Плантация Оринда, Луизиана, весна 1854 года
Еще клубился утренний туман, когда сквозь его клочья, из-за завесы «ведьминых волос», заслонявших собой вид на береговую линию, появилась она.
Ее появление было столь неожиданным, что показалось сном. Он и понятия не имел, кто она такая. Она не была похожа ни на кого из виденных им доселе, но была именно такой, как в его мечтах выглядела женщина, которую он всегда хотел.
Она была красива. Ее тело, казалось, срослось с телом коня. Рука незнакомки держала поводья с уверенной мягкостью. Промокшая насквозь тонкая юбка плотно облепила ноги, крепко сжимавшие круп коня. Золотые волосы развевались у нее за спиной. Любой мужчина мечтает о такой женщине. Но если такая красотка попадается ему на пути, то она становится мукой, терзающей сердце и душу.
Может, все это ему привиделось?
Он медленно двигался среди толстых стволов деревьев, обросших мхом, несмело приближаясь к ней. Наблюдал за каждым ее движением с почтительным восхищением. Не успел конь остановиться на лужайке перед домом, как она спрыгнула на пожелтевшую траву и замерла, глядя на облупившийся фасад Оринды.
Она была очень мила. Точеный профиль, розовая кожа, пронизанная розовато-серым светом раннего утра. Выражение лица – воплощенная скорбь. Так смотрят на медленно умирающего близкого человека. Все было именно так, как ему грезилось: женщина его мечты должна была чувствовать ту же щемящую боль при виде Оринды, которую испытывал он, когда вернулся сюда через двадцать лет скитаний.
Она начала медленно подниматься к вершине холма, на котором стоял дом с облупившимися колоннами, которые, словно множество часовых, окружили его со всех сторон. Когда-то они служили украшением круговой веранды.
Оринда не была тем имением, которое могло бы принадлежать обедневшему отпрыску знатного рода, стремящемуся вернуть семье былое благосостояние путем удачного брака. Этот некогда роскошный дом был тем уютным гнездом, о котором он грезил всякий раз, когда думал о возвращении сюда. И вот тогда, когда женщина его мечты взошла на веранду и опустилась в кресло-качалку, задумчиво глядя на восток, туда, где над бухтой поднималось солнце, он подумал о том, что именно так должна проводить утро та, что приходила к нему во сне.
Он приближался к ней медленно, крадучись, словно боялся вспугнуть. Она сидела неподвижно, сложив на коленях руки. Все в ней дышало покоем, и лишь глаза цвета синего утреннего неба сияли жизненной энергией.
Он слышал ржание коня и щебетание птиц, он вдыхал запах земли, покрытой мхом, и этот аромат казался ему необыкновенно чувственным и таинственным, сродни той тайне, что была заложена в женщине, сидящей в кресле.
Во сне ему достаточно было лишь сделать шаг, и она поднялась бы ему навстречу без слов. Он молча обнял бы ее, объял собой ее красоту и юность. И никогда бы с ней не расставался.
Но он не шевелился, боясь нарушить гармонию этого чудесного мига. Она довольно долго сидела неподвижно. Словно античная статуя, сходство с которой ей придавало еще и то, что влажная ткань платья облепила крепкое тело. Жили в ней лишь синие глаза.
Солнце поднималось все выше. Жара нарастала. Он продолжал смотреть на нее в тишине, нарушаемой теперь лишь жужжанием вездесущих насекомых. Сколько прошло времени? Теперь она вызывала любопытство – неподвижность позы лишь подчеркивала ее напряженность. Чем объяснить такую странную пассивность? Будь она здесь впервые, скорее всего ей захотелось бы обойти дом, разведать то, что здесь происходит. Напрашивался единственный вывод: она приходила сюда и раньше, возможно даже, бывала здесь каждый день.
Он и сам вернулся сюда чуть больше недели назад и никуда не отлучался, разве что купить провиант и послушать местные сплетни. Он был уверен, что никто здесь не помнит Флинта Ратледжа, несчастного отщепенца.
О Клее Ратледже продолжали говорить как об убийце.
Прошло шесть месяцев, как отца не стало, а братец Клей купался в деньгах так, будто семейное достояние лилось из рога изобилия и никогда не могло иссякнуть. Именно его расточительство продолжало давать повод для сплетен. Слухи, что годами расползались по округе, приняли зловещий оборот после убийства отца собственным сыном из-за рабыни Мелайн. Клей убил своего родителя, и мужская честь была отомщена.
Флинт едва избежал искушения покинуть Оринду. Уйти не оглянувшись, как он это сделал двадцать лет назад. И до сих пор он не мог решить, как ему поступить. Но сегодня утром, подвергнутый иному искушению, он уже не считал отъезд хорошей идеей. Однако когда воспоминания покинули его, уступив место настоящей реальности, Флинт знал наверняка – воображение сыграло с ним злую шутку.
Женщины не было, а кресло продолжало качаться, должно быть, от весеннего ветерка.
Кто-то наблюдал за ней.
Она сидела, замерев от напряжения. Она была уверена, что за ней наблюдает Клей, готовый появиться здесь в любую минуту. В это время и на этом месте они обычно тайно встречались. Они соблюдали осторожность, дабы ее отец ничего не узнал. Она тщательно рассчитывала время, и к тому моменту, когда раздавался его хрипловатый, возбуждающий голос, успевала сомлеть от приятного предвкушения. Вот-вот он нарушит тишину, шепотом позвав ее по имени.
Ее душа, ее тело под тонким покровом влажных одежд томились ожиданием.
Клей... Они знали друг друга целую вечность. Сошлись тайно, восстав против своих семей, против тех запутанных отношений, что сложились между ними вот уже многие годы.
Но ни репутация, ни нарушение запретов, ни недавний скандал – ничто больше не имело значения. Кроме разве того, что он хотел ее, и она могла повелевать им. Она имела то, о чем могла лишь мечтать самая красивая девушка из трех окрестных графств, – Клей Ратледж был без ума от нее.
Смятение нарастало, кто-то скрывался в тени, и она больше не была уверена в том, что это Клей. Не в его правилах было так затягивать начало свидания. Он не отличался терпением, он привык получать то, что хочет, немедленно. У него не было лишнего времени.
И у нее его тоже не было. Она сидела, сжав руки на коленях. Влажная ткань холодила кожу и сердце. Она скорее почувствовала, чем поняла, что Клея здесь нет. Клей не придет. Но сегодня она не спустит ему с рук. Слишком плохо складывались дела в Монтелете. Пора действовать.
Она готова была предложить Клею очевидное решение. Но его нет...
Хотя как это похоже на Клея. Он чуял опасность как зверь. Он умел обходить капканы и искусно сплетенные ловушки, ускользал от опасности с легкостью и проворством утреннего ветерка. Поэтому он избегал и ее, поджидая, пока она остынет. Тогда он смело мог бы приблизиться к ней, не опасаясь проявления недовольства.
Он был таким проницательным. Умел распознавать ее душевный дискомфорт с расстояния сотни шагов, а то и больше. И к тому же он был таким капризным – испорченный ребенок, который привык, чтобы все было так, как он хочет.
Ну что же, для Клея Ратледжа настало время повзрослеть. Она неслышно поднялась с кресла и крадучись прошла в дом.
В доме кто-то жил. В гостиной перед камином был расстелен спальный мешок с седлом вместо подушки. На очаге стоял кофейник, жестяная сковорода, кружка, тарелка и кое-какая другая кухонная утварь. На обитом муслином диване лежала аккуратно сложенная стопка одежды.
Она не могла бы сказать, Клей ли жил в Оринде или кто-то другой. Дом не запирался. Но Оринда принадлежала им: в этих пахучих комнатах, в спальнях этого дома Клей затеял с ней игру, сулящую открытия, кульминацией которой должно стать что-то необыкновенное. Она испытывала досаду и гнев. Гнев из-за того, что не могла заставить его поступать так, как хочет, и еще, быть может, оттого, что была недостаточно хороша для него.
Она, Дейн Темплтон, недостаточно хороша для него?!
Дейн изо всех сил пнула спальный мешок.
Она недостаточно для него хороша? Он предпочел бы одну из этих тепличных девиц, закатывающих глазки и обмахивающихся веером, тех, что в простоте и слова не скажут?
Что-то стукнулось об пол, что-то, завернутое в одеяло. Она нагнулась, чтобы посмотреть. Ружье!
Ружье?
Зачем Клею понадобилось ружье? Она машинально вскинула оружие на плечо. Уж она-то знала, что делать с ружьем, если оно попало ей в руки.
«Пожалуй, я слишком для него хороша, вот!»
Дейн проверила, заряжен ли мушкет. И заряжен и отлажен на славу! Прекрасное средство для того, чтобы выйти на охоту за негодяем, который посмел заманить в Оринду другую женщину, чтобы заниматься с ней любовью.
Дейн подошла к окну и откинула занавеску. Она не увидела ничего, кроме неухоженной лужайки, спускавшейся к воде. Он был где-то там. Она точно знала. И она знала, как обращаться с тем, на кого охотишься. Надо быть посообразительнее, побыстрее и сначала стрелять, а потом задавать вопросы.
Вот так надо обращаться с Клеем!
Вблизи дома росли деревья. Дейн была так стройна, что запросто могла прятаться за толстым стволом и, перебегая от дерева к дереву, оставаться невидимой. Двигаться ловко и неслышно она умела.
Чертов Клей, будь ты неладен...
Она обогнула заросли, бывшие когда-то садом. Прислушалась.
Жар начал подниматься от земли, струясь зыбкой дымкой. Дышать было нечем. Платье все еще липло к телу. Мушкет становился тяжелее с каждой минутой. Воздух казался густым и вязким – чтобы поднять оружие, приходилось преодолевать немалое сопротивление. Но бросить ружье она не имела права. Она должна была разобраться с Клеем. Он должен заплатить за то, что вытворял втайне от нее. Она разрядит мушкет и отправит его вероломную душу прямиком в ад. Проблема разрешится!
Тишина действовала на нервы. Жара нарастала.
Давно надо было вернуться в Монтелет. Но она продолжала движение, ступая легко и уверенно, к дальнему краю дома, выходящему не на воду, а во двор, где располагался амбар. И там она застала его. Он стоял к ней спиной – голой спиной, – засунув голову в бочку с водой.
Отлично! Дейн могла бы пнуть его в зад. Так, для предупреждения.
Клей? Он не был таким высоким и мускулистым.
Она прикусила губу, глядя, как незнакомец поднял голову и потянулся загорелым телом, отряхнулся от воды с удовольствием и грацией дикой кошки. И тут он обернулся.
С бьющимся сердцем она прижалась к стволу.
О Боже... Не Клей!
Кто же тогда?
Дейн испугалась не на шутку. Этот человек был так близко – достаточно протянуть руку, и он бы схватил ее.
Она бочком зашла за дерево. Все, теперь в безопасности.
Он стянул с себя все до последнего и принялся энергично растирать тело.
Боже мой!.. Его тело...
Оно было таким смуглым – ничего общего с Клеем, который мылся лишь у себя в комнате и никого к себе не допускал. Даже в самых рискованных любовных играх он не снимал с себя ни единой из своих безукоризненных тряпок...
Так много волос – вся грудь, и предплечья, и ноги, вокруг и вниз от крепких ягодиц...
Как все это волнительно, как отлично от того, к чему она привыкла... Эти руки – сильные, с крупными умелыми ладонями, быстрыми и точными движениями, растиравшими тело.
Пусть повернется!..
Ноги у Дейн подкосились, руки дрожали так, что она боялась уронить ружье.
Пусть повернется!..
Ей надо было знать. Это было мужским обещанием и женским страхом. Именно это Клей отказывался перед ней демонстрировать. «Это, – сказал Клей, – сохраняется для жены и припасается для шлюхи». А Клей так и не смог назвать ни той, ни другой.
А Дейн надо было понять, что это за реликвия – одновременно священная и богохульная.
Пусть повернется!..
Она затаила дыхание в тот момент, когда незнакомец медленно повернулся в профиль. Она смогла заметить линию его бедра и то место, где оно соединялось с мускулистой ногой. Мужчина начал нещадно тереть свою волосатую грудь, захватывая участок плоского живота, все ниже и ниже.
Она прикусила губу. Во рту пересохло. Вот-вот откроется последняя тайна его тела.
Пусть повернется!
Он зажал мочалку между ног, нежно намылил самую интимную часть тела. Дейн отчего-то остро почувствовала удовольствие. И когда незнакомец обернулся, она решила, что сердце ее сейчас перестанет биться.
Он был отчаянно хорош собой, с фигурой, достойной античного героя, – широкие плечи, узкие бедра. Завитки волос ласкали каждый дюйм его тела, треугольником спускаясь вниз, туда, где находилась самая главная его часть – то, что должно быть твердым. Но сейчас там не было и намека на то, как быстро он может отвердеть и увеличиться в размерах силой одной лишь мысли.
Дейн все про него знала. Знала, как он ведет себя, когда эмоции мужчины выходят из-под контроля. И все из-за того, что он не в силах устоять перед искушением, которое представляет женская плоть. Клей называл ее Евой, разрушительницей, искусительницей, толкавшей его на все тяжкие, заставляющей забыть всякие ограничения, все нормы морали.
Как же такое возможно, чтобы один поцелуй превращал ее в желе, а его делал твердым как камень?
И как такое возможно, чтобы один взгляд на обнаженное тело чужого мужчины пробудил в ней такую реакцию?
Это было безумие. Незнакомец незаконно проник на территорию, ему не принадлежавшую. Надо было взять и отстрелить ему самую нежную часть тела вместо того, чтобы пялиться на него во все глаза. Представляя себе... всякое.
Дейн перевела дух и сказала себе, что сделает Клею одолжение, если прогонит незваного гостя...
Или большое одолжение она сделает себе?
Она зацепилась за последнюю мысль, решив обмозговать ее со всех сторон, при этом, прекрасно сознавая, что продолжает рассматривать голого незнакомца, уделяя особое внимание той части его тела, которую называют причинным местом.
Может, ей хотелось увидеть, как он начнет шевелиться?
Дейн хотела заставить его шевелиться. Но не потому ли, что между ними не было ничего, что могло бы помешать враз овладеть теми запретными знаниями, что так ее влекли?
Или она просто захотела запугать его до смерти, пользуясь тем, что незнакомец находился в весьма щепетильном положении?
Черт бы побрал все это...
Так он знал, что она здесь?
Мужчина взял полное ведро воды и опрокинул на себя. Она смотрела, как стекает вода, и вдруг позавидовала струям. Ей хотелось бы повторить весь тот путь, что проделала вода, с помощью своих ладоней, чутких пальцев, губ, языка...
Нет!
Черт, нет! Дейн прикипела душой и сердцем к Клею Ратледжу, и не важно, готов он принять ее любовь или еще нет. Скоро, очень скоро он поймет, что она предназначена ему судьбой.
– Кто там?!
Дейн вздрогнула, услышав его голос – он испугал ее. Она рефлекторно схватила ружье и подняла его к плечу.
– Черт побери, кто там?
Его голос был подобен голосу Бога – глубокий, с командными нотками, несокрушимый и твердый как гранит.
«Как он догадался? Откуда он знает?»
Дейн видела, как незнакомец обернул полотенце вокруг бедер и взял в руки одежду. Пытаться разглядеть больше она не посмела.
Достаточно!
Она не смела пошевелиться и не знала, идет ли он к ней или к дому. Звуки ничего не говорили. Возможно, он сейчас крадется к ней, и...
– Кто вы такая, черт возьми?
Девушка попятилась – голос прогремел чуть ли не над самым ее ухом.
Он успел заметить дуло ружья. Дейн поправила оружие на плече. Та власть, что оно давало, входила в странный диссонанс с ощущением беспомощности, овладевшим ею.
– Ружье у меня, – тихо промолвила она, – так что вам придется ответить, кто вы, черт возьми, такой.
Тогда он улыбнулся многозначительной ленивой улыбкой. Впрочем, опаловые глаза его оставались серьезными.
– Я герой либо ваших самых смелых фантазий, либо самых пугающих кошмаров.
Она ненавидела его за этот самоуверенный грязный взгляд. Ее руки слегка дрожали. Пришлось заставить себя отвести взгляд от его обмотанных полотенцем бедер.
– Не думаю, что из-за вас могу лишиться спокойного сна, – надменно бросила она.
«Вот так и бывает, – подумал он. – Мечтаешь о рае на земле, и тут тебе в райских кущах Господь являет змею».
– Я стану мучить вас во сне, особенно если вы меня убьете.
«Или умру от укуса змеи».
Она чувствовала слабость в коленях. Черт подери! Ее так сильно влекло к нему. Манил его искушенный голос, и глаза, и все остальное.
Дейн сжала зубы.
– Кто вы такой?
Атмосфера между ними накалялась с каждым ударом сердца.
– Я тот мужчина, с которым тебе хочется спать, моя сладкая. И, возможно, больше тебе ничего обо мне знать не нужно.
Она с трудом проглотила комок.
– Я не стала бы говорить так уверенно, незнакомец. Ружье-то у меня!
Его глаза неспешно окинули ее тело, прожигая в самых неожиданных местах.
– Посмею не согласиться с тобой, моя сладкая...
Господи, она лишь на долю секунды скосила взгляд на его обмотанные полотенцем бедра. Он был там, стоило только поддеть прикладом край полотенца, и перед ней открылись бы все его секреты.
– Какая ты горячая – ничего не стоит нажать на курок, – пробормотал незнакомец, проследив за ней взглядом. Он хотел улучить момент, чтобы перехватить ружье, и...
Пуля влетела в землю в паре дюймов от его ног, подняв столб пыли.
– Вот и я говорю, нажать на курок мне ничего не стоит, – самодовольно проговорила Дейн, перезаряжая ружье. – Так что мы могли бы поговорить, или пусть говорит мой мушкет.
Мужчина улыбнулся и прислонился спиной к дереву, не замечая того, что грубая кора царапает плечо.
– Я знаю, как мило он может говорить, моя сладкая. Но предпочел бы общаться с тобой напрямую, а не посредством дробовика.
– Ну что же, твоя картечь может доставить мне куда больше неприятностей, чем моя, незнакомец, и позволь тебя предупредить: на убийство никто не посмотрит как на преступление, если речь идет о покушении на частную собственность.
– Так это твоя собственность, моя сладкая? Ты владеешь домом и землей?
– Может, ты владеешь?
– Я просто проходил мимо, моя сладкая. Место это заброшенное, и никто не стал бы возражать.
– Я возражаю! Владелец будет возражать.
– Тогда пусть приходит и сам со мной разбирается, моя сладкая. Или, может быть, я приду, чтобы поймать тебя. – Он шевельнулся, и снова раздался выстрел. Пуля попала прямо в корень дерева.
– Вы скорее всего убили растение, – спокойно заметил незнакомец.
– Я убью еще одно растение, если вы не начнете отвечать на мои вопросы, – мрачно заявила Дейн.
И тогда он поймал ее. Словно только и ждал, когда она совершит эту маленькую ошибку – утратит контроль над ситуацией. Он схватил ружье за ствол, резким движением поднял его вверх и рванул на себя. Как раз в тот момент она спустила курок. Ружье разрядилось в воздух, но Дейн уже была в его объятиях, смотрела в черные как угли глаза, и тело ее было прижато к его твердому и пышущему жаром телу.
– Спать захотелось, сладкая? – пробормотал незнакомец и накрыл ее рот своим. Без всяких извинений.
Дейн провалилась в полуобморочное состояние. Она почувствовала, что ее руки ослабли. Ружье не успело выскользнуть из рук, он успел перехватить его и швырнуть через плечо.
Она чувствовала его желание, и все, что их разделяло, – это тонкая ткань.
Дейн понимала, что он удерживает свое желание в узде лишь напряжением воли.
Но помимо прочего она испытывала и страх – пульсирующий и ослепительный. Страх того, что может так легко пойти у себя на поводу и раствориться в этом соблазнительном мире ощущений, даже не попытавшись оказать сопротивление. Любопытство разыгралось в ней настолько, что она с трудом удерживала себя от того, чтобы не протянуть руку и не коснуться его там, где он стал таким большим и твердым.
Клей никогда так не возбуждал ее. В тот момент, когда в голову ей пришла эта мысль, Дейн нашла в себе силы оттолкнуть незнакомца.
– Сладкий поцелуй, – пробормотал он, вновь привлекая ее к себе. – Жаркий, сладкий, крепкий...
– О Господи, – простонала она. Нет, она не даст ему соблазнить себя сладкими речами.
«Клей, – неустанно повторяла она, словно имя это могло подействовать как заклятие. – Клей», – повторяла она, отталкивая своего соблазнителя... И он ее отпустил. Хотя ему ничего не стоило склонить ее волю. Когда она, тяжело дыша, посмотрела ему в глаза, то увидела, что ей незачем защищаться, поняла, что перед ней человек чести.
– Спи крепко, моя сладкая, – прошептал он. – Приятных сновидений.
Она бросилась бежать. Дейн бежала прочь от его глаз и от губ, от его твердого как сталь тела и от его твердой как сталь воли.
Но самое главное, она бежала прочь от себя.