Женщина нашего времени

Глава 18

— Так чего же ты ожидала? — спросил Чарли Тимбелл.

Больничная кровать Харриет утопала в цветах. На столе в ногах кровати стояла корзина лилий от Каспара, а за ней пирамида из роз с запиской просто «от Робина». Вазы и горшки с всевозможными цветами всех оттенков громоздились с другой стороны кровати. Они, казалось, пришли от всех на свете, кого она знала, даже от «всех нас в «Мидленд Пластикс».

— Ну просто, как кинозвезда, — говорила Айви с соседней койки.

— Я не знаю, чего я ожидала, — ответила ему Харриет, глядя на великолепие цветов.

На ее глазах снова появились слезы. Она много плакала. Один из врачей сказал, что это реакция.

— Я не ожидала, что буду избита по дороге домой из поздно закрывающегося магазина. Я не ожидала… — она показала на цветы, и слезы побежали по ее лицу.

Чарли заерзал на стуле, достал носовой платок и протянул ей.

— Доброта? Дружеские чувства? Продолжай.

Харриет высморкалась. От вибрации заболела сломанная челюсть, и она вздрогнула. Она знала, что Робину было легко достать кредитную карточку и позвонить в цветочный магазин, она знала, что было не более сложно сделать то же самое где угодно в Лос-Анджелесе. Были и другие цветы, которые тронули ее. Цветы и дружеские записки, в которых проявлялась заинтересованность, от Карен, Грэма, от команды передачи «История успеха», соседей Кэт и других, многих из которых она едва знал.

Санитарки, казалось, приносили хрустящие целофановые охапки каждый час. Харриет старалась остановить свои слезы, которые заставляли ее еще больше осознавать свою уязвимость. Она чувствовала себя слабой, подавленной и беспомощной, как моллюск, извлеченный из своей раковины.

Какой-то прохожий нашел ее лежащей на верху лестницы. Он остановился перед ней, и она увидела отвороты его брюк очень близко от своих глаз. Она пыталась что-то сказать ему, но слова не выходили из ее разбитого рта. Потом приехала скорая помощь и увезла ее.

В травматологическом отделении больницы краска на стенах полопалась, а на полу валялись пустые бумажные стаканчики под рядами стульев. Здесь ничто не походило на госпиталь «Мур Парк» в Шерман-Оукс, но она лежала на каталке в завешенном боксе, ожидая врача, и думала о Каспаре. Она без всякого смысла сожалела, что он не мог быть здесь вместе с ней и не мог держать ее за руку. Ее лицо и грудь болели.

Пришел молодой врач, выглядевший усталым, как и все врачи. Как и Каспар, Харриет была счастливчиком. Ее челюсть срастется, швы в углах рта рассосутся и, наверное, не останется шрамов. Внутренние и наружные ушибы на теле заживут сами.

— Вы будете как новая, — сказал врач. — Вы хотите позвонить кому-нибудь? Родственникам? Другу?

— Утром, — ответила Харриет.

Она хотела лежать за задернутыми занавесками и хотела, чтобы ее оставили в покое. Ей хотелось плакать, но так, чтобы никто не видел этого.

Казалось, что как только она утром проснулась, приехали Кэт и Кен. Их забота и их измена переливались через нее. Все, что случилось, казалось, происходило только внутри нее. Сам по себе факт нападения был едва ли не самым незначительным. Харриет рассказала все детали женщине-офицеру полиции и обрадовалась, когда та ушла.

Сразу же после нее пришла Джейн. Ей удалось пристроить где-то Имоджин. Харриет не видела Джейн без ребенка с того дня, как он родился. Она изучала лицо Харриет, наклоняясь так близко, что Харриет смогла разглядеть пушок на ее верхней губе. Джейн была очень сердита. Она все время повторяла:

— Почему? Что им было нужно?

— Они просто хотели получить мою сумку. Я потеряла самообладание. Это была ошибка — пытаться оказать сопротивление. Я могла отдать им сумку, и они бы ушли.

— Но ты не отдала, а они сделали такое. — Джейн тоже была почти в слезах. — Харриет, что ты делаешь? Почему ты ходила одна в середине ночи?

Все, конечно, спрашивали ее об этом и Кэт с Кеном, и женщина-полицейский. Харриет могла объяснить не более связно, чем это мог сделать Саймон, то, что она боится дневного света и деятельного внешнего мира. Не могла она также объяснить многообразия своего удовольствия от темноты, успокоения от прогулок в одиночестве и своей потребности в ночной анонимности.

— Мне нужно было кое-что купить. Магазин был открыт допоздна.

Она закрыла глаза, а затем снова их открыла, сознавая, что Джейн очень внимательно и заинтересованно изучает ее. Сильнее, чем ушибы, хуже, чем сломанная челюсть, было потрясение от самого факта нападения. Она думала, что это похоже на предательство друга.

Она прожила в Лондоне всю свою жизнь, и она воспринимала его толкотню и его разнообразие, как своих союзников. Она никогда не чувствовала себя потерянной или испуганной в этом городе, но угроза оказалась совсем близко, она пришла от людей, которые знали ее, а не от какой-то абстрактной массы жителей города. Однако сейчас эта масса извергла грабителей из темноты, которая, как она ошибочно считала, защищала ее.

Молодые люди без лиц, потому что она не смогла даже попробовать описать их женщине-полицейскому, похитили больше, чем ее сумку. Они заставили ее бояться своего собственного города. Харриет вздрогнула при мысли о поворотах улиц, о пустых платформах метро, о продуваемых открытых местах.

Джейн погладила ее по руке.

— Это потрясение, — сказала она. — Потрясения могут делать таинственные вещи. Ты переживешь это. Посмотри, везут чай. Я возьму нам по чашке.

Она снова стала прежней Джейн, умелой и проворной. Харриет знала, что она может положиться на нее, когда надо будет сделать что-нибудь, в чем она может помочь, что-нибудь полезное. Она знала, что Джейн будет приходить к ней каждый день, как бы неудобно это ни было для нее самой, что Джейн убедится в том, что в квартире в Хэмпстеде все в порядке и организует ее возвращение домой. Харриет послушно пила чай.

— Когда скажут, что ты можешь возвращаться домой, ты приедешь ко мне в Хакни, хорошо? — И потом: — Пожалуйста, не плачь, а то и я заплачу. Все будет в порядке. Тебе станет легче через пару дней.

— Я знаю. Я знаю, что поправлюсь, — решительно ответила Харриет.

Чарли ел шоколад, потому что для челюсти Харриет это было очень больно.

— Ты знаешь почему или нет? Почему все так бросились заботиться о тебе и насыпали кучу цветов на твою голову?

Как Джейн, Дженни, Кэт, Лео и Лиза, принесшие этот шоколад, с которым так деловито расправлялся Чарли, и даже Каспар и Робин со своего безопасного расстояния. Харриет медленно кивнула.

— Точно. Ты была бы наивной, если бы не знала. Это позволяет им хорошо себя чувствовать. Тебе плохо, ты нуждаешься в них, они могут заботиться о тебе. Это не так просто — подумать о чем-то, что требуется сделать для мультимиллионерши, которая сама себя сделала.

— Я все еще мультимиллионерша.

— Да. Просто немного побитая.

Чарли положил еще одну шоколадку в рот и помахал Айви, которая делала вид, что не слушает их разговора.

— Харриет, тебе хорошо в этой палате? Она полна старух.

— Да, спасибо. Я люблю компанию.

Когда Чарли ушел, Айви встала с постели и зашаркала через палату к Харриет.

— Он выглядит приятно, этот молодой человек.

— Да. Он муж моей старой подруги. Они оба мои старые друзья. Мы обычно ездили вместе на каникулы, когда были молодыми и небогатыми. Однажды мы ездили на Крит.

— О, значит он вам не… — Айви была разочарована.

— Нет, не мой.

Айви походила взад-вперед по комнате, затем более плотно запахнула халат на своей груди, что было верным признаком решимости высказаться. Она резко вздернула подбородок возле ярусов цветов.

— А я знаю, кто вы. Женщина снизу с другой стороны сказала мне. Вы та самая «Девушка Мейзу».

— Я была, — сказала Харриет, — было такое время.

Наиболее неожиданным посетителем оказалась Элисон Шоу. Она вошла в палату в букетом тюльпанов в одной руке, а на другой висел плащ. Харриет была очень рада увидеть ее, даже удивительно, что так рада.

— Мне хотелось прийти.

— Я очень рада, что вы сделали это. Мне очень жаль, что так получилось с программой.

— Будут еще и другие программы.

Они улыбались друг другу.

Элисон села, и они начали разговаривать. Это была не серьезная беседа, но Харриет почувствовала, как приятно завязывать дружбу, что было для нее совершенно ново, и как хорошо не говорить о ее синяках или деньгах.

Они говорили о телевидении, статье в журнале, которую они обе прочитали, о проблемах в работе руководящих женщин, новом романе, которым обе восхищались. У Элисон были консервативные взгляды, она получила классическое образование и была очень эрудирована. Харриет чувствовала тягу к ней, сознавая бессистемность своего образования и обрывочность своих знаний.

Элисон пробыла у нее почти час. В конце этого времени запах тушеного мяса возвестил о прибытии ужина. У обеих женщин изменилось выражение лица. Элисон собралась уходить. Харриет хотелось, чтобы она осталась, потому что тогда она смогла бы и дальше получать удовольствие от беседы, которая не заставляла ее плакать или чувствовать себя виноватой, и чтобы подольше оставаться в покос.

— Что происходит? — спросила Элисон. — Вы собираетесь открыть цветочный магазин?

Они рассмеялись над цветами.

— Я уеду отсюда через день-два. Я не знаю, что я буду делать. Или где. Мне сейчас не очень хочется оставаться в Лондоне.

Это сдержанное высказывание скрывало страх Харриет перед переполненными улицами и холодным пространством.

Элисон кинула на нее быстрый взгляд.

— Тогда поезжайте в деревню. У меня есть дом в Кенте, мое убежище на уик-энд. Поезжайте и живите там, восстанавливайтесь. Там очень тихо.

— Это очень мило с вашей стороны. Я могу просто поймать вас на слове.

Это был вежливый ответ, Харриет не знала, насколько серьезным было приглашение. Элисон протянула руку. Харриет вспомнила ненакрашенные ногти и пальцы без колец. Большой квадратный бриллиант все еще украшал ее правую руку. Грабители его почему-то не заметили.

— Вы живете одна? — спросила Харриет.

— Да.

Они тепло пожали друг другу руки.

Когда Элисон ушла, Айви бросила через палату:

— Я видела ее по телевизору.

Через два дня Харриет вернулась домой. Там уже была Джейн, готовая ухаживать за ней, как Харриет и предполагала. Она носила Имоджин в холстяной сумке, привязанной у нее на груди.

— Ты не слишком здорово выглядишь, — прокомментировала Джейн со свойственной ей прямотой.

Синяки на лице Харриет стали желтыми и красными, шея и нижняя челюсть оставались распухшими.

— Я поправлюсь.

Однако, по правде, Харриет чувствовала себя слабой и неуверенной. Стоило усилий приготовить кофе, который они пили на кухне. Находясь возле своей матери, Имоджин создавала довольно мало шума. Лицо Джейн было спокойным и решительным. «Современная мадонна», — подумала Харриет.

— Поехали со мной в Хакни.

— Мне хорошо здесь, ты же знаешь.

Это была другая неправда. Вид блеклых стен и невыразительные картины расстраивали ее. Пустота была слишком очевидной. Но Харриет не хотелось выходить даже отсюда. Она не могла забыть ботинки, которые били ее, искаженные лица и зловоние покрытого белым кафелем перехода.

— Давай я хотя бы выйду и куплю для тебя продукты. В шкафу ничего нет.

Последний поход в магазин закончился в грязи со сломанной челюстью и разорванными пакетами под лестницей. Харриет старалась подавить дрожь.

— На улице холодно? Если сможешь, купи только молока, хлеба и лекарств. Я выйду завтра и сделаю настоящие закупки. Если хочешь, оставь Имоджин здесь со мной.

Руки Джейн гладили маленькую темную головку.

— Я возьму ее с собой.

Она вернулась назад с горой продуктов и разложила их в шкафы Харриет. Они вместе выпили по чашке чая, и у Джейн уже не было причин оставаться дольше.

После ее отъезда Харриет подошла к окну. Улица было спокойной, дома напротив, как всегда, богаты и безмолвны. Ей захотелось узнать, что скрывают за собой их фасады.

Затем она вдруг резко отвернулась от окна, пересекла комнату и включила телевизор. Она решила, что завтра пойдет в «Пикокс» и заберет свой личные вещи.

Однако на завтра необходимость в этом отпала. Приехали Грэм и Карен и привезли вещи Харриет в багажнике универсала Грэма. Он внес портрет Харриет кисти Эммы Сарджент и прислонил его к стене. Харриет взглянула на него с неприязнью. Сейчас она подумала, что выглядит на портрете самодовольной.

Карен принесла старую игру из доски упаковочного ящика и аккуратно положила ее на стол. Харриет приложила ладонь к растрескавшемуся дереву. Она была рада получить игру назад, однако остальные вещи — первая «Головоломка», рамки с фотографиями приемов и презентаций, напоминающие об успехе, выглядели, как бессмысленный хлам. Харриет тепло поблагодарила Грэма и Карен, усадила, дала выпить. Они неловко оглядели комнату. Харриет знала, что они осматривают ее шторы и подушки только из вежливости, чтобы не смотреть прямо на нее. Ее удовлетворенное лицо с портрета наблюдало за реальной жизнью в каминном зеркале с позолоченной рамой.

Этот взгляд вызвал у нее желание поднять руки, чтобы закрыть следы от ударов. Опухоль, швы, полузаплывший глаз и покрытая синяками кожа представлялись Харриет внешним проявлением ее поражения. Потеря «Пикокс» и избиение, которому она подвергалась, стали позорными и как бы связанными между собой.

Повернувшись спиной к зеркалу и портрету, она предложила Грэму и Карен выпить.

— Вы знаете, это выглядит значительно хуже, чем есть на самом деле, — бодро сказала она. — Расскажите, что нового в «Пикокс». Я жажду новостей.

Они ухватились за эту возможность. Рассказали о новом директоре-распорядителе, приведенном Робином, о его методах, нововведениях и реорганизации в Уинвуде. Харриет жадно слушала, с трудом веря в то, что все это происходит без нее, что она больше не держит в своих руках «Пикокс».

— Ну и как он, этот новый человек? — спросила она.

— Видимо, вполне способный, — признал Грэм.

Конечно, он и должен быть таким — ведь Робин не дурак.

— Но он — это не вы, Харриет, — пожаловалась Карен. — Мы все так скучаем без вас.

— Я тоже скучаю. Но мы все никогда не подозревали об этом. Вполне возможно, что мы сможем когда-нибудь снова работать вместе.

Их лица моментально преобразились.

— Вы что-нибудь планируете?

— Еще слишком рано говорить о чем-то.

Харриет почувствовала свою ничтожность. Сейчас она чувствовалась сильнее, чем в любой другой момент после собрания. «Давай, приходи в себя, — убеждала она себя, — ради Бога, Харриет».

Когда они уходили, Карен нежно обняла ее. Грэм поцеловал ее в щеку. Она подумала, что никогда раньше он не делал этого.

— Ну, еще встретимся, — пообещали они друг другу.

Снова оставшись одна, Харриет отнесла портрет в коридор и поставила его подальше от глаз к задней стенке шкафа. Потом она вернулась в гостиную и взяла старую доску из Шамшуйпо. Кончиком пальца она провела по пути шарика вдоль уклона, рассматривая каждые воротца и написанные возле них карандашом цифры. Очень аккуратно она установила фишки в нижние пазы и положила шарики вверху перед барьером. Она открывала и закрывала воротца в их последовательности по всей дороге вниз. Затем она отпустила шарики. Вращаясь и гремя, они покатились вниз. Держа доску и наблюдая за их гонкой по лабиринту, Харриет почувствовала, какой хрупкой стала старая доска от ящика.

Через ее середину проходила длинная трещина, и две едва соединенные половинки сдвинулись относительно друг друга, когда она сжала их рукой. Это смещение передвинуло искусно подогнанную Саймоном решетку, под которой виднелось дерево несколько иного цвета.

Харриет внимательно рассматривала японские иероглифы, которые даже за то время, что доска была у нее, казалось, выцвели почти до цвета серебристого дерева. Скоро их уже нельзя будет различать. Игра Саймона медленно разрушалась.

Она опустила доску, но все еще следила взглядом за воротцами и частоколом цифр.

Она вспомнила о нападении. Она была счастливчиком, как сказал ей врач. Безликие бандиты могли убить ее. Непостижимо, но ведь она могла умереть, когда упала на верхней ступеньке лестницы подземного перехода.

Она снова подумала о Саймоне, ее связи с ним благодаря его игре и ее матери, и о мисс Гетц, которой она никогда не знала.

«Мейзу» была метафорой, что Саймон всегда знал. Харриет прикоснулась к нижним пазам. Здесь шарики аккуратно лежали напротив каждой фишки в нужной последовательности. Решение было явно неизбежным, независимо от того, прямым или окольным путем оно пришло, и независимо от того, велик или мал счет, набранный в пути. Осознание этого успокоило ее.

Харриет подняла голову. Она больше не хотела тратить время в заточении в своей безмолвной комнате, оплакивая потерю компании и крушение ее любви к Каспару, нося свои синяки, как знаки утрат и поражений.

Она сняла трубку и набрала номер Би-Би-Си. Наконец, она нашла Элисон Шоу.

— Вы еще помните, что вы сказали о вашем доме в Кенте?

— Конечно. Я собираюсь туда сегодня вечером. Вы сможете собраться? Приехать и забрать вас?

— Сегодня пятница. Я буду готова, — ответила Харриет.

— Прекрасно. Я должна вернуться назад в воскресенье вечером, а вы можете оставаться там столько, сколько захотите.

Харриет собрала сумку. Было облегчением, что не нужно складывать в сумку ничего, кроме джинсов и джемперов. Никаких городских костюмов, шелковых блузок и туфель на высоких каблуках.

Она заколебалась около «Мейзу», и все-таки положила игру на полку в том же шкафу, что и ее портрет. «Если решение было действительно таким, — подумала она, — то маршрут может быть любым». Она не найдет выхода, скрываясь в своих четырех стенах. И если Лондон заставил ее чувствовать себя больной и испуганной, то тогда она попробует найти свой путь на некоторых деревенских дорогах.

Элисон готовила еду. Кухня занимала почти весь первый этаж ее коттеджа. Первоначально запланированные маленькие комнатки были соединены в одну большую, в которой находились огромные диваны, старые сосновые шкафы, лоскутные коврики и глиняные кувшины. Еще одной и последней комнатой на первом этаже был маленький кабинет, в котором стояли телевизор и видеомагнитофон. Дверь в кабинет была всегда плотно закрыта.

— Я не хочу, чтобы эти вещи были видны мне весь уик-энд, — объяснила она Харриет.

Один-два раза она заходила в кабинет посмотреть программу. Часть остального времени она проводила, работая на углу обеденного стола в центре кухни; книги, записи и диктофон валялись вокруг нее.

Наблюдая за ней с одного из диванов поверх газеты, Харриет вспоминала свои дни в Белсайз-парке, когда она жадно и всепоглощающе работала, чтобы запустить «Пикокс».

Поразительно было обнаружить, что она не работает и не имеет обязанностей. Время от времени она будет вздрагивать, как бы встряхивая себя от ленивых грез назад в полную сосредоточенность. Потом она вспомнит. Не было ничего, что требовало бы сосредоточенности. Она где-то прочитала, что человек, у которого ампутировали конечность, также убежден, что удаленный орган все еще остается его живой частью.

Сейчас, наблюдая, как Элисон готовит сложное блюдо из рыбы и овощей, она подумала о том, что Элисон обладает завидной способностью, выполняя свою работу, при необходимости отложить ее в сторону и полностью переключить свое внимание на что-нибудь другое. Она была увлечена, готовя им еду, ритмично резала, рубила и манипулировала медными сковородками.

Она провела послеобеденное время в саду, обрезая сухие ветки и освобождая молодые, зеленые, весенние побеги. Харриет прогуливалась вперед-назад по мшистым дорожкам, восхищаясь шафраном, золотом нарциссов и кустарниками, цветущими яркими желтыми цветами.

По дороге к компостной куче с тачкой мусора Элисон спросила:

— Вам скучно? Мы можем сходить в паб, если хотите. Или съездить в Кентербери, или куда-нибудь еще.

Чувствуя себя неудобно на фоне организованности и очевидной удовлетворенности Элисон, Харриет ответила:

— Нет, мне не скучно. Я не хочу ничего делать, за исключением того, что мы делаем.

Она ничего и не делала, а только постоянно вспоминала об упорной боли ампутированной конечности.

«Если бы у меня был такой же широкий круг интересов и уверенность в себе, как у Элисон, — подумала она, — то я, наверное, смогла бы легче справиться с тревогами, витающими вокруг меня».

— Вы очень хорошо все делаете, — с искренним восхищением сказала ей Харриет. — Есть ли хоть что-нибудь, чего вы не умеете делать?

Элисон подняла взгляд от растительного желатина и зеленых перечных зерен. Она взмахом руки охватила кухню, заполненную находками из «лавки древностей», желтеющими растениями, картинками с полевыми цветами, кухонным буфетом, заполненным разнокалиберным фарфором и вставленными за стеклом почтовыми открытками.

— У меня, например, нет явного таланта делать деньги. У меня есть этот дом только потому, что он принадлежал моим родителям.

Харриет нахмурилась.

— Вероятно, вы счастливы, — заметила она ворчливо.

Элисон подняла брови.

— Что вы говорите? Вы хотите того, чего у вас нет?

После паузы Харриет ответила:

— Я предпочла бы иметь свою компанию. У вас есть ваша работа, сад и все это. И, как я представляю, множество других вещей. Стремление к богатству, хотя я и не признаю его, как таковое, исключает многие другие сферы человеческой жизни. Дружбу. Любовь. А также кулинарию, коллекционирование и разгадывание кроссвордов.

— У вас, кажется, было все в порядке и с любовью, и с дружбой, — голос Элисон был строгим, — и, по-моему, вы просто не интересуетесь редкими азиатскими растениями или анаграммами. Я думаю, вы будете драться как черт, если кто-нибудь попытается отобрать у вас удачу.

— Вы думаете богатство развращает?

Атмосфера сразу изменилась. Элисон рассмеялась, наклонившись к столу и вытирая углы глаз чайным полотенцем.

— Вы думаете, что вы развращены? Послушайте, вы интеллигентная женщина, подавленная виной. Вы усердно работали и разбогатели на бумаге, а потом она превратилась в настоящее богатство, потому что кое-кто обстряпал ловкое дельце. Потом поздно ночью вы пошли купить чая и хрустящих хлебцев, подверглись нападению и были избиты. Таковы факты. Вы можете собрать их в любой сценарий для использования и возмездия, который лучше удовлетворит вашу потребность в самобичевании. Вы богаты. Ваши друзья и родственники поражены завистью, впрочем, вполне естественной. Вы должны научиться иметь с этим дело так же, как и они. Вы думаете, что если исчезнет каждый возможный случай зависти, кто-нибудь из нас станет счастливее? Вы думаете, что если все богатство исчезнет из нашей жизни, сразу исчезнет и развращенность? Или легче происходит разложение при нищете и безысходности? Придите в себя, Харриет.

— Я тоже так уговариваю себя, — заметила Харриет.

— Хорошо. Вы должны решить, как использовать ваши деньги и саму себя. Решайте, как использовать то, что у вас есть. Если вас волнуют такие немодные понятия, как доброта или мораль, то вы можете сказать себе, что, вероятно, богатому человеку легче быть хорошим, чем бедному. И после этого решайте практические вопросы.

— Это звучит слишком уж откровенно.

Они обе рассмеялись.

— Вы же знаете, что это можно сделать.

— Что это?

— То, что вы хотите. Вы целеустремленный человек. Вы не распыляете своей энергии, как большинство из нас. Когда я пришла брать интервью, вы отправлялись в Лос-Анджелес. Но вы сосредоточили все свое внимание на ответах на вопросы. Вы были тверды в вашей решимости сказать то, что вы хотели, наилучшим образом. На мой взгляд, получилось очень хорошее интервью. Если бы вы только дали нам возможность сделать эпилог…

— Никаких эпилогов.

— Ладно, — Элисон подняла руки, сдаваясь. — А я, я делаю программу, возможно, вполне приличную программу, потом я приезжаю сюда, обрабатываю кусты, которые я посадила прошлой весной, готовлю для всей компании завтрак и вовлекаюсь в дискуссию по поводу государственных расходов, одну из тех бесплодных дискуссий, которая начинается только тогда, когда все выпьют слишком много. Это не тот путь, который ведет прямо в кресло генерального директора, не так ли? А вы, Харриет, вы серьезны и представительны.

— Спасибо, — сухо произнесла Харриет, — но вы счастливы на этом пути, даже если он и не ведет в нужное кресло?

Элисон на секунду задумалась и согласилась:

— Да.

— Я это вижу. В то время, как я даже не помню, с какого времени я не задумывалась о счастье.

— Полагаю, вы еще будете.

— Я уверена, что буду. У меня сейчас масса времени.

Харриет встала со своего места и подошла к Элисон, вокруг которой после приготовления еды остались очистки и отходы. Она уперлась локтями о спинку виндзорского кресла и внимательно посмотрела в лицо Элисон.

— Давая наши различные характеристики, просто определить, кто из нас приятнее.

Элисон возмущенно пожала плечами:

— Приятнее. Если вы намерены использовать такие ласковые понятия, как приятный, то я не думаю, что нас с вами можно ими оценивать. Мы не приятные, потому что мы занятые, жадные, озабоченные, любознательные и требовательные. И, в любом случае, почему вы должны оценивать, чего в одной из нас больше, чем в другой? Чтобы показать свою конкурентоспособность? Вы, вероятно, были ужасной сестрой.

— Бедная Лиза, — каясь, согласилась Харриет. — Я думаю, что да. Не удивительно, что она решила голосовать против меня.

Осознание этого опоздало, смягчив воспоминания. Харриет улыбалась. Она сейчас надеялась, что Лео, в конце концов, сделает ее сестру счастливой.

Элисон отставила приготовленное блюдо в белой фарфоровой миске, украшенное лавровым листом.

— Закончено. Теперь требуется немного постоять.

Она открыла дверцу холодильника, украшенную шестью игрушечными магнитами, и поставила в него блюдо.

— Тут есть еще большой кусок мяса, который просто просится в духовку. Мы можем сходить в паб, пока все это будет готовиться.

— Я не была в пабе много лет.

— Вы не много потеряли, — широко улыбнулась ей Элисон.

Они надели куртки и вместе пошли по темной дорожке.

Воздух пах холодной землей, животными и выдыхаемым ими воздухом, который бледными и хмурыми облаками висел перед ними. Харриет сосредоточила взгляд на единственном уличном фонаре, который находился в конце дорожки Элисон. Ореол холодного тумана обернул его, что напомнило Харриет свет на краю лесопарка Хэмпстед-Хит, в который она никогда не заходила в темноте. Нападение произошло при ярком освещении под полной машин главной дорогой. Она шла, чувствуя приятное скольжение слякоти под ботинками, и сообразила, что дрожь оставила ее. Она ночью шла под открытым небом, помнила о том, что случилось, и ничего не боялась.

Она подняла голову и пошла быстрее, так что Элисон пришлось прибавить шаг, чтобы держаться рядом. Она чувствовала себя лучше, как будто болезнь наконец отреагировала на лечение.

Они прошли под фонарем на углу мимо телефонной будки с двумя хихикающими девочками-подростками и направились дальше по единственной улице деревни к пабу.

Яркие желтые огни, отражающиеся в бутылках, заставили их обеих заморгать. Здесь был камин с горящими углями, облицованный кафелем, мишень для игры в метание стрел в одном углу, две или три группы нелюбопытных людей и толстый мужчина, протирающий стаканы за стойкой бара.

Было очень уютно и обыденно. Запахи пива, побелки и карболки были знакомыми и успокаивающими. Хозяин паба весело приветствовал Элисон. Они сели недалеко от огня со своей выпивкой.

— Приятное место, — оглядываясь вокруг, похвалила Харриет.

Стрелы ударялись о мишень за их спинами.

— Опять приятное? — спросила Элисон.

Харриет отхлебнула виски.

— Да. Безопасно и удобно. Мне нравится здесь.

Из какого-то чужого места деревня вдруг превратилась в домашнюю. Казалось, что они были значительно дальше от Лондона, чем в двух часах, которые им понадобились, чтобы приехать сюда по загруженным дорогам в пятницу вечером. Они сидели со вторыми стаканами, когда один из метателей стрел прошел через комнату и наклонился над плечом Элисон.

— Вы играете сегодня, Элисон?

— Да, я дам вам игру.

Харриет с недоверием посмотрела на нее.

— Харриет, хотите сыграть?

— Я не играла в стрелы в пабе со студенческих времен.

— Дорогая, пойдемте. Мы сыграем двое на двое.

Они пошли за молодым человеком через бар. У него были соломенные волосы и крупные руки.

— Ты не привезла свою толпу на этот уик-энд, Эл? — спросил кто-то.

— На этот — нет. А это Харриет, — ответила Элисон.

Харриет пожала руки Джеффу, Рону, Кенни и Лиз. Никто из них не пялил на нее глаз. Рон или, возможно, Джефф вложил свою стрелу в ее руку.

Харриет поставила носки ботинок к линии на резиновом коврике и сосредоточенно прицелилась.

— Предупреждаю вас, — тихо произнесла она.

Стрела вообще не попала в доску и повисла в углу пробкового щита.

— У вас не хватает практики, — сказала ей Элисон.

Они проиграли игру, хотя Харриет загорелась соревнованием и после этого сумела попасть в доску.

— Нам пора идти, — заметила Элисон. — Обед в духовке.

— Я только взялась за дело.

— Она тоже, — Джефф и Рон подбодрили ее. — Вам надо было попить чая перед тем, как идти сюда, Эл.

— Вы, наверное, правы.

Хор пожеланий спокойной ночи сопровождал их до дверей. Харриет улыбалась так широко, что снова начала болеть челюсть. Они возвращались по улице мимо одинокого магазина и навеса над автобусной остановкой. Сюда переместились девочки-подростки, спасаясь от моросящего дождя.

— На прошлой неделе был Лос-Анджелес, награждения Оскаром, — сказала Харриет. — Лорд Оливер, Джек Николсон, Чер.

Она вспомнила о бассейне Каспара ромбовидной формы, пальмах и ковре из огней под Голливудскими холмами.

— Никакого сравнения с вечером со стрелами в пабе «Сноп пшеницы»? — спросила Элисон.

Они засмеялись и смеялись так безудержно, что толкались и спотыкались в темноте.

От смеха голова Харриет стала более легкой, чем от выпитого накануне виски.

— Мне очень понравился «Сноп пшеницы».

— Очень хорошо, когда есть с чем сравнивать, — важно произнесла Элисон. — Вы не полюбили бы «Сноп пшеницы» так сильно, если бы не видели ничего другого.

— Думаю, что я могла бы ошибаться в другую сторону.

Харриет размышляла о годах собраний, отелей, самолетов и нечастых отпусках, которые включали еще самолеты и другие отели.

— Хорошо, что вы позволили мне сразу включить вас в игру.

— Прекрасно! — Харриет была серьезна, несмотря на то, что Элисон была веселой. — Я очень благодарна. Я не представляю, что произошло бы, если бы я не приехала сюда с вами на этот уик-энд. Я думаю, я могла бы сойти… слегка сойти с рельсов.

— Да.

— Спасибо.

— Спасибо, что приехали.

Они посмотрели друг на друга. Элисон открыла дверь коттеджа, и их встретил запах жареного мяса. Когда они сели за обеденный стол, Харриет осмотрела этот стол и множество разнокалиберных стульев, стоящих вокруг него. Она вспомнила, что сказал мужчина в пабе.

— Обычно вы привозите сюда много народа на уик-энд? — Она непроизвольно почувствовала ревность.

— По-разному. Иногда да, если возникает стадное чувство, а в иных случаях я предпочитаю оставаться одна. Или только с одним человеком.

Харриет подавила свое любопытство.

— А все эти люди знают вас? Называют вас Эл?

— Я же говорила вам, что я здесь выросла. Я ходила в школу в Тентерден. Здесь мой дом. Большинство людей я знаю здесь с детства. А вы откуда родом? Это, наверное, есть в моих материалах, но я забыла.

Харриет рассказала ей о Сандерленд-авеню и о домах, которые предшествовали Сандерленд-авеню, вплоть до самого начала еще без Кена, о чем Кэт старалась не вспоминать.

— Фактически, я родом ниоткуда. Я всегда считала своим домом Лондон. Только сейчас я была изгнана.

Непроизвольно она поднесла руки к лицу. Образ моллюска в раковине снова пришел к ней на память, и она поняла, что почувствовала себя в безопасности лишь в тот момент, когда вошла в коттедж Элисон.

— На что это похоже, жить в доме, в котором ты выросла?

Элисон обхватила стакан руками. Ее лицо порозовело.

— Иногда раздражает. Но безопасно.

— Я завидую вам, — искренне призналась Харриет.

Они съели обед. Харриет стала мыть посуду, а Элисон пошла в кабинет посмотреть телевизионную программу. Когда она вернулась, они сели на диваны, стоящие напротив друг друга, чтобы прикончить бутылку вина. Элисон читала книгу, а Харриет слушала музыку, закинув сцепленные руки за голову.

— Гармоничная картина, — заметила, в конце концов, Элисон, закрывая книгу. Она зевнула. — Я думаю, пора ложиться спать.

Харриет овладело любопытство. У нее вдруг вырвался вопрос:

— Когда вы приезжаете сюда только с одним человеком, это мужчина?

— Когда я попыталась спросить вас о Каспаре Дженсене, я обледенела под вашим взглядом.

— Это было при камере. Сейчас мы с вами в четырех стенах. Я расскажу вам про Каспара, если вы хотите.

— Честный обмен. Или не очень честный, потому что моя история далеко не так интересна. — Она подобрала под себя ноги, усаживаясь поудобнее. — Да, иногда это бывает мужчина. Не обязательно один и тот же. Сейчас вообще никого нет. Я раньше волновалась, когда не было. Позже я начала понимать, что я чувствую себя просто удобнее, когда нахожусь в одиночестве. Мне нравится мое собственное общество, ну а когда не нравится, то всегда есть компания друзей. Я люблю свою работу, а она требует массы времени. Мне не нужен мужчина в качестве дополнения.

Подняв глаза, она встретилась взглядом с Харриет. И Харриет, которая в первую встречу решила, что она унылая и примитивная, сейчас осознала, что она незаурядная и даже, более того, замечательная, что вызывало зависть. Ей были интересны те принципы, на которых обосновывалась ее собственная оценка.

— Вы не хотите выйти замуж и иметь детей?

— Я так не думаю, — сдержанно ответила Элисон и в ответ не спросила об этом. Расскажите мне о Каспаре.

Харриет несколько секунд размышляла.

— Я надеялась, что смогу переделать его. Я думала, что смогу помочь ему покончить с пьянством. Любовь преданной женщины.

Она думала, что после награждения она могла бы потребовать этого от него. Наивный оптимизм этой мысли едва не вызвал у нее смех.

— Любая женщина, с которой он когда-либо имел дело, должна была верить в это. Каспар не хотел, чтобы ему помогли избавиться от пьянства. Каспар нравится себе таким, какой он есть. Представлять себе что-нибудь другое — это иллюзия.

Она вспомнила Малхолланд-драйв и девушку, погибшую в автомобиле. Гнев и досада, как занавес, закрыли от нее все. Она пристально разглядывала ворс бархатной подушки, чтобы сдержать неиссякающие слезы.

— Я любила его, а потом перестала любить. — Затем она добавила, что у него есть десятилетняя дочь. — Вы не знали этого? Ее зовут Линда.

Элисон слушала, а Харриет рассказывала ей о Линде Дженсен.

Когда она закончила, Элисон сказала:

— Вам бы хотелось иметь детей. — Это было утверждение, а не вопрос.

— Но только не без мужа.

Харриет вспомнила о Джейн и Имоджин. А потом о Дженни и Чарли.

— Я не уверена, что даже с мужем, с супругом. Если только я найду такого. Если я захочу такого.

Элисон медленно подняла свой наполовину пустой стакан. Они выпили друг за друга. Тост был ироничным, но они почувствовали связующие нити и начало настоящей дружбы.

— Я думаю, пора спать, — повторила Элисон.

Когда Харриет поднималась вверх по узким ступенькам, она знала, что есть многое, о чем ей стоит подумать. Она обложила себя подушками в простой спальне с белыми стенами, в которой кто-то когда-то, наверное, очень давно выкрасил всю деревянную мебель ярко-голубой, как колокольчики, краской. Харриет представила себе Элисон в школьные годы усердно красящей, прикусив язычок между зубами.

Она хотела подумать, однако вторую ночь подряд она засыпала, как только закрывала глаза.

Утром Элисон очень внимательно прочитала все воскресные газеты. Харриет выпила несколько чашек кофе и бродила по саду. Казалось, что воздух был мягким. Низкое серое небо потеплело, слышалось пение птиц на вязах, ограничивающих сад. Тонкое покрывало нежной зелени, казалось, за ночь спустилось на землю, пряча темные контуры окружающих участок Элисон кустов.

Харриет шла медленно, внимательно разглядывая мох, пятнами покрывающий камни, которыми была вымощена дорожка, клейкие узелки почек и появившиеся молодые побеги. Предчувствие дождя в спокойном воздухе, казалось, делало утро еще более благодатным.

Харриет слушала звуки с соседнего участка за живой изгородью из бука. Шум был похож на шум от катанья ребенка на трехколесном велосипеде по бетонной дорожке. Время от времени он кричал:

— Посмотри! — И женский голос издалека хвалил и подбадривал его.

Запахи готовящейся еды смешивались с запахами земли, дыма и растений.

— Ваш сад очень красив, — похвалила Харриет, вернувшись в дом, — обработанный, но естественный. Мне жалко, что я не знаю половины растений в нем.

— Он сейчас не в лучшем виде, — вздохнула Элисон, не поднимая глаз от газеты. Мой вам совет — не увлекайтесь садоводством. В этом деле тирании столько же, сколько и удовольствия. Посмотрите, тут немного о «Пикокс».

Харриет склонилась над ее плечом.

Она прочитала, что ее компания медленно восстанавливается под руководством Дэвида Давентри после ухода Божьей милостью предпринимателя Харриет Пикок и что доверие Сити к высокоэффективной работе предприятия, производящего «Мейзу», очевидно, было непоколебимо.

— Кто этот Давентри? — спросила Элисон.

— Человек Робина. Способный администратор, я думаю. Довольно мрачный, насколько я помню.

Харриет отвечала автоматически. Когда она поняла то, что было написано, у нее перехватило дыхание, как будто кто-то ударил ее. «Пикокс» — больше не ее компания. Это фирма Робина и Дэвида Давентри. Эта конечность больше не дергалась, ее кровь больше не текла через нее. Она была отрезана.

Через несколько секунд она уклонилась от любознательности Элисон. Она полагала, что время от времени она будет забывать о том, что случилось, а воспоминания будут сопровождаться такими же ударами. Она будет забывать все больше и больше, а удары будут слабее.

Она почувствовала, что в ее теле стучит адреналин. Она хотела бежать к телефону, броситься в атаку или в оборону, но было слишком поздно. Она стукнулась ногой об угол стола, от чего задребезжала стоявшая на нем посуда.

Элисон сказала:

— Нам нужно горчицы, если у нас будет холодное мясо на ланч. Вчера вечером закончилась банка. В магазине в деревне она есть, и он работает по утрам в воскресенье.

— Я мешаю?

Элисон развернула деловую часть газеты.

— Нет. Просто нам нужна горчица.

Харриет надела пальто. Она шла по дорожке очень быстро, при этом ее тело потребляло больше адреналина, что позволило сердцу успокоиться. Кольца дыма висели над крышами аккуратного двойного ряда домов. Женщины в коротких, зеленых, теплых куртках прогуливали собак вдоль садов, усыпанных ярко-красными тюльпанами с полосами гиацинтов. Одна из собак несла в пасти скрученную газету. Горчица в магазине была, и Харриет ждала в очереди с другими покупателями, которые здоровались друг с другом и болтали с продавщицей за прилавком. Продавщица обслуживала покупателей очень медленно, и Харриет стояла, переминаясь с ноги на ногу.

Когда, наконец, подошла очередь, ее не исключили из общего правила обмена шутками. Продавщица положила горчицу в бумажный пакет с аккуратно обрезанными зубчатыми краями и внимательно посмотрела в лицо Харриет, когда передавала ей пакет.

— О, дорогая. Это в дорожном происшествии?

— Да, на машине, — согласилась Харриет.

За покрытым нейлоном плечом женщины Харриет увидела маленький плакат, отпечатанный на мягкой розовой бумаге, прикрепленный к стене клейкой лентой между объявлениями окружного совета о предполагаемых строительных работах. На плакате была изображена рука ладонью вверх с написанным от руки текстом: ОСТАНОВИТЕ БОТТРИЛЛА. По какой-то причине фамилия вызвала слабую ассоциацию в голове Харриет.

Она кивнула в сторону розового плаката, в основном, для того, чтобы отвлечь внимание от своего лица.

— Что значит «Остановите Боттрилла»?

Женщина прищелкнула языком.

— Вы не местная?

— Нет. Приехала на несколько дней.

— Ну, он один из больших людей из Лондона. Скупил массу земли с одной стороны деревни. У него есть план построить спальный город или просто новый город, или как там они его называют. Множество небольших домов. Это плохо, так ведь? Не должно быть этого города около такой маленькой деревни, как наша.

Тогда Харриет поняла, откуда возникли у нее ассоциации. БОТТРИЛЛ — это, вероятно, Кит Боттрилл, строительный магнат и крупнейший землевладелец. По тому, что она читала о нем, она знала, что его методы не всегда заслуживали одобрения, но он всегда добивался хороших результатов.

— Кто организует оппозицию?

— Ассоциация жителей Эвердена. Местные.

— Понятно.

Очередь за Харриет пришла в движение. Она положила горчицу в карман и вышла на тихую улицу. По дороге через Уитшиф она заметила, что автомобильная стоянка заполнена до отказа.

В коттедже она застала Элисон накрывающей на стол. Если бы Харриет готовила быстрый холодный ланч, то она собрала бы его элементы совершенно случайно и ела его стоя или расхаживая вокруг стола, если ее вообще интересовала еда. Но для Элисон каждая еда была событием, даже если она сидела за столом одна. Она достала из буфета красивые тарелки и разложила на них еду, а в центре стола поставила стакан с мелкими нарциссами. Она взяла у Харриет горчицу, поблагодарила ее и бросила солидную порцию в маленькую солонку из голубого стекла.

— Вы не ходите в «Сноп пшеницы» в дневное время? — спросила Харриет, когда они сели.

— В воскресенье не хожу. Там собирается масса народа в вязаных свитерах, беседующих о рынке земли. Вы знаете, мы только в часе езды от вокзала Виктория.

— А кажется, что значительно дальше, — задумчиво сказала Харриет. — Вы много знаете о Ките Боттрилле? «Остановите Боттрилла».

— Не много. Никто даже не знает, действительно ли он владеет куском земли, где, как предполагают, будет построен этот новый город. Я думаю, что это безнадежное занятие — пытаться остановить его. Настоящие Давид и Голиаф.

— Ассоциация жителей Эвердена.

— Что-то в этом роде.

— Я видела плакат в магазине. Он похож на объявление в детской игре «приноси-и-покупай».

— Это, конечно, так. Что хотите — вина или пива?

Харриет протянула стакан. Она задумалась.

— Вы участвуете в этом деле?

Элисон глухо рассмеялась. Она помахала рукой над своими заметками, папками и диктофоном, лежащим наверху.

— У меня есть время влезать в драку, в которой никто, по сути дела, не знает, кто с кем дерется и за какой клочок земли? Кроме того, у нас маленькая страна. Людям надо где-то жить. Почему бы не в нашей деревне Эверден в графстве Кент?

— Любезностью Кита Боттрилла? Вы знаете, кто он такой?

Элисон снова рассмеялась, на сей раз искренне.

— Это может быть любезность кого угодно. Боттрилл или ему подобные собираются вместе с помощью ваших друзей Лендуитов или таких же, как они.

— Они мне не друзья.

— Извините, это было глупо, — Элисон, каясь, вытянула руку. — Если вам интересно, мы можем погулять после обеда и посмотреть на площадку, которую, как предполагается, он купил. Здесь вокруг очень красиво.

Харриет сказала:

— Да. Мне бы хотелось. Это хорошая мысль.

Она знала, что ей нужна эта экскурсия. Она все еще с тревогой чувствовала, что ей хотелось бы бежать и бороться.

Когда они уже закончили свой простой завтрак и очистили стол, начался дождь. Темные пятнышки появились на каменной дорожке к воротам.

— Время непромокаемых вещей, — насмешливо сказала Элисон.

У Харриет, однако, было только светлое пальто. Элисон дала ей пару высоких сапог и длинную, потертую, с глубокими складками куртку.

— Я чувствую себя так, как будто собираюсь бежать кросс.

Элисон критично осмотрела ее.

— Нет, вы не очень похожи на такого человека. Вам надо постараться получить еще побольше синяков и сделать настоящий перманент.

Они прошли небольшое расстояние между двумя высокими живыми изгородями и вышли из деревни. Дождь и тусклый свет подчеркивали зелень молодых листьев боярышника. Они шли большей частью в приятной тишине, слыша только шлепки своих ног о дорогу. Около мили они карабкались по пологому склону, из-за живых изгородей виднелись поля и молодые рощицы. Дорога была темной и блестящей от дождя, с нависающих над ними веток капала вода. Всего одна машина проехала мимо них — летящий фольксваген «гольф». Они прижались к мокрому крутому склону, чтобы дать ему проехать в струе мелких брызг.

— На вечерний ланч в «Сноп пшеницы», — недовольно произнесла Элисон.

Харриет пожала плечами. Она думала об образе Англии, по которому Линда скучала в Санта-Монике. Это спокойная, зелено-серая страна, и здесь она именно такая. Линде понравился бы Эверден. Это настоящая деревня с окраинами и центром, а не собрание красивых домов, как в Литтл-Шелли.

Они вышли на вершину холма. По другую сторону простиралась равнина с пологими оврагами, по краям больших полей росли дубы, распаханная земля чередовалась с пастбищами. На небольшом расстоянии от них возвышался густо заросший лесом холм, окруженный защищенной низиной, слишком пологой, чтобы называться долиной.

Дождь усиливался. Красивые серые тучи плыли с севера. Эта картина то появлялись, то снова исчезала.

Элисон направила Харриет в ворота перед полем. Они перегнулись через жерди ворот, наблюдая за дождем и изменяющимся светом.

— Вы видите там, — Элисон встала на нижнюю жердь ворот и показала направление, — трубы дома прямо в полосе деревьев?

Харриет проследила за направлением ее пальца. Серые трубы виднелись над вершинами огромных старых деревьев. Молодая листва еще не скрывала беспорядочных куч грачиных гнезд на верхних ветках.

— Земля идет вместе с домом. Дом был пуст в течение пяти лет, возможно, немного больше. Когда я была маленькой, одна семья навсегда получила во владение это место. Но затем его продали один раз, а потом другой. Я не думаю, что кто-нибудь из последних хозяев жил в нем. Они, видимо, заключали свои сделки с целью освоения земли. Я думаю, что сейчас дом в плохом состоянии. Разве было в интересах хозяев объявлять, что он непригоден для жилья, не правда ли?

— Как он называется?

— «Бердвуд»[7].

— А где будет новый город?

Элисон махнула рукой. Взмах покрыл вспаханные и зеленые поля, деревья и всю землю вокруг дома.

Харриет поняла. Здесь будет масса красных и желтых кирпичных домов с мансардными окнами, как бровями под новыми черепичными крышами, и маленькими подъездами, которые будут теснить друг друга. Здесь будут клочки садиков, повернувшиеся задней стороной к ограде, ротационные моечные машины и телевизионные антенны.

Здесь уже не будет настоящего, старого духа Эвердена, чтобы объединить новые дома, не будет магазина, прекрасного паба, центра. Жители нового города будут садиться в машины и ехать куда-нибудь еще, чтобы найти центр. Они будут просто занимать свои красные и желтые дома в середине спокойного серого ландшафта.

— Они не могут, — сказала Харриет, — неразумно создавать здесь новый город.

— У Боттрилла есть причина.

— Мы можем подойти поближе и посмотреть?

Пошел сильный дождь. Волосы Харриет прилипли к голове. На Элисон погода, казалось, не влияла, но она спросила:

— Вы уверены, что хотите пойти?

— Да, я хочу.

Они прошли вперед, вниз по пологому холму. По мере того, как они приближались, Харриет ощущала, что явная отдаленность дома в низине была только кажущейся. Они обогнули угол, и перед ними открылась другая деревня в виде группы домов вокруг церкви. С противоположной стороны дороги также был виден Эверден.

Для Харриет старые деревни выглядели, как удобные поселенья, появившиеся вокруг двух этих церквей. Мысль о строительстве новых капитальных домов в третьей точке треугольника казалась еще более нелепой. «Бердвуд» был расположен дальше, чем казалось с вершины холма. Они совсем промокли, когда дошли до каменных столбов ворот дома.

Чугунные ворота были наполовину приоткрыты. Их провисший угол пропахал на дороге глубокую борозду. Единственные звуки здесь создавали падающие с веток капли воды.

Харриет оглядывалась по сторонам. Низина «Бердвуда» снова стала изолированной.

— Покажите мне дом, — попросила она Элисон.

Они пошли по дороге, касаясь друг друга плечами и стараясь шагать тихо, как захватчики. Из-за деревьев показался дом. Харриет увидела большой, квадратный, каменный фасад с асимметрично расположенным окнами, поддерживаемую колоннами галерею, скругленный в небольшую башенку дальний угол здания. Она пересекла засыпанную гравием площадку, которая уходила в чащу диких зарослей, и оказалась перед южной стороной дома.

Веранда сложной формы из кованого железа была наполовину скрыта за вьющимися растениями. Обернувшись в ту сторону, где стояла Элисон, Харриет заметила, что на забитых досками окнах первого этажа черной аэрозольной краской были нанесены надписи «КАЗ И ФРАН» и совершенно непонятные знаки во многих других местах.

Она непроизвольно вздрогнула и вспомнила надписи на стенах в подземном переходе, пустынные городские закоулки и почувствовала досаду из-за того, что ее лишили собственности в городе, который всегда был ее домом.

— О чем вы думаете? — Элисон стояла, откинув назад голову и держа руки в карманах плаща.

«Бердвуд» был малой частью полностью заброшенного замка, частью викторианско-готического безумия. Разбитые листы шифера, разбросанные среди кустарника, свидетельствовали о дырах на крыше. Харриет подумала, что внутри состояние дома может оказаться еще хуже, чем снаружи.

— Грустно, — ответила она, — грустно смотреть на погибающий дом. Еще грустнее думать об отвратительных маленьких домиках, которые заменят его и покроют всю окружающую землю.

Сад представлял собой массу тяжелой, мокрой листвы. Здесь когда-то, вероятно, был настоящий строгий викторианский кустарник, а сейчас он превратился в переплетение вечнозеленых и голых тонких веток. Вокруг неровного овала лохматой травы было скопление кустов гортензии. Мертвые прошлогодние головки торчали, как устрашающие кулаки цвета хаки.

— Они не обязательно будут отвратительными, — доброжелательно возразила Элисон, — они могут быть очень приятными.

— Приятными?

— Ну хорошо, приличными. Прочные дома в прекрасной сельской местности для людей, которым надо где-то жить. Почему же нет?

— Неразумно. Я просто знаю, что неразумно. Я чувствую это.

— Все, что я могу чувствовать, это дождь, который сбегает вниз по моей шее. Мы можем идти домой?

Харриет заколебалась. Она бросила еще один долгий взгляд на закрытый фасад и отвела глаза от черных, небрежных надписей, обезображивающих слепые окна.

Наконец она сказала:

— Давайте пойдем. Здесь уже больше нечего делать.

Под проливным дождем они вернулись в Эверден.

Ранним вечером Элисон начала собирать свою работу и укладывать ее в портфель. Харриет сидела за длинным столом и наблюдала за ней.

— Я хочу попасть в город около восьми, — объяснила ей Элисон. — Что вы собираетесь делать? Вы можете оставаться здесь столько, сколько пожелаете.

— Спасибо, — ответила Харриет. Мне бы хотелось еще немного задержаться, если вы позволите.

Она не могла вернуться в Хэмпстед, в комнаты, которые казались раковиной по сравнению с гостеприимным коттеджем Элисон, и она не представляла, куда еще она может вернуться. Она с неожиданной завистью смотрела, как Элисон готовилась к новой рабочей неделе. У Элисон были заботы, приглашения на встречи, причины для того, чтобы уезжать, спешить и реализовать свои способности. Харриет казалось непостижимым, что у нее самой ничего этого нет, и в то же время она понимала, что должна заставить себя все осознать, потому что это правда.

Она выслушала инструкции Элисон относительно котла, системы подачи горячей воды и дверных запоров.

— Вам будет удобно здесь одной? — спросила Элисон, пройдя с портфелем полпути до парадной двери. Харриет свирепо посмотрела на него, как будто он был символом офиса, в котором ее ограбили.

— Конечно, поезжайте. Спасибо за все.

— Мне придется забрать машину.

Харриет приняла предложение Элисон, чтобы сбежать из Хэмпстеда.

— Если мне понадобится отправиться куда-нибудь, я могу пойти пешком, вызвать такси или поехать на поезде. Поезжайте.

— Вы будете здесь, когда я вернусь в пятницу?

— Если вы не возражаете против моего пребывания…

— Мне бы хотелось… Увидеть вас здесь. — Элисон улыбнулась ей и закрыла дверь.

Харриет услышала, как машина удалялась по дороге. Когда этот звук пропал, наступила тишина, которая казалась такой абсолютной, что ей моментально стало страшно, а потом ее охватило сознание потери и разочарования более мощное, чем она чувствовала когда-либо с момента победы Робина. Чтобы не упасть, она ухватилась руками за спинку стула, а потом полусела, полуупала на него. Она опустила руки на стол и уронила на них голову.

Харриет заплакала, отдаваясь приступу плача, как извращенному удовольствию. Она плакала долго, но, в конце концов, подняла голову и оглядела кухню через щели между опухшими веками. У нее возникло неожиданное чувство отчужденности от самой себя, как будто бы она сидела на какой-то полке в старом буфете, осматривая себя среди тарелок и расписанных цветами фарфоровых чашек.

Она видела свою сгорбленную спину, искаженное лицо и мокрое пятно на столе, но ей не нравилось то, что она видела.

Харриет длинно и шумно вздохнула. Потом она медленно поднялась по лестнице в ванную. Она вымыла лицо ледяной водой, причесала волосы и чуть-чуть подкрасилась. Потом в голубой спальне переодела свитер. Не взглянув больше на свое отражение, она сняла с крючка за кухонной дверью старый плащ Элисон, убедилась, что все окна закрыла так, как просила Элисон, надежно заперла за собой парадную дверь и пошла по дорожке по направлению к «Снопу пшеницы».

Горел огонь, хозяин, казалось, протирал все тот же стакан, но бар был почти пуст. Воскресный вечер, очевидно, был не таким популярным, как время ланча. Харриет взяла себе выпить и села на углу стойки.

Медленно, по одному, по двое стали подходить местные жители. Нерешительно, не зная порядков в этом деревенском пабе, Харриет кивала и улыбалась игрокам в стрелы, с которыми встречалась прошлым вечером.

За это она была вознаграждена вопросом:

— Эл вернулась в Лондон, а вас бросила здесь?

— Да. Я хочу остаться здесь еще на несколько дней.

— Для того, чтобы совершенствоваться в игре в стрелы?

Харриет снова улыбнулась в ответ на шутку.

Произошло то, на что она надеялась — беседа стала общей, и она была вовлечена в нее. Через несколько минут она уже могла задавать интересующие ее вопросы:

— Что думают люди о предполагаемых работах в «Бердвуде»? Многие ли участвуют в кампании «Остановите Боттрилла»?

После этого она только слушала и кивала головой.

Она узнала, что никто не поддерживает плана, однако никто и не знает того, что предполагается сделать, кто действительно владеет этим местом, на что было дано разрешение и что просили. Оппозиционная кампания была организована деревенским комитетом, включающим в себя приходского священника и председателя приходского совета.

Какой бы ясной ни была правда, она всегда искажается слухами, сплетнями и преувеличениями.

— Почему вас это интересует? — с явным подозрением спросил кто-то.

Харриет оказалась в фокусе всеобщего внимания.

— Просто интересно, — не задумываясь ответила она. — Элисон и я гуляли там сегодня днем. Очень красивая местность.

Девушка в хлопчатобумажной куртке, ничего не говорившая до этого, вдруг подняла голову. У нее было тонкое лицо, наполовину закрытое волнами бесцветных волос.

— Да. А они поставят красивые дома с причудливыми названиями вроде «Тюдор», «Девениш» или какие-нибудь еще в этом роде, с тремя-четырьмя спальнями, двумя ванными комнатами и встроенным гаражом.

Молодые руководители приедут и будут жить в них, каждое утро на поезде будут ездить в город, а их жены будут покупать все в Лондоне или Кентербери и парковать свои вольво здесь на улице. Ничего не останется в «Бердвуде» для местных жителей. Никаких домов для людей из округи, которые не имеют ни ста тысяч фунтов для «Тюдора», ни ста двадцати для коттеджей, которые купит какой-нибудь приезжий и соединит, чтобы сделать один большой дом из двух приличных маленьких, которые были построены для Мика и меня.

Ее приятель положил свою большую руку ей на колени. После этой длинной речи она демонстративно отпила большой глоток пива из своей полпинтовой кружки и отбросила назад водопад волос.

— Это не относится к Элисон, вы же знаете, — приветливо возразила Харриет. — Ей принадлежит дом, доставшийся от отца. Но то, что сказала Сьюзен, правда. Здесь в округе нет домов, которые могли бы приобрести молодые люди. Все только для богатых.

Харриет была спокойна. Она размышляла над тем фактом, что дома, которые, на ее взгляд, выглядели как безобразные маленькие коробки, уродующие красивый деревенский пейзаж, могут в то же время казаться Мику и его девушке недостижимой вершиной роскоши для руководителей.

«Я забыла, — подумала она, — я забыла, как жить небогато».

— Если вы интересуетесь всей политикой в нашей деревне, то вы всегда можете поговорить с приходским священником, — сказал ей один из игроков в стрелы — Ран или Джефер.

«Я не хочу забывать».

Харриет вспомнила пляж на Крите, где было точно установлено, что все люди равны.

— Или со старой мисс Боулли, — добавил кто-то из игроков.

— Кто это мисс Боулли?

Мисс Боулли, как узнала Харриет, была пожилой дамой, живущей в маленьком доме на клочке земли на краю «Бердвуда», и, кроме того, она была старейшим жителем этих мест. Было также известно, что два акра земли, принадлежавшей мисс Боулли, пересекали единственный возможный подъездной путь и без углового клочка земли мисс Боулли, как части всего проекта, любое строительство в «Бердвуде» было невозможно, что мисс Боулли предлагали миллионы, но она отказывалась даже думать о продаже и выставила совком пришедших к ней на переговоры. Харриет также пришла к заключению, что все это может быть просто слухом, как и почти все, связанное со схемой переустройства Кита Боттрилла. Возможно, Боттрилл и собирается сделать все именно так, и в один прекрасный день сюда приедут бульдозеры.

Харриет закончила второй стакан. Она соскользнула со своего углового стула, пожелала спокойной ночи своим новым знакомым и оставила дискуссию разгораться дальше, но уже без нее.

Утром Харриет рано встала. Она решила, что пока еще нет оснований наносить визит священнику. Вместо этого она прошлась по деревне и поднялась по пологому холму в ту точку, из которой «Бердвуд» был хорошо виден в обрамлении деревьев.

Дождь прекратился накануне вечером, небо было светлым, а с противоположной стороны холма — жемчужно-серым. Видимость была лучше, и Харриет смогла различить серый коттедж справа от большого дома. Она пошла по дороге дальше, вниз с холма мимо изрытой колеями дороги. Так она шла до тех пор, пока не подошла к коттеджу.

Перед ней была низкая стена, отделяющая дом от дороги, квадратный, захудалый садик под окнами, плотно затянутыми сероватой паутиной. Харриет прикоснулась пальцами к задвижке ворот. Тотчас же с поразительной быстротой открылась парадная дверь. Перед ней стояла маленькая, квадратная женщина.

— Мисс Боулли? — приветливо спросила Харриет.

Реакция была не дружелюбной и не ободряющей.

— Что вам надо?

— Я приятельница Элисон Шоу, — Харриет решила, что рекомендация от местных будет наилучшей.

— Никогда не слышала о такой, — резко оборвала мисс Боулли.

Дверь почти закрылась, а потом чуть-чуть приоткрылась.

— Нетти Шоу?

— Элисон ее дочь, — догадалась Харриет.

Дверь приоткрылась еще немного, а мисс Боулли потребовала:

— Ну?

— Мне бы хотелось зайти и поговорить с вами минут пять.

Ответ был непосредственным и резким:

— Я ничего не продаю и ничего не подписываю.

— Я очень рада, — ответила Харриет. — Вы, конечно, не должны ничего продавать и у меня нет ничего такого, что вы могли бы подписать.

Дверь еще приоткрылась.

— Вы можете зайти на пять минут, но это все.

Быстро, пока она не успела изменить своего решения, Харриет проскользнула в дверь.

— Сюда, — просопела мисс Боулли.

Харриет прошла за ней через короткий, темный коридор в расположенную в задней части дома кухню.

Что-то знакомое почувствовала Харриет в тот момент, когда подошла к воротам, а в кухне эта ассоциация вдруг стала для нее совершенно ясной. Она медленно осмотрелась вокруг себя. Пачки пожелтевших газет, картонные коробки из-под яиц, пустые пакеты из-под крупы и старые телефонные справочники, старые журналы, поломанная кухонная утварь, домашний мусор — все это на всех поверхностях в комнате было покрыто толстым слоем пыли. Дом мисс Боулли напомнил ей дом Саймона.

На секунду Харриет как бы вновь встретилась с ним за заклеенными газетами окнами. Здесь была такая же атмосфера осажденной крепости, такой же пыльный запах окопа. Она подумала, что если бы она действительно вернулась в старый дом, то, наверное, и поступила бы по-другому.

Мисс Боулли внимательно смотрела на нее. Харриет понимала, что отличие состоит в том, что Саймон не смог защитить себя от захватчиков, тогда как мисс Боулли, как она подозревала, способна была выпроводить всех пришельцев. В тесном помещении она увидела, что мисс Боулли старше, чем показалось с первого взгляда, наверное, ей где-то в районе семидесяти лет. На ней были надеты высокие сапоги, твидовая юбка и коричневый, ручной вязки кардиган.

— Это, кажется, не то, что можно назвать прекрасным домом, — произнесла старуха, — а я не знаю никакой Нетти Шоу. Назвала первое имя, пришедшее мне в голову, чтобы проверить вашу реакцию. Все они лжецы, эти ваши люди с планами и схемами. — Довольная своим маленьким фокусом, она захихикала.

— Я действительно знаю эту Элисон Шоу, — скромно сказала Харриет. — Она живет в Эвердене. Я попросилась пожить несколько дней в ее коттедже. Ее мать умерла, и я не могла знать ее имя. Но она могла быть вашей приятельницей, так ведь?

— Не была. Что вы хотите? — И через несколько секунд, пока Харриет приводила в порядок свои мысли. — Я думаю, чай?

— Спасибо. Только если вы сами собирались его пить.

Чай, когда он был готов, был крепким, коричневым и более вкусным, чем у Саймона. Когда они пили чай, Харриет обнаружила, что это скорее она отвечает на вопросы, чем задает их сама, как планировала ранее.

— У нас тут нет таких вещей, которые были бы просто так интересны, — сказала ей под конец мисс Боулли. — Таких вещей вообще нет. Ну так что же вам нужно?

Харриет слегка пожала плечами, уходя от ответа.

— Расскажите, почему вы не хотите продавать дом мистеру Боттриллу?

— Никто даже не упоминал при мне имя мистера Боттрилла. Все делается от имени какой-то компании, но я видела его, высматривающего все вокруг в сопровождении молодых людей в красивых пальто. И никто из них даже не упоминал о продаже. Ничего. Они называли это выбором площадки. Два с половиной пенни сейчас и двадцать пять процентов от всего пирога на том свете, если они получат разрешение на строительство. Я сказала им, что я не подпишу никакого соглашения, а также не хочу их замечательного куска прибыли, когда придет ее время.

— Почему? — Харриет сделала небольшое движение вперед на своем рахитичном стуле.

Мисс Боулли выдала хихиканье.

— Потому что они мне не нравятся, просто поэтому. Какими они были приятными в начале, а потом, когда я не согласилась с тем, что они хотели, они начали ходить вокруг меня и пугать, говоря, что здесь день и ночь будут ходить грузовики, они перекопают все вокруг, чтобы построить дороги, здесь будет шумно, пыльно и опасно, а дом в любом случае ничего не будет стоить, потому что они будут тут строить, чтобы я ни делала, и поэтому почему бы мне не быть хорошей девочкой и не получить кое-что сейчас вместо ничего потом, и не переехать в красивое, современное бунгало, когда оно будет построено.

Мисс Боулли хлопнула ладонями по коленям, покачиваясь от удовольствия при мысли о собственном упрямстве.

— Я решила, что у них не будет никаких вариантов в отношении моей собственности, и я не продам ничего, даже если они предложат мне два миллиона фунтов. Которые они, как вы понимаете, не предложат, потому что они не любят связывать капитал.

Она прищурилась и скосила глаза на Харриет сквозь образовавшиеся щелки. Харриет поняла, что мисс Боулли ясно осознает то, что говорит.

— Таким образом, я собираюсь оставаться здесь, а «Касториа Дивелопментс» может прокладывать свои подъездные пути где-нибудь в другом месте, не правда ли?

Хихиканье переросло во взрывы хохота.

— Им это не нравится. Они используют различные трюки, но я всегда начеку с ними всеми. Вы, наверное, одна из них, что бы вы там не говорили.

— Нет, — спокойно сказала Харриет.

Она вылила остатки своего коричневого чая и освободила место, чтобы поставить чашку обратно.

— А не продадите ли вы другой группе, у которой будет лучший план? Который, например, будет учитывать потребности местного населения?

— Нет, — отрезала мисс Боулли.

Их взгляды встретились. Первой отвернулась Харриет. Она встала и пошла, осторожно обходя сваленные на полу коробки.

— Спасибо вам за чай.

— Запомните, что я вам сказала.

Она проводила Харриет до дверей и наблюдала за тем, как она закрыла за собой на задвижку ворота, и продолжала следить до тех пор, пока Харриет не взобралась на холм по направлению к Эвердену.

Харриет быстро шла с высоко поднятой головой. Она насвистывала какой-то мотив, и ее руки раскачивались в такт ему.

В коттедже, в телевизионном кабинете Элисон, Харриет взяла старомодный черный телефон и набрала номер Чарли Тимбелла.

— Чарли, — сказала она после того, как они поздоровались друг с другом, — ты у меня в долгу.

И Чарли, который опубликовал неопровержимую историю «Пикокс» и тем самым уменьшил стоимость акций Харриет при их продаже, мог только согласиться с этим.

— Я хочу получить долг назад, — сказала Харриет.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Я хочу получить некоторую информацию. Настолько много информации, насколько это возможно, о компании «Кастория Дивелопментс», Ките Боттрилле и о проекте строительства в «Бердвуде» возле деревни Эверден в Кенте.

— Это все? — сухо поинтересовался Чарли.

— Пока.

Чарли вздохнул и потянул к себе адресную книгу.

— Я посмотрю, что я смогу сделать.

— Позвони мне по этому номеру.

— Где ты?

— В Эвердене, конечно. Расскажу тебе завтра.

Положив трубку, Харриет улыбнулась. Она открыла местный телефонный справочник. Ей нужно такси, чтобы доехать до станции.

Она поедет в Лондон на один день, чтобы взять свою машину и провести свое собственное расследование.

Она не думала об этом деле, пока ждала прихода такси, но она больше не чувствовала ревности к работе Элисон.