Жена моего мужа

Глава 31 ЛЮСИ

Вторник, 31 октября 2006 года

На мой взгляд, ни Хеллоуин, ни Ночь Гая Фокса не выдерживают испытания моральными нормами. Первый праздник основан на традиции, черпающей начало из языческих предрассудков, где призраки, вампиры и чудовища предстают скорее забавными, чем отвратительными и пугающими существами. А второй связан с именем человека, подвергшегося пыткам и жесточайшей казни за свое участие в заговоре против короля. Лично я могу прекрасно обойтись без этих праздников, однако Ориол просто подпрыгивает от волнения в предвкушении предстоящих на этой неделе событий.

Ева смастерила для Ориол очень миленький костюмчик — пурпурные с черным колготки и пурпурно-оранжевое платье ведьмы. Оно покрыто блестками и сеткой, так что больше похоже на платье феи. Мне поручили купить ей ведьмин колпак. Я видела прелестные образцы в магазине с открытками неподалеку от моего офиса. Стоят они астрономическую сумму — сорок пять фунтов, явно предназначены для родителей, у которых нет времени, но есть деньги, но они сделаны из фетра и покрыты пришитыми вручную шелковыми звездами и полумесяцами. Я пообещала купить колпак, но забыла. И забывала сделать это каждый день с конца сентября, несмотря на многочисленные напоминания. Я объясняла, что в данный момент ужасно занята на работе, впрочем, как всегда. Сегодня последняя возможность купить его, поскольку Хеллоуин уже сегодня. Ева напомнила мне, как важно, чтобы я сделала эту покупку, когда я уходила утром из дому. Я пообещала купить ее во время перерыва на ленч, но Мик предложил мне сходить в новый суши-ресторан, и шляпа опять вылетела у меня из головы.

Ориол не столько огорчилась, сколько пришла в ярость — порой я вижу в ней себя. Оказывается, она не простила меня за то, что я покинула ее в этом ужасном Сентер-Паркс, хотя я проторчала там до середины четверга. Бросившись в гневе на канапе, она недвусмысленно заявила, что я никчемная мама, что я все делаю неправильно, и спросила, какой смысл обещать, если я все равно не выполню своего обещания. То есть она высказала вслух мои собственные мысли и наблюдения, так что я не стала спорить, а, оставив ее с Евой, поднялась наверх переодеваться. Я уже жалела, что предложила устроить эту проклятую вечеринку по случаю Хеллоуина. Я сделала это только потому, что Питер считает, будто так должны поступать матери. Черт бы побрал эту Роуз, опять она устанавливает неприменимые для меня стандарты.

Я поднимаюсь в свою комнату, принимаю душ, одеваюсь и, когда спускаюсь вниз, обнаруживаю, что спокойствие уже восстановлено. Ева смастерила колпак из картона и наклеила на него золотые звезды. Как удачно, что ее коробка для рукоделия всегда наполнена до краев. Шляпа выглядит немного причудливо, но привлекательно.

Стол выглядит изумительно. Ева, Питер и Ориол вырезали тыквы в изобилии — штук десять по крайней мере стоит на улице около двери, а еще десять искусно расставлены но кухне. Ева приготовила суп из тыквы и испекла тыквенный пирог, а также сделала пурпурное желе и маленькие шоколадные кексики в форме кошачьих мордочек. А еще (по моему поручению) она приготовила огромный чан довольно крепкого пунша. Я заказала две дюжины восхитительных ведьминых кексиков в сверхмодной булочной поблизости. Их доставили в огромной плетеной корзине, и хотя цена в сто двадцать фунтов за двадцать четыре кексика казалась чрезмерной, но их доставка привела в такой восторг Ориол, что она простила меня за некупленную шляпу, и я сочла кексики бесценными. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы она нажаловалась отцу по поводу моей никчемности, он и так об этом прекрасно знает.

Три или четыре мамаши привезли своих маленьких дочек. Не могу припомнить имен ни девочек, ни мамаш. Все девчонки похожи друг на друга. Все это дети нашего времени — хорошенькие, но угрюмые и требовательные. Мамаши тоже похожи друг на друга, сначала они испытывают смущение, но теперь, когда они привезли детей и могут спокойно вдали от детей выпить по чашечке кофе, с их лиц постепенно исчезает напряженное выражение. Никто из нас не мог предположить, что подобное угощение будет когда-нибудь восприниматься как наслаждение.

Ева согласилась остаться и помочь с вечеринкой. Я плачу ей за это вдвойне.

Питер приехал почти одновременно с Конни, Льюком и девочками. Я прикидываю, что ему пришлось, приложив немалые усилия, уйти из офиса около половины пятого, и я благодарна ему за это. Я же ушла с работы в половине четвертого, но мне пришлось пообещать приехать завтра в офис к шести часам.

— Боже мой, стол выглядит просто фантастически! — восклицает Конни. — Вы только посмотрите на эти кексики! Какие они изумительные. — К сожалению, Конни обратила внимание не на мои кексики в плетеной корзине, а на те, в форме кошачьих мордочек, которые Фрэн и Ориол уже принялись пожирать.

— Не могу принять все похвалы на свой счет, — говорю я, не произнеся ни слова лжи, но в то же время создавая впечатление, будто отчасти заслужила похвалы, но просто слишком скромничаю, и принимаюсь раздавать огромные кубки с пуншем взрослым. — Кажется, дверной звонок? Неужели уже пришли дети требовать угощение?

Я испытываю легкое раздражение. Мне не хватило времени разложить сладости на тыквенную тарелку, которую купила в прошлом году специально для этой цели. Почему мне теперь постоянно не хватает времени, чтобы сделать все элегантно и пристойно?

— Это не соседские дети! — кричит Питер из холла. — Это близнецы.

— Близнецы?

Но я же их не приглашала. На прошлой неделе видела их так много, что этого хватит мне на всю оставшуюся жизнь.

Питер приводит мальчиков на кухню. Хенри одет чародеем, Себастьян — чертенком, это подходящий для него наряд. Я сразу же замечаю, что костюмы самодельные и сделаны не няней, у них нет няни. Позади них появляется Роуз. Боже, неужели он пригласил и ее тоже?

Мы всегда испытываем некоторую неловкость, когда оказываемся в ограниченном пространстве, особенно если здесь же находится кто-то из знакомых. Льюк и Конни чрезвычайно любезны с Роуз, так что она не ощущает себя преданной оттого, что они по-прежнему дружат со мной, и это раздражает меня. Они обнимают ее, говорят, что она чудесно выглядит. Мне противно все это слышать, хотя, к сожалению, должна признаться, что она выглядит вполне сносно. Налицо новая прическа и новая одежда. Кажется, она похудела. Неужели подкрасилась?

— Не могу остаться, — говорит Роуз, хотя я не слышала, чтобы кто-нибудь ее об этом попросил. — Очень мило с вашей стороны, что пригласили мальчиков в середине недели.

Это она намекает. Она считает, что Питер слишком редко видится с детьми, учитывая, что мы живем так близко друг от друга, и это несмотря на то, что мы недавно брали их с собой на целую неделю. Что бы мы ни делали, мы никогда не слышим с ее стороны благодарности — только критика за случайные промахи.

— Им здесь всегда рады. В конце концов, это и их дом, — широко улыбаясь, говорю я, чтобы досадить ей.

— Нет, не их. — Она впервые смотрит мне прямо в глаза. Обычно она избегает этого. Не знаю почему. У меня нет власти, чтобы превратить ее в камень. Поверьте мне, если бы была, она уже давно почувствовала бы это на себе.

Льюк берет плетеную корзину с кексиками и угощает Роуз.

— Нет, спасибо, не люблю покупные кексы, — говорит она.

Как эта чертовка узнала, что они покупные?

— К тому же я спешу.

— Несомненно, тебе есть куда отправиться сегодня, — бросаю я и вполголоса добавляю: — В конце концов, сегодня Хеллоуин.

Она слышит меня, и это неплохо. Но, судя по взгляду Питера, боюсь, он тоже услышал, а это плохо. Я проявляла бы больше великодушия в своей победе, если бы была в ней уверена.

— По правде говоря, у меня свидание, — говорит Роуз и, словно ведьма (а она таковой и является), поворачивается на каблуках и исчезает, унося с собой все веселье вечеринки.

Дети, набив животы кексами с газированными напитками, становятся гиперактивными. Я не предпринимаю усилий, чтобы заставить Ориол умыться. У меня нет сил на борьбу с ней, а Конни не станет сплетничать о моем провале. Дети орут и бесятся как сумасшедшие, чего и следовало ожидать, а взрослые пребывают в подавленном настроении. Мы поглощаем суп и пирог, все это очень вкусное, и Ева заслуженно получает свою долю комплиментов, но атмосфера в целом испорчена, и, хотя мы выпили немало пунша, никто из нас не развеселился. Просто удивительно, как Роуз может испортить вечер, даже если не присутствует на нем.

Уже одиннадцатый час, и нам только что удалось уложить Ориол и мальчишек в постель. Они набросились на сладости, и у меня нет сил возражать, так что, когда я обнаруживаю, что Хенри утащил тюбик со «Смартиз» и положил под подушку, единственное, что я говорю, — это: «Не забудь почистить зубы». Закрыв за ними дверь, я глубоко вздыхаю и отправляюсь на поиски Питера.

Он сидит в своем кабинете с большим бокалом виски в руке, глаза его прикрыты. Я смотрю на него из дверей, и сердце сжимается от любви. Я по-прежнему обожаю его. Даже несмотря на то, что мы часто сердимся друг на друга, даже если я знаю, что он будет меня отчитывать, словно девчонку, я все равно обожаю его. Всегда обожала и всегда буду обожать. Так почему же все так сложно?

— Я знаю, что ты здесь, — говорит он, не открывая глаз.

— Не могу отрицать.

— Хорошо провела вечер? — спрашивает он ровным голосом.

— По правде говоря, нет.

— Я так и думал.

— А ты?

— Нет.

— Однако дети, похоже, получили большое удовольствие, а для них все и затевалось, — замечаю я с наигранной веселостью.

— Да, дети получили удовольствие. Хотя мальчики уже немаленькие и вскоре почувствуют твое враждебное отношение к их матери, если ты не научишься каким-то образом сдерживаться. Да и Ориол тоже. Сегодня ты едва ли предстала образцом великодушия, не правда ли?

Я храню молчание. Ненавижу, когда он ведет себя как учитель, или мой отец, или Господь Бог. Особенно если у него есть на то основания.

— Почему ты не можешь быть добрее по отношению к ней? — спрашивает он.

Долго ли еще он будет давать мне нагоняй?

— Здесь нет ничего личного, просто такова особенность моего чувства юмора, — лгу я. — Ты же знаешь, что я немного склонна к злословию.

— Да, склонна, — соглашается он.

Как мне признаться ему в том, что не могу быть добрее по отношению к Роуз, потому что мне кажется, будто она всегда судит меня и находит во мне недостатки. Она подрывает мою уверенность в себе, чего еще никому не удавалось сделать. Все в ней звучит приговором мне. Ее удобные туфли без каблуков обличают мои туфельки с ремешком и пряжкой от Маноло Бланика [28]. Ее неухоженные волосы бросают упрек тщательно причесанным моим. Она могла бы еще повесить на шею табличку с объявлением, что тратить ежемесячно по двести пятьдесят фунтов на косметические средства для маскировки дефектов кожи — смертный грех. Ее домашняя еда, приготовленная из натуральных продуктов, объявляет полуфабрикаты для быстрого приготовления, к которым я порой вынуждена прибегать, настоящим ядом. К тому же все добры по отношению к Роуз, так что нет необходимости, чтобы и я проявляла доброту.

— Бедняжка Люси, — говорит Питер, и в его голосе звучит искренняя забота и печаль. Он понимает, почему я не могу проявить доброту по отношению к Роуз. Мне приходится время от времени бросать едкие комментарии по поводу ее веса и присущей ей занудности, чтобы он не забыл о них. Питер когда-то любил ее и, возможно, снова сможет полюбить. Не сомневаюсь, если бы ситуация переменилась на противоположную, Роуз была бы добра ко мне. Конечно, была бы, и это раздражает меня еще больше. Я не такая положительная, как она.

Я бросаюсь к Питеру и сажусь к нему на колени. Он открывает глаза и с удивлением смотрит на меня. Сила чувств захватывает меня, когда, взяв прядь моих волос, он закладывает их за ухо и задает вопрос:

— Чего ты боишься, Люси?

— Я? Ничего. Я никогда не боюсь, — по привычке отвечаю я.

— Нет, серьезно. Чего ты боишься? — настойчиво допытывается он.

До встречи с Питером я не боялась почти ничего в мире, фактически ничего. Но теперь меня преследует множество опасений. Я боюсь силы своей любви, боюсь, что он не любит меня так же, как я его люблю, или не любит столь же сильно, как в тот день, когда мы встретились, или так сильно, как любил Роуз. Но больше всего я боюсь разлюбить его. Если я разлюблю его, то жизнь потеряет цель, потеряет смысл. Несколько минут мы сидим молча. Питер нежно поглаживает мне спину и смотрит в глаза. Я начинаю испытывать неловкость. Я не проверяла свою косметику с тех пор, как наложила ее сегодня утром. А когда я вчера взвесилась, то обнаружила, что поправилась на два фунта по сравнению с прошлым разом. Интересно, Питер чувствует, что я стала тяжелее?

— Ты плачешь, — говорит он. Разве? Как стыдно!

— Питер, пожалуйста, не переставай меня любить, — выпаливаю я, отвечая на его вопрос, хотя и не впрямую. — Даже когда я веду себя ужасно.

— Не перестану. Мы навсегда вместе, Люси. Ты же знаешь это.

Но он уже когда-то говорил то же самое Роуз, не правда ли? Слова ничего не стоят.