Женщина нашего времени

Глава 6

В конце дождливого понедельника магазин был пуст, за исключением двух девушек, примерявших дольчики в отгороженном дальнем конце с зеркалами. Харриет знала, что все может закончится тем, что они купят ленты или, в лучшем случае, носки, а скорее всего, вообще ничего. Однако она не беспокоила их, потому что так было принято в ее магазине. Ведь вполне возможно, что они придут еще раз, когда у них действительно будут деньги, чтобы купить что-нибудь. Кроме того, ей понравилось, как они выглядят. Они были молодые и тощие, волосы их были зачесаны в асимметричные пучки, похожие на сливы, на макушках их голов. Они любовались видом своих спин, мелькающих в зеркалах, а затем стали давиться от приступов смеха, который пытались заглушить.

Одна из них появилась из-за занавески в сверкающих ярко-розовых дольчиках. Она сделала несколько неловких движений у станка, установленного вдоль стен магазина. При этом совершала поклоны дюжина зеркальных отражений со сливой из волос.

— Это делает меня ужасно похожей на мороженое, — фыркнула она.

— Было бы лучше, если бы вы попробовали расцветку, как шкура леопарда, — подбодрила их Харриет, — примерьте ее.

Впервые она обратилась к ним, и они тотчас стали выглядеть испуганными и виноватыми. Харриет подошла к полке, на которой лежали набивные дольчики под леопардовую шкуру, и взяла одну пару.

— Давайте, — повторила она. — Мне хочется посмотреть на вас в этом.

Девушка была тоненькая. Ее позвоночник был цепью шишек, и даже выступали тазовые кости. Когда она надела колготки и робко прошла между занавесками, она сделалась неузнаваемой — она превратилась в кошку. Маленькую, голодную, но самонадеянную и уверенную в успехе. Девушка сделала пируэт, а ее подружка присвистнула сквозь зубы. Харриет попыталась припомнить, как она ощущала себя в их возрасте — еще не женщина, но уже и не девочка. Казалось, что это было очень давно.

— Это тебе к лицу, — сказала она девушке и вернулась на свое место за прилавком, не давая больше никаких советов.

Она посмотрела через высокую стеклянную витрину на дождь. На улице зажигались огни, и свет превращал дождевые капли на стекле в крошечные сверкающие искорки.

— Возможно, завтра, — подумала Харриет. — В это время.

Десятки коробок с туфлями для танцев из мягкой кожи так же, как только поступившие итальянские кремы и мази, ждали на складе, когда их распакуют и проверят. Харриет знала, что косметика будет продаваться хорошо, и очень хотела поскорее выставить свои товары. Но по понедельникам она была в магазине одна, без своих помощников, занятых неполный рабочий день.

Она не могла оставить кассу, а без нее ничего нельзя было сделать. Стопки ярких красочных пакетов с одеждой лежали на своих полках, а другая одежда висела на желтых перекладинах. Коробки, бутылочки и другие, упакованные в пакеты, товары были аккуратно расставлены; сам магазин представлял собой как бы грот с зеркальными стенами, теплый и сияющий.

В дальнем конце перешептывались девушки. Из-под прилавка Харриет достала новую игру.

Одной из проблем в эти четыре трудных месяца было найти такого изготовителя, который сделал бы именно то, что она хотела. Наконец она нашла маленькую фабрику пластмассовых изделий, расположенную недалеко, в нескольких милях, от того места, где жил Саймон. Она ездила туда, чтобы работать бок о бок с ее хозяином, мистером Джепсоном, обхаживая его, досаждая ему и давая обещания, хотя она не имела никакой уверенности в том, что будет в состоянии их выполнить. И, таким образом, она смогла воодушевить его настолько, что был изготовлен прототип игры, который почти удовлетворил ее.

Он был меньше оригинала Саймона, изготовлен из тяжелого, блестящего черного пластика, который выглядел почти как лакированное дерево. Воротца в форме буквы Y были выполнены из блестящего белого пластика. А как же горько плакался мистер Джепсон, жалуясь на трудности, мешающие ему сделать все так, как нужно.

Четыре шарика и фишки соответствующего цвета сверкали, как цветные капельки, на абсолютно белом и на абсолютно черном фоне.

Харриет наугад бросила фишки в прорези и удерживала в своих желобках шарики, которые были готовы покатиться. Она быстро произвела подсчет и переключила воротца.

Поскольку эта доска была меньше, шарики не издавали музыкальных звуков. Нахмурясь, Харриет слушала и наблюдала. Блестящие цветные пятнышки делали зигзаги, скатываясь вниз по дорожке, которую она выбрала для них, и падали один за другим в предназначавшиеся для них места. Машинально Харриет сгребла их и снова разбросала фишки.

— Извините.

Две девушки стояли у прилавка. Они ухватились за кусок ткани под шкуру леопарда и, показывая на нее, спрашивали Харриет:

— Мы можем это взять?

— Конечно, можете.

Харриет взяла покупку, завернула в тонкую оберточную бумагу и положила ее в один из серебристых пакетов для покупок фирмы «Степпинг». Головы девушек склонились над кошельками. Харриет заметила, что это были цветные пластмассовые кошельки, напоминающие ей те кошельки, которые Лиза клала в старые хозяйственные сумки Кэт, когда играла в магазин. Девушки сложили свои деньги вместе. Сосчитав и пересчитав эти деньги, в основном монетки, они подвинули их по прилавку в сторону Харриет. Она убедилась, что все было до пенни точно.

— Вы оставили себе достаточно денег, чтобы доехать домой? — спросила Харриет.

— Да. Это, вообще-то, ведь дорого, правда же? Но мы просто должны были их купить, раз уж мы примеряли их, не так ли? Мы будем носить их по очереди.

Харриет почувствовала прилив удовольствия, которое ей всегда приносила продажа вещей. Она получала вполне определенное удовлетворение от того, что радовала покупателя и удачно продавала товар, а именно это она только что и сделала. А понимание того, что девушки едва смогли набрать денег, чтобы позволить себе такую покупку, скорее усиливало, чем уменьшало это чувство.

Из собственного опыта она знала, что ей всегда больше нравились те вещи, на которые у нее действительно не хватало денег, и она представляла себе, как девушки по очереди будут появляться на вечеринках, щеголяя дольчиками под черной юбкой и еще более экзотическими прическами из своих волос. Ради этого стоило тратить деньги.

До этого, днем, она продала такие же дольчики большего размера полной женщине, которая явно могла позволить себе купить их и в пятьдесят раз дороже. Единственное удовольствие, которая она от этого получила, — рациональность сделки.

— Желаю вам носить это с удовольствием, — пожелала Харриет.

— А что это такое?

Одна из девушек провела пальцами по наклонным дорожкам игры. Она подняла воротца, похожие на белые косточки, и покачала их. Одни воротца она уронила, и они покатились по натертому полу.

— Сэнди, — увещевала ее не такая бойкая подружка.

— Все в порядке, — успокоила Харриет, когда маленькие дужки вернулись на свои места. — Это мое, и магазину оно не принадлежит. Попробуйте.

Харриет показала им. Сэнди потрясла фишки в кулаке, словно это были игральные кости, поцеловала костяшки пальцев, что она, должно быть, видела в фильмах, и вставила их в прорези. Они обе склонились над игральной доской, споря друг с другом и отталкивая руки друг друга, чтобы не мешали.

— Ты рехнулась, Ники.

— Сама рехнулась. Если ты откроешь вот эти воротца, то тогда шарик пойдет только вот так. Поняла?

Харриет наблюдала за их лицами. Пружина освободилась, и вновь заиграла музыка.

Глаза и рты девушек превратились в прелестные окружности, когда они наблюдали, как шарики следовали по своим дорожкам. Однако завершилось все тем, что шарики не пришли в нужные прорези.

— Дура.

— Дайте нам сделать еще одну попытку. Это было по ее вине.

Они продолжали толкаться и спорить.

«Хорошо», — подумала Харриет. Она испытывала свою игру на всех, кого знала, но всегда боялась, что реакция будет продиктована добротой, желанием помочь или просто стремлением к личной выгоде. Больше всего ей нравилось, когда игра захватывала и увлекала таких незнакомых людей, как Сэнди и Ники. Их тощие плечи склонились над игрой, а сливы волос боксировали друг с другом. Когда их вторая попытка оказалась успешной, раздался вопль восторга.

— Но ваш счет слишком велик, — сказала Харриет.

Снова раздался громкий вопль, и они опять приступили к игре. Реакция становилась знакомой.

Харриет закончила свои изыскания. Она потратила целиком два воскресенья, проехав на втором этаже автобуса номер семьдесят три с севера на юг Лондона и обратно по темным улицам в каждом конце маршрута, а также по огромному каналу Оксфорд-стрит в середине. Воскресенье было хорошим днем для поездки на автобусах. Они были не слишком переполнены, а пассажиры были утомлены медленным путешествием и рады развеяться. Харриет заметила, что им только лень было подниматься на верх автобуса, если они ехали на довольно большое расстояние. Харриет привлекала их внимание шумом и звоном своих шариков.

Сначала потребовалась определенная смелость, чтобы подходить к людям и спрашивать, не хотели бы они поиграть. Но они почти всегда соглашались. Вскоре она отработала профессиональный стиль такого типа: «Я провожу неформальное исследование рынка. Вы не возражаете, если…» Харриет получала просто наслаждение от неожиданных встреч на полупустом, покачивающемся втором этаже автобуса.

Она играла с группами подростков, парами старых леди, матерями с детьми и одинокими мужчинами среднего возраста. Однажды, на последнем этапе ее длинного путешествия в пустом автобусе, она сыграла с кондуктором автобуса, выходцем из Вест-Индии. Она подумала, что в ином, более справедливом мире, он был бы профессором логики. Он выбирал дорожки без колебаний даже для самых сложных перестановок.

— Замечательно, — похвалил он, — весело. Моим детям это понравилось бы.

— А вы бы купили это? — спросила Харриет, как она всегда это делала.

— Возможно, — он похлопал машинку с билетами на изношенном кожаном ремне. — У всех нас есть путь, по которому мы следуем. Так ведь?

— Я не знаю, — быстро ответила Харриет, думая о пути Саймона. «Все ворота закрыты. Да и были ли они?»

— Вы бы это купили? — спросила она Ники и Сэнди.

— Могли бы купить к Рождеству или какому-нибудь другому празднику, — сказала одна из них, выпуская из рук гладкие фишки.

Другая добавила:

— Если бы это было дешево. Нам пора идти, Сэнди, ты же обещала своей маме.

Они стремительно выбежали из магазина со своим серебряным пакетом, обещая Харриет, что еще как-нибудь зайдут в другой раз. Когда они ушли, она уложила игру в коробку.

Она знала, что это хорошая игра. Иногда ее прежняя уверенность в том, что игра хороша, возвращалась к ней, и дрожь пробегала по всему позвоночнику. Ей нужно было только убедить равнодушных людей, у которых есть деньги, одолжить их ей.

Она должна была показать им, как можно было наслаждаться ею в трясущихся автобусах. И ей нужно было убедить богачей, что она сможет продавать ее даже пассажирам в автобусах и что количество покупателей будет увеличиваться в тысячи раз. «Возможно завтра», — подбодряла себя Харриет. Она чувствовала жжение адреналина в крови.

Харриет заперла магазин и пошла по направлению к станции метро, по дороге перебирая в голове знакомые уравнения. Когда Харриет решила приобрести магазин «Степпинг», она сама нашла его, а Кен оплатил для нее аренду. Она с ним расплатилась, но магазин ей не принадлежал, и она не могла предложить его в качестве залога. Она бы это сделала, если бы это только было возможно. Она чувствовала, что сделала бы сейчас все, что угодно, так она нуждалась в деньгах.

Кен, хотя и выслушал с сочувствием ее предложение, был слишком осторожным, чтобы авансировать это второе, еще более рискованное предприятие. В любом случае ей нужно было достать слишком много денег. Она хотела выпустить в жизнь свою игру достойным образом, со всем блеском, — в великолепной упаковке, с рекламой, в огромном количестве, в каждой витрине всех торговых точек. Цифры были определены, а на остальные тщательно проведенные расчеты она потратила последние четыре месяца. Эти вычисления она помнила наизусть, однако их объем все еще устрашал ее.

Харриет имела как раз около двадцати тысяч фунтов собственных денег — свою долю от суммы, вырученной от продажи квартиры, которой они владели вместе с Лео. Ей удалось прибавить к своему капиталу ничтожно малое количество денег, живя неизвестно на что в Белсайз-парке.

Почти сразу же, как только она добралась до своей квартиры и распаковала игру, зазвонил телефон. Это был Чарли Тимбелл.

— Харриет? Дженни сегодня вечером в Ньюкасле на вечеринке по поводу издания книги, а мне неохота идти домой и готовить себе самому. Позволь мне зайти за тобой и пригласить тебя где-нибудь поужинать. Мы можем пойти в китайский ресторан.

Дженни снова стала работать редактором. Поэтому время от времени она должна была проводить вечер вне дома, а Чарли славился своим нежеланием заботиться о себе. Харриет знала, что у нее в холодильнике пусто, но даже если бы что-то и было, то, вероятнее всего, она не стала бы ничего есть. Она подумала, горя желанием, о маленьком китайском ресторанчике, который так любил Чарли, с его фонариками с кисточками и поэтическими фресками.

— Чарли, сегодня вечером я не могу.

Он выразил возмущение:

— Почему на этот раз «нет»?

— Я работаю. Я хочу пройти через все это еще раз. У меня завтра утром встреча в отделении капиталовложений в новое производство банка Мортона.

— Действительно? — Чарли профессионально заинтересовался. — И на что ты рассчитываешь?

— У меня такое чувство, что это могло бы стать, в конце концов, хорошим контактом. Они финансируют кучу всяких малых предприятий, причем некоторые из них не менее рискованны, чем мое.

Понятие «малый» удивляло Харриет и сейчас, и раньше. «Малый» в лексиконе такого большого коммерческого банка, как Мортон, означало заем менее, чем четверть миллиона фунтов. Во время ее бесполезных обходов банков и других учреждений, вкладывающих капитал, Харриет не раз говорили, что ей было бы легче добыть деньги, если бы она просила больше миллиона. И все же она волновалась, думая о сумме в сто тысяч. Она поймала себя на мысли о том, что не знает, обладает ли она качествами предпринимателя.

Она твердо сказала Чарли:

— Я хочу выучить все наизусть.

— Ты, знаешь ли, можешь перестараться. Позволь мне отвлечь тебя от этого.

— Спасибо. Но не сегодня вечером, честно. Ты можешь пригласить меня куда-нибудь отпраздновать, когда они согласятся меня финансировать.

— Хорошо, — согласился Чарли и повесил трубку.

Он знал, что если Харриет отказывалась, то она именно так и думала. Он вышел из офиса и зашел в паб своей газеты, где слегка выпил с двумя спортивными репортерами.

Харриет приготовила себе чашку чая и села за стол, который она использовала в качестве письменного. Она поставила глянцевую черную доску возле потрескавшей доски от упаковочного ящика и сидела, глядя на нее некоторое время. Она рассматривала их так пристально и так долго, что даже перестала понимать, видит ли их. Цифры, формы и различные перестановки длинной цепью теснились в ее голове.

Она нетерпеливо придвинула к себе кипу бумаг. Там было все.

На первом месте была оценка затрат на производство. Работая с мистером Джепсоном, она установила себестоимость одной игры на основе стоимости первой партии, составляющей тридцать тысяч. Тридцать тысяч были пределом ее страстного желания, однако Харриет была убеждена, что она сможет добиться успеха, ставя только высокие цели.

Было бы дешевле изготовить все это на Дальнем Востоке, однако, блефуя и хитря одновременно, Харриет сумела поговорить с другими компаниями и выяснила, что такой путь ненадежен. Она заключила, что было бы проще, по крайней мере вначале, платить за надежность и за то, что производство будет под рукой. Она всегда могла подъехать на машине, чтобы повидать мистера Джепсона в «Мидленд Пластикс», И она была уверена, что прямо на месте сможет получить все, что ей необходимо.

Фактически, сама доска была самой незначительной из ее проблем. Шарики и фишки можно было купить в другой компании, которая специализировалась на изготовлении подобных вещей, а пружинный механизм, который освобождал шарики, мог поступать и из другого источника. Больше всего ее беспокоила именно упаковка.

Во время изучения методов производства на четырехмесячных ускоренных курсах Харриет узнала, что все компоненты ее игры должны быть собраны на литом пластмассовом поддоне. Для его производства необходимо изготовить специальный термопласт-автомат, причем только он один будет стоить почти двадцать тысяч фунтов.

А после этого еще выяснилось, что необходимо разработать картонную коробку, в которую складывается все остальное, с красочным цветным художественным оформлением. Сначала это должно быть нарисовано, потом сделан пробный оттиск и уже затем отпечатан тираж. Стоимость качественной цветной печати поразила ее больше, чем стоимость чего-либо другого.

В итоге, когда все детали будут собраны на своих пластиковых поддонах, их вместе с инструкцией следует уложить в красивые яркие коробки и плотно завернуть. Только после этого они будут пригодны для продажи.

Но ничего этого нельзя было делать до тех пор, пока она не получит заказов от оптовых и розничных покупателей, и, вероятно, только заказы больших фирм дали бы ей возможность получить деньги, чтобы наладить производство, способное удовлетворить требования заказчиков.

Это было похоже на хрупкий карточный домик, из-за обвала одного угла которого разрушалось все шаткое сооружение. Харриет утомленно потерла глаза.

Она уже многого достигла. Она собиралась показать Мортону, что если бы только они поддержали ее, то она бы достигла еще большего. Впредь не будет шатких углов, с этим должно быть покончено. Она снова углубилась в бумаги. Денежных людей будут интересовать не детали производства, а только цифры, стоящие внизу аккуратно напечатанных страниц.

Она установила оптовую цену не столь низкой, как могла бы, потому что она хотела, чтобы ее игра появилась на рынке как высококачественный продукт, и полагала, что, сумев направить свои тридцать штук в магазин к Рождеству, она израсходует начальный заем в сто тысяч фунтов и высвободит еще сто тысяч для реинвестиций, расширения производства и продажи за границу. Производство, при котором величина издержек была равна выручке, составляло пятнадцать тысяч штук.

Перед ней засияли перспективы.

Но ее карточный домик снова дрогнул. Чтобы вовремя поставить игры в магазины для рождественской распродажи, их изготовление должно быть закончено к июлю, самое позднее — к августу. Закупщики товаров представляли свои основные заказы на Ярмарке игрушек в Лондоне в конце февраля и снова заказывали уже позже, когда торговля шла полным ходом.

Харриет заказала стенд на Ярмарке без какой-либо уверенности в том, что она сможет выставить хоть что-нибудь кроме потрескавшейся доски от упаковочного ящика да одного-единственного куска черного пластика, украшенного белыми воротцами. А ведь уже прошла почти половина января.

Острая необходимость срочно достать деньги непрерывно терзала ее день за днем. Но сейчас это уже просто перешло в физическую боль. Харриет поднялась из-за стола, размяла онемевшие конечности и подошла к окну. Она даже не потрудилась задернуть шторы до того, как села за стол, и сейчас смотрела на грязный от копоти двор и на ограду, отделяющую его от улицы.

Она прижалась лбом к холодному стеклу и, успокоившись, медленно задышала. Она достанет деньги. Она получит заказы на Ярмарке. Игра появится в магазинах к осени. А благодаря ее усилиям эта игра наверняка будет затем снова продаваться в магазинах.

Харриет подняла глаза и увидела двух кошек, которые лазали по изгороди и жалобно мяукали. Она забыла впустить их и накормить. Чувствуя себя виноватой, она подошла к двери и открыла ее. Кошки запрыгали вниз по ступенькам и пронеслись мимо ее ног в кухню. Харриет последовала за ними, вынула ложкой мясо из консервной банки и разложила в две миски. Тотчас же мяуканье стихло и сменилось удовлетворенным жеванием, которое прерывалось мурлыканьем. Харриет рассеянно отрезала себе кусок хлеба и съела его, прислонясь к кухонному столу и наблюдая, как кошки поглощают свою пищу. Она подумала, что если бы только она смогла уделить такое же внимание налаживанию всех дел в своей компании, то, вероятно, исчезли бы все препятствия.

Чай в чайнике остыл, но она все же налила себе еще чашку и снова взялась за свои цифры.

Наевшиеся кошки вернулись к ней. Одна устроилась у ее ног, как теплая подушечка, а другая забралась к ней на колени. Харриет гладила мягкий мех. Она радовалась обществу кошек. Они не отвлекали ее, как это было бы с Чарли Тимбеллом.

Кроме практических деталей, касающихся изготовления и продажи, банк хотел бы иметь сведения о структуре компании, в которую их попросят вложить капитал. Тщательно взвесив свои потребности, Харриет пришла к заключению, что было бы лучше всего, если бы штат был минимальным. Она решила, что сначала она сама смогла бы вести дела, как единственный хозяин. Ей понадобятся секретарь и счетовод, занятый неполный рабочий день, и очень хороший бухгалтер. Но в мире карточного домика ей необходимо достать деньги до того, как она сможет назначить кого-либо.

Она ясно осознавала, что на самом деле она просит капиталовложение в себя. Были ее собственная энергия, ее собственное умение торговать, которые заставили бы ее предприятие работать. В результате тщательного анализа рынка, проведенного совсем не научным способом, а просто полагаясь на интуицию, она решила, что даже плохую игру можно сделать такой, которая будет хорошо продаваться. Если она будет интересно упакована и будет удачно найден рынок сбыта, и если о ней будут много говорить и писать так, что люди это заметят, то она будет продаваться. Возможно, в нее поиграют только один-два раза, но за нее все равно уже будет заплачено.

Харриет была убеждена, что она может упаковывать, продавать и содействовать распространению не только так же хорошо, как кто-либо другой, а даже лучше, потому что именно она сконцентрировала на этом все свое внимание. У нее больше не было никаких других потребностей и ничем другим она не хотела заниматься. Она предложит себя банку Мортона.

Это принесло ей удовлетворение и придало уверенности в том, что ее игра — игра Саймона — хороша. Она была наилучшей из всего того, что она видела или могла вспомнить.

Дождь прекратился накануне вечером. Харриет подошла к новому зданию банка из черного стекла при слабом свете солнца за семь минут до открытия. Она стояла, глядя на здания Сити, возвышающиеся вокруг нее, на камень, бетон и стекло, покрытые копотью, и чувствуя свою ненужность в их величественной тени.

«Конечно, — сказала она себе, — а что другое ты могла бы почувствовать».

Точно за две минуты до назначенного времени она представилась ведущему прием посетителей секретарю за конторкой в мраморном вестибюле. За спиной Харриет среди зеленых пальм расточительно журчал фонтан. Пока секретарь говорил по телефону, чтобы доложить о ее прибытии, Харриет подумала о том, что деньги говорят на различных языках. Вот этот тихий и спокойный голос, гармонично сочетающийся с вежливой водой и гладким холодным камнем, становится знакомым для нее. Она знала, что если бы она проникла поглубже, ей бы пришлось услышать другие, более грубые языки.

По указанию секретаря она вошла в отполированную кабину лифта и поднялась на верхний этаж. Здесь, наверху, открывалась перспектива пространства, покрытого ковром и заканчивающегося зеркальным стеклом, которое, в свою очередь, открывало новую перспективу — башни и слепые стеклянные глазницы окон. Было тихо, как в нефе церкви, глядя через который видишь какой-то огромный запрестольный образ. Харриет послышалось негромкое жужжание на некотором расстоянии от нее. Она знала, что это голос банковского оборудования, электронного сердца банка, который так напоминал ей шепот молитвы.

Из одной двери, которая открывалась, как вход в отгороженное место в нефе, вышел какой-то мужчина. В своей темной одежде на фоне яркого стекла он казался бесцветным, как церковный псаломщик.

— Миссис Гоулд? Пройдите сюда, пожалуйста.

Она послушно пошла с ним. За дверью была комната для совещаний. Она была такая обыкновенная, с пустым овальным столом, стеклянными пепельницами и незапоминающимися картинами, что Харриет сразу почувствовала себя сбитой с толку. Псаломщик превратился в мужчину средних лет в скромном костюме. В комнате было еще двое ожидающих ее мужчин, на удивление молодых и точно так же одетых. У всех троих были румяные, гладкие, приятные лица; их так же трудно было отличить друг от друга, как картины на стенах.

Харриет сделала усилие, чтобы сосредоточиться. Машинально она пригладила кромку своего простенького темного жакета. Костюмная юбка была до колен и узкая, однако не слишком. На ней были простые темные туфли на низких каблуках. Она была правильно одета — точная копия банковских служащих.

— Садитесь, пожалуйста.

Самый молодой из трех подал ей стул. Харриет села. Она улыбнулась каждому из них, но отказалась от кофе, предложенного для проформы.

— Ну, миссис Гоулд, не расскажите ли вы нам о вашем проекте?

Предложение исходило от самого старшего. Он положил сжатые кулаки на стол, он весь выражал внимание. Двое остальных, сидевших по обе стороны от него, приняли почти такое же положение. Харриет посмотрела по очереди на каждого из них, вспоминая имена, которыми они представились, а затем начала.

Спокойно, ничего не выделяя и не подчеркивая, она сказала им:

— Игра называется «Головоломка».

Ей понадобилось много времени, чтобы выбрать название. Саймон вообще никогда никак ее не называл. Долгое время она называла ее про себя просто «Игра Саймона». После встречи с тем логиком — кондуктором автобуса — она задумалась о его пути, о его теории предопределения, о судьбе, а также о словах Саймона: «Это замечательная игра, если вы умеете правильно играть в нее. Она, как сама жизнь». Но Харриет отвергала все своеобразные, необыкновенные названия, которые соответствовали бы смыслу этой игры, так как из-за них игра выглядела бы слишком серьезной, чтобы хотелось играть в нее.

«Головоломка» — это легко выговаривалось и содержало определенную загадочность. Люди при желании могли вкладывать свой собственный смысл в блестящие дорожки. Харриет только хотела, чтобы они дарили эту игру друг другу на Рождество.

В комнате для совещаний, в отделе капиталовложений в новое производство банка Мортона, Харриет раскрыла маленький чемоданчик. Как это бывало и в каждом из предыдущих подобных случаев, она чувствовала себя коробейником, выставляющим на показ свои товары.

В чемодане находилась коробка. Пока это был только макет, однако он был достаточно похож на ту коробку, которую Харриет хотела иметь для «Головоломки» в качестве окончательного варианта. Художественное оформление и четкие надписи, выполненные шрифтом «Деко» и написанные солнечными, сверкающими красками, были сделаны после десятка отклоненных вариантов в дизайнерской мастерской, рекомендованной Дженни.

Пробный оттиск художественного оформления с использованием пяти цветов для обеспечения глубины и яркости был сделан в типографии, рекомендованной дизайнерской мастерской. Харриет сама нашла изготовителя коробок, который сделал образец в соответствии с ее требованиями. Все эксперименты были очень дороги. Харриет тратила свои деньги, понимая, что на этом не следует экономить.

Со временем художественное оформление будет печататься на коробках, а затем ламинироваться для придания блеска. Сегодня Харриет не смогла сделать ничего лучше, чем наклеить ламинированный оттиск на образец коробки.

Она была удовлетворена, что даже в таком виде коробка производила сильное впечатление.

Банкиры внимательно осмотрели коробку. Харриет открыла крышку, чтобы показать саму игру. Инструкция уже была отпечатана, однако пока еще лист с инструкцией был просто приклеен к внутренней стороне крышки. Еще не было формы для изготовления чашечек, в которых бы хранились шарики и фишки. Это произойдет только тогда, когда Харриет достанет для этого деньги.

«Ну, пожалуйста», — хотела она попросить этих троих с румяными лицами. Вместо этого она достала черную сверкающую доску и установила в их пазы белые воротца.

— Вот так это работает.

Трое мужчин внимательно следили за тем, как работает «Головоломка». Двое из них разобрались в игре, а третий — нет, хотя он и был достаточно умен, чтобы скрыть это, уступая своим коллегам игру, когда подходила его очередь и маскируя свои сомнения понимающей улыбкой. Харриет предполагала, что, вероятно, она одна заметила это.

Довольно громко крича, двое других вызвали друг друга на соревнование в получении наименьшего числа очков за три игры. Атмосфера в комнате для совещаний стала легкомысленной. Харриет подсчитала очки и объявила в конце старшего мужчину победителем. Она решила, что это, может быть, существенно. Третий мужчина незаметно вышел из комнаты и вернулся с пачкой бумаг, когда игра закончилась.

— Весьма занимательно, — вынес свой вердикт старший мужчина, и его помощники кивнули, — и очень красиво представлено.

Последовали очередные кивки.

У Харриет появилась надежда.

— Теперь, можем ли мы взглянуть на ваш бизнес-план?

Все легкомыслие мгновенно испарилось.

Харриет раздала свои предложения, по экземпляру в каждую пару толстых красных рук, и начала говорить. Она отрепетировала свою подачу так тщательно, что очки приходили к ней плавно один за другим в логической и убедительной последовательности. Сроки, цифры и оценки сходились друг с другом так же точно, как воротца входили в свои пазы. Рассказывая, Харриет как бы убеждала саму себя. Она могла бы петь, но она старалась сохранять бесстрастный и ровный голос. Теперь они не должны были отказать ей.

Сто тысяч фунтов. Это так мало для такого финансового собора.

Когда она закончила свою речь и ответила на их вопросы, она поняла, что они, действительно, могут отказать ей. Она едва слышала их высказывания, однако смысл их был вполне ясен.

— Конечно, это модный продукт, миссис Гоулд.

— Совершенно непредсказуемый рынок. Если бы мы могли предвидеть…

— Большой риск связан с малыми предприятиями такого типа…

Третий, который не смог справиться с загадкой игры, читал свою пачку бумаг. Они содержали финансовые истории других компаний, владельцев игр, игрушек и модных товаров, которые разорились из-за причуд рынка. Они опасались, что с «Головоломкой» произойдет то же самое.

Харриет овладела собой:

— Я думаю, что вы ошибаетесь. «Головоломка» не имеет ничего общего с модными товарами. Ее привлекательность непреходяща. Я полагаю, что рынок отреагирует на эту привлекательность.

Они пожали ей руку, каждый со своей собственной интерпретацией вежливого сожаления. Харриет злобно подумала, что они похожи на трех умных обезьян, мудрость которых ошибочна. Старший мужчина встал и протянул ей руку:

— Вы можете доказать, что мы неправы, миссис Гоулд. Я сожалею, что не могу быть уверен в вашей победе, но в то же время я желаю вам всяческих успехов.

Харриет пожала его руку, хотя ей больше всего на свете хотелось укусить ее. Она выслушала их благодарность за то, что она была столь любезна, предоставив им возможность познакомиться с ее предложениями, и еще раз их сожаления о том, что такие капиталовложения не соответствуют политике банка Мортона, в то время как многие из их конкурентов, возможно, будут иметь совершенно другое мнение. Один из них, тот, который не справился с игрой, открыл перед ней дверь, а затем проводил ее до лифта. Она подумала о том, что, возможно, результат ее визита был бы другим, если бы он разобрался в игре так же хорошо, как ее знакомый кондуктор автобуса.

Она вновь оказалась на улице под высокими башнями. В чем она была уверена, так это в том, что она снова потерпела поражение. «Игра хороша, — размышляла она, — следовательно, это ее собственная ошибка». Из-за очевидности этого и тех оптимистических чувств, которые она испытывала перед этой встречей, ей еще труднее было перенести разочарование. Она попыталась вновь прокрутить назад все, что она говорила, и точно определить тот момент, когда течение изменило свое направление и повернуло против нее. Но это не принесло ей пользы. Она не могла точно установить, когда совершила ошибку. Они слушали ее внимательно. Она посмотрела на свои часы: «Да, довольно долго». А в конце они просто решили не поддерживать ее.

Харриет ускорила шаг. Она должна вернуться в магазин, где Карен, наверное, нуждается в ее помощи. По не очень понятным причинам послеобеденное время по вторникам было загружено работой.

Она уже вернулась в уравновешенное состояние. Не будет никаких неудач, если она откажется признавать их. Этот визит являлся одной из возможностей, но она была не права, ожидая от него слишком многого. Но ведь должны же быть и другие возможности, одна из которых сработает. «Если я не смогу поверить в это, — сказала про себя Харриет, — то лучше сразу оставить это занятие».

Вечером, снова вернувшись в свою квартиру в подвале, она выработала план действий. Она упросит мистера Джепсона изготовить большее количество образцов игры, по крайней мере дюжину, выполнит печать на коробке и изготовит настолько хорошую упаковку, насколько сможет. Она отпечатает плакаты, листовки и множество других ярких и эффектных рекламных материалов. Она снимет не такой скромный, как сейчас, а большой стенд на Ярмарке игрушек, пригласит своих собственных продавцов и даст «Головоломке» такой мощнейший толчок, какой только можно придумать.

Она имеет достаточно денег для этого. Вполне достаточно.

А затем, когда закупщики увидят и закажут, она сможет взять взаймы на производство в десять раз больше денег.

Харриет накормила кошек, и они затихли, как мурлыкающие купола из двухцветного меха, в единственном кресле. Она открыла небольшой чемоданчик, с которым ходила в банк Мортона с таким неуместным оптимизмом, достала «Головоломку» и ее яркую коробку и поставила их на каминную полку рядом с оригиналом Саймона. Она отошла в сторону и стала рассматривать их, но вдруг услышал шум шагов людей, спускающихся в ее квартиру.

Гостями были Чарли Тимбелл и мужчина, которого звали Генри Орд. Он был одним из старых друзей Чарли. Харриет немного знала его, и он ей нравился. Однако она вздохнула про себя, увидев их обоих. Она хотела поразмышлять о сегодняшней неудаче и еще раз собрать свои резервы уверенности, а сейчас ей придется спуститься в царство общительности.

— Заходите, — пригласила она, приоткрыв дверь.

Мужчины кое-как протиснулись в своих громоздких пальто, принеся с собой холодный воздух и делая комнату крошечной. Харриет слегка опешила, увидев свою квартиру столь непривычно многолюдной, а Чарли внимательно огляделся.

— Мы выпили за углом и решили зайти повидать тебя, — заявил он. — Харриет, что это за квартира? Я волнуюсь за тебя. У Дженни все в порядке. Она сказала, что вы не встречались несколько недель.

— Мы говорили по телефону, — автоматически защищалась Харриет. — Спасибо за заботу, но в этом, действительно, нет необходимости. Привет, Генри.

Она чувствовала, что выглядит скованной, и подумала, что не слишком ли поглощена своим планом, так что забыла, как люди нормально разговаривают. Она понимала также, что ее гости пришли, движимые дружескими намерениями, но от этого недовольство вторжением было еще более сильным. «Головоломка» принадлежала ей, что бы она не принесла, — успех или провал, и до тех пор, пока она не преуспеет, защитный инстинкт по отношению к игре будет такой же сильной, как материнский. А пока что она взяла мужские пальто, стряхнула кошек с кресла и принесла из кухни бутылку вина и стаканы. Они устроились настолько удобно, насколько это было возможно в такой маленькой квартире.

— Мне здесь хорошо, — быстро сказала Харриет. — Мне не нужно много места, и это достаточно дешево, потому что взамен я должна ухаживать за кошками. Ну, вроде бы, заботиться о них.

— Как у тебя прошло сегодня? — спросил Чарли, переходя на другое.

— Сегодня? Никак, ничего не вышло.

Она коротко рассказала им, а они слушали и кивали головами, которые были наполнены накопленными финансовыми познаниями. Неожиданно они напомнили ей трех мудрых обезьян в банке Мортона, и она почувствовала приступ гнева.

Это укрепило ее решимость запустить «Головоломку» по-своему, на свои собственные деньги.

Она снова взяла свой образец с каминной полки и дала его Генри поиграть. Она ходила из конца в конец по тесной комнате, рассказывая о своих планах, о Ярмарке игрушек и запуске в производство, который должен привести к ней толпы закупщиков.

Она размышляла, шагая по комнате, как будто бы была одна. Лейтмотив солнечных лучей с коробки она использует как пространственную опору стенда. Она оденет свою команду в черно-белую сверкающую форму, она сделает свою игру знаменитой. Если потребуется, то только одним своим энтузиазмом она добьется того, что о ее игре будут говорить. Пока она говорила, Генри Орд освободил пружину. Шум от падения и перекатывания шариков «Головоломки» аккомпанировал ее словам.

— Когда я получу заказы, я смогу выбрать того, кто даст мне деньги, — победно заключила Харриет. — Это наилучший путь. Я знаю, что это наилучший путь.

Наступила минутная тишина.

— Ну? — потребовала Харриет.

Чарли отхлебнул вина, а Генри, казалось, собирался переставлять цветные фишки в прорезях.

— Как вы думаете, смогу ли я осуществить это?

Наконец Чарли поднял на нее глаза. Она возвышалась над ними, как фурия, и не сдавала своих позиций.

— Ты можешь потерять все, что у тебя есть, — сказал он. — Я видел, как это бывает. И Генри тоже видел.

Генри был адвокатом.

— Пятьдесят на пятьдесят. Либо я получу всю прибыль, либо я стану банкротом, не так ли?

И Генри тоже взглянул на нее.

— Возможно, вы и правы, — согласился он. У него была приятная застенчивая улыбка, которая всегда нравилась Харриет. — Вы, возможно, действительно правы. Может быть, вам стоит продолжать. У Мортона очень консервативная компания. И это не их область. Они предпочитают телекоммуникации, электронику, в общем, крупные проекты. Я знаю кое-кого, с кем вы могли бы поговорить.

Генри вынул из бумажника карточку, на тыльной стороне которой стал что-то быстро писать. Заглянув в написанное, Харриет прочитала слова «Лендуит Эссоушиэйтс» и адрес на юго-западе Лондона.

— Это небольшая фирма, занимающаяся рискованными капиталовложениями.

В ответ Харриет улыбнулась ему и отложила карточку.

— Спасибо. Я думаю, что я пойду своим путем, тем же.

— Желаю успеха.

Дважды за один день ей пожелали успеха. «Это не причинит мне вреда», — подумала Харриет.

— Я встретил Лео вчера вечером, — сказал Генри, прерывая ее мечты.

Харриет не видела Лео несколько недель после продажи их квартиры. Она испытала болезненный приступ вины, когда поняла, что он постепенно исчезает из ее жизни, но потом напомнила себе, что у нее нет причин чувствовать себя виновной перед Лео.

— Как он поживает?

Харриет видела, что мужчины переглянулись. Она догадывалась, что это означает. Генри и Чарли думали, что если бы она была не одна, то не сидела бы в убогой, по их представлению, квартире, не нуждалась бы в погоне за предпринимательскими радугами и не шла бы на риск, при котором можно потерять и ту малую уверенность в будущем, которая у нее имелась.

Они не верили, что она сможет осуществить это, а ведь они были старыми друзьями. Не удивительно, что Мортон выставил ее.

Выводы были утешительными. Может быть это и не она была виновата в своей неудаче, а близорукость огромного, изолированного делового мира, в котором доминировали мужчины.

— Он спрашивал о тебе, — сказал ей Генри. — Мне нечего было сообщить ему.

— Я позвоню ему, — мягко ответила Харриет.

Они посидели еще немного, пили вино и беседовали. Потом Чарли посмотрел на часы:

— Пора идти по домам.

— Дженни вернулась?

— Да. Я должен идти или я опоздаю на ужин.

Генри тоже встал. Харриет не знала, как обстоят его семейные дела, однако было очевидно, что ему есть куда пойти. Они оба заколебались, и это навело Харриет на мысль, что, покидая ее, они почувствовали себя неловко. Им было жаль ее, такую заброшенную, в маленькой квартире с кошками и балансовым отчетом фирмы.

— Я выйду с вами. Мне нужно на свежий воздух.

— Послушай, Харриет, почему бы тебе не зайти к нам? Дженни будет очень рада видеть тебя. Я сейчас же позвоню и скажу ей, что мы едем…

Харриет отрицательно покачала головой:

— Не сегодня. Спасибо, Чарли. Мне надо сделать кое-какие дела. Передай Дженни привет и скажи, что я скоро с ней встречусь.

— Ты не можешь работать все время, Харриет.

— А я и не работаю.

Это не было правдой, но и не было необходимости кому-либо знать об этом. Она открыла дверь и почти вытолкала обоих мужчин на чугунные ступеньки, выходящие на улицу. Чарли посигналил проезжавшему такси. Оно остановилось, его дыхание вырисовывалось клубами пара в январской темноте.

Генри приостановился около лестницы и взял Харриет за руку:

— Сделайте для меня одну вещь. Получите права на эту игру, кому бы они не принадлежали, прежде чем начнете хоть что-нибудь делать.

— Хорошо, — пообещала она, — я и собиралась это сделать.

Харриет не знала, почему она все время оттягивает это. Мортоновский собор и все, чего она добилась за месяцы после ухода от Лео, казалось, были чрезвычайно далеки от Саймона и рухляди в его холодном доме. Возможно, она боялась, что будет не в состоянии найти с Саймоном общий язык.

Но Генри и Чарли правы. Просто это будет еще один язык, которым она должна овладеть. Такси уехало. Харриет постояла еще несколько секунд, глядя вниз на свет за занавесками. Густой туман размывал желтые квадраты, и, казалось, что свет растекается за оконными рамами. Она поежилась на холодном воздухе, повернулась и пошла вниз по чугунным ступенькам.

Харриет снова отправилась повидать Саймона. Сначала она заехала к мистеру Джепсону из фирмы «Мидленд Пластикс» и заказала еще дюжину образцов «Головоломки».

Она сидела в его конторе с металлическими шкафами и календарем с девочками, пила крепкий чай и слушала шум станков, работающих внизу под ними.

Мистер Джепсон просил деньги вперед. Харриет наклонилась над его письменным столом.

— Смогу ли я хоть что-то получить в двадцатых числах февраля? Точно? С подписанными гарантиями?

Мистер Джепсон, казалось, обиделся из-за того, что она с недоверием отнеслась к его словам. Харриет открыла свою чековую книжку, выписала чек на полную стоимость работы и протянула ему.

— Мои подписанные обязательства, — сказала она, — в обмен на ваши.

Он вызвал секретаря и продиктовал короткое письмо, которое удовлетворило Харриет.

— А теперь о массовом производстве. Тридцать тысяч штук по установленной цене с поставкой в конце мая. Можете вы и это гарантировать?

— Эти воротца — противнейшая работа.

— Можете вы гарантировать это?

— Да, если дойдет до этого.

Мистер Джепсон был северянином. Его голос напоминал Харриет голос мужчины в синей рубашке.

— Дойдет, — решительно ответила она. — Дойдет. Я гарантирую это.

Они пожали друг другу руки. Мистер Джепсон был небольшого роста. Над его головой январская девушка с календаря подмигивала Харриет. Она была одета в белый меховой палантин, варежки, высокие белые ботинки и ничего более. Подбородок и шея Харриет были напряжены от решимости связать Джепсона обязательствами. Но вдруг она представила, как хорошо было бы выплакаться.

— До свидания, мистер Джепсон, — попрощалась она. — Я уверена, что мы можем делать бизнес вместе. Сегодня мы поняли друг друга.

Харриет написала Саймону, предупредив о своем визите. У него, конечно, не было телефона. Однако она простояла довольно долго под дождем, идущим горизонтально из-за ветра, до того, как услышала его шаги с другой стороны двери. Но дверь все еще не открывалась. Движение прекратилось, и наступила вопросительная тишина.

— Это Харриет, — и более решительно и подробно: — Харриет, дочь Кэт. Вы помните?

Наконец задвижка начала открываться. Через секунду Саймон стоял перед ней. Она уже забыла его рост и холодные светлые глаза.

— Я писала вам, — напомнила она, запинаясь. — Я думала, вы мне ответите, чтобы я не приезжала, если вы не захотите меня видеть.

— Вам лучше войти, — это все, что он сказал.

Дверь еще немного приоткрылась. Харриет прошла за ним по коридору. Она не забыла запаха мучительного холода, значительно более сильного в январе, чем тот, который она испытывала мягкой осенью. Кухня казалась еще более жалкой и заброшенной.

— Вы не хотите чая?

Харриет не хотела, но она весело сказала:

— Позвольте на этот раз мне приготовить для вас чай.

Она подошла к раковине и попыталась очистить ее от хлебных корок, картофельных очисток и спитого чая перед тем, как сполоснуть и наполнить чайник. Она слышала, что Саймон что-то делал, передвигаясь за ее спиной. У нее создалось такое впечатление, что он хочет убрать что-то с ее глаз. То, что ее визит выглядел, как нежелательное вторжение, вызвало в ее душе острую боль. Она позволила себе подумать о том, что, возможно, он ожидал ее прихода. Харриет заглушила свое собственное разочарование и начала рассказывать ему короткие, непоследовательные обрывки новостей, в основном, о Кэт, Кене и их доме, о Лизе и ее приятеле. Наконец, ей показалось, что Саймон закончил свой обряд припрятывания. Она вновь услышала его шумное и, наверное, затрудненное дыхание. Она накрыла чайник, вымыла и вытерла две чашки, а затем не спеша повернулась.

— У вас больные легкие?

— Это зима.

Лаконичность ответа вызвала у нее улыбку, несмотря на ее неуместность.

— Мне кажется, что я сейчас выгляжу, как сплетница из какого-нибудь общественного совета.

— Это верно. — Ответная улыбка, но такая же холодная, как погода.

Харриет с благодарностью приняла это мгновение взаимопонимания. Она поставила свою чашку возле его локтя и наклонилась, чтобы открыть свой чемодан, стоящий на полу из-за отсутствия хоть где-либо свободного места. Она вынула «Головоломку», дорогую «Головоломку» мистера Джепсона с ритуальными заклинаниями трех мудрых обезьян, почему-то еще затуманивающими ее полированные поверхности. Она вложила ее в руки Саймона, как жертвоприношение, и поставила возле нее коробку, броские цвета которой были, наверное, чересчур яркими для этой убогой комнаты.

— Вы это сделали?

— Я принесла это для того, чтобы показать вам. Я хочу поговорить с вами об этом.

В его глазах Харриет увидела весь мрачный спектр его чувств — от отвращения до страха, быстро спрятанного и не желающего, чтобы его заметили. Она наклонилась, чтобы ее лицо было на том же уровне.

— Все в порядке, — вежливо сказала она.

Она не знала, из-за чего она должна успокаивать его.

— Что вы имеете в виду?

Он не хотел пропустить ее через маленькую щель в его броне. Харриет сожалела, что нет обезоруживающего действия ее прошлого визита или сглаживающего действия виски. Трудно придумать предлог для виски в три часа дня.

— А где моя игра? Моя игра из доски от упаковочного ящика?

— Она в безопасности. Она дома, но я могу вернуть ее вам, если вы этого хотите.

— Нет. Странно. Она была вместе со мной так много лет. А я почувствовал себя лучше, когда ее не стало дома.

Он вынул воротца из пазов и покачал их на своих ладонях. Потом он сдвинул мусор, чтобы очистить место на столе, и выложил белые косточки в линию, создав ряд букв Y. По два узких пути расходились от каждого широкого пути, предлагая выбор.

— Вы бы лучше сели поудобней, — предложил он ей, — и рассказали, зачем вы приехали.

Харриет рассказала ему все, начиная с первых планов, которые она строила в одиночестве в своей арендуемой квартире, до утреннего спора с мистером Джепсоном. Ее слова текли очень быстро, она не обдумывала их и не пыталась говорить с выражением. Она просто рассказывала Саймону все, что произошло. Она быстро, пылко, на одном дыхании излила все, что накопилось в ней. А когда она закончила, наступила тишина. Это было очень холодное и тяжелое молчание после ее пылкой речи.

— Вы позволили мне делать с ней все, что захочу? — очень скромно промолвила она.

— Я знаю. Я это сказал. Я имел это в виду.

Саймон изучал ее лицо. Он подумал, что в течение того времени, которое прошло после ее последнего визита, она вспоминалась ему более хорошенькой, чем она была на самом деле. Он почему-то перенес мягкие черты цветущей Кэт на тонкие и заостренные черты лица ее дочери. Кэт никогда не выглядела такой угрожающе жаждущей, как эта девушка.

— Саймон, — напомнила она ему голосом, который еще нес эхо голоса ее матери, а ее лицо несло отпечаток кого-то другого.

— Что?

— Я… — Харриет оборвала слова.

Смотря на свою игру, она видела, что «Головоломка» выглядит бессмысленно, а ее коробка — безвкусно. Она была неправа, что привезла все это Саймону в надежде, что получит одобрение и вызовет восхищение своим трудолюбием и умом. Для него его игра была лагерем в Шамшуйпо, и ничего нельзя было сделать с этим его скрытым и неколебимым восприятием.

Необходимо было помнить еще и другое. Саймон не был ее отцом. Она не имела права на дочерние ожидания и не должна была возмущаться недостатком отцовской гордости. Он не мог быть ее отцом, как бы сильно она не хотела этого.

— Извините, — сказала она, — вы считаете все это не очень интересным, не так ли?

Он закашлялся от взрыва смеха:

— Я не пытаюсь оценивать. А что, собственно, вы хотели бы, Харриет.

Тогда она перешла на деловой тон:

— Я хочу наладить коммерческое производство вашей игры под названием «Головоломка».

Она продолжала, четко разъясняя свои планы. Она не могла понять, слушал ли ее Саймон, однако под конец он сказал:

— Я понял.

— До того, как я смогу сделать все это, я должна установить, кто владеет правами на эту игру. Как мы знаем, они ваши. Вы можете предоставить их мне на определенный срок. Вы можете их полностью передать мне. Или мы можем прийти к какой-то другой договоренности. Но мы должны сделать это по закону. Вы меня понимаете?

— Я, конечно, старый, но я не дурак. Какой документ я должен подписать? Потому что я не хочу ничего делать, вообще ничего, кроме того, что я здесь делаю. Вы понимаете меня?

Они внимательно посмотрели друг на друга. Саймон приподнялся на своем сидении, как бы защищая свою ограниченную территорию.

Харриет сказала:

— Да. Вы только должны подписать один простой документ, если хотите полностью передать права. Если мы составим более сложное соглашение, то это может потребовать совместного визита к адвокату.

Она старалась быть беспристрастной. То, что она хотела сделать, было законно, однако она нуждалась в простейшем решении, которое не оставит лазеек.

Саймон вздохнул:

— Вы можете получить его. Как я вам и сказал в первый раз. Дайте мне то, что я должен подписать.

Он понял ее намерение. Он был достаточно проницательным, чтобы сообразить, что она не предпримет такого путешествия, не подготовившись. Харриет почувствовала себя нечистоплотной, вынимая бумаги. Она получила рекомендацию юриста, не Генри, а специалиста в этом вопросе. Она передала свой простой и недвусмысленный договор. Возникла заминка, пока Саймон шарил в поисках очков, а затем читал текст, который она ему предложила.

Наконец он поднял глаза:

— Похоже, что это сделано очень основательно, — заметил он.

Он взял ручку и подписал.

— Это должно быть засвидетельствовано.

— Вы думаете, я изменю своему слову?

Она склонила голову.

— Нет.

— Ко мне больше не будет вторжений.

— Нет, я обещаю. Мы только должны решить между собой, какова будет ваша доля в доходах.

Послышался сухой звук, не похожий ни на кашель, ни на смех.

— Что я буду делать с этими доходами, Харриет?

Она почувствовала себя не в своей тарелке.

— Согреете свой дом. Отремонтируете крышу.

— А если я тебе скажу, что я и так счастлив.

— Так ли уж? — и когда она произнесла это, она почувствовала свою наглость.

Он сегодня не захотел создать между ними дружелюбной атмосферы с помощью виски.

— Деньги еще никому не приносили вреда, — защищалась она.

Саймон сгреб Y-образные воротца в кучу и пересыпал их из своей ладони в коробку макета. Он аккуратно собрал все детали вместе, накрыл крышкой и протянул Харриет.

— Возьмите свою игру.

Она была свободна. Ну хорошо, она поделит деньги между ними так и тогда, когда придет для этого время, до которого еще, казалось, очень далеко. Харриет боялась всего, что она должна была сделать до того, как оно наступит.

— Спасибо за то, что вы дали мне игру, — сказала она тихо. — Я вам очень благодарна.

На этот раз его сухой смех перешел в кашель.

— Вам нужно лекарство от этого, — назидательно произнесла она.

Лицо Саймона изменилось. Он откинулся на спинку стула.

— Говоря так, вы становитесь похожи на свою мать. Подойдите.

Она подошла к нему. Он поднял ее руку и на минуту задержал ее возле своей щеки. В следующее мгновенье он раздраженно одернул себя и выпрямился на стуле:

— Вы хотите идти своим путем.

«Это прикосновение было отцовским жестом», — подумала Харриет. Она вдруг почувствовала себя легче и счастливее.

Он проводил ее до парадной двери, быстро взглянул на дождь и отступил в темноту своего дома. Харриет простилась с ним и направила машину по автостраде в Лондон.

В следующий месяц Харриет работала больше, чем когда-либо в своей жизни. До последней недели февраля с помощью дирекции Ярмарки игрушек она отправила по почте пять сотен рекламных комплектов каждому закупщику, в каждый универмаг, где могли бы проявить интерес к «Головоломке». Она разработала оформление для большого ярмарочного стенда из белого парашютного шелка и черного поливинилхлорида и контролировала его изготовление.

Она хотела, чтобы блестящие черные кривые и белые, как облака, волны поддерживали ее торговую марку в виде солнечных лучей. Она нашла команду дизайнеров, которые сделали огромную торговую марку из полистирола и раскрасили ее в те же цвета радуги, что были и на коробке. Она имела несколько десятков готовых коробок, которые в изобилии будут расставлены на полках солнечных лучей. Через агентство она наняла двух девушек, которые будут работать на стенде вместе с ней. Вспомнив о прическах Сэнди и ее подружки, Харриет выбрала молодых студенток на неполный рабочий день, из волос которых можно сделать такие же прически в виде кивающих слив.

Она купила три комплекта черно-белой одежды и заменила на ней пуговицы другими, величиной с пенни, которые повторяли бы все цвета радуги. Через Дженни, которая была знакома с агентом одного известного телевизионного деятеля, она уговорила этого комментатора постоять возле ее стенда в самый напряженный день, чтобы стимулировать закупщиков заказывать ее «Головоломку». Его гонорар был немыслим. Джейн, Дженни и другие помогали ей комплектовать и запечатывать почтовые конверты, а Дженни обрабатывала на швейной машине метры парашютного шелка. Друзья вежливо интересовались ее делами и старались убедить ее замедлить темп, однако она была заведена так, что была не в состоянии передохнуть. Только Чарли Тимбелл говорил ей, что если она собирается сделать вообще все, то тогда она может и отдать этому все, что имеет.

Харриет делала все, что она могла, и совершенно забросила «Степпинг». Очень мало осталось у нее и от пятнадцати тысяч фунтов.

В течение трех ночей перед открытием Ярмарки игрушек Харриет преследовали ночные кошмары. Когда она просыпалась, потная и смятенная, она не могла вспомнить подробностей кошмара. Но под гнетом страха ее голова и конечности тяжелели. Она чувствовала себя смертельно усталой и не могла снова заснуть, а утром чувство тяжести не покидало ее. Она чувствовала себя обессиленной и больной без всяких симптомов.

Все эти ощущения были точной противоположностью той эйфории, которую она испытала в своей старой спальне после странного видения. Это было так, как будто все тревоги и слабости, которые она подавляла, одновременно вышли на поверхность, чтобы изуродовать ее. Она боялась всего, что делала, боялась этого разбухающего предприятия, которое она старалась запустить на таком неустойчивом фундаменте. Харриет лежала в постели с поджатыми коленями, обхватив голову руками.

У нее возникла неотвязная мысль, которая настойчиво билась в голове: «Мне необходима помощь. Я не смогу сделать все это одна».

Через некоторое время она встала и в муках забродила ощупью по квартире. Она нашла карточку, которую дал ей Генри Орд.

Как только она решила, что рабочий день уже начался, она позвонила в фирму «Лендуит Эссоушиэйтс».