Женщина Габриэля

Глава 7

— Почему?

Голос Габриэля глухо отразился от стен пустого салона. Вечная борьба света с тьмой в угасающем пламени свечей.

Время расплаты пришло.

Два швейцара застыли в ожидании. Свет и тень играли на их лицах, превращая золотисто-светлые волосы — в пшеничные, каштановые — в огненно-бронзовые.

Ни один из них не смотрел Габриэлю в глаза.

Ни один не выражал страха или раскаяния.

На одну долгую секунду Габриэлю показалось, что они не ответят. А затем…

— C’est — ее глаза, месье.

Габриэль резко повернул голову в сторону Стивена. Красное пламя, полыхавшее в его волосах, умерло.

«Я сказала им, что мне нужен покровитель», — сказала Виктория Чайлдерс.

— Вы нарушили мои приказы из-за пары beaux yeux? — язвительно спросил он.

— Нет, месье. — Янтарные глаза решительно встретились с серебристыми. — Я нарушил ваши указания, потому что помню, каково это голодать и не иметь ничего ценного на продажу, кроме себя самого.

— Твоя память не была столь избирательна шестью месяцами раньше, Стивен.

Стивен работал на Габриэля пять лет. Он ни разу не позволил шлюхе или проститутке переступить порог дома.

До сегодняшнего вечера.

Но Виктория не была ни шлюхой, ни проституткой. Она была пешкой.

Посланной вторым мужчиной.

Глаза Габриэля внезапно поймали взгляд небесно-голубых глаз.

— Если бы мы прогнали ее, сэр, она бы не пережила сегодняшнюю ночь.

Джон был простым парнем из Ланкашира, который приехал в Лондон, чтобы разбогатеть. Один из тысяч, что ежегодно стекаются в город.

Красота — это единственное, что отличало его от других парней, рыскающих по городу в поисках работы.

Джон был рожден, чтобы стать фермером. Простая честная работа. Проституция шла вразрез со всеми привитыми ему моральными нормами.

Но он сделал это.

Джон занимался проституцией пять лет.

Это почти убило его.

Габриэль забрал его с улиц, накормил, одел, взял на работу, обучил. Джон был с ним десять лет. Шесть месяцев назад он доверил Джону защищать Майкла и его женщину.

Габриэль чувствовал, как на него давит рассвет.

— Ты знаешь цену предательства, Джон.

Не было ни капли сожаления в глазах швейцара. Ни намека на протест.

Оба — и Джон, и Стивен — знали, во что им обойдутся их действия.

Но, тем не менее, пошли на это.

Почему?

Мимолетная улыбка мелькнула в небесно-голубых глазах Джона, чтобы тут же исчезнуть в угасающем пламени свечей.

— Не правда ли, сэр, она была великолепна?

Оглядываясь назад…

— Да, — ответил Габриэль, — она была великолепна.

Аристократов и политиков ошеломил тот факт, что шлюха посмела утверждать, что в ней столько же чувства собственного достоинства, сколько в их женах, дочерях и сестрах.

— Стивен и я, мы оба соберем свои вещи и уйдем до того, как встанут слуги, — сухо сказал Джон.

Габриэль не мог позволить себе оставить их, особенно сейчас, когда второй мужчина вернулся.

Джон лучше, чем любой другой из его служащих, понимал это.

Более чем когда-либо Габриэль нуждался в людях, которым мог доверять.

Позволив женщине войти в дом — женщине, которая легко могла оказаться убийцей, — они доказали собственную ненадежность.

Он никогда не сможет доверять им.

Это знание не облегчало задачу Габриэля.

— Гастон выдаст вам двухмесячное жалованье в качестве выходного пособия, — сказал он безразлично.

Стивен отвел взгляд янтарных глаз.

— Спасибо, сэр.

Он развернулся, чтобы выйти из комнаты. Темнота поглотила блеск каштановых волос.

— Джон.

Тот замер на полпути. Золото блеснуло в его волосах.

— Сэр?

Глаза Габриэля сузились, исследуя лицо и тело Джона, пытаясь найти признаки напряженности.

Признаки предательства.

— Был ли еще кто-нибудь, кто сопровождал женщину?

— Нет, сэр. — Джон, не отрываясь, смотрел куда-то за плечо Габриэля. — Она пришла одна.

Он мог лгать. А мог говорить правду.

Габриэль никогда этого не узнает.

Джон бесшумно повернулся и застыл, остановившись.

Габриэль инстинктивно потянулся рукой под фрак, ощущая ласкающее тепло атласной подкладочной ткани, тяжесть и гладкость рукояти револьвера.

Джон, как и Габриэль, был вооружен. Как и все официанты и швейцары в доме Габриэля.

Руки Джона оставались прямыми.

— Туман был густой, словно гороховый суп, сэр, — спокойно сказал он. — По правде говоря, я не знаю, пришла женщина одна или нет. Возможно, кто-нибудь ждал ее снаружи, вне досягаемости света фонаря на двери. Единственное, что я могу сказать с определенностью, рядом с ней никого не было.

Грудь Габриэля сжалась.

Джон сказал правду. А Стивен?

— Почему ты это сделал, Джон?

— Она напомнила мне мистера Майкла.

Голодное выражение глаз.

— Она напомнила мне вас.

В глазах Габриэля никогда не было голода.

— Она напомнила мне всех нас.

Шлюх. Сутенеров. Нищих. Убийц. Воров.

Все, кто работал в доме Габриэля, выжили на улицах.

На английских улицах.

На французских улицах.

— Интересно, что бы с нами стало, — продолжил Джон, — если бы нам не выпал шанс заработать достаточно денег, чтобы избежать нищеты.

Джон избежал нищеты задолго до того, как Габриэль нашел его.

— Забери выходное пособие, Джон, и купи себе немного земли, — спокойно сказал Габриэль.

— Слишком поздно.

Габриэль подумал о Майкле. Об Энн.

Об их предстоящей свадьбе.

Люди Габриэля. Майкл заботился обо всех его служащих, иммигрантах и бездомных.

Образ седовласого мужчины возник перед мысленным взором Габриэля. За ним последовали картины клуба «Ста гиней».

Джон избежал нищеты, поскольку работал в клубе для гомосексуалистов.

Нет. Он не сможет вернуться к жизни простого сельского парня.

— Ты доверяешь Стивену, Джон? — импульсивно спросил Габриэль.

Ненавидя планы, зарождающиеся в своей голове, и понимая, что выбора нет.

Габриэль не позволит превратить свой дом в бойню, если есть хоть одна возможность остановить это.

Спина Джона напряглась.

— Я доверяю каждому, кто работает здесь, сэр.

Еще одна ошибка.

Шлюхи не могут себе позволить доверять кому-либо.

Любить.

Надеяться.

— Ты доверяешь мне? — тихо спросил Габриэль.

— Да.

В конечном счете, Виктория Чайлдерс также доверилась ему.

Она съела его пищу и сейчас спала в его кровати. Считая себя его гостьей.

Но не являясь ею.

Виктория — узница в той же степени, что и сам Габриэль.

— Должен ли я доверять тебе? — мягко спросил Габриэль.

— Я сделал то, что посчитал правильным.

И сделал бы это еще раз.

Идеальная добыча.

Рассвет уже со всех сторон окружил Габриэля.

Он должен выбирать. Позволить уйти Джону и Стивену, потому что они сделали то, что посчитали правильным.

Или оставить их, зная, что их человечность станет причиной еще больших смертей.

Второй мужчина мог подкупить их.

Если они виновны, второй мужчина убьет их.

Если они невиновны, увольнение убьет их.

И это будет гораздо худшая смерть, чем та, которая ждет их от руки второго мужчины.

Весь Лондон узнает об их увольнении. Никто не возьмет на работу тех, кого прогнал неприкасаемый ангел.

Джон и Стивен снова займутся проституцией.

Это намного, намного лучший удел, чем тот, что поджидает их, если Габриэль попросит остаться.

Никто не имеет права просить человека сделать то, что Габриэль попросит их сделать для него.

— Они не заслужили увольнения, месье. — Габриэль уставился на окрашенную в темно-красный цвет скатерть. Пред его внутренним взором возник утонченный женский профиль: прямой нос, изогнутая бровь, решительный подбородок.

Виктория не верила, что она красива. Но это было так.

Габриэль лишь единожды видел женщину с подобным типом красоты, — и та скоро будет принадлежать Майклу.

— Вы предупреждали их о мужчине, который попытается убить месье Майкла, но ни слова не говорили о женщине, — холодно возразил Гастон. — Джон и Стивен полагали, что не будет большого вреда, если они позволят даме войти в дом сегодня вечером.

Габриэль осуществил свое решение.

Он не может позволить себе испытывать сожаление. Нерешительность.

Сострадание.

Образ Виктории тотчас же расплылся перед его внутренним взором; точеный профиль ее лица превратился в ряд пересекающихся пятен.

— Почему ты думаешь, что мои действия слишком суровы, Гастон? — Габриэль оторвал свой взгляд от скатерти. — Они не подчинились моим приказам. Вместо того чтобы уволить их, я что, должен увеличить им жалованье?

— Они любят вас, месье.

В пустой салон проникли слабые, едва различимые звуки. Лязг посуды. Приглушенное проклятье.

Пьер начал готовить поздний завтрак.

Скоро сюда спустятся слуги и наведут порядок.

Ему не нужна их любовь — ему нужна их преданность.

— Любовь имеет свою цену, Гастон, — хладнокровно ответил Габриэль. — Любят того, кто платит большее жалованье.

Или гонорар за оказанные услуги.

Любовь шлюхи меняется с каждым ее клиентом.

— Люди не столь просты, месье.

— Пока они соблюдают правила дома, им ничто не угрожает.

— Они думали, что вы умерли полгода назад.

Габриэль замер.

Ни Гастон, ни другие его люди ни разу не поднимали вопрос о событиях, произошедших полгода назад.

— Как они могут видеть, я вполне живой.

— Вы сожгли дом дотла, — холодно произнес Гастон.

А затем Габриэль отстроил его заново.

Сначала, чтобы спасти ангела. Затем, чтобы поймать чудовище.

— Я возместил им все убытки.

— Проблема не в утраченных вещах, месье. — Свеча в правой руке Гастона в последний раз затрещала и погасла, правая половина его лица скрылась в тени. — Вы не доверили им правду. И они больше не знают, можно ли доверять вам.

Доверие.

Правда.

Слабый аромат кофе смешался с затхлым запахом вина и сигар.

Шлюхи не могут позволить себе доверять кому-либо.

Когда-то Габриэль думал, что знал правду. Второй мужчина доказал ему, что он ошибался.

— Ты хочешь сказать, Гастон, что никому из моих служащих нельзя доверять? — осторожно спросил Габриэль.

Гастон распрямил плечи.

— В вашем доме нет ни одного человека, способного предать вас.

— Однако ты не прогнал Майкла согласно моим указаниям, — резко ответил Габриэль. — Некоторые могут сказать, что это разновидность предательства.

Не дающее покоя прошлое отразилось в глазах Гастона.

— Месье Майкл не захотел оставить ваше тело, — непривычно эмоционально сказал он.

Габриэль вспомнил…

…Эхо выстрела.

…Серебристую дымку дыхания.

«Ты оплакивал меня?

— Да».

— Это было не мое тело, — рассеяно отетил Габриэль.

Майкл держал обожженное тело нищего, а не Габриэля.

Габриэль положил труп попрошайки в свою кровать, надеясь, что все подумают, что это он.

Так и произошло.

Габриэль сделал то, что было необходимо для спасения Майкла. Так, чтобы тот мог жить жизнью вместо ночного кошмара.

Лишь затем, чтобы обнаружить, что кошмар только начался.

— Он думал, что это — ваше тело, месье. — Необычный всплеск эмоций озарил лицо Гастона. — Месье Майкл любит вас. Он часть этой семьи. Я не прогоню его. Jamais. Он заботился о нас, когда нам было некуда идти.

Два слова поразили Габриэля.

Jamais. Никогда.

Семья.

Они все были шлюхами. Сутенерами. Нищими. Убийцами. Ворами.

Их прошлое нельзя изменить. Они никогда бы не оказались вместе, если бы у каждого была своя семья.

Гастон устремил взгляд куда-то поверх головы Габриэля.

— Должен ли я выплатить себе двухмесячное жалованье в качестве выходного пособия, месье?

Левый уголок рта Габриэля непроизвольно дернулся.

Гастон был с ним на протяжении четырнадцати лет. Габриэль нашел его до смерти избитым в трущобах Севен Дайлс.

Дом Габриэля нельзя представить без Гастона. Он управлял не только домом, но и работающими в нем людьми.

— Чтобы ты мог устроиться работать к Майклу? — легкомысленным тоном спросил Габриэль. — Je ne crois pas, mon ami. Вы тогда откроете свой дом свиданий, а зачем мне лишняя конкуренция?

Остроумная реплика ни на минуту не ослабила напряженности Гастона.

— Люди напуганы, месье.

Ощущение легкости внезапно испарилось.

— Увеличь им жалованье, — напряженным голосом ответил Габриэль.

— Они хотят знать, кого они должны убить, месье, а не подскакивать на месте всякий раз, когда открывают бутылку шампанского. S’il vous plait. Если бы вы только описали мужчину, которого ожидаете…

Виктория сказала похожие слова.

«Вы не можете ожидать, что я буду отвечать на ваши вопросы, если вы не отвечаете на мои».

Габриэль открыл рот.

Это было разумное требование. Люди, которые подвергают свою жизнь опасности, чтобы спасти жизнь другого человека, должны знать, как выглядит потенциальный убийца.

Слова застряли в его горле.

— Сегодня вечером здесь был мужчина, — вместо этого произнес он.

— Сегодня вечером здесь было несколько сотен мужчин, месье.

Габриэль проигнорировал сарказм Гастона.

— У него седые волосы, возраст — где-то около 55–60 лет. Его зовут Джеральд Фитцджон. Мне нужно знать, где он живет в Лондоне. Пошли Джереми в библиотеку, чтобы это выяснить.

— Джереми только что лег спать, сэр.

— Тогда я предлагаю тебе разбудить его, Гастон, — опасно мягким голосом сказал Габриэль.

— Хорошо, месье, — без всякого выражения ответил Гастон.

— Пошли Жака в редакцию «Таймс» и «Ньюс».

Самые популярные газеты в Лондоне.

Гастон открыл рот, чтобы возразить: Жак тоже только что лег спать.

И закрыл его.

— Я хочу, чтобы Жак проверил объявления о найме за последние полтора года. — Габриэль вспомнил слова Виктории: «Если бы он знал о вашем доме, сэр, он бы не охотился за гувернанткой своих детей». — Скажи ему, чтобы он искал повторяющиеся объявления одних и тех же нанимателей о вакансии гувернантки. Если он найдет что-либо, пусть выпишет имена и адреса.

Виктория могла верить, что она случайная жертва, но Габриэль разбирался в людях лучше. У мужчины, который охотится за женщинами, обычно есть список жертв. Семья, в которой она работала, возможно, регулярно дает объявления о найме гувернантки.

— Très bien, — ответил Гастон.

— Пусть Дэвид сходит в агенства по найму. — Дэвид может очаровать человека любого пола и возраста. — И скажет там, что к нему обращалась по поводу работы гувернантка, которую зовут Виктория Чайлдерс, но он потерял ее адрес.

Глаза Гастона широко раскрылись, когда он узнал имя женщины в плаще и ее предыдущую профессию.

— Когда Джереми найдет адрес Джеральда Фитцджона, скажи ему, чтобы он поискал в архивах фамилию Чайлдерс. Если он найдет в списке Чайлдерсов дочь, которую зовут Виктория, пусть выпишет имена и адрес.

— Très bien.

Хорошо.

Не будет ничего хорошего, начиная с этой ночи.

Убийство началось.

— Гастон.

— Oui? — осторожно спросил Гастон.

— Мне нужна эта информация сегодня к полудню, — тихо произнес Габриэль. — Пусть служанка разбудит меня, когда они вернутся.

Габриэль внезапно почувствовал себя смертельно уставшим.

Мысль о том, чтобы спать на кожаном диване, не доставляла удовольствия.

Двадцать семь лет назад он посчитал бы это роскошью.

Нет, он больше не мальчик.

Он — мужчина и знает цену жизни.

— Très bien, месье. Я назначил Эвана, Джулиена и Аллена охранять женщину. Они будут менять друг друга каждые восемь часов.

— Merci.

Гастон мял свои руки.

Габриэль задался вопросом, спит ли сейчас женщина… или она тоже не находит себе места.

«Никто еще не держал меня в объятиях», — призналась Виктория.

Но она позволит ему держать ее… пропитавшуюся потом и сексом.

— Многие сочувствуют положению женщины, — выпалил Гастон.

Габриэль почувствовал, как волосы на его затылке встали дыбом.

— Я убью любого, кто позволит ей сбежать, — сказал он тихо. Угрожающе. — Скажи это тем, кто сочувствует ей.

— Им не нравится мысль, что вы наказываете ее.

— И почему же они так думают, Гастон? — спросил Габриэль с ядовитой мягкостью в голосе.

— Марсель не обсуждал найденную им записку, месье, — защищаясь, ответил Гастон. — Но люди чувствуют, что что-то не так. Вы могли остановить аукцион, однако не сделали этого.

Нет, Габриэль не остановил аукцион. Вместо этого он купил Викторию, и сейчас у него есть женщина.

К полудню весть о незнакомке в плаще, которая заинтересовала неприкасаемого ангела, облетит весь Лондон.

— Скажи им, что мужчина, который хочет убить меня, также хочет убить и ее, — приоткрыл правду Габриэль. — Если она сбежит, ей не жить.

Гастон пристально посмотрел в серебристые глаза Габриэля. В его карих глазах застыл единственный вопрос.

Почему?

Почему Габриэль построил дом, где может быть исполнено любое желание, лишь для того, чтобы завлечь убийцу?

Почему убийца так сильно хочет уничтожить двух мужчин-шлюх, что охотно последует в западню?

Что второй мужчина сделал с ним — после двенадцати лет занятия проституцией, — что Габриэль не может выносить даже простого прикосновения?

Гастон не задал эти вопросы. Но Габриэль знал, что Виктория их задаст.

Он рассказал ей больше, чем кому-либо.

Он рассказал ей о том, что он умолял, но не сказал ей, о чем просил.

Он знал, что она, несмотря ни на что, спросит его. Через день. Или два.

Виктория спросит, о чем он умолял второго мужчину. И Габриэль ответит ей.

Она заслужила это.

— Мы умрем за вас, месье, — просто сказал Гастон. — Никто не пойдет против ваших желаний.

Да, мужчины — и женщины — умрут. Это часть игры.

Гастон отвел глаза.

— Что касается месье Майкла…

Габриэль вспомнил свои прощальные слова Майклу.

— Я не думаю, что нам нужно беспокоиться о месье Майкле, — прервал он речь Гастона, оттолкнув в сторону боль.

Габриэль подумал об изношенном шерстяном платье Виктории, об ее протертых шелковых панталонах и сморщенных чулках.

«Девственность — это все, что у меня осталось», — сказала она.

Но это не все, что осталось у Виктории.

В ней была страсть.

«Я хотела, чтобы вы коснулись меня, поэтому я — шлюха».

И он позволил ей поверить в это.

Но не страсть делает мужчину или женщину шлюхой. Заниматься сексом без страсти, — вот что делает человека шлюхой.

Майкл был проституткой, но он никогда не был шлюхой.

В отличие от Габриэля.

«Это подписывает мой смертный приговор?»

— Пошли за мадам Рене, — внезапно произнес Габриэль. — Скажи ей, что нам нужна швея.