Желанная

Глава 17

Найрин просыпалась медленно, нежась в приятной истоме, радуясь тому, что просыпается в постели Питера, и тому, что сейчас он просто не сможет покинуть Монтелет.

Он появился на пороге, одетый как подобает для похорон. – Лучше бы тебе одеться. Они через полчаса приедут.

– У нас еще есть время, любимый, – промурлыкала она.

– Не тот случай, – безжалостно отрезал он. – В том, что касается похорон и свадеб, протокол здесь соблюдают неукоснительно. Не стоит допускать, чтобы Оливия застала тебя в моей постели. – С этими словами он покинул ее.

Найрин неохотно спустилась с кровати и, присев на край, стала решать, что делать дальше.

На самом деле ей совсем не хотелось одеваться. Она бы предпочла весь день проваляться в постели с Питером без всякой одежды. Но когда она в конечном итоге добрела до своей комнаты, то обнаружила, что Люсинда уже приготовила ванну и подходящую к случаю одежду.

– Они приедут в десять, мисс Найрин. У вас не много времени.

– Спасибо, – бросила Найрин и прямо при служанке залезла в ванну. – Мне уже все объяснили. Подай мыло и мочалку. Не надо меня тереть. Я сама вымоюсь. Просто подай мне полотенце и помоги одеться побыстрее.

Если бы она еще могла ей помочь избавиться от всех этих старых дурней, чтобы поскорей остаться наедине с Питером...

Она спустилась вниз как раз в тот момент, когда многочисленные экипажи стали выстраиваться в ряд на аллее перед домом. Дверь столовой была открыта, и тело Гарри было там, одетое как подобает, и в окружении зажженных свеч. Он лежал в гробу из простой сосны, сколоченном Бастьеном и плотником, работавшим на плантации.

Найрин резко отвернулась.

Вчерашняя ночь, вчерашний день – все казалось ей нереальным. Питер ради нее совершил убийство. Он так ее хотел, что ради нее убил собственного отца.

И этого было довольно.

Но теперь, когда соседи, обступив ее, стали по одному заходить в комнату и, преклонив колени, прощаться с Гарри, этого вдруг стало казаться слишком мало.

Гарри похоронили на маленьком кладбище рядом с Мирабель.

Священник говорил, прославляя Гарри как любящего отца и рачительного хозяина, как верного друга и долгожителя прихода. Никаких разговоров о свадьбе и шантаже. Никаких разговоров о нечестных сделках. После смерти Гарри стал уважаемым жителем, каким он всегда хотел слыть при жизни.

Но никто, кроме нее, никем иным его не считал. Только Дейн и Найрин будут знать правду: Гарри пал жертвой расчетливой потаскухи и отдал все, что мог отдать, ради того, чтобы иметь ее. Его грехи ушли в могилу вместе с ним, но не о такой каре мечтала Дейн. Даже у Питера глаза оставались сухими, в то время как все плакали. И еще Флинт стоял с каменным лицом, и никому не дано было постичь, о чем он думает.

После того как тело Гарри было предано земле, приглашенные на похороны вернулись в дом, где были накрыты поминальные столы.

И тогда Дейн пришлось пережить еще одно испытание – хвалебные поминальные речи в течение двух часов. Ей приходилось улыбаться и благодарить, в то время как сама она была на волосок от того, чтобы расплакаться. Но мама Деззи была настороже.

– Кукла при вас? – шепотом спросила няня, заставив Дейн выпить чаю – чаю с защитным наговором.

Девушка кивнула. Она не смогла бы переступить порог Монтелета, не выпив защитного зелья, и мама Деззи об этом знала.

– Она плохая, та женщина. Очень плохая. Посмотрите, какое у нее лицо – она выжидает, и наблюдает, и знает все. Слишком темно у нее на душе, чтобы понять, что там. Как будто там привидения.

Дейн подернула плечами.

– Мамаша Деззи...

– Когда ваша мама была жива, никаких привидений не было, – шепнула старая няня. – Тогда нечего было бояться.

– Спасибо тебе, мамаша Деззи.

Что еще она могла сказать? Только отзвуки того, что было сделано много лет назад, только тайны, невысказанные секреты.

Монтелет принадлежал теперь ей, Дейн, и Питеру, и, если поступать по совести, она должна была отписать свою долю Оливии. Или Флинту. Разве не ради этого он на ней женился? Может, это он приложил руку к тому, чтобы ускорить...

Нет! Дейн готова была умереть. Только не это в довершение ко всему прочему.

Она как привидение бродила среди людей, пришедших, чтобы отдать дань уважения Гарри, она благодарила их, принимала соболезнования, желала им в ответ всего наилучшего. И тут увидела Найрин, прячущуюся на веранде.

Найрин убила ее отца, и даже если не она послала ему пулю в сердце, все равно это сделала она. Ее жадность, эгоизм, желание заполучить состояние любой ценой. Так оно и было.

И вдруг Дейн прорвало. На нее накатила волна глубокой, искренней скорби. Она опустилась на колени и дала волю слезам.

– Мне это кажется неправильным, – строго заметила Оливия, когда они вернулись в Монтелет после чтения завещания и расселись в холле, чтобы немного отдохнуть. – Нельзя позволить этой женщине оставаться в Монтелете после того, как выяснилось, что здесь ей ничто не принадлежит. Необходимо уведомить ее мать и брата Гарри, чтобы они приехали и забрали ее отсюда. Как можно быстрее. Я весьма возмущена тем, что она не прислушалась к моему совету. Ничего хорошего не выйдет из того, что она останется в Монтелете наедине с Питером.

Лидия не могла не согласиться с матерью. И, что еще хуже, у нее оставалось совсем мало времени на осуществление своей задачи – привлечь внимание Питера.

Он мог бы сходить с ума от горя, но держался достойно, не позволяя никому узнать, насколько глубока его скорбь.

Совсем не так, как Дейн, которая вдруг разрыдалась у всех на глазах словно ребенок. К ней тут же подбежали и Питер и Флинт. Муж увез ее в Бонтер, а Питер остался в Монтелете. Он и сейчас был там, и один Бог знает, чем они занимались с этой Тварью.

Лидия старалась не думать о худшем, но все пути сходились к одному: воображение услужливо рисовало картины одну скабрезнее другой – Питер и Тварь вместе.

– Клей, ты такой тихий сегодня.

– В самом деле, Оливия? Человек умер... – И женщина, добавил он про себя. И ребенок родился неожиданно...

И он все это выдержал. Он отнес малыша мамаше Деззи глубокой ночью.

Няня умела колдовать, она позаботится о том, чтобы ребенок, зачатый от его семени или от семени его отца, получил благословение высших сил. Она не станет спрашивать, откуда он взялся. А что до Питера, то он слишком долго был в отъезде, чтобы заметить, что среди рабов появился еще один младенец.

А что касается матери малыша, то она, с ее стишками и предательской душонкой, заслужила то, что получила: наконец ее голос замолк.

Он обыскал ее, прежде чем скинуть тело в воду, и нашел это – маленький камень чистой воды, сверкающий, ошеломляющий своей чистотой и яркостью. Один маленький камень, но такой, какой мог появиться у Мелайн только из приданого матери Клея.

Тот камень, что маленькая сука припрятала для себя, чтобы превратить его в наличность, как только она окажется хотя бы в миле от плантации, на другом берегу реки. Но он позаботился о том, чтобы она навеки осталась на этом берегу.

А может, это и было все, что осталось от наследства матери, единственная вещь, которую Селия оставила для себя, возможно, потому, что была очарована мерцанием камня, исходящим из него светом, чистотой огранки. Маленький ограненный бриллиант, лежащий на загрубевшей от работы ладони рабыни, символ вожделенной свободы.

Свободы для него, Клея. Он был так тих, купался в триумфе, пил сладкий мед победы – победы над перипетиями судьбы. Он был игроком.

Он уедет завтра, и все свидетельства преступления унесет река.

– Клей! Клей?

Это снова Оливия. Въедливая, не дающая покоя, раздражающая своим назойливым вниманием.

– Мама, если вы позволите, я вас покину.

– Конечно, сын, – произнесла она уже ему в спину.

Лидия заторопилась следом.

И снова она осталась одна, наедине со своими воспоминаниями, мыслями и сожалениями. Со смертью бывшего ухажера ее жизнь отчего-то тоже казалась конченой.

– Мне нравится твое тело, – прошептала Найрин, проводя подушечкой пальца полоску посредине груди вниз, к жестким волоскам.

– Тебе нравится мое наследство, – грубо парировал Питер, отталкивая ее руку.

– И оно мне тоже нравится, но какая радость в том, чтобы делить его еще с кем-то, особенно с твоей сестрой, у которой уже есть плантация. Не у нее, так у мужа – но какая разница.

Он знал, что по этому поводу следует делать. Конечно, знал. Он стал бы управлять Монтелетом, если, конечно, решил бы остаться здесь. Они встретились бы с Дейн и договорились по поводу ее доли, и на этом можно было бы поставить точку.

– Я хочу сказать: что, если бы все это было твоим? – осмелилась спросить Найрин, продолжая возбуждать его своими поглаживаниями.

– Видит Бог, я бы поскорее смотал отсюда удочки. С чего бы мне хотеть, чтобы все это стало моим?

– Потому что твой отец был богат, и он делал неплохие деньги, выращивая и продавая сахар. И то же самое мог бы делать ты, любимый.

«Богат и привязан к месту, – подумал Питер. – Гнить в этом болоте и покупать за границей все, кроме еды!»

Питер не понимал этого образа жизни. Но он не собирался говорить об этом Найрин, особенно сейчас, когда она так приятно водила пальчиками вокруг его полных семени яичек. Когда она это делала, ему ничего так не хотелось, как остаться в Монтелете навсегда.

Лидия собиралась отправиться в Монтелет, чтобы найти Питера. Она прошла на конюшню. Здесь всегда найдется какая-нибудь спокойная и послушная кляча, чтобы довезти ее до места. Агуса нетрудно будет убедить в том, что ей надо развеяться – отдохнуть от всех этих печальных хлопот.

Конюх дал ей старую послушную кобылу, и Лидия выехала из Бонтера неспешно, но, едва дом скрылся из вида, пришпорила несчастное животное и уже через двадцать минут была у ворот Монтелета.

Вот та самая дорога, которая еще три часа назад была запружена экипажами. Сейчас она была пустынна. Наверное, и на душе у Питера так же пусто и одиноко.

Эта Тварь не может дать ему то, что могла бы дать Лидия, – она слишком холодна, чтобы согреть человека в горе. Такой джентльмен, как Питер, должен был видеть эту Тварь насквозь. И он захотел бы. пообщаться с кем-то из своего круга.

Теперь Лидия была взрослой женщиной, готовой к замужеству.

Может, стоит попросить у мамы Деззи заговор, чтобы Питер в нее влюбился?

Лидия спешилась прямо возле дома. Она была не робкого десятка, и ее не беспокоило, что о ней подумают. Она просто, как хорошая соседка, хотела поддержать Питера в тяжелую минуту.

Девушка зябко поежилась, проходя мимо окон столовой, и решила подняться выше, на веранду второго этажа, где все комнаты выходили на круговую веранду. В основном это были спальни, но дело не в этом. Ее мало интересовали чужие спальни, Лидии был нужен Питер.

Вдруг она услышала взрыв смеха и резко обернулась на звук. Она уже знала, что увидит, когда шла туда: Питер и Тварь, нагие, слившиеся в объятиях, наслаждающиеся друг другом.

Дейн только и думала что о загадочной смерти отца. Гарри умер, и ей казалось совершенным безумием то, что никто толком не знал, как это произошло, и не стремился узнать.

Но и ей не хотелось узнавать подробности, потому что стоило потянуть за клубок, и она оказалась бы в грязной мутной воде – там, куда ступать не хотелось. От этого она казалась себе еще более беспомощной.

Она абсолютно ничего не чувствовала. Было ощущение, что от нее осталась одна оболочка, а душа умерла и Изабель в ней никогда не существовала, как никогда не существовало страсти, связавшей ее и Флинта.

И Флинт тоже это видел. Он не думал, что смерть Гарри так подействует на Дейн, и ненавидел покойника за то, что он сделал с дочерью. Кроме того, Гарри после смерти приобрел ореол святости, которой у него никогда не было при жизни. Флинт не знал, как вернуть к жизни то чувственное, словно светящееся изнутри создание, которое он взял в жены.

– Тебе надо поговорить с Питером, – сказал он Дейн на следующее утро, когда они спускались к завтраку.

– Зачем? И какое тебе до этого дело? Или ты рассчитываешь на мое наследство по какой-то неведомой мне причине?

«А может, ты убил Гарри, чтобы завладеть им?» Эта мысль была как удар волны, который она была просто не в силах отразить. Монтелет сейчас принадлежал ей, а значит, и ему тоже.

Если бы только существовал способ вернуть ему то, что отнял у их семьи ее отец, не теряя при этом Монтелет.

Какой он умный, ее муж.

Муж. Слово звучало странно для нее самой.

Отец ее был вором, а муж – коварный соблазнитель.

Ну а если подумать?

Все вместе: соблазнитель, вор, муж.

Так насколько же они отличались друг от друга по сути?

Она не могла не думать об этом. Что останется в душе, если Дейн искренне поверит в то, что Флинт женился на ней только ради Монтелета?

Иначе он бы на ней не женился... Или женился?

Голова вот-вот лопнет.

В любом случае Дейн не могла выдержать глупой болтовни Лидии за завтраком и сочувственного взгляда Оливии.

Дейн взяла Боя и поехала по тропинке, ведущей вдоль реки, к Оринде. Там она могла побыть в полном одиночестве, в привычном для себя состоянии, ибо была совершенно одинока и тогда, когда ждала там Клея.

Дорога казалась одновременно знакомой и незнакомой.

С момента их первой встречи с Флинтом прошло не больше двух месяцев, и теперь казалось странным даже то, что она тогда приехала туда, чтобы встретиться с Клеем. Как она ждала той встречи!..

Она спешилась у амбара, привязала Боя и, не имея никакой определенной цели, пошла к дому.

Это пустынное место казалось настолько удаленным от всего мира, что время здесь словно остановилось.

Было тихо и жарко, хотя жара смягчалась близостью воды. Плеск воды убаюкивал. Дейн не могла забыть своего несчастья даже здесь, в этом месте, с которым было связано столько воспоминаний. Воспоминания не стирали вопросов и не помогали избавиться от неуверенности.

Кто-то решился напасть на ее отца. Ради Монтелета или по другой причине?

Найрин? Рассказал ли ей Гарри о своей бесчестной сделке с Флинтом? Возможно ли, что она, узнав это, так жестоко решила вопрос...

Решила, о Боже, вместо отца соблазнить Питера?

«Мелодрама, – насмешливо сказала она себе, – чистая выдумка...» Но ведь Найрин вполне на это способна, не так ли? Разве Найрин не сделала все, чтобы от нее избавиться?

Дейн приблизилась к кромке воды и посмотрела вниз.

...Красивая, если смотреть издали, и такая грязная, грязная как грех, при ближайшем рассмотрении...

Найрин...

И тогда что-то навалилось на Дейн, что-то злое и грозное. Она оступилась и упала в воду, начала бить руками и отплевываться. Ничего там не было...

Нет, что-то все же было. Мягкое и раздутое, что-то неживое.

Дейн дрожащей рукой убрала мокрые волосы с глаз и огляделась. Никого не было на берегу. Никого не было в кустах. И все же некий призрак толкнул ее в воду.

Она почувствовала, как по спине пробежал холод. Дейн медленно побрела к тому предмету, который увидела, когда вынырнула из воды, глотая воздух.

Нет, это не предмет. Что-то плыло по реке. Что-то яркое.

Платье?.. И кожа, темная кожа. Господи, нога...

Дейн завизжала и упала. Поднялась, выскочила на берег.

Тело! О Боже!

Она повернулась и побежала. Намокший подол путался под ногами, мешая бежать.

Надо позвать на помощь.

Хорошо, что с ней Бой – она вернется в Бонтер быстро и найдет тех, кто поможет похоронить беднягу.

Дейн добежала до амбара и поняла самое страшное – Боя не было. Отвязанный, он либо ушел сам, либо на нем ускакали. Придется идти в Бонтер пешком. Если ей вообще суждено туда дойти.

Дейн думала, что умрет. Чтобы добраться до Бонтера, ей потребовалось несколько часов, и она была в полном изнеможении, когда дошла до дома. А потом пришлось убеждать Флинта, что ей не почудился ни труп в воде, ни то, что ее толкнули, ни то, что Бой пропал.

Оливия решила, что у Дейн от солнца помутился разум.

– Больше нечего делать, кроме как бродить по окрестностям? И почему ты оказалась в Оринде? – недовольно поинтересовалась Оливия. – Разве мало работы по дому? А заготовки? А шитье? Я могу предложить тебе массу дел, если за две недели тебе так успел наскучить дом.

– Кто-то толкнул меня, – сказала Дейн. – И в воде утопленник. Мы не можем оставить его там.

Флинт не позволил Дейн поехать с ним. С Агусом и Джуниором они отправились в Оринду и привезли оттуда нечто, завернутое в белую хлопчатобумажную ткань.

– Это Мелайн.

– Господи, – ошеломленно пробормотала Оливия. – Но кто?

– Быть может, тот же, кто убил моего отца? – запальчиво предположила Дейн.

– Ерунда. Вор, не более того. Но это... это...

– Мы отнесем ее в хижину. Праксин позаботится о ней. Она говорит, что ребенок родился. – Флинт замолчал, дав собравшимся время осознать весь ужас произошедшего.

– Нам надо известить власти, – добавил он. – А потом мы похороним ее рядом с Селией.

– Надо поискать Боя, – нарушила тишину Дейн.

– Бой объявится, – сказал Флинт.

– Бой может никогда не объявиться, – возразила она, продолжая злиться вопреки здравому смыслу, злиться на него за то, что столько энергии было уделено Мелайн, которой уже все равно, а ей, Дейн, которой действительно нужна была помощь, никто не собирался помогать.

– Нельзя делать несколько дел одновременно! Сначала Мелайн – мы должны поискать ребенка, и очень хочется надеяться, что мы его найдем.

– Вы должны сказать миз Оливии, что надо послать за мамой Деззи, – сказала Праксин, обращаясь к Дейн. – Здесь что-то неладно. Пусть мама Деззи придет и очистит место от злых духов. Только тогда мы можем похоронить Мелайн.

– Я скажу ей, – уважительно ответила Дейн. Теперь, спустя несколько часов после возвращения, шок отчасти прошел, зато страх усилился. Кто-то убил Мелайн и бросил в реку.

– И еще ребенок, миз Дейн. Ребенок родился, но где он? Может, живет в Бонтере, с родственниками Мелайн?

– Я понимаю. Может, у мамы Деззи будут ответы, – сказала Дейн. – Я пойду скажу миз Оливии.

Она оставила Праксин на кухне, а сама пошла искать Оливию. Свекровь сидела со своей дочерью.

– Они хотят, чтобы пришла мама Деззи.

– Чепуха, – презрительно сказала Оливия. – Что она может сделать?

– Ваши люди верят в то, что она может что-то сделать. И это важно.

– Я никогда до этого не опускалась. Я не верю в дурацкие суеверия.

Дейн пристально посмотрела на свекровь. Что она знала об этой женщине, которая, прими судьба иной поворот, могла бы быть ее родной матерью? Она подумала вдруг, что Оливия, должно быть, ненавидит ее и считает, что Дейн в ответе за грехи своего отца. Она подумала и о том, что не знает, как Оливия обращается со своей прислугой. Фоном для размышлений Дейн была еле слышная, доносящаяся издалека, протяжная и печальная песня.

Флинт был в поле. Сегодня работников пригонят с работы пораньше ради похорон Мелайн.

То, что кто-то убил ее после рождения ребенка, было ясно с самого начала, а теперь осмотр тела это подтвердил. Все в Бонтере перешептывались, переглядывались с едва скрытой враждебностью к хозяевам.

Оливия не понимала своих людей. Мама Деззи должна была прийти ради того, чтобы успокоить их и наложить заклятие на злых духов.

Дейн это прекрасно понимала. Она отвернулась от окна, выходящего на лужайку перед домом. Хозяйкой Бонтера теперь была она. Она же и пошлет за мамой Деззи.

Они стояли в поле за рядом хижин, в одной из которых жила Мелайн. Мама Деззи начертила круг на земле, велела принести хворосту и дров для костра, а сама стала читать заклятие.

– Я презираю это, – громко заявила Оливия, наблюдавшая за происходящим с верхней веранды. – И мне очень не нравится то, что твоя жена взяла на себя ответственность за...

– Моя жена – хозяйка Бонтера, – ответил Флинт. Прикрыв глаза от солнца козырьком, он смотрел, как рабы встали вокруг мамаши Деззи. Один из них развел небольшой костер. – И она там, с ними, с мамой Деззи, где ей и надлежит быть.

Оливия молчала.

«Я и подумать не могла, что всего через пару недель после свадьбы она займет мое место и Флинт позволит ей сделать это...»

Она чувствовала себя отрезанной от мира, от всего, что ей было привычно и знакомо. Со смертью Мелайн рухнули все ее надежды. Никаких драгоценностей не было. Мелайн давно бы уже выдала себя, показав кому-нибудь то, чем владела. Но Мелайн умерла, а вместе с нею и прошлое Оливии – все, что наполняло ее жизнь смыслом, улетучилось как дым.

Ничего у нее не осталось – Гарри и Мелайн умерли, Монтелет наполовину принадлежал Дейн... Флинт сделал именно то, что не сумел сделать Клей, – вернул Бонтер к жизни.

Но Клей исчез, снова таинственным образом исчез, на этот раз ночью, и никто его не видел.

А теперь на нее свалилась еще одна напасть: Флинт поддерживал жену в противовес матери. Оливия покачала головой. Еще месяц назад он и не думал обустраиваться в Бонтере, заводить семью.

Как все быстро меняется в этой жизни. Как стремительно все устаревает.

– Мама Деззи готовит травяные сборы – базилик, гвоздика, асафетида, иссоп, лимонник, тмин, мята, вербена... Говорят, что у этих растений магические свойства, – произнес Флинт, прервав тишину. – Она знает, что надо делать. Мелайн умерла насильственной смертью, и ее душу надо очистить.

– Мумбо-юмбо, – презрительно пробормотала Оливия.

– Она весьма влиятельная особа. В ее магию тут верят все. Она привяжет пучок трав к телу и сделает наговор, потом бросит траву в огонь, и душа Мелайн очистится.

– Ты так много об этом знаешь. Почему бы тебе не присоединиться к ним?

– Я и хотел. Просто побоялся оставить тебя одну.

«Но я и так одна», – подумала про себя Оливия. Душа ее исходила криком, но крик этот никому не был слышен.

Она продолжала смотреть вдаль – непреклонная, прямая как струна, и Флинт, оставив ее одну, направился к хижинам рабов. Опускались сумерки, дым становился темнее и гуще. Оливии казалось, что жар от того костра проникает и сюда, на ее балкон.

Не так все делается, думала она. Сын должен был быть на ее стороне, и невестка тоже должна поступать, как ей велят старшие, а собственная дочь вместо того, чтобы быть рядом с матерью, тоже, как видно, где-то там, в толпе рабов. Лидия легко может превратиться в нечто весьма грозное и опасное.

Оливия отвернулась и пошла к себе в тот момент, когда мама Деззи бросила в костер пучок травы. Дейн, находящаяся все это время вне круга, подошла поближе, чтобы не пропустить решающий момент. И в тот же миг ее кто-то сильно толкнул. Девушка оступилась и полетела в огонь.

Сильные руки подхватили ее и оттащили в сторону. Руки, которые никогда не посмели бы прикоснуться к своей госпоже из страха смерти, – эти руки спасли ее от огня.

– Боже, Боже... – нервно стуча зубами, повторяла она. Подол загорелся. Находящиеся рядом старались затоптать пламя, грозящее спалить ей ступни.

Дейн готова была упасть в обморок.

– Они ушли, хозяйка, – сказал кто-то. – Они ушли.

– Господи... – Разве забудет она толчок в спину и это чувство беспомощности? – Боже...

Мама Деззи... Дейн слышала ее голос, чувствовала тепло ее больших ладоней.

– Ты ведь носишь оберег, носишь? – настойчиво спрашивала она.

– Да, – прошептала Дейн. – Кукла со мной.

– Хорошо, духи тебя увидят, и никто не сможет причинить тебе вред, миз Дейн. Сила на твоей стороне... Твой муж к тебе идет.

– Флинт, – пробормотала она, теряя сознание. Он подхватил ее.

– Мама Деззи...

– С ней все в порядке. Я сделала для нее оберег, и, пока он с ней, все будет хорошо. А теперь нам надо продолжить, надо прогнать злых духов прочь.

И она взялась за свое дело. Медленно, с величайшей почтительностью она выбрала травы из каждого взятого с собой кулька, называя каждое из растений.

– Уверяю собравшихся, что дух Мелайн будет очищен и те, кто творил зло, те, кто убил ее и попытался нанести вред миз Дейн, будут наказаны.

Затем она подбросила пакет в воздух, еще раз прочитав заклинание. Он упал в огонь, и пламя взмыло вверх синими языками, рассыпалось тысячью искр, озарив погружающееся в сумерки пространство.

Мама Деззи сложила руки на груди и кивнула. – А теперь, – выразительно сказала она, – мы закончили.