Не узнаю Бенджамина. Угрюмый, ворчливый, раздражительный и так нагрубил Саре и Аллену. Я вне себя от злости. В чем дело — никогда не видела его таким. Я знала, конечно, что в бизнесе он безжалостен, но при мне он был неизменно вежлив и учтив и, уж во всяком случае, никогда не позволял себе нападать на моих друзей. А вчера вечером он как с цепи сорвался. Обозвал Аллена Теннесси Уильямсом для тупиц и слабоумных. Представляете, какой наглец! И ведь даже не читал Аллена.
Сара была в страшном гневе. Прежде мне редко доводилось видеть ее рассерженной. Вчера же ее глаза метали молнии, а с губ слетали слова, которые не делают чести приличным людям.
Словом, расстались мы почти врагами. С Бенджамином я не разговариваю.
Аллен сказал, что он знает про нас с ним. Полная ерунда! Откуда ему знать? Я веду себя крайне осторожно.
В довершение всего сегодня вечером должен приехать премерзкий Бен-младший. Мало мне Александры, которая от меня нос воротит, так теперь еще этот выродок заявится. Ненавижу!
До чего же мне хочется в Лондон. Меня там, надеюсь, тоже заждались.
С увольнением Тони я решила повременить. В конце концов в Лондоне он совершенно другой и может мне еще послужить, пока я найду подходящую замену. Я соскучилась по Ванессе, по «Хобо»и всем нашим милым лондонским шалостям.
Придется все-таки пойти на примирение с Бенджамином, иначе я не куплю эту соболью шубку. А стоит она двенадцать тысяч долларов. Накину-ка я норковое манто прямо на голое тело и пойду разбужу его…
Как и следовало ожидать, Бенджамин давно проснулся и работает у себя в кабинете. Сейчас уже полдень, а он встает в семь.
Адаме, как всегда, внешне невозмутим и спокоен, хотя я расхаживаю вокруг него почти голая. Милый Адаме, образцовый лакей.
Боюсь, Бенджамин не оценит, если я заявлюсь в его кабинет в одном норковом манто. Лично я обожаю такие штучки. Впрочем, Бенджамин такой ханжа. Я позвонила Саре.
— О дорогая, я так расстроена, что даже слов не нахожу.
— А я из-за тебя расстроена, — кисло откликнулась Сара. — Что ты вынуждена терпеть такого мужа.
— Не стоит волноваться. Он сам не свой из-за вчерашнего. Беднягу так замучила совесть, что он решил купить мне Соболью шубку.
— В этом году их носят только в Париже.
Сара, конечно, стерва, но перестервозить меня — шалишь!
— Почему бы тебе не подарить такую Аллену?
Сара холодно рассмеялась.
— С тобой не соскучишься, Фонтэн. Посмотрим, может быть, я так и сделаю.
Мы распрощались, и я позвонила Бенджамину в кабинет.
— Да, что тебе? Я занят.
Из-за такого премерзкого ответа я даже на миг засомневалась, не отказаться ли от шубки, чтобы только заставить этого грубияна умолять меня о прощении. Но только на миг — ради соболя можно немного потерпеть.
— Ты все еще сердишься?
— Что тебе нужно, Фонтэн? Мне некогда.
— Мне нужны деньги, милый…
— Поговори с моей секретаршей — она тебе выдаст.
— Мне нужно двадцать тысяч. Молчание. Потом:
— Двадцать тысяч долларов?
— Да, милый. Я присмотрела потрясающую соболью шубку и еще кое-какие мелочи.
— Но я только что подарил тебе белую норку.
— Знаю, милый, но мне так нужен соболь.
— Нет, Фонтэн. Вернемся к этому позже.
— Что значит «нет, Фонтэн»? — Я вся тряслась от ярости.
— До свиданья. — Он положил трубку. Я тут же перезвонила.
— У мистера Халеда важное совещание — он просил, чтобы его не беспокоили, — ответила секретарша, несколько смущенная, как мне показалось.
— Но это миссис Халед.
— Мне очень жаль, но мистер Халед подчеркнул — никаких исключений.
Я швырнула трубку. Как он смеет! Мерзавец! Теперь его наглость обойдется ему куда дороже — одной собольей шубкой я уже не ограничусь.