Желанная

Глава 14

Оливия провела бессонную ночь. У нее не было никаких сомнений в том, что у Клея неприятности и что он здесь потому, что пытается одновременно найти способ укрыться от кредиторов и выудить у нее денег. А если не у нес, то у кого-то другого.

Поэтому его сообщение о том, что он едет в Новый Орлеан, явилось для матери большой неожиданностью, причем неожиданностью приятной. По крайней мере на день он избавлял ее от своего присутствия.

Но у этого обстоятельства была еще одна сторона: он может вообще не захотеть вернуться домой, чтобы помочь управлять поместьем. Клей всегда считал работу на земле чем-то недостойным своего предназначения.

В этом состояло главное отличие Флинта от брата. Первый до своего скоротечного и, возможно, опрометчивого брака каждый день пропадал в полях, помогая с прополкой тростника, с его уборкой, с прокладыванием новых дренажных оросительных каналов, руководил заготовкой дров для сахарного завода. Все эти весенние и летние заботы Клея совершенно не касались.

Поэтому Оливии не следовало принимать близко к сердцу проблемы Клея. Она все равно ничем не могла помочь ему в смысле денег, если не считать бесплодных поисков, которыми она и так занималась на протяжении последних двадцати лет.

И еще были проблемы с Лидией, ее вздорной дочерью, которая души не чаяла в Клее и была его верным союзником. Лидия собиралась вернуться в Бонтер на несколько недель перед началом учебного года.

Оливия как раз держала ее письмо в руке, когда Флинт зашел в столовую.

– Лидия приезжает домой.

– В самом деле? – Тон Флинта был безразличным. Он помнил Лидию младенцем и никаких чувств к ней не питал.

– Не сразу, конечно. Две недели она собирается погостить у Августы Раштон в Велери, но это совсем рядом с нами. Я написала ей о твоей женитьбе. Думаю, что новость окажется для нее весьма волнующей, если принять во внимание ее чувства к Питеру Темплтону.

– О чем я, разумеется, ничего не знаю и знать не хочу.

Оливия должна была бы догадаться, что говорит с сыном о вещах, ему совершенно неинтересных, ибо упомянутых людей он не знал вовсе.

– Прости. – Женщина закашлялась. – Она влюблена в Питера всю свою жизнь. Влюблена безответно, и эта любовь переросла почти в болезнь, навязчивое состояние. Она только и жила надеждой на то, что он вернется из Европы, и хотя я не хочу быть первой, кто ей об этом скажет, она должна быть в курсе того, что здесь кое-что изменилось.

– Чем она обычно занимается?

– Учится до начала лета, потом наносит визиты подругам в других приходах, затем возвращается в академию в Сент-Франсисвилл, чтобы начать очередной учебный год. Но я не упускаю возможности, что, узнав о возвращении Питера, она поедет домой сразу и, возможно, не захочет уезжать.

– Каким образом ты до сих пор оплачивала ее обучение?

– Как все. Она должна получить образование. Это абсолютно необходимо, чтобы сделать хорошую партию.

На это Флинт ничего не мог сказать, потому что не знал, что считается необходимым для девушки на выданье. И ему действительно не было дела до этой незнакомой женщины, даже если она приходилась ему сестрой.

– В этом году мы что-нибудь получим с поместья? – осторожно поинтересовалась Оливия.

– Как мы можем что-нибудь получить, если Клей уже заложил всю прибыль на три года вперед?

Оливия отвернулась.

– Ну да, конечно...

– Ты все ему позволяла и теперь сама видишь конечный продукт своего попустительства: у него вообще нет совести. Он обнаглел до того, что посмел явиться сюда вновь – и ты прекрасно знаешь, зачем он здесь: из-за того, что кредиторы за ним охотятся. Но к черту это... – Флинт резко встал и, опершись о столешницу, навис над матерью. Она инстинктивно сжалась. – К черту все! Я смогу выйти победителем. Я выколочу деньги из этой земли и ни пенни не дам на то, чтобы оплачивать его глупости.

Он демонстративно вышел из столовой, не притронувшись к еде, и Оливия смотрела ему вслед со смешанным чувством: тот, кого она считала трудным ребенком, отщепенцем, стал теперь ее опорой, а любимчик и вундеркинд приносил одни неприятности.

Но если она сможет вознаградить себя и его... если то, во что она верит, – правда...

Господи, сейчас, как никогда прежде, ей надо было найти этот мешочек с драгоценностями.

Он ждал, он действительно ждал ее, вопреки всем тем гадостям, что наговорил. Питер Темплтон лежал голый в своей постели, когда Найрин вошла к нему следующей ночью.

У нее не было сомнений на этот счет. Он не мог отвергнуть ее, как не мог до него ни один из тех, кого она по-настоящему хотела.

И она покинула его, задыхавшегося и умолявшего дать ему еще, на рассвете, и осторожно скользнула в постель рядом с Гарри, который спал так глубоко, что даже не шевелился.

И потом у нее было время, чтобы понежить себя воспоминаниями о крепком, покрытом испариной теле Питера, о том, как приятно было опускаться на него дюйм за дюймом при неярком свете свечи.

У него было тело бога и похоть дьявола.

Она хотела заполучить его навсегда, и сейчас ей предстояло решить, что же по этому поводу предпринять.

Она готова была пойти на что угодно, лишь бы удержать его в Монтелете...

Дейн никогда не думала о том, что тот брак, который она воспринимала как обязанность и не более, может обернуться столь приятной стороной. Было так, словно судьба решила наказать ее отца за то, что свела ее с мужчиной, который оказался идеальным партнером.

Идеальным... Она дотронулась до своих припухших губ, ей совсем не хотелось выходить куда-то из этой комнаты. Флинт ушел рано утром – столь же неохотно, но его звали дела по хозяйству.

Когда она спустилась в столовую, там никого не было.

Дейн легко позавтракала: выпила кофе с печеньем – и отправилась к Бою. Она услышала его, как только зашла в конюшню. Ржание коня перемежалось с мужским голосом, низким и приятным – мужчина ласково успокаивал Боя.

– Миз Ратледж. – Голос звучал уважительно и казался знакомым. Она уже слышала его, когда явилась сюда к Клею.

Казалось, это было в прошлой жизни.

– Меня зовут Агус, мадам, – представился мужчина.

– Как он сегодня?

– Нуждается в выездке, мадам.

– Тогда седлайте его, Агус. Я его выведу на прогулку.

– Слушаю, мадам.

Она похлопала Боя по носу и скормила ему морковку. Конь благодарно закивал. Дейн вдруг подумала о том, как Питеру удалось умыкнуть коня у отца из-под носа и почему с того дня брат ни разу не приехал.

С того дня... Сколько прошло времени?

Измерять время днями или часами казалось бессмысленным, если она существовала в совершенно ином временном измерении.

Но выбраться на воздух было приятно. И Дейн и Бою пора привыкать к Бонтеру.

Она свернула с тропинки, ведущей к сахарному заводу, и выехала на узкую дорожку, ведущую мимо хижин рабов.

Сельскохозяйственный сезон начался совсем недавно. Повсюду трудились люди – пропалывали сорняки и убирали омертвевшие листья с молодых побегов. Еще одна команда работников пробиралась сквозь ряды растений, уничтожая вредителей.

Где-то среди них был Флинт, надсмотрщик и хозяин. Их хозяин. Ее хозяин...

Сотни акров длинных и тонких, еще тщедушных растений с широкими листьями, вбирающими силу солнца и земли. Эту картину она могла наблюдать изо дня в день в Монтелете. Но сейчас все это приобретало особую важность потому, что все здесь делал один человек, все достигалось трудами одного, противостоящего не превратностям судьбы, а разгильдяйству своего брата.

До нее дошли слухи о том, до какого запустения дошел Бонтер, оставленный заботам Клея. Разве он не жаловался на бестолковость надсмотрщиков, которых то нанимал, то увольнял каждый сезон? И что он оставил после себя, кроме долгов и разрушения?

Неудивительно, что в итоге он загорелся таким желанием на ней жениться. Интересно, что предложил бы ему ее отец?

И, соответственно, сколько заплатили Флинту? О Господи, Дейн не хотела думать об этом! Забыть навсегда! Это не имело значения, не могло иметь значения перед лицом их обоюдной всепоглощающей страсти.

Клей сказал, что Флинт не стал ничего принимать от ее отца. Ничего. Он пришел ради нее, за ней одной, так и должен был он поступить, но тогда Гарри не получал ничего взамен, а в это она никак не могла поверить. Она смотрела на зеленые поля Бонтера, зная, что заполучить их Гарри мечтал столько, сколько она его помнила.

Отец хотел получить контроль над имением, а что из этого вышло – она отказалась слушать.

Как она могла верить хоть одному слову Клея? Он все потерял – сделал ставку, а фортуна в очередной раз повернулась к нему спиной.

Она знала, что он собой представляет, всегда знала. Он любил рисковать, он восставал против принятого уклада, был картежником и распутником – он воплощал в себе все то, от чего мать, будь она жива, оберегала бы се.

Почему же Флинт вмешался и женился на ней? Дейн позволила себе стать рабыней своей чувственности, рабыней неконтролируемой, чудовищной похоти.

Если бы он пришел к ней прямо сейчас и велел ей лечь с ним в поле тростника, она бы сделала это. Едва эта мысль пришла Дейн в голову, тело ее услужливо откликнулось.

Она бы сделала это – хозяйка Бонтера, и она останется рабыней своей страсти до тех пор, пока не узнает правду. В чем же истинная причина того, что Флинт сумел преодолеть взаимное желание ее отца и своего брата сделать Дейн собственностью Клея на всю оставшуюся жизнь?

Насколько все видится по-другому, когда из дымного угара страсти выходишь на свет, залитый беспощадным солнцем разума.

Пора было нанести визит Гарри, пора пообщаться с Питером и узнать, действительно ли старания отца поскорее от нее избавиться были вознаграждены.

Пора было выяснить правду.

С вершины холма, с того достопамятного невысокого холма, разделявшего поля Бонтера и Монтелета, Флинт обозревал свои владения. Наблюдал за тем, как идут работы.

Он был рожден для этой земли. Он хотел сделать ее богаче.

Сразу по приезде он стал выходить в поле. Ему не нужна была плеть для понуждения к работе, он просто работал вместе со всеми, выполняя самый тяжелый труд.

Теперь за хижинами рабов был разбит огород, и сад, запущенный при Клее, приобрел ухоженный вид. И еще у него были планы построить молочную ферму и выращивать породистых лошадей, получив потомство от Боя, любимца Дейн...

Он видел, как будущее панорамой разворачивается перед ним, простираясь за пределы Бонтера и Оринды, снова плодоносящей и прекрасной. Дальше, за Ориндой, до самой Монтаны – склады, корабли, трюмы которых забиты его продукцией...

Все было возможным. Он чувствовал, что весь мир у его ног. У него были Бонтер и Дейн и ее сладкая, бурная страсть к нему. И если Клей встанет у него на пути, он срежет его так, как нож срезает тростник – четко, быстро и без всяких сожалений.

Дейн отчего-то казалось, что что-то должно измениться за ту неделю, пока ее не было дома, но на самом деле все оставалось таким же. Она свернула на тропинку, ведущую через поля к холму, где когда-то встретилась с Флинтом. Она выбрала этот путь отчасти для того, чтобы остаться незамеченной, чтобы никто не сказал, будто хозяйка Бонтера разъезжает по усадьбе как простая работница.

Первый, с кем она повстречалась в Монтелете, был надсмотрщик Бастьен. Он гнал группу рабов на новое место работы.

– Доброе утро, миз Дейн, – почтительно поздоровался Бастьен.

– Добрый день, месье Бастьен.

Рабы стояли опустив головы. Для них она была и остается дочерью хозяина – недосягаемая высота, не важно, за кого она вышла замуж и где живет сейчас.

Примерно в миле впереди был дом с его красной, устремленной в небо крышей, прокаленной солнцем. Вне времени – как сон.

Дейн натянула поводья и послала Боя в галоп, притормозив, только когда появились первые постройки – мельница для сахара, молочная ферма, дом надсмотрщика, контора ее отца, летняя кухня, и все это в тени высоких раскидистых деревьев, лишь сам особняк оставался открыт взгляду.

На ферме кипела жизнь, работа кипела и в конюшне, и в огороде кто-то возился.

Все работали, каждый знал свое дело, и в итоге все происходило эффективно и слаженно. Но, если честно, отец имел к этому отношение весьма относительное, все шло по раз заведенному, но отлично отлаженному порядку.

Дейн спрыгнула с коня у ореховой рощицы – Гарри никогда не давал указаний собирать урожай – и пошла, ступая по ореховой скорлупе, к дому.

В помещении было необычно тихо. Она взошла на веранду и, немного поколебавшись, толкнула дверь.

Снаружи было жарко и тихо. Все словно вымерло. Если бы она не видела, что работа кипит, глядя на Монтелет отсюда, с этой точки, она могла бы подумать, что жизнь здесь замерла.

В доме было прохладно, холл, из которого веером выходили двери в комнаты, был пуст.

Она открыла дверь, ведущую в гостиную.

– Отец?

Зашла в соседнюю, повторяя вопрос. Она звала Ширин, но никто не отвечал. Дейн точно знала, что отец должен быть здесь, и она была исполнена решимости найти его вне зависимости от того, чем он занят.

Она бегом спустилась на первый этаж и толкнула дверь в столовую...

Они были там. Найрин лежала голой на столе красного дерева, а ее отец, тоже голый, усердно работал над ней, и она ему активно помогала...

– К черту! – Гарри кончил и вытер себя скатертью перед тем, как застегнуть штаны и подумать о том, что стоит найти Дейн.

Она не ушла слишком далеко. Исполненная праведного гнева, Дейн расхаживала по лужайке перед домом, и чувствовала она примерно то же, что и тогда, когда застала Найрин с отцом в его конторе.

Гарри чувствовал себя виноватым. Как будто не имел права обладать такой великолепной женщиной, как Найрин, которая хотела его не меньше, чем он ее.

Черт побери, мужчина не должен чувствовать себя виноватым, если он хочет, чтобы маленькое жаркое тело извивалось под ним. И эти соски – темные сладкие соски, которыми он мог лакомиться часами...

Черт, слишком легко он возбуждается при одной мысли о чарах Найрин, которая сидела на столе, свесив ноги, по-прежнему нагая, и его сок стекал по ее ногам, прилипая к старинной, антикварной работы столешнице.

Господи, он снова ее хотел, но он не мог выйти и предстать перед дочерью в таком состоянии.

– Может, ты все-таки пойдешь наверх и оденешься, черт возьми!

Найрин протянула руку и погладила его восставший член.

– Гарри, милый. Ты просто не можешь остановиться. Мне как женщине очень повезло.

– Ты все, о чем я мог мечтать.

Найрин улыбалась своей коронной ускользающе-хитроватой улыбкой. «Любая шлюха – это то, о чем ты мечтал, тупой старикашка».

– Ты, вероятно, прав, дорогой. Я действительно не могу расхаживать по дому голой, когда твоя дочь здесь. – Она соскочила со стола и подошла к нему вплотную. – Но только подумай, – она потерлась сосками о его волосатую грудь, – я могу доставить тебе удовольствие, раздевшись для тебя снова.

Он что-то невнятно прорычал, когда, вырвавшись из его объятий, Найрин исчезла в служебном помещении, откуда могла подняться наверх по черной лестнице.

Он дотронулся до влажного пятна на столе. Теперь он никогда не сможет здесь есть, не вспоминая ее вкус. Но лучше об этом не думать, иначе он вообще не сможет предстать перед Дейн.

И все же возбуждение не проходило, а Дейн, судя по ее виду, все больше злилась. Пришлось, прижав член ладонью, подтянуть брюки и идти общаться с дочерью.

– Ну, дорогая...

– Ну, дорогой папочка, я тебя опять застукала с поличным.

– Дочь должна знать свое место и быть там, где ей надлежит быть, а не шпионить за мной в собственном доме.

– Надлежит быть? Я что, сундук, который запечатали и отправили, привязав к ручке адрес?

– Что-то вроде этого. В любом случае ты теперь не моя проблема, так что скажи мне, Дейн, какого черта ты суешь нос в те места, куда не следует?

– Сдается мне, это делаю не я, а ты, – ехидно сказала она. – Ты не видишь, что пригрел на груди змею. Ты еще не женился на ней?

– Это я успею. Ты за этим приехала? Да, я собираюсь на ней жениться и обещаю не просить тебя играть роль подруги невесты.

– Как мило с твоей стороны. Вижу, сдвиги есть – когда ты наспех выдавал замуж меня, мое отношение к этому вопросу тебя совсем не интересовало. И никаких угрызений совести по поводу подкупа Клея Ратледжа, чтобы он согласился стать моим мужем, у тебя тоже не было, верно? Так скажи мне, отец, что ты дал Флинту, чтобы он женился на мне? – Дейн почувствовала, что попала в яблочко. Гарри съежился, и в его взгляде сквозила растерянность. – Говори, отец!

– Он все равно собирался на тебе жениться.

– У тебя было отчаянное положение, если он побил Клея и был готов напасть на тебя.

– Ну, – Гарри пожал плечами, – это ты уже знаешь, а по поводу остального скажу, что от меня он ничего не хотел.

– Тогда ты чего-то хотел от него?

Гарри презрительно фыркнул.

– Теперь я имею отношение к Бонтеру как родственник, чего еще я могу желать?

– Нечто большее, чем отдаленно родственное отношение к Бонтеру. Даже я это знаю...

– Но я был не в той ситуации, когда можно диктовать условия, моя дорогая дочь. Я хотел, чтобы ты вышла замуж и покинула Монтелет, но теперь вижу, что твой муж не держит слова, если не может удержать тебя при себе.

Дейн покачала головой. Похоже, все так и было. Не в положении Гарри диктовать условия. Клей выбыл из борьбы, а Флинт был настойчив. Гарри отчаянно нуждался в свободе маневра, поэтому Флинт взял ее без всяких сделок и оговорок, просто взял, и все – именно это она и хотела услышать.

– Подожди, что ты имел в виду под «его обещанием»?

– Мне просто смешно. Если хочешь знать условия, обращайся к мужу.

– Я тебя спрашиваю. Значит, условия все-таки были? Он не принц на белом коне, отец? Или теперь нет абсолютно бескорыстных людей? Чего он потребовал за то, что пройдет через обряд?

Гарри отвернулся.

– Монтелет.

– Что?

– О, твой муж не эгоист. Я бы сказал, что он весьма справедлив. Я составил завещание прямо там, и священник, добрый человек, его заверил в двух экземплярах, поскольку твой муж заподозрил, что я могу его изменить. Но теперь изменить уже ничего нельзя. После моей смерти Монтелет будет разделен поровну между тобой и Питером.

– Что? Какой ему был в том резон? Твое завещание не дает ему Монтелет.

Гарри долго смотрел на дочь, и она видела, как потух его взгляд, словно он перед ней признавал свое поражение.

– Это дает ему все, чего он хотел: Монтелет будет принадлежать его семье. Я не хотел тебе об этом говорить. Видит Бог, не хотел.

Дейн была в смятении. Она никогда раньше не задумывалась о подобном. Но ведь должна быть причина.

– Почему? – прошептала она. – Почему?

– Он поверил в дурацкую историю, которую рассказала ему Оливия. Выдуманную историю о том, как я добыл деньги на Монтелет. А я тебе говорю, Дейн, что это не так, что такого никогда не было. А теперь уезжай и расспрашивай своего ублюдка мужа о том, что это за история.

Дейн хотела было дать отцу отповедь, но язык не поворачивался. Слишком много мыслей бродило в ее голове, среди них и та, что он лишил Найрин вдовьего содержания на случай, если умрет раньше ее.

– Я спрошу, – сказала она с нажимом. Кругом одно предательство! – Я обязательно спрошу.

Флинт поступил как человек деловой. Присовокупил солидный кусок к семейному достоянию. Она никогда этого не забудет. Никогда!

А ее отец? Он продал ее Флинту за свой собственный маленький кусок плоти.

Найрин была в ярости. Она спряталась за широкой колонной в столовой, завернувшись в скатерть. Все ее планы рухнули в одночасье.

Все началось с того далекого момента, когда они с матерью встретили веснушчатого брата Гарри и решили, что он будет подходящей мишенью, потому что у него на юге есть богатый брат. Им тогда казалось, что все идет как по маслу, потому что она легко смогла соблазнить Гарри, уже почти заставила его жениться на себе и фактически обеспечила себе и матери безбедное существование до конца дней.

Сколько лет у нее на это ушло? Два года? Три?

Она чувствовала, как тошнота подступает к горлу от отчаяния. Сколько времени убито! Сколько проклятых часов она потратила на то, чтобы терпеть его «маленькие вольности» и слушать, как он «учит» ее! Он решил учить ее тому, как должна вести себя женщина с мужчиной. Да она все знала во сто крат лучше его, знала с детства – когда ее продали группе господ, которым нравились девственницы в возрасте, предшествующем половому созреванию.

Гарри ничему не мог ее научить, это она собиралась вправлять ему мозги после того, как священник пожелает им жить вместе долго и счастливо.

Найрин хотелось чем-то швырнуть в Гарри. Но она не должна была поддаваться эмоциям. Когда человек плывет наудачу, надо всегда быть готовым вовремя сменить галс.

Она всегда руководствовалась этим принципом, и время, проведенное в Монтелете, было самым долгим из тех, что она прожила на одном месте.

Но теперь пора было менять курс. Найрин отделилась от колонны и скользнула в тень – бегом по черной лестнице к себе. Внезапно она услышала за спиной шаги – кто-то громко стучал сапогами по деревянной лестнице, и тут появился Питер Темплтон. Выражение его лица выдавало презрение.

– Привет, любовник, – промурлыкала она, медленно размотав скатерть и дав ей упасть на пол.

Она встретила его взгляд своей холодноватой кошачьей улыбкой. Но когда она невзначай опустила глаза чуть ниже его живота, улыбка стала шире.

Найрин спустилась на ступеньку, другую, пока не оказалась как раз над ним, пока не смогла потереться об него голым телом, впившись глазами в его синие штормовые глаза.

– Почему бы нам не воспользоваться моментом, – сказала она, накрывая его рот поцелуем и одновременно рукой высвобождая возбужденный член.

Найрин не дала Питеру остановить себя. Она опытной рукой направила его в нужном направлении.

– Мне нравится, как ты здороваешься, любовник, – прошептала Найрин, обвившись вокруг него как кобра.

– Ты гадкая сука, – сказал он. – Шлюха! Потаскуха!

– Тебе это нравится, любимый? – промурлыкала она, начиная движения, толкая его к холодной стене. – Называй меня как угодно, но ты меня хочешь, а я хочу разнообразия...

– Да, разнообразие, – чуть не плюнул он ей в лицо. – Ты ведь наверняка только что была с моим отцом...

– Как ты угадал, любимый. На столе в столовой – регулярное пиршество...

Он застонал, как раненый зверь, затем резко развернулся, так что она оказалась спиной к стене. Теперь он мог делать с ней все, что хотел, дабы этот образ похотливого – кабана, берущего ее на столе в комнате в нескольких ярдах от того места, где они находились, стерся у него из памяти.

Она прижалась к нему и отдалась наслаждению. Юная плоть совсем не то, что плоть старая. Он был хорош, велик, тверд и полон сил.

Чудесная юная плоть! И ее в любое время дня и ночи!

Какой неожиданный приз. Как вовремя вмешался этот Флинт Ратледж. Найрин была готова воздать ему по заслугам.

И при мысли о том, как именно она готова его отблагодарить, волна удовольствия окатила ее. Двое молодых роскошных мужчин – она сумеет их в это вовлечь, она это знала наверняка.

Она застонала, когда Питер, толкнув еще раз, влил в нее свое густое семя.