Жена или жертва?..

9

Я опустилась на колени перед осколками алебастра. Бледная от ужаса и потрясенная, плохо соображая, что делаю, я попыталась собрать кусочки полупрозрачного камня и приспособить их к тому, что еще осталось от скульптуры. Но все было тщетно. Алебастровая головка безвозвратно погибла.

Словно сквозь туман до меня донесся голос Гленна, спрашивающего, что упало. Я не могла выдавить в ответ ни слова, точно онемела. Мгновением позже по лестнице взбежала Гленда и остановилась позади меня в открытом дверном проеме.

— О нет! — закричала она, и я в отчаянии подняла на нее глаза.

Это подстроила она, догадалась я, но обвинят во всем меня. Таков был ее дьявольский план.

— Ты неплохо справилась — не так ли? — спросила я.

Гленда была великолепной актрисой. Удивление в ее темных блестящих глазах было настолько искренним, что могло ввести в заблуждение кого угодно.

— Я?! Какое я имею к этому отношение? Это ты все время ревновала Гленна к его работе, потому что он уделял ей гораздо больше внимания, чем тебе. И теперь…

— Что случилось? — раздался голос Гленна, поднимающегося по лестнице.

Я долго не могла заставить себя посмотреть ему в лицо, а когда все же сделала это, у меня возникло ощущение, что он смертельно ранен. Выражение его лица быстро менялось от любопытства к ошеломленному недоверию, которое сменили первые признаки боли, а затем полное отчаяние. Он отодвинул меня в сторону и склонился над своей разбитой вдребезги работой, лежащей на полу. Опустившись на колени, как перед могилой, он поднял кусок, который еще недавно был частью рта скульптуры, и молча посмотрел на него.

Мне показалось, что это я лежу на полу у его ног, разбитая вдребезги. Это меня никогда нельзя будет восстановить, собрать воедино и вернуть к жизни.

Перед моим внутренним взором промелькнула картина горящей гостиницы, и я подумала, что предпочла бы встретиться лицом к лицу со стеной огня, только бы не видеть, как умирает надежда на лице Гленна.

Словно не замечая моего присутствия, он повернулся к сестре.

— Как это произошло?

Гленда опустилась на колени рядом с братом и обняла его обеими руками.

— Любимый, не надо так! Не убивайся. Я знаю, что ты чувствуешь, и сама испытываю такую же боль. Какой же злобный и жестокий поступок она совершила!

Он позволил ей обнять себя, но потом отстранился и встал, глядя на меня. Теперь в его глазах был такой же, как у сестры, темный блеск.

— Лучше расскажи мне все, — сказал он.

Я была слишком потрясена, чтобы обдумывать свои слова.

— Когда я открыла дверь, головка упала и разбилась. Она была на этом туалетном столике. Кто-то специально поставил его сюда…

Гленн двинулся ко мне, и я не знаю, что бы он сделал, если бы Гленда не встала между нами.

— Успокойся, Гленн! Не делай глупостей! Дина просто слишком молода и глупа, чтобы понять, как дорога художнику его работа. Возможно, она сделала это не нарочно. Гленн, послушай меня!

Прислонившись к стене, я в ужасе слушала, что она говорит. Эта женщина, специально подставив меня, теперь делает вид, что искренне встала на мою защиту!..

— Возможно, твоей жене казалось, что головку нужно защитить от меня, и поэтому после твоего отъезда она принесла ее в вашу комнату. А когда она, словно глупый подросток, сбежала утром в окно, то просто забыла о том, что использовала скульптуру для того, чтобы заблокировать дверь…

— Прекрати! — пронзительно вскричала я, уже не в силах больше терпеть эти наглые измышления. — Прекрати лгать! Гленн, это неправда! Не верь ей! Я не делала ничего подобного!

Гленда печально улыбнулась, будто сожалея о моей вспышке.

— Я и не утверждаю, что все происходило именно так. Я просто хотела дать тебе возможность оправдать свой поступок, Дина. Жаль, что у тебя не хватило ума воспользоваться этим.

— Это она сама поставила ее сюда! — воскликнула я. — Я никогда не приносила головку вниз, Гленн, и не подпирала ею дверь. С какой стати я сделала бы такую глупость?

— Что ж, — спокойно сказала Гленда. — Если ты не принимаешь мое объяснение, тогда, может быть, скажешь мужу правду?

— Подождите минутку, вы обе! — Отчаяние в голосе Гленна росло. — Прекратите болтать глупости. Алебастровой головки все равно не вернуть. Моя работа… — Он сделал паузу, как будто у него не хватило дыхания. — Погибла навсегда! Но я хочу знать, что произошло на самом деле.

— Я не обманываю тебя! — ответила я. — Ты же знаешь, что я не способна лгать, Гленн. Прошу тебя, поверь мне!

Он вопросительно посмотрел на сестру.

— Это ты поставила сюда головку, Гленда?

На ее лице было скорбное выражение сочувствия, но при этом еще какая-то безмятежность и открытость. Она стояла напротив брата, не прикасаясь к нему, но я никогда еще не видела эту женщину более мягкой и любящей. Она заговорила так просто и убедительно, что если бы я не знала правды, то сама могла бы ей поверить.

— Ты прекрасно знаешь, что мы ни разу не солгали друг другу. И даже не потому, что нам никогда этого не хотелось. Просто мы настолько хорошо понимаем один другого, что сразу же почувствовали бы обман. Так что для меня врать тебе просто бессмысленно. Я не прикасалась к этой головке с того самого момента, как ты показал ее вчера нам с отцом. Мне незачем было приносить ее к тебе в комнату и ставить в качестве подпорки. Кстати, если ты хорошенько проанализируешь ситуацию, то поймешь, что я и не могла бы сделать это, потому что потом мне нужно было как-то попасть обратно в холл. Человек, который принес сюда скульптуру, вылез из комнаты через окно. А это была вовсе не я, и ты, дорогой, знаешь это.

Гленн серьезно посмотрел на сестру испытующим взглядом… и поверил ей. А потом снова опустился на колени рядом с осколками и начал собирать их, кусочек за кусочком.

— Она лжет, Гленн, — не хотела сдаваться я. — Твой близнец, твоя вторая половинка лжет. Но это уже не имеет значения. Ты можешь начать работу вновь. Ты сделаешь другую головку, а я буду тебе позировать. Возможно, на этот раз она получится еще лучше.

Муж посмотрел на меня холодно, как на чужую.

— Ты думаешь, я смогу снова увидеть тебя такой? — Он перевел взгляд на фрагмент глаза и надбровия, который держал в руках. — Восстановить то, что я чувствовал к тебе?

Гленн замолчал и продолжил собирать осколки, и я поняла, что в нем не было больше любви ко мне.

Я, не говоря ни слова, повернулась, вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Номи стояла внизу в холле, но не попыталась остановить меня. Я прошла мимо нее и, выйдя в парадную дверь, обогнула дом.

Мальчик больше не стоял под развесистыми ветками сосны. Его следы вели к той стороне дома, которая выходила на озеро, а потом вниз по холму. Мои собственные следы, оставшиеся на снегу, были хорошо видны. Я прошла по ним к балкону, с которого спустилась по связанным простыням сегодня утром. Простыни все еще развевались на ветру вокруг металлического столбика. Я все осмотрела, но так и не нашла второй цепочки следов или других признаков того, что кто-то еще спускался вниз тем же самым путем, а затем присыпал следы свежим снегом, чтобы скрыть это.

— Что ты ищешь? — раздался знакомый голос за моей спиной.

Я обернулась и увидела Кейта Макинтайра, стоящего на некотором расстоянии, там, где заканчивались сосны и начинались голые зимние деревья. Я медленно подошла к нему, стараясь не делать резких движений, как будто он был диким зверьком, который, подобно кролику, в любую минуту мог умчаться прочь. Когда я была достаточно близко, чтобы видеть его лицо, то заговорила:

— Я ищу следы того, кто спускался с этого балкона сегодня утром после меня.

Мальчик помотал головой, словно удивляясь.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Почему здесь должны быть следы?

— Напротив, ты прекрасно все понимаешь, — возразила я. — И знаешь, что рано или поздно тебе придется рассказать Гленну правду.

— Ты сошла с ума! — бросил Кейт через плечо, повернувшись ко мне спиной.

Он спустился вниз по холму, не выпуская ружья из рук.

Как же мне заставить его рассказать правду? — размышляла я на обратном пути к дому. Ведь его мать никогда не станет этого делать… Но Кейт теперь наверняка будет избегать меня. Мне тем временем придется учиться жить в условиях рухнувшего брака.

Если я не смогу доказать Гленну, что все это дело рук его сестры, то надежды наладить с ним отношения не останется. Но даже если он поверит в мою невиновность, то все равно не простит мне того, что я раскрыла ему глаза на Гленду. Мое положение казалось безвыходным.

В оставшиеся до наступления Рождества дни я больше не видела Кейта. Моя нога пришла в норму, и я по несколько раз в день ходила в лес и спускалась к основанию Серых камней, надеясь встретить мальчика с ружьем. Но Кейт, видимо, старался избегать меня, и его шапка в красно-черную клетку так ни разу и не попалась мне на глаза.

Можно было, конечно, пойти к его отцу, но я не собиралась просить помощи у Трента Макинтайра. Пора было покончить со всем, что связывало меня с этим человеком.

Кроме того, я понимала, что Кейт находится под влиянием Гленды и не вполне ответственен за свои поступки, и не хотела, чтобы Трент снова на него рассердился. Поэтому сначала мне нужно было самой поговорить с мальчиком. Должен же существовать какой-то способ заставить его понять, что он сделал со мной.

Меня заставили уничтожить работу Гленна, и в результате мой муж совершенно отвернулся от меня. Я верила, что Кейт не может быть настолько черствым, чтобы не понять, в каком положении я оказалась, и хотела ради его собственного блага раскрыть ему побуждения Гленды. Он должен увидеть ее истинное лицо — без романтического ореола, созданного его собственным воображением. Конечно, мальчик испытает потрясение, но все равно лучше объяснить ему это сейчас, прежде чем мать испортит его окончательно.

Тем временем жизнь в «Высоких башнях» текла своим чередом. Номи попросила фермеров расчистить подъездной путь, чтобы у Колтона не было проблем при возвращении домой. Почти все приготовления к Рождеству были уже сделаны. Под люстрой в гостиной прикрепили ветку омелы, но я уже не собиралась вставать под нее в радостном ожидании.

Номи занималась выпечкой. В дополнение к обычным еженедельным закупкам продуктов мы приобрели большую индейку, и каждый упаковал свои подарки в красивую оберточную бумагу. Казалось, все заняты обычными предпраздничными хлопотами, но на самом деле во всем этом не было ничего нормального.

На следующий день после того, как разбилась алебастровая статуэтка, Гленн выехал из нашей общей спальни и перебрался в комнату, которую занимал в детстве.

Поднимаясь к себе во второй половине дня, я слышала, как смеется Гленда, помогая ему разбирать вещи. Я была уверена, что именно она настояла на этом переезде, но ничего не могла с этим поделать. И все же мне трудно было поверить в то, что отношение ко мне мужа изменилось так внезапно. Если бы мне удалось избавить Гленна от влияния сестры, то я легко нашла бы путь к его сердцу, и он снова стал бы тем самым человеком, которого я знала и любила! Моей единственной надеждой был Кейт, но я никак не могла найти способ встретиться и поговорить с ним.

Я с болью в сердце заворачивала в блестящую оберточную бумагу белый свитер с высоким воротом, купленный для Гленна в Нью-Йорке, который надеялась с любовью подарить ему на Рождество. Прикасаясь к мягким шерстяным складкам, я чувствовала, как внутри меня что-то умирает.

На полу нашей спальни осталась вмятина от удара, а ключ от двери бесследно исчез. Гленн почти не разговаривал со мной с тех пор, как разбилась алебастровая головка. Встречаясь с мужем и видя, как он отворачивается от меня, как от чужой, я едва сдерживала рыдания, потому что не хотела унижаться перед ним и его сестрой.

А они, казалось, сблизились еще больше, чем раньше, и выглядели очень счастливыми. Создавалось впечатление, что неудача в творчестве только заставила брата и сестру Чандлеров теснее сомкнуть свои ряды. Но если Гленн вообще перестал замечать мое присутствие, то Гленда, напротив, не сводила с меня глаз, и это было хуже всего.

Ее взгляд — застенчивый, пристальный, изучающий — словно давал мне понять, что она готовит новый удар.

Номи была моей единственной наперсницей. Я рассказала ей свою версию произошедшего, и она спокойно выслушала меня, но ничего не стала советовать. У нее тоже не было никаких сомнений в том, что все это было организовано Глендой, которая использовала в качестве орудия мести своего сына. Но у меня не было никаких доказательств этого.

— А даже если бы они были, — задумчиво сказала Номи, — это не помогло бы тебе вернуть расположение мужа. Гленн и его сестра вновь сблизились, и он воспротивился бы любой попытке вбить между ними клин.

Их близость в эти дни была особенно заметна. Они не расставались ни на минуту, все делали вместе и постоянно переглядывались, словно читая мысли друг друга. И очень много смеялись.

Я не могла понять, как Гленн может веселиться. Его лучшая работа была уничтожена, а он ведет себя так, как будто это его больше не беспокоит. Только разве что забыл о том, что у него есть жена. Видимо, Гленда действительно заколдовала его.

Мне было больно и обидно, одиноко и страшно, но при этом все чаще наступали минуты, когда я испытывала злость. Мне вспоминались слова Трента Макинтайра, назвавшего меня «добровольной жертвой», и я давала себе слово разоблачить Гленду и показать всем ее безнравственность. Но больше всего я хотела спасти от нее Гленна и добиться того, чтобы он, для его же блага, наконец стал самостоятельной личностью.

Я сказала себе, что должна набраться терпения и ждать, пока смогу осуществить задуманное. На карту был поставлен не только мой брак, но и моя правдивость.

Один или два раза я пыталась поговорить с мужем спокойно и рассудительно, но так не смогла пробиться к его разуму. Он сразу же говорил, что я пытаюсь свалить вину на Гленду, и отказывался меня слушать. Видя такую холодность, я вспомнила, что даже в счастливые времена чувствовала, что Чандлеры — зимние люди.

После снежной бури наступила оттепель. Снег таял и ручейками сбегал по залитому солнцем склону холма, а там, где лежала тень, оседал и становился похожим на лед. Но по ночам температура падала так низко, что поверхность озера снова замерзала и теперь представляла собой прекрасный каток. В Нью-Йорке я научилась кататься на коньках, но у меня не было никакого желания вставать на них сейчас.

Наступил канун Рождества, и Пандора Макинтайр пригласила окрестных жителей провести эту ночь у костра. Все должны были принести с собой вязанки дров, домашние пирожки и рождественское печенье.

Номи тоже готовилась внести свою лепту в угощение. Ее щеки слегка разрумянились от кухонного жара, а глаза сияли, словно у ребенка в предвкушении праздника. Почти забыв о своих мрачных предсказаниях, она выглядела такой счастливой, какой мне еще не приходилось ее видеть.

Близнецы по-прежнему вели себя так, словно алебастровой головки никогда и не существовало.

Я не могла этого понять. Почему Гленн, своими собственными руками создавший прелестную скульптуру, не переживает ее потерю так, как я? Это лицо из алебастра — мое и в то же время не мое — снилось мне ночами. Я страдала из-за того, что головка была уничтожена, из-за того, что рухнул мой брак, из-за того, что я потеряла любовь мужа…

А Гленну, судя по всему, не было до всего этого никакого дела. Он был счастлив близостью с сестрой и уже явно забыл, что в свое время говорил мне о стремлении выйти из-под ее влияния.

В их поведении меня особенно беспокоило одно — казалось, они затеяли против Пандоры какую-то интригу, чтобы расстроить ее план застройки другой стороны озера. Каждый раз при упоминании этого проекта близнецы обменивались выразительными взглядами, и я не раз слышала их перешептывания, когда они считали, что поблизости никого нет. Гленн и Гленда вели себя как шаловливые и испорченные дети, с которыми нужно постоянно быть настороже, поскольку в их поступках не было ничего от взрослых, разумных людей.

В Гленде появился какой-то новый блеск, который пугал меня. Она часто одевалась в черное и иногда носила черный янтарь, который при каждом ее движении отбрасывал темные отблески, которые очень подходили ей — темной и холодной, как зимняя ночь. Сейчас сходство этой женщины с черной мраморной головкой, которую сделал с нее брат, было почти полным.

День накануне Рождества был солнечным и морозным. Прогноз погоды обещал ясную и не слишком холодную ночь. Рождественская елка уже стояла в гостиной, и мы занимались ее украшением, когда приехал Колтон.

Он вошел, нагруженный чемоданами, с улыбкой на лице. Но мы встретили его таким виноватым молчанием, что он сразу же догадался: что-то произошло.

Я взглянула на Гленна и поняла, с каким страхом он ожидал момента, когда придется рассказать отцу о происшествии с алебастровой головкой. Эта работа реабилитировала его в глазах Колтона, и он не без оснований предполагал, что может вновь потерять восстановленное с таким трудом уважение отца.

Гленда первой подбежала к Колтону, быстро поцеловала его в щеку, взяла багаж и стала помогать ему снять пальто. В этот день на ней были черные бархатные брюки и пуловер, расшитый блестящими черными бусинками. Она даже повязала голову черным шелковым шарфом, скрывшим яркие волосы, и Колтон, восхищенно оглядев дочь с ног до головы, назвал ее черным ангелом.

Я выбрала бы совсем другое слово.

Номи увидела лицо Гленна и спустилась со стремянки, стоя на которой вешала украшения на верхние ветки.

— Предоставь это мне, — прошептала она племяннику. — Я сама поговорю с твоим отцом.

Я держалась поодаль, делая вид, что прикрепляю длинную ленту мишуры к нижним ветвям. Поздоровавшись с Номи и обняв каждого из близнецов, Колтон подошел ко мне.

— Вы сейчас сами похожи на елочное украшение, — с улыбкой сказал он.

Он не поцеловал меня, как своих детей, а просто подержал в объятиях, а потом отстранился, внимательно изучая мое лицо.

— Что-то произошло, — сказал он после долгой паузы. — Я привык улавливать малейшие оттенки настроения в человеческих лицах, и сейчас уверен: у вас внутри что-то сломалось.

— Оставь Дину в покое, — вмешалась Номи. — Лучше пойдем и поговорим, прежде чем ты начнешь задавать вопросы.

Гленда ослепительно улыбнулась отцу, а Гленн отвернулся, избегая его взгляда. Слегка похлопав меня по плечу, Колтон прошел следом за Номи в ее гостиную.

Как только за ними закрылась дверь, близнецы сделали вид, будто меня нет в комнате. Они склонились головами друг к другу и стали перешептываться, но не настолько тихо, чтобы я не могла их слышать.

— Не беспокойся, — мурлыкала Гленда. — Мы заставим Пандору отказаться от своей дурацкой затеи.

— Но как мы можем быть уверены… — начал Гленн.

Сестра нежно коснулась его руки, кивнув в мою сторону.

— Стены имеют уши, — сказала она, и они оба прыснули.

Никогда еще я не чувствовала себя такой одинокой и униженной. Как только в моей голове созревал какой-нибудь план и мелькал слабый лучик надежды, все еще больше погружалось во мрак. Моей единственной надеждой оставался Кейт, который сегодня вечером должен был присутствовать у костра на вечеринке Пандоры. Я собиралась поймать мальчика и, преодолев его сопротивление, поговорить с ним. Возможно, в этом мне бы мог помочь Колтон, ведь он был его родным дедом… Но я понимала, что все будет зависеть от того, каким образом Номи введет его в курс дела. Я уже достаточно хорошо знала эту женщину, чтобы предполагать, что она постарается как можно больше смягчить происшедшее и оградить Колтона от лишних страданий.

Они отсутствовали недолго. Колтон вошел в гостиную первым и сразу подошел к Гленну.

— Не надо так смотреть на меня, мой мальчик, — мягко сказал он. — Номи рассказала мне об этом печальном происшествии, и я понимаю, что всем нам оно кажется трагическим. Но ты не должен отчаиваться. Думаешь, мне никогда не приходилось переживать подобное? Однажды я потерял в авиакатастрофе шесть портретов. И ты знаешь, что я сделал?

— Да, папа, мы знаем, — с нежностью посмотрев на отца, ответила за брата Гленда. — Ты много раз рассказывал нам об этом. Ты начал все сначала и постепенно восстановил каждую из этих картин. Это потребовало очень много времени, но в результате все они были написаны заново.

Колтон торжественно кивнул.

— И, как ни странно, они получились даже лучше, чем в первый раз!

Гленда мягко улыбнулась отцу.

— Но сейчас возникла совсем другая ситуация. Не думаю, что Гленн захочет работать с Диной во второй раз.

— Конечно, он сделает это! Нельзя же оставлять все как есть! — воскликнул Колтон и заглянул в глаза сыну. — Гленн…

— Нет, отец, — твердо произнес тот. Я еще не видела, чтобы он когда-нибудь разговаривал с отцом таким тоном. — Больше я не буду работать с Диной. У меня совсем другие планы. Я собираюсь вырезать еще одну головку Гленды — на этот раз из другого материала. У меня есть на примете отличное темное дерево, которое даст нужную текстуру и патину. Это будет гораздо интереснее головки из алебастра. Гленда всегда была моей лучшей моделью.

Гленн говорил с таким воодушевлением, что всем стало ясно — его снова охватил азарт. Именно так он выглядел, когда нашел меня в музее, вспомнилось мне, и когда работал над алебастровой головкой. Я поняла окончательно, что моя жизнь разбилась вместе с глыбой алебастра. Теперь у меня уже не оставалось никаких сомнений в том, что я лишилась всего.

Гленда смотрела на брата с таким же воодушевлением, и в этот момент они выглядели настолько чудовищно похожими, что мне стало не по себе.

— А сидя перед Гленном в качестве модели, я тоже буду работать! — воскликнула она. — Я уже вижу, как нарисую его. Это и меня выведет из депрессии.

Колтон был доволен близнецами. Для этого человека, одержимого искусством, желание, несмотря ни на что, увидеть своих детей вернувшимися к работе было вполне естественным. В мою сторону он даже не посмотрел. Употребив выражение «несчастный случай» по поводу того, что произошло с алебастровой головкой, он на первый взгляд проявил снисходительность, но тем не менее всем своим видом давал понять, что считает меня виновной в этом. Так ему было проще.

Если бы мне не нужно было во что бы то ни стало найти Кейта, я не пошла бы на вечеринку в эту ночь. Но поскольку надежды на помощь Колтона рухнули окончательно, я вынуждена была использовать этот последний шанс оправдаться. Я не винила Номи в том, что она не акцентировала роль Гленды в этой истории. Скорее всего, мудрая женщина понимала, что едва ли Колтон принял бы мою неправдоподобную версию случившегося и поверил бы мне, а не своей дочери.

Итак, мне оставалось только пойти на вечеринку и сделать все от меня зависящее, чтобы поговорить с Кейтом. Это был последний и единственный шанс защититься от сестры моего мужа.