Жениться по любви

Глава 12

Георг настоял, что первым свидетелем будет он сам — на правах главы семьи, а Аделаида (наверняка по его приказу) попросила об услуге какую-то из своих кузин. Которая, разумеется, тут же разнесла скандальную новость по всему городу: младший брат барона Волчьей Пущи удочерил девчонку из семьи суконщиков! Никаких торжеств по этому поводу не устраивали, просто пришли вечером — возможно, совсем и не по этому поводу, а просто в гости — незабвенный Рутгер Вебер с супругой и его шурин с фавориткой и с детьми. Мелиссе подарили целую стопку книг, деревянную фигурку мантикоры со зловеще поблёскивающими зелёными глазами из какого-то прозрачного камня и в надетом на манер ошейника ожерельице размером как раз по детской шейке. Впрочем, Мелисса, расцеловав и матушкину подружку, и её супруга, и брата (с фавориткой Алекса Меллера она только поздоровалась, причём довольно прохладно), заявила, что Коре — да, её будут звать Кора! — ошейник гораздо нужнее, так что пусть она и носит.

— Это ваша работа? — спросил Ламберт слегка болезненную с виду, то и дело покашливающую веберовскую супругу: порезы на левой руке были уж очень красноречивы. — И дракон, который стоит у нас над камином? Как живые оба… — Что это как-то странно для женщины — увлекаться резьбой по дереву, он говорить не стал. Она такого, наверное, уже до мозолей на ушах наслушалась.

— Должно же быть что-то для души, — словно оправдываясь, сказала она. Да, похоже, ей то и дело выговаривали, что неприлично супруге состоятельного ткача, дочери не менее состоятельного бакалейщика возиться с деревяшками, точно какому-то столяру.

— Конечно, должно, — буркнул её супруг. — И я сто раз тебе говорил: плюнь ты на этих идиотов. Сами ничего, кроме своих пыльных мешков, не знают и знать не хотят, вот и тянут тебя за собой. — Он тряхнул головой и сказал, уже обращаясь к остальным: — Прошу прощения, старые мозоли.

…Но несостоявшиеся торжества — это одно, а к двум самым важным старым грымзам девочку всё-таки пришлось свозить: родственницы, мантикора их заешь! Могут со временем пригодиться. Сам Ламберт по этому поводу не переживал: манеры у Мелиссы Ферр, ныне сиры Мелиссы из Волчьей Пущи, были получше, чем у Дианоры. Это своего «гоблина в юбке» он бы не рискнул вот так взять и представить тётушкам, а за приёмную дочь можно было не бояться. Ну, это он так думал. Супруга, оказывается, считала иначе.

— Мелисса, — сказала Елена, откровенно нервничая (к нескрываемому злорадству Аделаиды), — очень тебя прошу, молчи. Вот просто молчи, и всё!

— Совсем молчать? — уточнило хитроумное дитя. — Даже если о чём-то спросят?

Елена прикусила губу. Карета мягко покачивалась, зачарованные кристаллы внутри горели россыпью звёздочек, и лица в голубоватом бледном свете казались слегка призрачными. Дианора с Кристианом наслаждались поездкой — ради этой кареты они согласны были потерпеть даже тётушек и троюродных бабушек. А Аделаиде, кажется, больше нравилось просто подъехать к дому очередных родственников в экипаже гномской работы, и какая разница, что не в своём.

— Да, сира. Нет, сира. Вы очень добры, сира, — отчеканила Елена. — Вполне достаточно. Если не скажешь ни слова больше, проси чего хочешь, хоть луну с неба, хоть котёнка породы суффирская мау.

— Учиться вместе с Тео! — ни минуты не раздумывая, выпалила Мелисса.

— Боги! Да зачем тебе это? Я вот прекрасно обхожусь без меча на поясе, как видишь. Абак, скажу я тебе, сплошь и рядом куда более грозное оружие.

— Вы сказали: чего хочешь! — возмутилась Мелисса.

Ламберт усмехнулся. Девочка была упряма, но вряд ли от родного отца ей достался только «кошачий» подбородок и тонкое, нервное личико. Наверняка и к боли она гораздо чувствительнее, чем брат или даже мать.

— Соглашайтесь, дорогая, — сказал он. — Многие девочки в мечтах видят себя прямо-таки королевой Маэвой… до первого синяка. Кристиан, расскажи-ка кузине, что это такое — учиться драться на мечах, даже деревянных.

— О-о, — протянул тот, в матушкином духе закатывая глаза к звёздам светящихся кристаллов, — это всё тело один сплошной синяк, бока болят, связки ноют, спину ломит, и вообще… Передумывайте, кузина, пока не поздно, — снисходительно проговорил он, не замечая матушкиного недовольного взгляда: что ещё за кузина? — Или скажите какое-нибудь лишнее слово, потому что это правда очень тяжело и очень больно.

Мелисса гордо фыркнула, но, кажется, призадумалась. В гостях, тем не менее, строго выполняла требования Елены: «Да, сира», «Нет, сира», «Вы очень добры, сира». И всё это с очаровательной улыбкой и с то шутливыми, то вполне почтительными книксенами — такое кроткое, благовоспитанное, безупречно вымуштрованное дитя. Даже старые грымзы поверили и прониклись. А Ламберт, покосившись на Георга, подумал, что через семь-восемь лет предстоит ему, как старшему брату сейчас, таскать приёмную дочь по таким же вот тёткам и бабкам, демонстрируя, какая у него девица на выданье подросла. Разве что, в отличие от Георга, не придётся ломать голову над тем, какое приданое он в состоянии выделить этой девице. Хотя… внучке Августа Ферра и старые грымзы наверняка не особенно будут нужны: её же не из пограничной глухомани сюда привезут. Будет жить в Озёрном, бывать в театре и на арене, гулять, кататься верхом… и как там ещё занимают свободное время приличные девицы в большом городе?

***

— Они как мухи.

— Мухи?

— Да, — Мелисса, прижав локти к бокам, помахала кистями рук. — Летом над столом, знаете — полетали, покружились, сели на стол, почистились лапками, пробежались, опять полетали, пожужжали: вз-з-з, вз-з-з… Не знают, чем себя занять. Даже сира Аделаида лучше, — прибавила она, — хоть всё время ноет и жалуется. Ну, она просто замученная такая, а улыбаться, когда всё плохо, её не учили, наверное.

Они сидели у Елены в кабинете, Мелисса пыталась нарисовать свою Кору по памяти и заодно делилась впечатлениями от вчерашней поездки, второй и, хвала Девяти, последней. Ну, в ближайшие семь-восемь лет точно. Елена проверяла список покупок к празднику — галочки стояли уже практически в каждой строчке, но именно поэтому следовало смотреть очень внимательно, чтобы не пропустить почему-то ещё не доставленное. Мелисса её отвлекала, но возвращаться в Волчью Пущу планировалось на второй, в самом крайнем случае, на третий день после Солнцеворота: сир Георг переживал, как там его владение. Нет, и старший сын у него был не дурак, и младший брат — человек надёжный, и вообще… И всё равно барону наверняка казалось, что без него там всё развалится. Очень знакомое чувство, до самого приезда домой Елена не могла отделаться от мысли, что отцу будет очень сложно справляться без неё. И это было таким облегчением — убедиться, что вполне себе справляется, он ведь Железный Август, не кто-нибудь. Хотя и проскальзывала в этом облегчении нотка разочарования, потому что считать себя необходимой было слишком привычно.

Словом, Мелисса сидела рядом, рисовала и болтала, и Елена не отправляла её погулять с мальчишками (сир Кристиан таки сбежал на ту самую горку вместе с сыновьями Алекса… и охранником, понятно), а терпеливо слушала про тётушек-мух.

— Когда вы ещё приедете? — спросила вдруг Мелисса.

— В конце зимы, скорее всего. Сюда приехать так, чтобы успеть до распутицы, а потом спокойно дождаться, когда дороги просохнут, и тогда уже возвращаться.

— Вам плохо там, да?

Елена вздохнула: да, милая, ещё как. Но вслух сказала:

— Я очень многое могла бы там улучшить. Теми же деньгами, которые барон получил, я распорядилась бы умнее. Но меня никто не слушает: я же городская неженка, тамошней жизни не знаю, а туда же, лезу что-то улучшать. Хотя городская неженка сберегла им треть налогов… Ладно, — она с усилием тряхнула головой, — забудь, это просто нытьё, как у сиры Аделаиды. Мужчины вечно нас не слушают, потому что уверены, будто им лучше знать, а потом не могут признать, что мы были правы, потому что это же так унизительно — признать неправым себя.

Мелисса покивала с важным видом, хотя вряд ли поняла.

— А сир Ламберт приедет с вами? — спросила она.

«Ох, надеюсь, что нет — мне его и там выше головы хватает. И его, и его семейки».

— Вряд ли. Он, знаешь ли, в замке бывает реже, чем в крепости у реки или в разъездах.

— А Герта правда хотела намазать пол маслом?

— Правда. И я её выпорола, а её матушка на меня обиделась.

— Поэтому её с вами не отпустили?

— Потому что матушка обиделась, или потому что она наказана?

— Глупая она, эта Герта, — снисходительно сказала Мелисса. — Кто же так пакости делает? Вот девочки из приюта говорили…

Девочки из приюта много чего могли рассказать, это Елена из своего детства помнила. Кое-кто из нынешних мануфактурщиков уже не хотел, чтобы их дети, как сами они, работали на собственных станках: и делами им предстоит заниматься совсем другими, и нечего, видите ли, мальчикам-девочкам из приличных семей общаться со всякими… Очевидно, вместе с лютнями и десертными вилками разбогатевшие ремесленники и торговцы набирались от благородных сеньоров и отношения к своим работникам. Помнится, госпожа Браун выговаривала Елене за то, что заставляет свою дочь не просто трепать шерсть, а делать это в компании будущих шлюх и воровок — а куда ещё дорога приютским девчонкам? И выражение лица у госпожи Браун было точь-в-точь как у сиры Аделаиды, узревшей за обеденным столом (чужим обеденным столом, заметьте!) торгашей, чиновников и вообще нелюдей.

— А мне сира Ламберта нужно отцом называть? — мысль в голове Мелиссы опять непредсказуемо вильнула.

— Если не хочешь, то нет. Это же всё было, — Елена дёрнула плечом, — чтобы потом выдать тебя замуж за кого-то поважнее даже главы гильдии. Удачно, — ядовито прибавила она. — Хотя единственный удачный брак, который я знаю лично, у Рутгера Вебера и Сандры Меллер.

— Они как родственники, — покивала дочь, — даже зовут друг друга на ты.

— Да, — кивнула Елена. — Знаешь, я тоже об этом думала — что они в самом деле на ты и просто по имени, не как приличные супруги. — Получилось очень уж ядовито, но звать сира Ламберта просто Бертом у неё никакого желания не было, и она надеялась, что это взаимно.

Она отложила проверенный листок и взяла следующий. Мелисса старательно чиркала карандашом по своему листу бумаги. Елена со своего места видела, главным образом, острые уши с кисточками и тщательно прорисованную длинную шерсть.

— Он настоящий.

— Кто?

— Сир Ламберт, — пояснила Мелисса. — Не мух.

— Да уж, — усмехнулась Елена. — Не мух — это точно. Скорее уж, ос.

— Хищный ос, — хихикнула Мелисса. — Шершень.

— Да, — развеселилась Елена. — Такой здоровенный, и жало есть, и жвалы такие, что паука схватит и утащит.

— Смотря какой паук.

Они враз подняли головы от стола: хищный ос сир Ламберт стоял в дверях со стороны спальни.

— А подслушивать некрасиво, — наставительно проговорила Мелисса.

— Да-да, а попадаться — это совсем уж глупо, — усмехнулся он. — Прошу прощения, что помешал. Хотел попросить вас, чтобы вы помогли мне выбрать подарок для матери.

Елена сумела не поморщиться, хотя очень хотелось. Помогать с подарком для женщины, которая продолжала демонстративно смотреть сквозь неё, не было ни малейшего желания, да и дел перед завтрашним праздником было выше головы.

— А мне с вами можно? — живо спросила Мелисса.

— Можно, — кивнул сир Ламберт, даже не дожидаясь, что скажет Елена.

— Надеюсь, сира Аделаида уже выбрала подарки? — с плохо скрытым раздражением спросила та.

— Давно уже, это я что-то поздно спохватился. Но Дианора просится с нами, ей хочется пройтись по лавочкам напоследок. Они же потом откроются только после праздников, а мы сразу после праздников уедем.

Очень хотелось длинно и грязно выругаться, словно какая-нибудь прядильщица, но Елена заставила себя сдержаться. Дианора ей, в общем, даже нравилась, но она ведь будет без умолку трещать всю дорогу, рассказывая в очередной раз про бал, про то, что с нею танцевал младший сын виконта, про то, как ктототам её назвал нимфой из пограничья (а бедная дурочка решила, будто это комплимент)… И будет затаскивать дядю с тётей во все лавки подряд — просто посмотреть. И так восхищаться какой-нибудь ерундой, что останется только купить ей эту ерунду — чтобы выслушать потом от Аделаиды, что её дочь в подачках не нуждается…

Канн-заступница, Сот Трижды Мудрейшая! Сколько надо пожертвовать, чтобы в конце зимы приехать домой без супруга и его родственничков и хотя бы месяц отдохнуть от них?!

***

Аделаида непременно хотела отстоять торжественную службу в Храме Всех Богов, и Георгу с детьми пришлось добираться с нею в центр города и давиться там в толпе, желающей получить благословения всех Девяти разом. Но Ферры в своём предместье вполне обходились часовней, посвящённой Сот (что вы, какой Аркат — мы же не кузнецы, чтобы богу огня молиться), и Ламберт охотно составил им компанию в небольшом, но солидном храме Трижды Мудрейшей, где и народу было немного, и благовоний никаких не курили — богиня знаний требовала ясного рассудка и от служителей своих, и от прихожан.

Ужин был ровно в семь, и кто на него опоздал, тот сам был виноват — опоздавших, будь они хоть трижды баронами, никто не ждал. Гостями были только излучинские Ферры, приехавшие на Солнцеворот в Озёрный: здесь, как и в Волчьей Пуще, праздничный ужин был исключительно семейным. Это потом уже начиналось общее веселье, а пока все чинно сидели за накрытым столом, и на четыре свободных места обращал внимание только Ламберт.

А Георг с семьёй вернулись только к десерту. Все четверо выглядели помятыми, усталыми, продрогшими и очень голодными, однако пришлось им довольствоваться сладкими пирожками, потому что горячее и закуски давно отправились вниз, на кухню. А может, прямиком на стол управителю и старшей прислуге. Ламберт сочувственно посмотрел на очень недовольного брата, но Елена наклонилась почти к самому его уху и сказала очень негромко:

— На пустыре у озера будут накрыты столы для всех желающих. Если сир Георг и сир Кристиан не сочтут себя оскорблёнными компанией мастеровых, они смогут нормально поесть там.

Ламберт кивнул. Надо было утешить братца, а уж брезговать угощением, выставленным для всего честного народа (а также воров, попрошаек и прочего сброда — праздник же) тому точно в голову не придёт. Это Аделаида будет показательно страдать, но даже Дианора, набегавшись вокруг костров и извалявшись в снегу, тащила в рот всё, что выставляли на общий стол жители Волчьей Пущи и окрестностей. Впрочем, здесь матушка наверняка сделает ей строгое внушение и запретит и пляски у костра, и тем более — катание с горки.

Ночь Солнцеворота стояла очень ясная, и потому морозная, но костры горели сплошной цепью по всему озёрному берегу, возле бочек толпились желающие согреться изнутри, прихваченные морозом куски жареной гусятины и пирожки с потрохами можно было разогреть над огнём, а ещё проще было встать на свою сторону «сороконожки» и сплясать, меняя партнёрш на каждом куплете. Последней, с кем Ламберту довелось целоваться, оказалась разбитная бабёнка, одетая как средней руки лавочница. Щёки у неё горели от танцев на морозе, глаза блестели, а целовалась она всерьёз. После равнодушных губ законной супруги и то испуганно сжатых, то покорно расслабленных — крестьянок или горничных, поцелуй случайной партнёрши обжигал неприкрытым желанием. И напомнил о наглой рыжей кошке, так что Ламберта бросило в жар.

— После такого танца непременно надо выпить, — через силу шутливо сказал он, отцепляя от себя руки бабёнки.

Та глянула с острым разочарованием, но молча отошла, хвала Девяти. А то Ламберт вполне мог и сотворить какую-нибудь глупость. Сбежать с праздника с первой встречной, например.