Желания

Глава 13

Дом Корнелла стоял в глубине огромной бухты — длинного пляжа, простиравшегося, как казалось, до самого горизонта. Между морем и песком возвышался скалистый остров, доступный сейчас благодаря низкому приливу. Место было потрясающее и удивительно уединенное, несмотря на расположенные рядом многочисленные виллы; вероятно, оно охранялось от застройки из-за острова и его старых камней. Солнце светило еще довольно сильно. Тренди перебрался через дюны. Он шел, почти бежал к дому Корнелла и радовался, словно мальчишка, видя, как его отражение с той же скоростью движется в немного расплывчатом зеркале песков, еще блестящих от последнего прилива. Воздух был свежий, холодил тело и промывал от посторонних мыслей мозги. Может, на Тренди так подействовал пейзаж, а может, предвкушение визита к профессору, но в нем вдруг всплыли примитивные детские ощущения, которые у него вызывало море, и Тренди вновь обрел силы и надежду. Он оживился, повеселел, почти оглушенный этим возвращением к жизни, и снова поверил в Юдит.

Корнелл, потягивая трубку, ожидал его, прислонившись к окружавшей дом каменной ограде. Он указал на чистое, без облаков небо:

— Через два дня День Всех Святых… Вам не говорили?

— День Всех Святых? Ах, да. Осень заканчивается, и заканчивается хорошей погодой.

После урагана, после Юдит, а особенно после «Дезирады» и этого безумства с Анной Тренди позабыл о числах и временах года. Он упрекнул себя за сказанную банальность, но тут же расслабился, настолько хорошо ему было рядом с Корнеллом перед освещенным солнцем известковым фасадом. Дом был длинным, приземистым, прочным и по местному обычаю окружен садом, отгораживающим его от дюн. В саду тут и там виднелись маленькие огненно-красные осенние розы.

— Вы возвращаетесь к жизни, — заметил Корнелл.

— Это необходимо.

Тренди отвечал не думая, но на сей раз у него не было времени упрекнуть себя в этом — Корнелл уже подталкивал его к дому.

— Немного вина? Это заменит нам чай Рут. Осторожно, пригнитесь, дверь немного низковата.

Тренди вошел в длинную комнату, уставленную книжными стеллажами. Кроме этого здесь стояли грубый стол, заваленный папками и картотеками, несколько стульев и кровать, накрытая стеганным золотыми нитями одеялом, к которому явно приложила руку Рут. В камине, сложенном из неотесанных камней, горел огонь.

— Вот вам типичный дом писателя, — сказал Корнелл, выколачивая трубку. — Начинаешь с того, что читаешь несколько книг, а затем появляется желание написать что-нибудь самому. Чтобы это получилось, мало читать самое лучшее. Тогда в шестьдесят пять, как я, будешь окружен целой библиотекой. Из-за книг я всегда оказывался у разбитого корыта в сердечных делах — всегда предпочитал книги своим супругам или любовницам. Отличное средство, чтобы писать спокойно, а также состариться в одиночестве.

Полунамеком он говорил о Рут, часто отталкивающую его. Тренди был этим поражен. Он подошел к полкам и вытащил несколько книг. Как и следовало ожидать, это оказались труды о религии, мифологические словари, научные работы, по большей части об океанических легендах, и эссе о фантастических созданиях, порождениях Средневековья. Здесь были и книги, автором которых был сам Корнелл: «Сфинкс и дракон», «Парафраз об астролябии», «Гномы и эльфы», «Вавилон на море» и, наконец, два труда, известных во всем мире, — «Великая Спящая Рыба» и «Ночь колдуний».

— Оставьте все это, — посоветовал Корнелл. — Ундины, сильфиды, дьяволы, призраки, большая хищная рыба, спящая в нас с начала времен и населяющая нас во сне бессвязными образами… Я все время повторяю одно и то же.

Он хохотнул, открыл стенной шкаф, достал два стакана и бутылку вина.

— «Великая Спящая Рыба», — повторил Тренди, не слушая его. — Я знаю вашу книгу, читал несколько лет назад, чтобы отвлечься от биологии. Она меня развлекла. А вы знаете, что один вид рыб был назван химерами? Есть еще морской дьявол, рыба-луна… Несмотря на столь поэтические названия, они существуют на самом деле. И еще есть великая спящая рыба, целаканта, последняя представительница рыб палеозойской эры. Сегодня их насчитывается не более пятнадцати экземпляров. У них в животе есть удивительный карман, а живут они в узких разломах гигантских впадин, откуда выплывают очень редко. Вот настоящие Левиафаны, Великие Спящие Рыбы…

— Не стройте из себя реалиста, — бросил Корнелл. — Вы ведь тоже мечтатель. И даже вы не останавливаетесь.

— Я занимаюсь искривленными скелетами рыб; искривления начались некоторое время назад. Это более чем конкретно. Это наука. Чистая наука.

Корнелл не ответил. Он пил вино маленькими глотками, словно демонстрируя свое исключительное терпение. Помолчав, он показал Тренди на дверь в глубине комнаты:

— Полагаю, вам захочется посмотреть, где работала Юдит?

Тренди тут же отставил свой стакан. Корнелл вдруг заговорил с робостью, словно Юдит вот-вот могла войти. Тренди толкнул дверь. Открылась пустая и очень светлая благодаря огромному угловому окну комната.

— Это было два года назад, — начал Корнелл. — Юдит навестила меня вместе с матерью. На следующий день она явилась одна и попросила уступить ей эту комнату. «Я не буду вам мешать, мне нужна только вторая половина дня. Мне хватает „Светозарной“, она очень высокая и светлая, но хотелось бы, чтобы окно выходило на восток…» Она умеет убеждать, вы знаете. И я пробил это окно.

В самом деле, востоком здесь Юдит была сыта по горло: окно выходило на пляж, туда, где пески встречались с горизонтом, где садилось солнце.

— Я боялся, уверяю вас, — продолжал Корнелл, — но она никогда меня не беспокоила. Она рисовала, как бы сказать… благоговейно. В тишине, набожно. Приходила и запиралась до вечера. А потом уходила, все такая же молчаливая. В это время принимаюсь за работу я. Я люблю ночь. Я в ней нуждаюсь. Люблю ее хаос, порождающий призраков. Самых старых призраков человечества. Ночью обретаешь истинные источники вдохновения — источники, обычно скрывающиеся, погребенные, темные. Ночь — время остановившееся, бесконечное. Работая ночью, можно перенестись очень далеко — к Иисусу Христу, друидам, первым колдунам, даже к Потопу, Вавилону и его демонам. Полная фантасмагория, которую я люблю, но в которую никогда не верил. Я изучаю ее так же равнодушно, как вы свои рыбьи кости.

Но Тренди почти не слушал его. Он стоял перед мольбертом Юдит, накрытым огромным куском ткани, и не отрывал от него глаз.

— Пойдемте, — позвал его Корнелл. — Когда Юдит работает, я ухожу. Берег переменчив и полон чудес. Пойдемте.

Вместо ответа Тренди подошел к мольберту.

— Пойдемте, — настаивал профессор. — Я никогда не смотрю на незаконченную работу. Такое между нами соглашение. Я дал ей слово…

— Между мной и Юдит не было никаких соглашений.

— Но…

— Мы с Юдит почти незнакомы! — сухо промолвил Тренди, сдернул ткань и замер пораженный. Он ожидал увидеть морской пейзаж, написанный еще неумелой рукой, смутно напоминающий импрессионистов, какие часто пишут начинающие художники. А перед ним было голубое с золотом Благовещение, кропотливо выписанное в стиле прерафаэлитов.

— Вы не должны были так поступать, — укорил его Корнелл.

Но Тренди никак не мог оторваться от картины. Она выглядела незаконченной — Юдит не прописала лица, но не это было странным. Поражали некоторые детали. У Девы Марии под покрывалом были такие же короткие волосы, как у Юдит. Перед ней стоял ангел с черными крыльями, одетый в изысканный серый фланелевый костюм, какие шьют лучшие британские портные. В петлицу костюма была вставлена бутоньерка из увядшей голубой скабиозы. Над головой девушки ангел держал тонкую длинную шпату, чтобы убить или возвести в ранг новой Богоматери? Тренди накинул на мольберт ткань. Некоторое время его взгляд блуждал по комнате в поисках знака, больше в поисках чего-то, что дало бы ему ключ к этой странной картине. Но вокруг были лишь обычные принадлежности художника — кисти, тюбики с красками, карандашные наброски. Разгадка могла быть только в лицах, но они еще не были написаны.

— Пойдемте, — повторил Корнелл. — Нас ждет вино…

— Почему она не пишет море? — раздраженно спросил Тренди. — Вы ведь прорезали для нее это окно. И море здесь, прямо перед ней.

— Я не знаю. Вероятно, это не ее стихия. А может, океан внушает ей страх.

— А шпага над ее головой? Ее она не боится? Ведь это же Юдит, на картине…

— Чистый вымысел.

Корнелл направился к двери. Тренди собирался последовать за ним, как вдруг увидел единственный в мастерской предмет мебели — старый комод, на котором лежали потрепанные журналы с фотографиями былых знаменитостей. Некоторые страницы аккуратно заложены закладками. Тренди раскрыл одну из них.

— А вот и ее модель! — воскликнул он. — Никто другой ее не интересовал.

Корнелл тоже взглянул. Таких фотографий полно в светских журналах — коктейли, премьеры, инаугурации, окончания скачек. На большинстве из них были запечатлены Констанция фон Крузенбург, Дракен, художник Эффруа или звезды кино и известные певцы; и на каждой фотографии, помеченной Юдит закладкой, на заднем плане была высокая фигура Командора. Рядом с одной фотографией на полях Тренди заметил набросок только что виденного полотна. Он закрыл журнал и погладил его глянцевую обложку.

— Пойдемте, — еще раз позвал Корнелл. — Вы ведь знаете, что она уехала учиться…

— Я видел Командора. Этот безумный праздник… Я не спал! Командор существует, и это его она нарисовала. Его со шпагой, которую она ждет…

— Художники питаются мечтами, живут образами.

— Я его видел, — настаивал Тренди. — Командор — не сказочный персонаж, как ваши гномы или эльфы. Это он там, на картине. Его манера одеваться, осанка, разворот плеч…

На этот раз Корнелл властно взял Тренди за руку:

— Наступает вечер. Пойдемте, прогуляемся по пляжу.

Тренди подчинился. Они вышли наружу; прилив был еще низким.

— На самом деле все гораздо проще, — сказал Корнелл, когда они спустились с дюны. — Вы слишком много мечтаете.

Тренди больше не хотелось отвечать. Некоторое время они шли молча. Вдалеке, позади линии прилива, медленно катились волны, маленькие, монотонные, с бесконечной каймой пены.

— Посмотрите на океан во время низкого прилива, — произнес Корнелл. — Все в нем смешано, туманно, переменчиво. Кто бы мог с уверенностью сказать в первый день Сотворения мира, что море вернется? Прилив похож на какое-то невероятное разбухание, не так ли? И тем не менее под этими волнами продолжается жизнь. Море не знает передышки. Наши мечты тоже.

— Повторяю вам, я ученый. Я занимаюсь деформациями позвоночников рыб. А то, что я видел прошлым вечером собственными глазами…

— Вопреки всей нашей науке и вопреки всему ущербу, который мы нанесли природе, мы продолжаем жить в некоем хранилище легенд. Командор — одна из них. «Дезирада» тоже. Современные легенды местного значения.

— Но Рут… И те люди в доме? Запотевшая статуя…

— Я, пришедший туда, как и вы, впервые, видел всего лишь дом, где все организовано таким образом, чтобы произвести впечатление на чужака, а для пущего эффекта наряжены превосходно играющие свои роли актеры.

Корнелл говорил это, шлепая ногами по маленькой луже, которую решил перейти из озорства.

— Вот почему я приветствовал ваше бегство в компании с Анной. Это было невыносимо. Бедная Анна! Она еще слабее вас.

— И тем не менее вы спорили с ней! В самый разгар праздника… На этот раз я не ошибаюсь, я сам видел!

— В конце концов, Тренди, все эти люди развлекаются, играя в конец света. Анна Лувуа поддалась обману, как вся эта приглашенная к Командору прекрасная провинция. Но не вы Тренди, не вы…

— Не понимаю.

— Я имею в виду эту новую моду. Моду умирать за свою секту, религию, за какое-нибудь волшебство. Теперь, когда сломаны все барьеры, остался лишь один предел, лишь один-единственный секрет — смерть. С ней принялись играть. Вновь вспомнили о Сатане, Люцифере, всем этом старье, в том числе и о конце света. До сегодняшнего дня им интересовался только такой старый профессор, как я. А теперь все разглагольствуют о гибели вселенной, огненном дожде, ангеле-губителе… Последняя большая игра. Какое грандиозное развлечение!

— Но Командор существует! И у него было что-то с Рут, с Анной, а может, и с Ван Брааком? Эта гора слухов…

— Здесь нет никаких секретов. Конечно, все детали мне неизвестны. Только Рут может вам их рассказать. Мне она всего не открыла. Слишком мучительными были для нее те годы, которые она пытается забыть.

— Если я навоображал бог знает что прошлым вечером, тогда объясните мне.

Они пришли туда, откуда был виден остров, — к большому камню, остававшемуся сухим даже в высокий прилив. Взобравшись на камень, они уселись на его вершине. Корнелл достал табакерку, которую всегда носил в кармане, и стал набивать трубку. Он делал это так старательно, что Тренди понял — Корнелл собирается с духом.

— Все началось с Ван Браака, — наконец заговорил он. — Но прежде я должен немного рассказать о себе. — Он раскурил трубку и затем продолжил: — Вся эта история восходит к сороковым годам, когда я начал исследования морских легенд. Я изучал морских чудовищ или, точнее, упоминаемых в океанских легендах демонов, придуманных еще в Вавилоне. Серьезно, не правда ли? Одна Великая Спящая Рыба чего стоит… Я приехал из Америки, полный грандиозных планов: от Исландии до Скандинавии, от Бретани до Голландии исследовать европейское море, его сирен, проклятых капитанов, кораблей-призраков. И сравнить их с дьяволами Месопотамии, самыми старинными демонами в Библии. Я опросил множество рыбаков и старых лоцманов и прекрасно знал местную историю. Однажды — я уже провел здесь три месяца — мне рассказали о Ван Брааке. Я узнал о его необычном доме и капитанском прошлом. Этот персонаж заинтриговал меня, мне захотелось его увидеть. Меня не слишком обнадежили: «Это сумасшедший, иностранец, он не примет вас, он доверяет только своей старшей дочери…» Но я был упрямым. К моему большому удивлению, Ван Браак принял меня. В тот день я даже не заметил Рут. Ей тогда, вероятно, было лет десять-двенадцать. Когда несколько лет назад я встретил ее на этом пляже, собирающую водоросли, то даже не вспомнил, что мы уже виделись. Я узнал, что она живет на «Светозарной», но, как и все, я помнил только капитана. И его старшую дочь Ирис… Она была красавицей. В тот день, когда Ван Браак меня принял, она на несколько мгновений заглянула в гостиную. Было лето. Она несла букет цветов. Великолепная девушка, темноволосая, лет двадцати и такая изящная! Изящная по моде того времени — тонкая талия, пышная грудь, волнистые волосы и крошечные ножки. Еще раз я видел ее, когда она закрывала за мной дверь. Она была восхитительна. Это было время ее помолвки.

— С Командором?

— Совершенно верно. Это было местным событием. Меня-то, разумеется, это нисколько не интересовало, я был здесь проездом, как и вы, на положении писателя. Мне надо было разговорить старого безумца, ее отца, который, я слышал, много бродяжничал. Я вытянул из него едва ли четыре фразы. Голос у него был очень хриплый, надтреснутый, можно было подумать, он его бережет. И измученное лицо… С возрастом он стал выглядеть еще ужаснее, чем на портрете. И его манера ходить… У меня было впечатление, будто он тащил за собой огромную сеть. Сначала он развеселился от того, что я им интересуюсь, разразился ужасным, похожим на икоту смехом, затем вдруг изменился в лице: «Все эти истории, ваши демоны и чудовища — сказочки на сон грядущий. В море встречаешь только бури и волнения. Сухопутные крысы никогда этого не поймут». И больше я ничего не смог из него вытянуть. Он сменил тему разговора, показал мне свои картины, начал рассказывать о бывших голландских колониях, своей яхте, которую только что обновил. Можно было подумать… — Корнелл подыскивал слова.

Тренди помог ему:

— …что он пытался от чего-то защититься.

— Точно. Мне тоже так показалось. У него был такой вид… Мне трудно объяснить. Может, это немного глупо… Но клянусь, он напоминал человека, встретившего в море что-то, от чего не смог оправиться. Уверен, это были не демоны. Этот человек смело противостоял всем ужасам моря, даже тем, что породили легенды о чудовищах и дьяволах-искусителях. В то время я был слишком молод, чтобы его разговорить. Слишком неопытен. И еще ничего не понимал в чудовищах. Я искал вслепую. — Корнелл помолчал, потом продолжил: — Позднее, выйдя в море, я понял, что в океане нет ничего необычного. Только бури и волнения, как говорил Ван Браак. Но и этого довольно, чтобы измениться. Тогда и рассказывают разные истории, придумывают ужасных созданий, когда вокруг не видно ничего, кроме волн, когда не чувствуешь ничего, кроме морской болезни.

— Ну а Командор? Его вы встречали в то время? Прошлым вечером я был уверен, что вы никогда не виделись.

— Верно. Этот человек меня не интересовал, так же как и его дом, тот шум, который поднимали вокруг его денег. Я ведь уже говорил вам — это местная легенда. Было довольно того, что его мать, креолка, без мужа, полубезумная, беременная владелица золотых рудников решила строить дом на мысе в тот самый момент, когда у местных жителей появилась мода болтать и мечтать. Людям больше нравится мечтать вместе, чем поодиночке.

Поднялся ветер. Стая птиц кружила вокруг лодки, лежащей вверх дном на песке.

— Однако Рут и Командор…

— Простое соседство. Потом история семьи.

— Но…

— Я рассказываю вам то, что знаю, — отрезал Корнелл, — все, что знаю от Рут.

Тренди не осмелился возражать. В это мгновение Корнелл напоминал Дрогона. Тем не менее Тренди это не раздражало. Как же ему удавалось так долго обходиться без своего профессора?

— Чтобы лучше понять, надо знать, откуда взялся Ван Браак, — произнес Корнелл. — Похоже, он был вроде отщепенца. Единственный сын, в двадцать лет — Рут не знает, почему — он уехал из Амстердама, оставил свою весьма богатую семью. Несколько лет он бороздил моря, затем, после смерти родителей, вернулся, чтобы вступить в наследство. Обосновался здесь. Место было пустынным. Причуда, конечно. Он построил виллу, но жил на ней очень мало, почти тут же оставив ее ради незначительного поста губернатора на каком-то острове в голландских Индиях. Потом женился на европейке, отыскав ее где-то между Калькуттой и Сайгоном, в одном из… полусветских колониальных обществ, которые проводят свою жизнь в ожидании очередного пакетбота. Она тоже, должно быть, знала такие вещи, которые хотела бы забыть, и умерла при рождении Рут. Капитан быстро добился возвращения в Европу и устроился в Лондоне. Он не работал — жил на широкую ногу на то, что осталось от его наследства. Каникулы он с дочерьми проводил здесь. По словам Рут, Ван Браак был просто одержим Ирис. Когда у нее обнаружился талант к пению, он нашел для нее лучших профессоров. Однажды в Лондоне, когда ей уже прочили будущее оперной дивы, она встретила Командора.

— Как его настоящее имя?

— Я никогда не пытался его узнать. Он меня не интересует, я ведь уже говорил. Надо будет спросить у Рут. Командор и Ирис страстно полюбили друг друга. Чтобы жениться на ней, Командор оплатил все долги ее отца. Он даже подарил своему будущему тестю яхту, о которой тот мечтал. Да вы ее хорошо знаете — «Король рыб», стоит на якоре в бухте рядом со «Светозарной», теперь и корабль, и вилла принадлежат Рут. А потом случилась трагедия.

— Трагедия?

— Так это называлось раньше. После экстравагантных празднеств и безумств, которыми Командор окружал Ирис, он захотел, чтобы свадьба была очень простой, почти тайной. Надо сказать, это породило новые толки: молодой человек, не слишком красивый, но богатый и известный в свете, безумно влюбился в двадцатилетнюю певицу… Их подстерегали, следили за ними, их никак не могли оставить в покое. Рут вспоминала, что иногда она боялась молодого Командора, его измученного вида и мрачных взглядов. Только Ирис оставалась такой же, как всегда, — счастливой и веселой. Рут показывала мне фотографии — прекрасная пара, два хищника, особенно она, утонченная, породистая. Можно было подумать, что она наслаждается жизнью, словно изысканным яством. Вероятно, в конце концов, Командор начал ревновать и задумал удалить жену от мира. Ирис упросила его отправиться в круиз по Южным морям. Командор согласился, как соглашаются с женским капризом. Ирис также хотела непременно посетить остров, на котором родилась и где прошла часть ее детства. На это он тоже согласился, хотя и не любил жару и все эти водные виды спорта; даже здесь никто никогда не видел, как он купается. Все шло хорошо, пока не приплыли на остров. Едва причалив, Ирис захотела поплавать. «Как раньше», — сказала она. Ее предупредили, что море неспокойно. Она ответила, что знает это место с рождения и никого не собирается слушать — такова, по крайней мере, была версия Командора. Она пошла купаться. Поднялись волны. Она утонула. Несколько часов спустя море выбросило ее тело. Вот, собственно, и вся история.

Трубка Корнелла погасла. Он выколотил ее о камень аккуратными короткими ударами. Солнце уже спустилось совсем низко. Слышно было, как, возвещая прилив, вода устремляется на приступ камней, проникая в самые мелкие трещинки, поднимая с песка нити водорослей.

— Пойдемте, — сказал Корнелл. — Вернемся ко мне.

Они спрыгнули с камня и ушли с пляжа.

— Прошло много времени, прежде чем Командор вернулся, — наконец заговорил Корнелл более глухим голосом. — Проходили дни, никто не знал, что произошло. Остров был уединенным, местные жители — неразговорчивыми. Новость узнали только полтора месяца спустя. Командор кремировал тело Ирис, затем неделями бродил по острову, не расставаясь с погребальной урной. Его обнаружили в отдаленном поселке. Он был в лохмотьях, никого не узнавал, но согласился вернуться. Объяснил, что потерял голову, бродил по рисовым полям и склонам вулкана, но все закончилось, боль прошла, он возвращается в Европу, возвращается к жизни. И действительно, Командор вернулся. Он попытался отдать прах Ирис капитану, но тот от него отказался. Тогда он захоронил урну у себя на вилле, рядом с могилой матери. Потом… Что было с ним дальше, Рут не знает. Ее отец перенес удар очень стойко. Сама она вернулась в Англию в пансион, где жила практически сиротой, а отца видела редко. Рут хотелось жить своей жизнью, и она увязалась за одним яхтсменом, полагаю, довольно богатым оригиналом, от которого и родила Юдит. У нее никогда не было матери, она потеряла сестру, и отец не любил ее. Я спрашиваю себя, как она могла все это вынести. Но Рут — очень сильная натура.

— Знаю.

Тренди догадался, что в этот момент Корнелл представил себе профиль Рут на фоне огня или освещенных солнцем окон «Светозарной», что он видит ее хлопотливые, изящные руки, делающие мир лучше и добрее. Тренди знал, что именно за это Корнелл любит ее как безумный. Он менялся в лице всякий раз, когда говорил о ней.

— …Однажды — не знаю даже, рассталась ли она уже со своим яхтсменом, — Рут узнала об исчезновении отца. Я имею в виду именно исчезновение, а не смерть. Старик становился все более странным. Он больше не виделся с Командором, но зять неоднократно, при посредничестве месье Леонара, покрывал его долги. Может, Командор считал себя виноватым в гибели Ирис? И почему Ван Браак просил денег у него, а не у кого-то другого? Рут никогда не просвещала меня по этому вопросу. Она не любит говорить о деньгах. И тем не менее я предполагаю, что оставшиеся от капитана долги все время растут… Во всяком случае, Ван Браак превратился в полупомешанного. Были только две вещи, ради которых к нему, похоже, возвращался разум: его корабль и «Светозарная». Он вел жизнь маньяка. Как раз в то время я вернулся в Европу, чтобы написать еще одну книгу. Я уже был довольно известным и захотел встретиться с капитаном снова, из простого любопытства. Я обнаружил одержимого человека, но приписал это старости. Он все дальше и дальше уходил в море, всегда один, на своем «Короле рыб». Однажды во время штиля корабль нашли дрейфующим. Это было рядом с тем островом. На борту никого, корабль в полном порядке. Погода стояла отличная. Ван Браак вышел в море как раз тем утром. Его искали несколько дней, но безуспешно. Местные жители не любят говорить об этом исчезновении. Говорили, что он отплыл с отливом. Его так и не нашли.

— Бывает и такое.

— Да. Но не надо забывать, каким человеком был Ван Браак! Самоубийство, несомненно. Ему хотелось красиво уйти.

— Вы уверены, что он покончил с собой?

— Почти наверняка. Ван Браак хотел уйти достойно: стать «летучим голландцем» — вы ведь знаете эту историю — этим проклятым капитаном, нанятым однажды дьяволом командовать призрачным кораблем, кораблем, который будет плавать до скончания веков…

Корнелл усмехнулся. Он опять пытался изобразить непринужденность. Удавалось это ему плохо. Капитан его зачаровывал, он был слишком правдоподобен, чтобы профессор мог поймать его в свои сети мифологии. Этим и объяснялись его сарказм и фальшивый, сдавленный смех.

— …Во всяком случае, его призрак не вернулся! Он никогда не появлялся, чтобы просить убежища во время бури, как делают это другие призраки…

— Что об этом думает Рут?

— В тот момент она думала только об одном: она унаследовала «Светозарную», яхту и долги. В конце концов она переехала сюда. Прошло двадцать лет, но Рут все еще отказывается искать объяснения. Я не виню ее. Жозефа, старая служанка, рассказала ей, что капитан много писал в последнее время, исписывал целые тетради. Рут так их и не нашла. Не все ведь оставляют записку, перед тем как покончить с собой? Жизнь продолжается. Ничто не изменилось после исчезновения Ван Браака: у Рут долги, корабль, никогда не выходящий из бухты, дом, который она обожает, дочь-дикарка. Плюс случайный и эксцентричный сосед, бывший ее деверем и ставший кредитором. Стоит ему захотеть, и он прикажет продать дом. Рут не хочет воспользоваться моей помощью. Она ждет… не знаю чего. Наверное, конца света. Сами видите, Тренди, здесь нет никакого секрета. Через неделю или через месяц Рут сама бы вам все рассказала.

— Нет секретов, вы говорите? Но столько необъяснимых вещей!

Корнелл затянулся трубкой. Она засвистела. Он уже забыл, что выколотил ее.

— Разумеется. Только, если все время пытаться искать малейшие причины, кончится тем, что не обратишь внимание на самые очевидные вещи. Со мной тоже это случилось. Всю свою жизнь я посвятил книгам — тем, что читал, и тем, что писал. Мои любовницы были гораздо моложе меня, в основном студентки. Я даже был два раза женат. Два скандальных провала… Уже через пару недель жены начинали ревновать меня к библиотеке. Одна из них даже облила кислотой мою пишущую машинку! Я читаю на всех старинных языках — санскрите, тохарском, греческом, гэльском, о других я уже не говорю, я известный профессор, и вот, пожалуйста, — уже три года каждую зиму я провожу здесь в ожидании решения женщины, которая, возможно, никуда со мной не поедет. Она единственная, ради кого я готов оставить свои книги… Но она этого не хочет!

Корнелл нагнулся и подобрал с песка гальку:

— Рут живет в другом мире. В мире, в котором мне нет места. Там только ее дом, ее дочь — я ничего в этом не понимаю.

Он швырнул камешек, вложив в этот жест все свое бессилие. Корнелл стоял лицом к заходящему солнцу, и Тренди впервые заметил глубокие морщины на его щеках и лбу, начинающие редеть седые волосы. Должно быть, Корнеллу тяжело было откровенничать, но, начав, он уже не мог остановиться.

— Я жду какого-нибудь события. В некотором роде я тоже жду конца света. Я ожидаю решения Рут. Я дал ей время до весны. В худшем случае я продолжу сожительствовать со своей библиотекой, писать книги. А может, сыграю, как Ван Браак, в «летучего голландца». Я одинок, и мне не у кого просить прощения.

— Капитан не сделал ничего плохого. Это Командор забрал его дочь…

— Нет, все дело в Ван Брааке. В юности, уверен, он был мерзавцем. Его измученный вид… Некогда он натворил гадостей. Он из тех беспокойных типов, которых встречаешь случайно во время плаваний на коротких стоянках на уединенных островах Тихого океана или Южных морей…

— А теперь вы мечтаете.

— Нет. Уверен, он хотел уйти подобно проклятому капитану.

— В наше время…

— Не будьте скептиком. Легенды были всегда.

— Значит, вы не верите ни в одну из тех сказок, которые собирали всю свою жизнь!

Корнелл задумался:

— Нет, Тренди, верю. В одну. Или, вернее, я бы очень хотел верить. Общий конец любовников. Вы знаете о Тристане и Изольде? Они вместе отправились в мир иной вместо того… вместо того, чтобы глупо умереть каждый в своем уголке. Увы… Как и корабли в бурю, мы чаще всего не имеем выбора между бегством и гибелью.

Вновь поднялся ветер. Момент откровения прошел. На песке застаивались большие лужи жидкого золота. Тренди думал о Ван Брааке, о его бегстве от семьи, от Амстердама. Этим вечером на берегу спокойного океана невозможно было представить себе теплые острова, на которых он жил, джунгли, Южные моря, густые, словно лава; остров, ставший проклятием Ирис и Командора. Как невозможно было думать о тайфунах, бурях, море, по собственному желанию отпускающем или хранящем обезображенные трупы утопленников и кораблей, мечты и ужас… Пойдемте вместе, как сказал Корнелл, не стоит умирать каждому в своем уголке. Действительно, море дало ему обещание, оказавшееся, возможно, сильнее смерти. Или это тоже было наваждение?

— Не беспокойтесь за Юдит, — сказал Корнелл, когда они взобрались на дюну.

— Но Командор…

— Обман времени, Тренди, ваша усталость, обман памяти. А они — Командор, Крузенбург, Сириус — забавляются нашим волнением. Такова мода. Помните группу музыкантов с ужасным названием «Соломоновы ключицы»? Оно кажется странным только тем, кто не знает, что это название трактата одного средневекового мага, в котором рассказывается об эффекте порошка из толченой жабы и прочей ерунде. Почему не «Крошка Альбер»? А названия исполняемых ими произведений… «Первоначальный хаос», «Смертельные ароматы», «Оккультные воспоминания»… Не попадайте в их ловушку, Тренди. Повторяю, все началось с матери Командора. Считалось, что она колдунья, принадлежавшая к какой-то секте. Возможно, это была правда. Сириус, ее секретарь, тоже был странным молодым человеком. А Леонор, когда приехала сюда, уже была полубезумной. Теперь эстафету подхватил ее сын. Но Командор играет. В конце концов, причуды, странности были у него всегда.

— А эти женщины, которые исчезли на предпоследнем празднике?

— Местные мадам Бовари? Думаю, они просто воспользовались возможностью перебраться в лучший климат. Но кто вам об этом рассказал?

— Парикмахер.

— Конечно! — воскликнул Корнелл. — Все они здесь просто умирают от скуки. И он, вероятно, уверен, что Командор руководит тайным обществом…

Они были уже недалеко от дома. Звук хрустящего под ногами песка раздражал Тренди.

— Нет никакого секретного общества, — продолжал Корнелл. — Я тоже хотел узнать и узнал. Командор — кинопродюсер. Он финансировал фильмы-оперы Констанции фон Крузенбург. Кроме того, он является консультантом одной международной косметической и парфюмерной фирмы. Он любит держаться в тени, это правда, но он суперизвестен. Возвращайтесь в Париж, и вы без труда найдете его след. Он путешествует, появляется на светских вечеринках, имеет там и сям несколько вилл. Ваша мать наверняка его знает.

Внезапно Тренди пришла в голову мысль. Он замер посреди дюны:

— А его имя? У него есть имя?

— Да. Аттеджи, Адьи — что-то в этом роде, немного экзотическое и плохо запоминающееся. Вы не найдете его имени в газетах, потому что он достаточно влиятелен, чтобы ему повиновались. Он пестует свою странность, как другие свои мускулы или усы. Однако с возрастом Командор все больше начинает показывать, каков он на самом деле: манипулятор, денди, боящийся оказаться не на высоте своей роскошной юности. Согласен, его кривлянье выглядит элегантно. По крайней мере, он представил нам Крузенбург. А что, если нам послушать ее, попивая вино и глядя, как садится солнце?..

Вечер действительно уже наступил; приближалась ночь, соленая и теплая. В молчании они преодолели остаток дюны. Корнелл вошел в дом, а Тренди задержался в маленьком саду, чтобы полюбоваться пляжем, длинными розовыми и золотыми мазками заката, собравшимися на острове птицами, морем, все время ясным и как будто усталым. Внезапно он услышал доносившийся из окна высокий голос Крузенбург. Тренди вошел в дом. При свете ламп дом Корнелла показался ему еще более голым. Корнелл протянул ему бокал:

— Избегайте иррационального, Тренди. Есть только одна магия — музыка. Помните Великую Спящую Рыбу? Чудовищную, чешуйчатую рыбу с глазами цвета морской волны и трепещущими, навевающими сны жабрами. Речь идет не о невинности, а о наших самых слепых и самых разрушительных инстинктах. Зыбкие и пагубные видения сна… Они приходят, даже когда засыпаешь стоя! Храните хладнокровие.

Они чокнулись бокалами. Вкус вина был теплым, сладким, успокаивающим. Крузенбург продолжала свои вокализы — дождь звуков, таких воздушных, таких живых, возвращающих легкость тем, кто их слушал. Тренди вновь обрел силы. Корнелл немного умничал, но он был прав. Этой ночью, он, наконец, заснет спокойно.

Голос дивы на мгновение смолк, затем она запела арию Саломеи. Тренди подошел поближе, чтобы лучше слышать.

— Так что сами видите, — подвел итог Корнелл, — вряд ли Командор может угрожать Юдит.

Тренди тут же позабыл о Крузенбург и повернулся к Корнеллу:

— Кто сказал вам об угрозе? Кто сказал о Юдит?

— Вы. Даже не говоря об этом.

Тренди не сумел скрыть свои чувства.

— И какова эта предполагаемая угроза? — спросил он.

Корнелл расхохотался:

— В самом деле, лучше бы часть мира перенеслась в мир дьявольских созданий, являющихся реальностью не больше, чем те чудовища, о которых я пишу в своих книгах!