертова герцогиня и, если от меня хоть что-то зависит, никогда ею не будет! Если кто-нибудь попытается ее соблазнить, я сама позабочусь, чтобы ему перерезали горло!
Гэвин не помнил, когда еще так веселился. Храбрая мисс Уитнелл едва доставала ему до плеча. Влажные локоны прилипли к нежной шее, а в облепившей тело мокрой одежде она казалась маленькой и хрупкой. И она угрожала мужчинам, которые были намного выше и сильнее ее! И не только угрожала, но вдобавок и непристойно ругалась.
Повернувшись к брату, Гэвин заметил:
– Очевидно, сказывается военное воспитание, как ты думаешь?
К его удивлению, она побледнела как полотно и, опустив голову, пошла к лестнице.
Майкл многозначительно посмотрел на брата.
– По-моему, ты ударил ее по больному месту.
Может быть, он и хотел, чтобы она прикусила свой острый язычок, но нисколько не желал причинить ей боль. Впервые за многие годы он понял чужую боль и почувствовал вину за то, что был причиной этой боли. Он вспомнил встревоженное, черное от сажи лицо Диллиан, когда она, так глупо пытаясь его спасти, заглядывала внутрь горящего дома. Он слышал, как она закричала от ужаса, когда он провалился сквозь крышу. Она никогда не смотрела на него как на чудовище, всегда относилась к нему по-человечески, причем титул не имел для нее значения. Она даже принесла ему розу. А он только обижал ее, ворчал и втаптывал ее чувства в грязь. Он уже забыл, как надо отвечать на заботу.
Он обозвал себя ослом, но не знал, что ему делать. Он даже не знал, чем он оскорбил ее.
– Ладно, так что за плохие новости ты принес? – вздохнув, спросил он брата.
Обычно самоуверенный и жизнерадостный, Майкл с растерянным видом прислушивался к быстрым шагам удалявшейся мисс Уитнелл. Гэвин подумал, что Майкл и мисс Уитнелл – прекрасная пара. Эта мысль испортила ему настроение, но он не стал раздумывать почему.
– Полагаю, нам надо обсудить это всем вместе, – неохотно произнес Майкл. – Может быть, дамы сумеют объяснить это лучше, чем я.
– Что, нельзя подождать до утра? – Майкл покачал головой:
– Ты же не думаешь, что она будет дожидаться утра, чтобы увидеться с герцогиней?
Конечно, не будет. Обе женщины не уснут до утра, обсуждая неприятности, причиненные им двумя бесполезными холостяками, и придумывая способы остаться в имении. Он, должно быть, совсем лишился разума, позволив Майклу привезти женщин к нему в дом.
– Ты собираешься увезти их отсюда? – недоверчиво спросил Гэвин.
– Это будет нелегко, – взглянув на потолок, вздохнул Майкл.
Диллиан быстро отыскала комнату Бланш, тихо постучала и, не дожидаясь ответа, вошла. Бланш сидела в темноте, на ее глазах не было повязки. Она складывала карточный домик. Ворвавшийся в открытую дверь сквозняк разметал карты.
– Черт бы вас побрал, О'Тул! Надо же войти именно сейчас!
Удивленная Диллиан огляделась, ожидая увидеть Верити. Но горничной не было видно.
– Прости, если разочаровала тебя. О'Тул внизу, о чем-то спорит с маркизом.
Бланш вскочила и бросилась обнимать кузину. Бурная радость охватила Диллиан, когда она поняла, что Бланш видит ее даже в темноте.
– Твои глаза! Значит, ты видишь?
– Даже если б не видела, мой нос не подвел бы меня. – Бланш втянула носом воздух и осторожно потрогала мокрое платье компаньонки. – Что ты с собой сделала? Тебе надо вымыться и переодеться.
Переодеться. Она не привезла с собой никакой одежды. Она так боялась, что маркиз уедет без нее, что забыла обо всем.
– Я ничего не привезла из Грейнджа. Придется надеть то платье, которое я нашла здесь.
– Я позову Верити, и она принесет горячей воды. А пока можешь надеть один из моих халатов. Расскажи мне обо всем. Так скучно сидеть здесь одной. Мы уже можем уехать?
– Сомневаюсь. – Диллиан с интересом наблюдала за Бланш, которая стучала в дверь, соединявшую спальню с соседней комнатой. Не в ожидании ли О'Тула Бланш приказала Верити уйти? Это противоречило здравому смыслу.
Она ни о чем не спросила, когда появилась горничная. Горячая вода и душистое мыло вытеснили из головы все мысли.
– А нельзя ли зажечь лампу? – спросила Диллиан. Бланш отошла к окну.
– О'Тул считает, что следует подождать, пока не заживут глаза. Он заставляет меня завязывать их днем, и подарил мне для этого красивый шарф.
Диллиан встревожилась, но ничего не сказала. Она должна сама во всем разобраться.
– А как ты видишь сейчас?
– Вероятно, так же, как и ты, – пожала плечами Бланш. – Скажи, что видишь ты?
Диллиан огляделась. Бледный лунный свет, падавший из окон, слабо освещал комнату. Она видела силуэты кровати, туалетного столика, шкафа. На фоне поблескивающего зеркала неясно проступал силуэт Бланш. Об остальных тенях она могла только догадываться.
– Я поняла, о чем ты спрашиваешь. Если ты могла разглядеть карты, то ты видишь то же, что и я.
– Слава Богу. Я боялась, что Майкл меня обманывает. Трудно вспомнить, что я раньше видела в темноте. Мне казалось, я двигаюсь среди теней.
Верити принесла кувшин с водой. Диллиан сбросила грязную одежду и с наслаждением терла кожу душистым мылом Бланш. Интересно, это Верити привезла его вместе с платьями или принес О'Тул? Но Диллиан не стала спрашивать. Она с недоверием относилась к отношениям между кузиной и лакеем, однако предпочитала не касаться этой скользкой темы, не разобравшись. Пока Диллиан мылась, они обсудили события, происшедшие во время их разлуки. Диллиан закуталась в халат, который приготовила ей Верити. Ни одна из них не удивилась, когда раздался настойчивый стук в дверь.
– Вот и уведомление о нашем выселении, – вздохнула Диллиан, когда Верити впустила в комнату маркиза и О'Тула.