Желания

Глава 29

Они отправились искать Нюманса. Выходя, они услышали какой-то шум, а закрывая дверь, — чьи-то крики, впрочем, быстро прекратившиеся. На улице они остановили такси. Нюманс волновался: Берениса не дала ему расставить книги, и он опасался, не вызовут ли их ночные экспедиции подозрения у новых охранников. Берениса велела ему замолчать. Несколько минут спустя они были у дома Дракена.

Дракен, как обычно, играл на рояле. Они долго звонили в дверь. Когда он наконец открыл им, они заметили, как он устал. Дракен еще больше похудел и, казалось, еще больше согнулся. Но глаза его блестели. В них читалась совершенно новая уверенность в своих силах, словно успех оперы, единодушно отмеченный публикой и критиками, внезапно освободил его от старых призраков. Во всяком случае, Дракен не выглядел таким больным и загнанным, каким описывала его в библиотеке Берениса. Тренди, несколько озадаченный, повернулся к Беренисе. Дракен предупредил его жест:

— Я знаю, что у вас нет записей Ирис. Я хотел вас видеть. Время поджимает.

Он указал на стоявший на рояле метроном, но непонятно было, имел ли он в виду свою потребность творить или плохое самочувствие.

— Теперь вы знаете, чего стоит Круз, — сказал Дракен, когда Берениса налила ему свой ликер.

Тренди не знал, что ответить. Вопреки обыкновению Дракен наблюдал за ним с пристальным вниманием. Догадавшись о его замешательстве, музыкант пояснил:

— Она так настаивала, чтобы я заманил вас в ее сети! Перед выступлениями у нее всегда одни и те же капризы. Ей требуются молодые люди. Она считает, что это хорошо для ее голоса. Но не думаю, что вы так уж ей помогли. На этот раз она показала свою слабую сторону. Боюсь, все поняли, какова она на самом деле. — Он вздохнул. — А впрочем, какая разница… Пора, наконец, заканчивать с этой модой на дьявольщину.

Дракен ненадолго задумался и принялся барабанить по ручке кресла, словно у него чесались пальцы от музыки.

— Время поджимает, — повторил Дракен. — Вы ведь искали Ирис, не так ли? Великая история любви Командора. Вы тоже хотите узнать о ней нечто такое… Из-за вашей подружки, ее племянницы малышки Юдит.

Тренди попытался возразить, но Дракен перебил его:

— Не возражайте. Я же видел. Я все вижу. Никто и не подозревает меня, а я все вижу. Я вижу и слышу многое, но молчу об этом. Что узнаю, обычно воплощаю в музыке. Музыка утешает меня. Но теперь настало время. — Он снова указал на метроном. Очевидно, ему не терпелось усесться за рояль. — Командор, как вы знаете, совершенно обезумел от любви. Его распаляет то, что Юдит все время только и делает, что рисует его самого и его дом. Еще она рисует свою мать и Ирис, по фотографиям, а также пейзажи острова. Ну да, острова Рокаибо, где родились Ирис и Рут Ван Браак, а также Леонор, мать Командора. Малышка рисует днем и ночью, даже при электрическом свете. Она сопротивляется всему — этому дому, Командору. Наконец-то кто-то ему сопротивляется, хоть недолго. Круз ее ненавидит. Спросите себя, не потому ли она обратила внимание на вас…

Дракен снова вздохнул, но на этот раз было понятно, что это от страха не успеть все рассказать.

— Любопытная история, не правда ли? Но она гораздо проще, чем вы воображаете. — Музыкант посмотрел на Тренди и слегка улыбнулся. — Берениса сказала мне, что вы проводите ночи в библиотеке. Книги уносят в мечты. Реальность гораздо грубее. Хотя история Ирис…

Он произнес ее имя, словно смакуя фрукт. Но самым удивительным было то, что на этот раз он обращался к Тренди, а не к Беренисе. И слова срывались с его губ не только из-за действия алкоголя. Дракен торопился рассказать нечто важное.

— История, в которой я был единственным свидетелем, — продолжал Дракен. — Свидетелем беспомощным. Что можно сделать против Командора? В вашей истории я также был единственным свидетелем. Но мне бы хотелось, чтобы вы все узнали, прежде чем…

Он начал волноваться, его голос охрип. Берениса положила ему на плечи унизанные кольцами руки:

— Успокойся, Скрип-Скрип.

Дракен ненадолго закрыл глаза, отдавшись ее нежной ласке. Тренди боялся, как бы Нюманс не испортил дела, но тот тоже сгорал от любопытства и нетерпения.

— Ирис… — повторил Дракен. — Когда я встретил ее, мне было двадцать лет. Мы оба были слишком юными. Это произошло в Лондоне, где она брала уроки пения. Ее профессора говорили, что это будущая дива. Между нами все началось очень просто. Время от времени я сопровождал ее, затем, как нитка за иголкой… Мы стали любовниками. Она была само веселье. Почти сразу Ирис представила меня своему отцу. Тот тоже полюбил меня. А потом вдруг появился Командор. Ирис заменяла какую-то певицу в «Турандот» и буквально воспламенила зал. Говорили только о ней. Она была юной, красивой, талантливой. Этого достаточно, чтобы понравиться публике. К тому же у нее было экзотическое прошлое — детство на Рокаибо…

Дракен подошел к роялю, но не стал его открывать. Очевидно, ему расхотелось играть.

— …Уже тогда я подумал, что причина всему — остров. Именно это привлекло Командора прежде всего — то, что Ирис родилась на острове на краю мира. Вероятно, он подумал, что это некий знак. Когда я понял остальное, было уже поздно. Слишком поздно. Из-за смерти матери Командор был лишен детства. Кроме занятий спиритизмом и оккультизмом, все, что передала ему Леонор, был остров Рокаибо, тот остров, где, по ее словам, у нее был муж, богатый и властный, от которого она унаследовала огромное состояние. Она уже тогда была полупомешанной. Но этого, несомненно, было достаточно, как считал Ван Браак, чтобы разжечь воображение сына. С самого рождения она называла мальчика по званию своего отца, званию, давно устаревшему даже на острове и пришедшему туда из Голландии. Коммодор, с самого рождения она называла его Коммодор… После этого она затворилась на «Дезираде», этом пристанище дьявола и оккультизма. С острова она привезла молодого секретаря-горбуна. Как его звали по-настоящему — неизвестно, она звала его Сириусом. Он тоже был посвящен в черную магию. После смерти Леонор Сириус стал воспитателем мальчика. Но Командор был очень умным, он, вероятно, чем-то запугал Сириуса, чтобы тому не пришло в голову растратить его состояние. Едва достигнув совершеннолетия, он начал проворачивать невероятные дела, особенно в кино. Он производил впечатление. На самом деле его всегда преследовали собственное детство, история его матери. Он никогда не мог забыть то время. Только на короткий момент. Эпоху Ирис. Это было настоящее счастье…

— Но не для вас, — заметил Тренди.

— Это не так просто. Я потерял Ирис, но она была так счастлива! Одно ее слово, одна улыбка — и мир освещался. Вы не можете представить, что это было. Ван Браак и я испытывали одно и то же. Это нас объединяло. Воспоминания о безумном времени. То время никогда не вернется, ни для кого. Золотые дни, как говорится. Счастье Ирис было заразно.

Дракен отошел от рояля, открыл стенной шкаф и осторожно, почти благоговейно извлек оттуда старый проигрыватель и перевязанный пакет.

— Я слишком много говорю. Послушайте и все поймете сами. Надо, чтобы вы поняли.

Он достал из пакета пластинку тех лет. На конверте была черно-белая фотография Ирис в стиле того времени — с огромным букетом цветов.

— Слушайте, — повторил Дракен.

Он включил проигрыватель. Голос Ирис зазвучал в огромной пустой комнате. Как показалось Тренди, он был чище, чем когда он слушал его под дверью Крузенбург. Ирис пела арию «Casta diva» из «Нормы».

— Теперь вы меня поймете, — сказал Дракен, когда ария закончилась. — Ирис не была создана ни для Саломеи, ни для леди Макбет, ни для какой другой трагической роли, которые ей навязывали. Ирис была Манон или Мими в «Богеме». Нежные и немного легкомысленные девушки. Она сама была такой. Впрочем, она никогда не была такой прекрасной, как в вальсах. Ирис, поющая вальс…

Дракен снова посмотрел на конверт пластинки:

— Здесь есть один. Редкая запись. Моя любимая. Теперь вы понимаете, я бы никогда не отдал это Круз!

Он сухо хохотнул, как всякий раз, когда говорил о диве. Затем, когда игла проигрывателя заскользила по пластинке, замер в благоговейном молчании.

Запись действительно была редчайшей. Вальс, исполняемый Ирис, был скорее эстрадным, со слащавыми словами о любви и нежности.

— Она была слишком молода для страсти, — пробормотал Дракен. — Если бы они дали ей время…

Внезапно он остановил иголку проигрывателя и снова забеспокоился.

— Они — это, разумеется, Командор. Все, что я вам рассказываю, я видел своими глазами. Или узнал от Ван Браака. После смерти Ирис капитан принялся писать. Он доверил мне свои воспоминания. Мы были очень близки, даже когда не виделись. Любовь Ирис объединила нас навсегда. Он регулярно присылал мне десятки листов, а я перепечатывал их на машинке. Я один понимал его каракули. Такая была между нами связь. А потом возвращал напечатанный ему текст вместе с теми листами, что расшифровал.

— Он сохранил их? — спросил Тренди.

— Я ничего об этом не знаю. Возможно, их уничтожила Рут. Ван Браак часто говорил: «Рут… Не стоит ей об этом знать». А я всегда отвечал: «Да. Пусть она лучше живет спокойно». Да и какое это имело значение после всего, что случилось? Столько всего потерялось. Но я помню все истории капитана. Это был обаятельный человек. Говорил мало, но писал очень хорошо. Я помню почти все. Вот почему я сказал вам, что все началось на острове…

И он начал свой рассказ. Сначала Тренди слушал невнимательно, размышляя, почему музыкант решил доверить свою исповедь именно ему, ведь раньше он едва удостаивал его внимания и даже толкнул в объятия Круз, чтобы удовлетворить ее каприз. Он решил, что Дракен, возможно, болен; а возможно, он подсознательно испытывал к Тренди чувство благодарности за свой успех в Опере, поскольку Круз, ко всеобщему изумлению, стушевалась перед его партитурой. А потом Тренди вслушался в усталый, слабеющий голос и поддался странному очарованию этого длинного рассказа. Дракен говорил о прошлом, предшествовавшем другому прошлому, о женщинах, предшествовавших другим женщинам: Ирис предшествовала Юдит, Леонор предшествовала Ирис. Слушая его, можно было перенестись так далеко, почти к началу времен, в спокойный, безмятежный мир, куда внезапно вторглось зло и началась трагедия, не завершившаяся и по сей день. Иногда музыкант замолкал, наливал себе ликер, затем продолжал рассказ с того момента, где остановился, все время лихорадочно барабаня пальцами, словно история переписывалась где-то в другой части его самого, части, заканчивавшейся длинными руками пианиста, той его части, что спасала его от разочарования, что называлась музыкой.

Все, что рассказывал Дракен, он, по его словам, узнал от Ван Браака. Но к истории Ирис он добавил и собственные замечания, а в том, что произошло на Рокаибо до рождения сестер Ван Браак, у него иногда появлялись провалы в памяти, лакуны, которые он старался восполнить, обращаясь к алкоголю, что заставляло Тренди думать: «Записи Ван Браака — если бы я только знал, где они могут быть…» Ибо Тренди все больше склонялся к мысли, что капитан их не уничтожил.

Это касалось и самой истории. Вряд ли капитан умер, унеся с собой такой секрет. И такое подозрение. Из Амстердама он уехал в двадцать лет. Семью свою он не любил, она его тоже. Ван Браак являлся единственным наследником династии судовладельцев, некогда завоевывавших для Голландии новые земли, а со временем превратившихся в торговцев колониальными товарами — копрой и кофе. Ван Браак не хотел этим заниматься. Он мечтал плавать, совершить кругосветное путешествие и потому устроился юнгой на грузовой корабль. Так судьба привела его на Рокаибо в первый раз. Тайфун вынудил корабль причалить в единственной защищенной от ветра бухте, где в предшествовавшие века стоял то испанский, то голландский флот. Остров был цветущим, но затерянным на краю архипелага. На склонах горы — по словам местных жителей, обители завистливых богов — росло то же самое, что и на других Зондских островах: копра, маниока, табак. Веком раньше здесь обнаружили небольшое месторождение золота. Хозяином рудника являлся старый нотабль, нечто вроде верховного алькада, управлявший островом. Его звали Мануэль Адьи, он был наполовину испанцем, наполовину арабом, и индейцем тоже, как шептали злые языки. Из-за его власти на острове и странного дома, который он для себя построил — нечто вроде особняка, впрочем, больше похожего на дворец, все именовали его королем Мануэлем. Неизвестно почему дом называли «Дезирада» — возможно, по прозвищу дочери Мануэля Леонор, единственной девочки после трех сыновей. От своих предков, захвативших Рокаибо и почти тут же оставивших его из-за обособленного положения и отвратительного климата, король Мануэль унаследовал длинный список званий и титулов. Когда Ван Браак высадился на остров в первый раз, золотой рудник — по правде говоря, это была всего лишь маленькая рудная жила — был почти опустошен. Король Мануэль тем не менее продолжал управлять своим маленьким королевством, уверенный, что благодаря удаленности Рокаибо его никогда не побеспокоят чиновники с Явы. Единственной заботой Мануэля было выдать замуж дочь.

Подобно легендарным королям прошлого — возможно, они на самом деле жили когда-то на этом острове, — Мануэль беспокоился о наследнике потому, что его сыновья умерли слишком молодыми от малярии или какой-то другой болезни, и у него осталась только Леонор, а еще потому, что он сям был уже стар. Он запер дочь в доме и выпускал се только на мессу и церковные праздники, за процессией флагеллантов и кающихся грешников. Ее гордая одинокая фигурка приковывала к себе все взгляды, тем более что совершенно непонятно было, кого назвали Дезирадой, ее саму или дом, в котором она жила. Леонор не была по-настоящему красивой, она была пылкой. Во время праздника, устроенного Мануэлем в честь спасшихся от бури моряков, ее заметил Ван Браак. А она, ненадолго вырвавшись из заточения, тоже не отрывала от него глаз.

В тот момент, вероятно, Ван Браак и дал себе слово снова вернуться на остров. Или он дал его Леонор.

— Об этом эпизоде, — добавил Дракен, — капитан рассказывал весьма туманно. Может быть, он пытался тогда продвинуть дело дальше, может, она сама провоцировала его, устав жить затворницей в мрачном доме, выходя только в церковь, где хранились в стеклянных гробах мумии первых миссионеров, да иногда участвуя в праздниках, устроенных ее отцом для чиновников или моряков.

Во всяком случае Ван Браак снова уплыл и несколько лет отсутствовал. Его родители один за другим умерли, и он вынужден был вернуться в Амстердам. И вскоре понял, что дело было не в его семье, а в самом городе. Он часто рассказывал, что ему казалось, будто город сжимает его кольцом, душит. И тем не менее Ван Браак любил этот город и его каналы и гордился, что он выходец с родины самых старых моряков в мире. В самом деле, он и любил, и ненавидел Амстердам, как, вероятно, и любил, и ненавидел свою семью: любил, ибо он был его родиной, ненавидел, потому что хотел чего-то большего. Этим большим, после того как он получил наследство, стал отныне Рокаибо.

Дракен закашлялся. Он, похоже, нервничал все больше. Берениса забыла наполнить его бокал, и он обслужил себя сам. Прикоснувшись к роялю, музыкант повернулся к гостям:

— Сперва он не решался туда отправиться. Возможно, ему казалось, что его ждет там некая судьба, которой ему не избегнуть. А вернее всего, дело было в том, что он кое-что обещал Леонор и не мог сдержать своего обещания. Поэтому капитан не вернулся сразу же в Южные моря, а решил поплавать, но все время плавал вдоль берега. В один прекрасный день Ван Брааку понравился уединенный мыс, и он построил там «Светозарную». Откуда вдруг взялось это желание построить дом? Он никогда не мог объяснить. Но вы ведь, наверное, заметили: дом напоминает корабль. Ван Браак перевез туда все, что сохранилось от семьи. Однажды, когда он вернулся в Амстердам уладить последние дела, он встретил на набережной моряка. Он был примерно того же возраста, что и Ван Браак, и очень большим, настоящим гигантом. И красивым, божественно красивым. Ван Браак все время говорил: «Не знаю даже, как все это случилось. На набережной стоял моряк, держа в руках клетку с попугаями. Через несколько мгновений я уже не видел ни птиц, ни набережной, ни кораблей, я видел одного лишь Адамса. За выпивкой и разговорами мы провели всю ночь. И больше уже не расставались». Вот как все началось.

— Они отправились на остров? — спросила Берениса.

— Совершенно верно. Ван Браак ожидал только подходящего случая, кого-то, кто подтолкнет его, кого-то, с кем он мог бы поговорить, кого мог бы любить, словом, кого-то, кому он мог довериться. Он рассказал о руднике только Адамсу, а тот заявил, что работал на золотых рудниках в Южной Африке, и предложил Ван Брааку сделку: он поможет ему, но с условием — они все будут делить пополам: деньги, дома, женщин. Ван Браак необдуманно согласился. Он ожидал только удобного случая, чтобы отплыть. Но занимала его теперь вовсе не Леонор. Все дело было в руднике. Его мечтой было занять место короля Мануэля. Царить на острове, как на большом корабле. И он любил Южные моря. Ничто не пугало его — ни малярия, ни насекомые, ни тайфуны. Он любил этот остров, вот и все. Но ему не хотелось оставаться там одному.

Две недели спустя они уже плыли на новом карго к Зондским островам. Прибыв на Рокаибо, они узнали, что ситуация изменилась. Король Мануэль был болен, его дочь, как говорили, тоже чувствовала себя плохо. Она встретила Ван Браака словно благословение. Но это не входило в планы красавца Адамса, обезумевшего от зависти. Старый король без возражений уступил им рудник, рассчитывая после восстановления на половину доходов. Но Адамсу и этого было мало. Он хотел получить Леонор. Сперва она отказывалась, но ее отец, надеясь удержать двух иностранцев в своей власти, заставил дочь согласиться. Ван Браак больше не приходил на «Дезираду» и ничего не знал о планах Адамса. Он думал только о золоте. Через несколько недель Ван Браак вдруг заметил, что Адамс не столь компетентен, как он считал. Они разметили второй небольшой рудник, но тот оказался узким, почва — плохой, а среди рабочих началась эпидемия. Тогда Ван Браак понял, что его обманули и богатство Мануэля досталось другому. Единственное, что ему оставалось — это искать золото в маленьких горных речках, спускавшихся с холмов. Он захандрил, начал пить. Об этом узнала Леонор. Она пришла к нему и стала просить вернуться на «Дезираду». И что-то произошло с ними обоими… Дата свадьбы Леонор была уже назначена, Адамс сделал ее своей любовницей, но случилось так, что она бросилась в объятия Ван Браака… Она уже тогда была сумасшедшей!

— Нет, — сказал Нюманс. — Уверен, это было колдовство. Магия Великого Змея.

Тренди с трудом подавил раздражение. К его огромному облегчению, замечание Нюманса Дракен оставил без внимания.

— Адамс был красив, — продолжал он, — но груб… Он хотел и девушку, и золото. Не золото рудника, а золото, которое собирал на протяжении пятидесяти лет король Мануэль. Поэтому он делал все, чтобы заставить Ван Браака уехать. Обнаружив его в постели Леонор, Адамс словно обезумел. Он-то считал Ван Браака дураком, а тот его обставил. Его план провалился. Он даже не успел убить Ван Браака. Леонор, которая была сильной женщиной, выставила Адамса за дверь и, заявив, что он пытался ограбить ее отца, передала его в руки местной полиции. Адамс был выслан с острова с первым же кораблем. Но Леонор не могла предположить, что Ван Браак последует за ним и оставит ее. И еще она не знала, что беременна.

— От кого? — выдохнула Берениса.

— Вот и вся история, — сказал Дракен.

Его охватил такой озноб, что он весь затрясся.

— Сомнения, моя маленькая Берениса, сомнения. Самая худшая из мук. Ван Браак никогда от нее не избавился.

Дракен повернулся к роялю и выдал каскад хрустальных звуков.

— Продолжение вы знаете. Мы все его знаем.

— Нет, — сказала Берениса. — Я не знаю. Рассказывай, Скрип-Скрип, рассказывай.

Он пожал плечами:

— К чему?

— Тебе будет хорошо. И нам тоже.

Сказав нам, она кивнула в сторону Тренди. Пальцы Дракена оторвались от клавиатуры.

— Вы думаете, хорошо, моя маленькая Берениса? Единственное хорошее, что я вынес из прошлого, — это моя музыка. Черная красота моего страдания…

И он хохотнул, может, чтобы посмеяться над самим собой, а может, чтобы снова обрести силы. Берениса почувствовала, что добилась успеха. Как до этого, она положила руки ему на плечи. Дракен тихо закрыл крышку рояля.

— О том, что было потом, — произнес он, глядя на свои барабанящие пальцы, — вы и сами можете догадаться. Ван Браак, я вам уже говорил, обожал Адамса. Когда он увидел, что тот уезжает, то решил уехать вместе с ним. Несмотря на приближение бури, Адамс уже отплыл. Ван Браак предпочел переждать бурю и тоже покинул Рокаибо. Он купил себе небольшой парусник и долгие месяцы в поисках Адамса бороздил Южные моря. Он расспрашивал всех подряд — капитанов грузовых кораблей, рыбаков на джонках, таможенников в портах, стюардов пакетботов. Но так и не нашел его следов. Тогда он постарался забыть Адамса и неожиданно женился на женщине, как и он, много пережившей. Она была готова выйти замуж за кого угодно и приняла Ван Браака таким, каким он был — со всеми его приступами раздражения, молчаливостью и образом жизни, который он ей предложил. Он не хотел больше уезжать с островов и стал колониальным чиновником. Но Рокаибо не шел у него из головы. Он узнал, что король Мануэль умер, а его дочь сразу после отъезда Ван Браака ушла из дворца, захватив отцовское золото, и тоже покинула остров. Ван Браак был уверен, что она никогда не вернется. Теперь на Рокаибо требовался губернатор. Ван Браак предложил себя. Возникло некоторое удивление — он достоин большего, но его кандидатуру утвердили. На многие годы капитан поселился на Рокаибо и, вероятно, оставался бы там и впредь, если бы при рождении Рут не умерла его жена. Он начал подумывать вернуться в Европу, но все оттягивал этот момент, словно боялся чего-то, словно снова боялся встретить на набережной Адамса. Но он и представить себе не мог, что Леонор отправилась по его следам, добралась до Европы, нашла «Светозарную», о которой он неосторожно ей рассказал, и поселилась рядом, словно, чтобы вечно его преследовать. Она вывезла сокровища своего отца; она, никогда не покидавшая Рокаибо и долгое время бывшая одной из несчастных стареющих дев, проводящих жизнь в своей комнате и церкви, наняла пакетбот, приехала в Европу, нашла «Светозарную», купила участок земли и построила «Дезираду». И между делом родила сына. Построенный дом, вероятно, был ее местью, а может, доказательством огромной любви. Ван Браак считал, что это была месть. Он говорил, что она сошла с ума еще на Рокаибо, до того, как он уехал в первый раз, что безумие было разлито в самом воздухе этого острова, его всасывали с молоком кормилиц, что другая «Дезирада», там, была домом, полным несчастья…

— Но если капитан об этом знал, почему позволил дочери выйти замуж за Командора? Что-то толкнуло его на это, что-то, что было сильнее его… — Это вмешался Нюманс, опять намекая на Великого Змея. Дракен не ответил. Нюманс продолжал: — И Командор, почему он хотел Ирис? Он что, ничего не знал об обитателях соседнего дома? Его мать ничего ему не говорила? А Сириус, он знал это, он же мог ему сказать.

— Никто ничего не говорил, потому что никто ничего не знал. Были сомнения, но, повторяю, никто никогда их не прояснял. Возможно, тут замешан сам дьявол, не знаю. Но полагаю, что и сомнение — довольно сильный демон, способный разрушить целую жизнь.

— Но когда Ван Браак увидел юного Командора, он мог бы поговорить с дочерью. Командор не скрывал, что ухаживал за Ирис…

— Меньше всего на свете. Командор даже не скрывал своего имени. Когда он произнес его впервые, я прекрасно помню, я был в гримерной Ирис, — это было после третьего или четвертого спектакля «Турандот», — там была настоящая толкотня. Когда он вошел, такой величественный, элегантный, все замолчали, вокруг него образовалась пустота, а ведь в то время он еще не был так известен. И я услышал, как он обратился к Ирис: «Это потрясающе. Я ваш сосед, но никогда вас не видел. Из газет я узнал, что у вашей семьи вилла в двух шагах от меня и вы любите проводить там лето». И они тут же заговорили о «Светозарной». Ирис была покорена. Надо сказать, Командор производил впечатление. Он не был красив, но все его жесты, слова обладали необыкновенной властью… В его речах ничто не выглядело банальным, а потом эти его глаза — один был светлее другого. Годы спустя Ван Браак иногда говорил, что Командор не мог быть его сыном. Он был высоким, как капитан, с матовой кожей и темными, как у Леонор, волосами, но в нем чувствовалось величие Адамса, его немного дикая сила, его взгляд большой кошки. И этот глаз, светлее другого, говорил мне капитан, тоже был от Адамса, являясь его неоспоримым признаком. Иногда я спрашивал себя: не был ли Ван Браак также очарован Командором, как до этого он был очарован его отцом?

— Вы думаете, его отцом был Адамс? — спросил Тренди.

Дракен на минуту задумался. Его лицо вдруг сделалось спокойным, взгляд — далеким. И только кончики пальцев почти незаметно дрожали.

— Я предпочитаю придерживаться этой версии, — наконец произнес он. — Да, предпочитаю.

— Самая прекрасная хитрость дьявола — заставить нас думать, что он не существует! — воскликнул Нюманс.

— А вернее, давать забвение, — заметил Дракен. — Никто, даже Ван Браак, не пытался понять, хорошо или плохо было то, что делал Командор. Видели, что он влюблен, вот и все. Он был из плоти и крови, платил наличными. Он хотел жениться на Ирис, он положил к ее ногам состояние. Чтобы заполучить Ирис, Командор был готов на любую низость. Я даже думаю, что Ирис полюбила его за эти низости. Иногда это случается с женщинами, вы знаете.

— Значит, она не любила его по-настоящему? — спросила Берениса.

— Поди разберись! Но хватит об этом. Среди поклонников с букетами цветов и журналистов, задававших десятки дурацких вопросов, Командор отличался от всех, от всех остальных. От меня. Ирис увидела его снова, очень скоро, кажется, на следующий же день. В несколько часов я был отодвинут на задний план, чтобы отныне исполнять при ней лишь роль пианиста-аккомпаниатора. У них быстро нашлись общие точки соприкосновения и появились маленькие секреты. И теперь она делила их с ним одним.

Дракен повернулся к Тренди, словно только он один мог сейчас понять его страдания:

— И это, мой юный друг, было труднее, чем все остальное. Обладать телом недостаточно. Но вот разделять секреты… — Похоже, он был немного пьян, слова путались. — …И среди других секретов был Рокаибо. Я уже говорил вам, что Командор был лишен детства. Ирис предложила ему свое. Хотя их связывал Рокаибо, он, несомненно, никогда его не знал. Но что было совершенно точно — Командор не собирался туда возвращаться. Ирис продолжала петь, нещадно эксплуатируя свой голос. Она не хотела уходить со сцены, Командор повсюду следовал за ней, а я следовал за ними. Я стал посредником между Командором и отцом Ирис. Профессор, занимавшийся с ней вокалом, как и Ван Браак, был против ее замужества и особенно детей. Я вел переговоры. Я тоже любил Командора. Как Ирис, как Ван Браак. Только, может быть, малышка Рут… Но вернемся к нашей истории. Ради Ирис Командор устраивал праздники. Было два лета на «Дезираде», два лета, перед которыми она говорила мне: «Я возвращаюсь на „Светозарную“, мне надо отдохнуть». Но она никогда не отдыхала. Оба дома открывали, и начинались пикники, круизы вдоль берега, коктейли со всей этой бандой паразитов, которыми нравилось окружать себя Командору — Леонаром, д’Аржаном, Эффруа, Барберини, только что вышедшим из семинарии, но уже показавшим свои острые зубы…

— А Круз? — прервала его Берениса.

— Нет, она тогда была слишком юной. И неизвестной. Она появилась гораздо позднее, когда под влиянием Сириуса Командор наконец поддался сказкам о черной магии. После связи с Анной Лувуа ему вдруг захотелось зла, колдовства. А вернее, инсценировки магии. В период своего жениховства Командор только играл во все это. Он любил декор «Дезирады», знал, что он производит впечатление, что все эти придуманные Леонор архитектурные штучки добавляют ему таинственности. Но больше всего, больше себя самого он тогда любил Ирис. Как и все мы. И именно она все эти годы все еще объединяет нас. Всех, кроме Круз. Потому что она появилась позднее. Она ничего не понимает в Ирис. Завидует ее голосу. Единственная власть, которую Круз имеет над Командором, — это магия. И еще… Вы же сами видели, из-за Юдит.

Дракен во второй раз произнес это имя. Как бы доказывая, если это, действительно, требовалось, что он все видел и слышал, что никогда ничего не забывал. Тренди вдруг вспомнил о табличке с ее именем в ящике туалетного столика Круз. Ее ли он бросил в озеро? У него перед глазами стояла эта табличка с черными и красными узелками, привязывавшими злую судьбу. Последнюю судьбу после цепи всех несчастий. Но что он мог этому противопоставить?

— Возможно, вы не успеваете следить за моим рассказом, — продолжал музыкант, немного помолчав. — Сложно понять, что происходило между Ирис и Командором. В них было столько обаяния, столько ошеломляющей красоты! И потом, не забывайте о безумной любви, которую Ван Браак питал к своей дочери. Однако не думайте, что он не любил Рут. Но малышка была такой дикаркой, молчуньей! В такие моменты мы просто боялись ее. Она смотрела на нас так мрачно, что нам становилось стыдно. Она слишком напоминала капитана. Юдит тоже его напоминает. Я наблюдал за ней на «Дезираде». Это бунтарка, одиночка, сорвиголова, как Ван Браак. К счастью, это девочка. Если у нее будут дети…

Дракен не закончил фразы. С легкостью он сменил тему и снова вернулся к капитану:

— Вы понимаете беднягу Ван Браака? Он обожал дочь. И подозревал инцест. А с другой стороны, был очарован Командором. Он любил его, как и все мы. Ирис решила выйти за него замуж. Тогда, чтобы убедить капитана, Командор решил кое-что ему предложить. Очевидно, он на самом деле был сыном Адамса. Ван Браак уже растратил свое состояние, начал делать долги, но теперь его интересовало не золото. Он мечтал о корабле. Командор узнал об этом, а может, догадался, как с ним часто бывало. В один прекрасный день капитан обнаружил у маленького причала позади дома яхту. Настоящее чудо, особенно внутри. Я с трудом уверил капитана, что этот корабль для него. Никогда не видел его таким счастливым. Он дал себя обмануть, позволил себя соблазнить.

— Вот видите, — сказал Нюманс. — Вы сами говорите о соблазне!

— Соблазн или нет, но корабль примирил его со свадьбой, которая ничего бы не изменила. Ирис все равно поступила бы по-своему, оставила бы семью и вышла за того, кого любила. И, возможно, все равно точно так же умерла бы на Рокаибо. Итак, Ван Браак принял корабль и окрестил его «Король рыб», в память о карго, на котором впервые приплыл на остров. И начал на нем плавать. Это были маленькие путешествия. Он был уже стар и не хотел слишком удаляться от Ирис. Близилась свадьба. Ко всеобщему изумлению, Командор не захотел устраивать праздник. Все произошло втайне, практически на скорую руку. Присутствовали только Сириус и Леонар — в качестве свидетелей. Ван Браак тоже присутствовал, но не знаю, была ли там Рут. Прошло несколько дней, и все это стало напоминать похороны. Командор помрачнел. Только Ирис была весела, возможно, даже слишком весела. Поговаривали, она устраивала настоящие скандалы. Командор хотел, чтобы она на время перестала петь и родила ребенка, ее профессор возражал, считая Ирис слишком юной, он боялся, что из-за удобств, которыми окружал ее Командор, окончательно испортится она сама и ее голос. Но никто не знал точно, в чем там было дело. У Ирис и Командора было столько секретов! Они словно построили свою крепость, да, их любовь окружила себя крепостью и целым рвом секретов против остального мира. И среди других была тайна их свадебного путешествия: Ирис настаивала, чтобы во время круиза они непременно зашли на Рокаибо. Начиная с этого момента, никто точно ничего не знает. После трагедии капитан словно помешался. Он даже не захотел принять пепел Ирис… — Дракен повернулся к танцовщице: — Еще твоего ликера, малышка Берениса.

Он всегда говорил «малыш» или «малышка» людям, которых любил. Бутылка почти опустела. Глаза музыканта увлажнились — от того ли, о чем он рассказывал, или таково было действие алкоголя.

— Мы с Ван Брааком, как могли, восстановили то, что произошло по официальным документам и посольским рапортам. Остров обрел независимость, дворец короля Мануэля покоился в руинах, и даже дом, в котором некогда жил Ван Браак, был разрушен. Ирис и Командор были ужасно разочарованы. Чтобы развеяться, Ирис захотела искупаться — как раньше, сказала она. Море было неспокойным, но она не хотела никого слушать. Она не пробыла в воде и пяти минут, как утонула. Тело нашли на следующий день, все разбитое о скалы. Командор тут же кремировал его по обычаю местных жителей. Затем он исчез. Может, скрывался в развалинах бывшего дома своей матери, погруженный в амнезию, кто знает? Когда его нашли, он превратился в человека без возраста. И к тому же окончательно стал странным и отрешенным. Что было дальше, известно всем: его успехи, его звание соблазнителя, коллекция актрис и карт Таро, его любовь к черной магии, дружба с Крузенбург, женщины, которых он очаровал, а потом погубил… Они с дивой были похожи. Два последних представителя своей расы. Они не разделяли ни обычного упадка, ни банальных наслаждений.

Тренди хотел спросить — почему он говорит так, будто все это осталось в прошлом, но Нюманс опередил его:

— Магией не занимаются для развлечения, господин Дракен. А вернее, она оборачивается против того, кто пытается над ней подшутить.

— Это правда, — вмешался Тренди. — В книгах, которые показывал мне Нюманс…

— Вы проводите слишком много времени за книгами, мой мальчик, — заявил Дракен. — Вы убегаете от лжи, но, в конце концов, ложь снова ловит вас в свои сети. В такие моменты вы мало чем отличаетесь от остальных. Вы погружаетесь в безумие. Ложное безумие. Есть только одна магия в мире. И она смягчает все. Это музыка.

Он помолчал немного:

— А можно писать, как делал Ван Браак. Или рисовать, как ваша малышка Юдит.

Тренди охватил гнев. Уже давно он не испытывал подобной ярости. Внезапно ему стало лучше. Словно в нем открылись новые силы. Словно он обрел самого себя.

— Почему вы считаете, что Юдит нуждается в утешении?

— Она обо всем догадалась. Тем вечером, про Анну Лувуа, когда безумие заставило ее уйти к Командору…

Тренди встал.

— Я не позволю вам, — произнес он холодно. — Уважайте память об Анне.

Берениса силой усадила Тренди, снова усмирив его гнев одним жестом.

— Вы ведь тоже это заметили, — важно проговорил Нюманс. — Юдит — медиум.

— Медиум… Все артисты немного медиумы.

Дракен вернулся к роялю и непринужденно заиграл гаммы, словно изо всех сил пытался изобразить полное безразличие. Вероятно, он чувствовал, что его комедия никого не обманула, поскольку вдруг остановился.

— Вы не ошибаетесь. Юдит предсказала эту смерть с удивительной точностью. Но все-таки, согласитесь, Анна была сумасшедшей! Она водила машину чересчур быстро и плохо. Можно было догадаться, что ее ожидает. Малышка сказала во всеуслышание то, о чем мы все думали про себя. Или на что надеялись, как Крузенбург. И, возможно, как Командор. Анна Лувуа так и не смирилась с разрывом их отношений. Она не прекращала его преследовать. Незадолго до смерти она стала любовницей Леонара. Нотариус имел неосторожность доверить ей то, что ему было известно о прошлом Адьи и капитана.

Фразы Дракена внезапно сделались отрывистыми. Тренди все-таки решился задать вопрос, волновавший его уже несколько недель:

— А те другие две женщины, Дракен, женщины, исчезнувшие семь лет назад во время праздника?

— А! — только и сказал Дракен. — Вам и это известно… — Он вздохнул. — Увы! Это была вина Сириуса. Сириус долгие годы твердил Командору, что связан с дьяволом, и уверен, что медиум сможет ему помочь разыскать Ирис в загробном мире. Вот почему он вместе с Круз занимался черной магией. Сириус и Круз образовали нечто вроде светской секты, вы понимаете, одно из этих модных тайных обществ, приносящих много денег. Но это была только часть увлечений Командора. Второй частью были молодые девушки, которых использовали они оба, но Круз, как мне казалось, временами несла полную чушь. Она уверяла, что благодаря этой дребедени сохраняется ее голос. Достаточно было видеть, как она в тот вечер пела на нелепое либретто несчастного Дрогона…

— Несчастного? — удивился Тренди.

Дракен сделал уклончивый жест.

— Во всяком случае, — продолжал он, — иногда они терпели неудачу. Те две женщины, о которых вы меня спрашивали, были провинциалками. Они не вынесли их ритуалов, каких-то извращенных церемоний, порожденных больным воображением Круз. Начался пожар, женщины испугались и выбросились в окно. По крайней мере, так мне сказали. Я тем вечером, как обычно, писал музыку. Потом они спрятали тела и разбежались. Между нами — в этой истории с медиумом, на мой взгляд, есть одна принципиальная трудность: если медиум в состоянии транса может общаться с мертвыми, его трансы сами по себе смертельны. Если Командор захочет пообщаться с Ирис через Юдит, это может убить малышку.

— Кто вам сказал, что он не готов на это? — опять вмешался Нюманс.

Однако на этот раз музыкант не решился ему возражать:

— Как знать, с Командором… После Ирис он больше никого не любил. Неизвестно, на что он способен по отношению к оттолкнувшей его девушке!

— Вы видели их вместе на «Дезираде», — наконец вымолвил Тренди, — вы наблюдали за ними день за днем с этим вашим отсутствующим видом. Вы знаете…

— Знаю что? Их маленькие секреты? Если она любит вас, она сама расскажет вам о них. Вам надо найти ее.

— Найти ее? Вернуться туда?

— Вы считаете Юдит недоступной, потому что любите ее. Но нет недоступных людей. Идите, постучите в дверь «Дезирады», если не боитесь правды. Найдите ее и сами увидите. Юдит такая же девушка, как другие. С артистической натурой, конечно, все немного сложнее…

— Но Командор?

— Командор — другое дело. От нас его отделяют годы. Берегитесь его. Он усыпит вас словами, попытается завладеть вами, как Круз. Не забывайте, кто он такой. Он был ребенком без отца.

— Я тоже!

Впервые Тренди позволил себе подобную откровенность. Нюманс и Берениса с удивлением уставились на него.

— Я тоже, — повторил Тренди. — И дело не в отсутствующем отце, а в любви моей матери.

Дракен, похоже, тоже удивился:

— Если вы так считаете… Но когда-нибудь приходит пора забыть свое детство. Командор никогда его не забывал и не забудет. Его преследует навязчивая мысль о неизвестном отце, чья кровь течет в нем. Об отце, от которого, по словам Леонор, он получил силу. Зато малышка Юдит… Она молода. Вы могли бы дать ей шанс. Конечно, при условии, что она и Командор…

Голос Дракена охрип. Непонятно, от того ли, что он много выпил, или потому, что столько говорил. Словно давая понять, что ему нечего больше сказать, Дракен сделал машинальное движение, жест дирижера, одним взмахом своей палочки заставляющего замолчать целый оркестр. Тренди в растерянности повернулся к Нюмансу. Но метис, похоже, был согласен с Дракеном и кивнул. На этот раз слово взяла Берениса:

— Попытайся, Тренди. Попытайся обрести силу. Теперь, когда ты все знаешь.

Дракен встал. Несмотря на усталость, он сел за рояль и начал играть. Он вдруг стал не то чтобы моложе, но, как и Командор, человеком без возраста, волшебно преобразованным вытекавшей из-под его пальцев музыкой, любимыми им волнующими и сладострастными мелодиями, неустанно рассказывающими одну и ту же историю — историю о его вечно живой страсти к Ирис Ван Браак и о магии звуков, неспособной вернуть ее в этот мир. И видя его таким захваченным, неотступно преследуемым давно погибшей женщиной, ощущая в дрожи его пальцев невозможность их встречи, слыша, как поднимаются звуки, напоминающие чей-то голос, какой-то танец, неуловимый аромат духов, Тренди понял, что музыка способна воссоздать бесценный образ и утешить.

Белые, болезненные руки Дракена выдали каскад высоких звуков, а потом застыли неподвижно на краю клавиатуры. Берениса бросилась к нему и поцеловала в лоб:

— Ты должен пойти поспать, Скрип-Скрип.

Дракен взял ее за руку и долго гладил костяные браслеты. Он снова стал тем усталым человеком, что несколько часов назад открыл им дверь. Он неопределенно махнул рукой в сторону окна:

— Завтра будет новый день.

Тренди не пытался его понять. Он думал только о Юдит. Ради чего отправилась она на «Дезираду»? «Ты должен обрести силу», — сказала Берениса. Силу от чего? Против Командора? Против возможного отказа Юдит? Или силу проникнуть еще дальше в этот лабиринт, которым был он сам?

Призрачные руки Дракена в полумраке указали гостям на дверь. Уходя, Берениса вдруг прижала голову музыканта к груди, отчего звякнули ее браслеты. Мгновение спустя бесшумный лифт доставил их к выходу, в ночь. Прежде чем выходить, Нюманс повторил Тренди:

— Наберись сил. Оставь книги. Отправляйся искать ее.

— А если она…

— Отправляйся искать ее. Отправляйся искать в любом случае.

Тренди не решился ответить. Его страшила вовсе не дьявольщина и не некая магическая мощь, которую все, кроме, пожалуй, Дракена, приписывали Командору. Все дело было в том, что музыкант сказал о любви Командора, этой крепости на двоих, которую тот построил вместе с Ирис. А что мог Тренди сделать для Юдит, если она тоже построила с этим человеком крепость из секретов?