Глубинное течение

5

— Мой сын сообщил мне, что сегодня утром вы вступили в брак. Не стану притворяться и делать вид, что новость эта меня обрадовала. Однако, уверяю вас, я сделаю все от меня зависящее, чтобы должным образом примириться с неизбежным. Однако вы также должны понять, что случившееся крайне шокировало меня.

Леди Коулби говорила ровным тоном, и в ее голосе не заметно было никаких иных эмоций, кроме ледяной вежливости.

Фенела почувствовала себя жалкой и ничтожной, догадываясь при этом, что Реймонд и My ощущают то же самое: невероятная пышность и великолепие дома ее молодого мужа, а особенно непомерно гордый облик самой хозяйки словно придавили их всех.

Саймон единственный из всей компании чувствовал и вел себя легко и непринужденно.

Когда они подъезжали к Корт, Прентис издал одобрительный возглас, относящийся к старинной архитектуре усадьбы, лебедям, медленно и грациозно плавающим по серебристой глади пруда, огибающего дом, и каменным геральдическим гербам, видневшимся по обеим сторонам аллеи, ведущей к входу в дом.

Фенела ничего не замечала вокруг, всецело охваченная своим страхом. Она судорожно сжимала руку Реймонда, но даже в чаду волнения продолжала беспокоиться за сидевшую рядом с ней My, маленькую, молчаливую, подавленную.

Реймонд не смущался ничуть, только злился на все происходящее.

— Что за дурацкая комедия здесь разыгрывается? — возмущенно говорил он Фенеле. — Любой мужчина, который пожелает взять тебя в жены, просто обязан гордо ввести тебя в свой дом под звуки труб и фанфар! Меня тошнит от этой мышиной возни…

Тем не менее Фенеле казалось, что просто необходимо всячески избегать огласки. После ленча Николас отправился домой сообщить матери неожиданную новость, а все остальные должны были прибыть в Уетерби-Корт примерно часом позже.

— Знаешь, в любом случае — слава Богу, что ты здесь, все-таки поддержка как-никак! — лепетала Фенела Реймонду.

Фенела украдкой нет-нет, да и поглядывала на Саймона, который находился в приподнятом настроении, и весь его вид ясно выражал откровенное превосходство над простыми смертными вроде Фенелы, которых терзают всякие мелкие, на его взгляд, страхи и опасения.

Как ни старалась Фенела таить от отца свои чувства, но все равно не смогла скрыть впечатления, какое на нее произвели размеры дома при входе.

Широкие, обшитые дубовыми панелями коридоры были сплошь увешаны масляными портретами предков, повсюду виднелось старинное оружие: от огромного банкетного зала до гостиных и кабинетов, окнами выходивших на сад, разбитый словно по линейке чертежника. Серванты ломились от фарфоровых сервизов, поблескивали зеркала в тяжелых резных рамах, а гобелены нежнейших расцветок вызвали у Саймона невольный вздох восхищения.

Фенела не ожидала ничего даже отдаленно напоминающего встретившую их пышность и роскошь, поэтому, когда перед ней наконец предстала сама леди Коулби, девушка окончательно ощутила себя самозванкой, не имеющей ни малейших прав на особняк с многовековыми традициями.

Николас сопровождал свою мать, вышедшую навстречу гостям. Он поспешил вперед, приветствуя их, и Фенела по выражению его глаз и решительно поджатым губам сразу же догадалась, что он чем-то встревожен и опечален.

Взяв Фенелу под руку, Ник повел ее вперед.

— Мама, вот моя жена, познакомься, — представил он.

Вот тогда-то леди Коулби и произнесла свой краткий монолог, абсолютно игнорируя протянутую для пожатия руку девушки.

Наступило неловкое молчание, прерванное Саймоном, который начисто забыл, что Николас собирается в свой черед представить и его: Саймон отошел в сторону и увлеченно разглядывал какую-то картину на стене.

— Неужели это подлинный Ван Фрайсон? — осведомился он.

— Да, — как ни странно, охотно откликнулась леди Коулби.

— Это, пожалуй, прекраснейшая из его работ, какую только мне доводилось видеть! — воскликнул восхищенный Саймон. — Вы только взгляните на кружева на платье! Боже мой, какое совершенство кисти! А как переданы все оттенки кожи! Это определенно шедевр. Ах, если бы сохранилось побольше работ замечательного мастера!..

— Эту картину мой муж покупал сам, когда мы были в Голландии.

— Уверен, он ни разу не раскаялся в своем приобретении, хотя какая жалость, что висит она у вас бок о бок со всяким барахлом!

И Саймон ткнул пальцем в соседнюю картину.

У Фенелы упало сердце: ее родитель определенно выбрал не лучший способ знакомства, да еще со столь важными людьми. Уж кому, как не ей, знать, каким неуправляемым становится Саймон, когда дело касается вопросов искусства! А хозяевам вряд ли понравится, когда их обожаемые сокровища назовут «барахлом».

К ее громадному удивлению, леди Коулби в ответ на замечание Прентиса лишь улыбнулась… Да-да, улыбнулась — пускай едва заметной, почти безжизненной улыбкой, но все-таки губы неприступной леди дрогнули.

— Ваше замечание неудивительно, — согласилась она. — Я сама никогда особо не дорожила этим пейзажем, но мы сохранили здесь в точности ту же обстановку, какая была при жизни моего свекра. Видите ли, среди наследственного имущества масса разрозненной мебели викторианской эпохи, но мой муж предпочитал оставить все, как есть, в память о своем отце, а я всегда с уважением относилась к желаниям мужа.

— Никогда нельзя допускать, чтобы чувства мешали хорошему вкусу, — сурово отрезал Саймон.

Он прошелся по комнате, изучая развешанные на противоположной стене картины. Леди Коулби повернулась к Реймонду.

— Думаю, будет лучше, если мы все-таки познакомимся, — сказала она, — прежде чем начинать какие-либо перестановки и переделки в доме. Я понимаю, что у супруги Николаса вполне может быть свой собственный вкус и взгляд на вещи.

В голосе леди явственно слышались нотки нескрываемой горечи, однако Реймонд предпочел сделать вид, что не замечает их.

— Поскольку мы дети своего отца, то, разумеется, у нас есть собственные взгляды и вкусы, — безмятежно заметил он, — однако в данный момент мы все переполнены одним чувством — восхищением. Не забывайте, что до сих пор нам ни разу не посчастливилось побывать в Уетерби-Корт, и все здесь для нас в новинку.

В голосе Реймонда лишь с трудом угадывался упрек. Впрочем, он тут же улыбнулся и представил My.

— А вот и моя младшая сестренка, — сказал он. — Ее зовут Миранда, но обычно все называют ее My.

— Очень приятно. Как поживаете, дорогая? Думаю, никто не откажется от чашечки чая. Николас, позвони, чтобы подали чай.

Николас выполнил просьбу матери, и наступила неловкая пауза, причем леди Коулби не сделала ни малейшей попытки нарушить ее, скорее наоборот — она позволила молчанию, гнетущему гостей, затянуться как можно дольше, так что смущение Прентисов возросло до крайней степени… после чего леди вдруг оживленно предложила:

— Не хотите ли присесть? Закуривайте, пожалуйста. Николас, сигареты вон там, в серебряной коробочке.

Но Саймон не обратил на предложение хозяйки ни малейшего внимания и продолжал разгуливать вдоль стен с самым что ни на есть скептическим видом, засунув руки в карманы.

Его чисто детская самозабвенность и непосредственность не могли не вызывать восхищения; особенного уважения заслуживала та легкость, с которой ему удалось избежать всеобщего замешательства и, как всегда, оставаться самим собой.

— Не хотите ли присесть, мистер Прентис? — повторила свое предложение леди Коулби уже для Саймона лично, напоминая при этом (как показалось Фенеле) генерала, занимающегося дислокацией своих полков.

Наконец, к громадному облегчению Фенелы, дверь отворилась и подали чай.

Старый, разбитый годами дворецкий внес гигантский поднос, уставленный богато украшенным серебряным сервизом, а тем временем горничная, не менее древняя, чем он сам, выдвинула на нужное место полированный столик и накрыла его затейливо расшитой скатертью.

— Сегодня, боюсь, ничего кроме самого скромного чая предложить вам не смогу, — пояснила леди Коулби. — В целом нам весьма посчастливилось — имеется собственная ферма и неплохая, иначе уж и не знаю, как бы мы выжили в наше тяжелое время.

При виде щедро промасленных ячменных гренок, изящных кусочков хлеба с маслом и сандвичей, нарезанных словно по линейке, Фенела с ужасом подумала, как же воспринял Николас грубую и просто приготовленную пищу, которой его угощали в Фор-Гейбл?!

«Боже, Боже, это же чистое безумие с моей стороны — выйти за него замуж!» — мысленно простонала она и почувствовала, что еще немного, и она разрыдается от отчаяния.

И смех, и слезы вскипали в ней одновременно: смех при мысли о крайней неуместности пребывания их, Прентисов, в этой роскошной гостиной под руководством леди Коулби, а слезы — при воспоминании о событиях, послуживших тому причиной, а также о ее собственной глупости, в панике подтолкнувшей ее к именно такому выходу из создавшегося положения.

— С сахаром?

Девушка услышала обращенный к ней вопрос и, подняв глаза, увидела Николаса, протягивавшего ей чашку с чаем.

Глаза их встретились, и девушка внезапно ощутила странную теплоту в груди. Не оставалось никаких сомнений — Николас полностью разделял ее чувства, происходящее было так же невыносимо для него, как и для нее самой.

— Еще чашечку чаю, Фенела? — осведомилась леди Коулби. — Нет? Ну тогда, полагаю, не мешало бы обсудить ваши планы на будущее. Я имею в виду ваши с Николасом, разумеется. Вы, конечно, уже думали на эту тему?

Леди перевела взгляд с лица Фенелы на лицо своего сына и, прочитав там ясный ответ, оживилась:

— Как?! Никаких планов? Что ж, отлично, придется мне вам помочь. Боюсь, вы оба поступили слишком импульсивно, но теперь уже ничего не поделаешь. Поэтому нам ничего не остается, как уладить все наилучшим образом, и это относится ко всем нам. Вы согласны со мной, капитан Прентис?

— Прошу прощения, — отозвался Саймон, — но я все прослушал.

Говоря это, «капитан» одарил леди Коулби безмятежнейшей из своих улыбок, и в очередной раз, к крайнему изумлению Фенелы, та ответила художнику тем же.

— Ничего страшного, — сказала леди, — в этом вопросе можете целиком положиться на меня.

— Я хочу, чтобы My и двое малышей, Сьюзен и Тимоти, перебрались к нам сразу же вместе с Нэни, — высказался наконец Николас.

— Ах да, ты уже упоминал об этом, — подхватила леди Коулби. — Что ж, думаю, мы все устроим. Насколько я понимаю, в данной ситуации вам придется покинуть Фор-Гейбл?

Последняя фраза была адресована Саймону.

— Мне? Ничего подобного! И в мыслях не было, — отвечал тот. — Кто это вам сказал?

Фенелу пронзила легкая дрожь, как всегда бывало при первых признаках недовольства со стороны отца. Но Реймонд вмешался весьма своевременно:

— Папа, завтра закончится твоя увольнительная, — решительно заявил он. — Моя тоже. Нельзя оставлять Нэни с детьми одних в Фор-Гейбл без Фенелы. Они не справятся. Николас предложил на время поселить всех здесь, и, откровенно говоря, я не вижу иного выхода.

Саймон с минуту посидел в нерешительности, а потом разразился оглушительным хохотом.

— Боже правый, Николас, ну и кутерьму же ты затеял! — выговорил наконец он. — Я-то думал, ты только на Фенеле женишься, а на деле, оказывается, заключаешь брачный договор чуть ли не с целым семейством! Что ж, с моего благословения забирай всех скопом, только потом чур меня не винить, если несладко придется с этакой оравой!

С этой минуты Фенеле стало казаться, что события последних дней — это сцены из «Алисы в стране чудес» наяву, никак не меньше.

Внушительные и властные манеры старой аристократки леди Коулби, огромная усадьба с безлюдными, богато убранными комнатами, плохо скрытое недовольство Николаса всем происходящим, самоуверенная убежденность Саймона в том, что он изрекает нечто страшно умное — все смешалось в сознании девушки и лишило ее способности воспринимать что-нибудь более-менее отчетливо до тех пор, пока она с глубочайшим облегчением не обнаружила, что они уже всей семьей едут в машине обратно домой.

Заранее было запланировано, что переезд Фенелы в дом мужа совершится в два этапа, потому что (как справедливо заметил Реймонд) не могут же они сразу заявиться со всей поклажей туда, где с ними еще даже не успели познакомиться.

— Будем ждать вас примерно за час до обеда, — любезно сообщила на прощание леди Коулби. — Тем временем я прослежу, чтобы приготовили комнаты.

Фенела поняла, что мать Николаса дает тем самым ясно понять, кто в доме хозяйка, поэтому девушка была искренне солидарна с My, когда та на обратном пути, как только автомобиль миновал ворота Уетерби-Корт, с чувством воскликнула:

— Я ни за что больше не вернусь сюда! Давайте жить дома, пожалуйста, ну давайте останемся дома!

— Поздно передумывать, все решено, — заметил Реймонд.

Он взял Фенелу под руку и многозначительно стиснул локоть сестры, словно давал понять, что знает, каково у нее сейчас на душе.

— Ка-ак?! Не хочешь сюда возвращаться? — взревел Саймон. — Да ты с ума сошла! Этот домище просто настоящая сокровищница, ей-Богу! Поздравляю, Фенела, а ты проворнее, чем я думал!

— Ах, папа, ну не надо… — взмолилась Фенела.

— Да и парень-то — малый неплохой, — гнул свое Саймон. — Разумеется, растормошить его немножко не мешало бы. Прямо скажу тебе, голубая кровушка малость застоялась в его венах, это верно… Но, в конце концов, нельзя же получить все прелести жизни сразу.

— Мне не нужны никакие прелести жизни, — сорвалось невольно у Фенелы.

— Чего ты дуешься, а? — досадливо поморщился Саймон. — Черт возьми, это ты сама его себе в мужья выбрала, не мы!

— Сегодня вечером я не хочу туда возвращаться, — заявила опять My. — Она же ненавидит нас, сами видели.

— Глупости! — оборвала младшую сестру Фенела. — Естественно, мать Николаса расстроилась, еще бы — такая новость и так неожиданно!.. Кроме того, My, ведь ты же сама твердила, не переставая, что хочешь во что бы то ни стало уехать из Фор-Гейбл.

— Ой, ну я не знаю… я сама не знаю, чего я хочу, — чуть не плача отвечала My.

— Ладно, сегодня вечером мы останемся дома, — неожиданно объявила Фенела. — Я позвоню Николасу и все объясню. А переедем мы завтра, после того как Реймонд и папа уедут. Проведем еще одну ночь вместе, всей семьей…

— Ага, давайте, давайте! — с жаром подхватила My.

— Но, Фенела, сегодня день твоей свадьбы… — мягко напомнил ей Реймонд.

— Мне все равно, — в отчаянии ответила Фенела. — Какая разница? Переночуем в Фор-Гейбл, а завтра отправимся в Уетерби-Корт, ничего страшного. В конце концов, разве я знала сегодня утром, когда подписывала брачный договор, что ты сегодня приедешь в увольнение? И вообще, если мы сейчас же переедем, то кто позаботится о вас с папой? Кто-то же должен приготовить завтрак, верно? А мы об этом совсем забыли.

— Что верно, то верно: на кой черт обо мне помнить, спрашивается? — завелся Саймон. — Я же всего лишь кормилец семьи, тот несчастный, на деньги которого вы все питаетесь!

Прентис произнес свою реплику с шутовской гримасой, но Фенеле послышались в его голосе нотки горечи.

— Мы остаемся, — твердо решила она. Войдя в дом, девушка сразу же направилась к телефону, но не успела она взять трубку, как ладонь Реймонда мягко, но настойчиво легла на ее запястье.

— Фенела, — сказал он тихо, чтобы остальные не слышали, — ты шутки шутишь со своей же собственной судьбой, опомнись! Уж поверь, я прекрасно знаю, что подумал бы на месте Николаса о женщине, которая так поступает со мной в первую же ночь после свадьбы.

— То ты, а то Николас, — возразила Фенела. — Он прекрасно знает, что я в него ничуть не влюблена.

— Но это еще не повод делать из него дурака и выставлять на посмешище своим поведением! — возмутился Реймонд.

— А разве я так себя веду?

— Так, так, и даже хуже, будь уверена! Если уж ты окончательно решила остаться сегодня на ночь здесь, то обязана позвонить ему и попросить приехать ночевать сюда, в противном случае должна немедленно отправляться к нему.

Фенела стояла, как каменная.

— Мы не можем пригласить его сюда, — прошептала она. — У нас нет свободной комнаты.

Реймонд на секунду задумался.

— Один раз My может поспать и в игровой комнате.

Фенела резко отвернулась. Она знала, на что намекает брат — Николас должен провести ночь в ее комнате вместе с ней.

— Ничего не получится, — уклонилась она от разговора, и Реймонд только молча вздохнул.

— Хорошо, поступай, как знаешь, — сказал он. — Но на месте Николаса я никогда бы тебя не простил.

Фенела подняла трубку телефона. Прошло некоторое время, прежде чем ей удалось дозвониться до Николаса.

— Это Фенела, — сказала она. — Боюсь, сегодня привезти детей не удастся. Они уже засыпают на ходу, а мы еще даже не начали упаковывать вещи.

— А как насчет завтра? — предложил Николас.

— Я как раз и хотела договориться на завтра, — обрадовалась Фенела. — Тем более, что папа и Реймонд пробудут здесь до завтрашнего утра.

— Что ж, значит, договорились, — отвечал Николас. — А я заеду за тобой через часок.

— Но я… — опешила Фенела, однако договорить ей так и не удалось: Николас положил трубку.

Секунду она стояла, прислушиваясь к своему сердцу — в нем шла отчаянная внутренняя борьба: перезвонить Николасу или нет? В конце концов, она не решилась на это.

«Я трусиха», — в отчаянии думала девушка, но все равно повторный звонок казался слишком трудным, почти невозможным делом.

Поднимаясь наверх за вещами, она столкнулась со спускавшимся вниз братом.

— Ну, договорились? — поинтересовался он.

— Николас заедет за мной, — сообщила девушка, не смея поднять на Реймонда глаза.

— Это хорошо, — ухмыльнулся тот, — я имею в виду Николаса: просто замечательно с его стороны! Он умнее, чем я думал.

Резко зазвонил телефон, Реймонд поспешил взять трубку. Фенела задержалась на верхней ступеньке, ожидая, не ее ли просят? Но нет, это был доктор, и, услышав их с Реймондом разговор, она поспешила опять спуститься вниз.

Дело в том, что за последние несколько часов все они начисто позабыли об Илейн. Но если она умерла…

— Она в том же состоянии.

Реймонд положил трубку на рычаг.

— Пришла в сознание?

— Нет, все еще в беспамятстве, но жива. Сама понимаешь, это для нее сейчас самое лучшее положение.

— Но ведь вечно так продолжаться не может…

— Пока и этого достаточно, моя дорогая сестренка.

Фенела стояла, погруженная в раздумья, а Реймонд закурил сигарету. Швырнув использованную спичку в камин, он сказал:

— Я все думал, Фенела, как тебе следует поступить.

— Сейчас… то есть в данной ситуации? — уточнила Фенела.

— Нет-нет, — нетерпеливо оборвал ее брат, — в будущем. Полагаю, тебе ясно, что в качестве жены Николаса ты теперь обязана принять участие в работе для фронта? Оставаться в стороне нельзя.

— А я еще вовсе не думала об этом, — призналась Фенела.

— Что ж, зато я думал, — отвечал Реймонд. — Более того, тебе, конечно, мои слова могут прийтись не по душе, но я все-таки выскажу свое мнение: для тебя будет полезно поработать немного, отвлечься. Сейчас настроение у тебя крайне подавленное, и чем скорее ты придешь в себя, тем лучше. Не твоя вина, что ты совсем расклеилась за последние дни, однако, если тебе не удастся самой преодолеть свою тоску и уныние, то, прости, нам придется чуть ли не насильно вытащить тебя из той прострации, в которой ты сейчас пребываешь.

— Реймонд, прекрати!

Фенела яростно выкрикнула эти слова прямо в лицо брату, в точности так, как она это обычно делала, когда оба были детьми.

— Люди не любят слушать правду о самих себе, что верно, то верно. Но тебе рано или поздно все равно пришлось бы задуматься об этом.

— Ну и чем же ты предлагаешь мне заняться? — язвительно осведомилась Фенела. — Стать национальным героем?!

— А что? Неплохо! Но прежде, по-моему, тебе следует посоветоваться с мужем. В любом случае мне хочется, чтобы ты поверила наконец, что твой удел — вовсе не бесконечное вязание носков под руководством свекрови!

— Ох, вот уж чего действительно мне хотелось бы меньше всего, — встрепенулась Фенела. — Реймонд, по-моему, она ужасная женщина!

— Возможно, но восхищаюсь я ею от этого ничуть не меньше! Готов поклясться, что в жизни она всегда добивается своего, и тебе придется держать ухо востро, если не хочешь, чтобы она добилась своего и на этот раз.

— Да-а? Ну и чего же, по-твоему, она добивается?

— Ну я, конечно, не посвящен в ее тайные планы, — заявил Реймонд, — но, по моим самым скромным наблюдениям, она явно намеревается выжить тебя из дому, вот чего!

В дверь постучали.

— Можно войти? — раздался снаружи голос Николаса.

Фенела села на постели, плотнее закутываясь в пеньюар и испытывая внезапное волнение и странную застенчивость.

Только с большим усилием ей удалось выдавить из себя:

— Да, входи.

В дверях показалась фигура Николаса. Он был одет в изрядно поношенные, мятые фланелевые брюки и твидовый пиджак — видимо, свой привычный домашний наряд.

Фенела заметила, что муж без трости и опирается вместо нее на ручку двери.

— Ну как, хорошо спалось? Я решил, что сегодня утром ты вполне заслуживаешь завтрака в постели. — Он взглянул на маленький столик у кровати и добавил: — Однако ты почти ничего не ела.

— Я не голодна, — смущенно отозвалась Фенела.

Она вдруг подумала, что глаза ее, наверное, опухли от слез, которые она отчаянно проливала, пока не забылась тревожным сном. Она чувствовала себя совсем крохотной и ничтожной, сидя на просторной кровати и отвечая Нику из глубины необъятных одеял и подушек под персикового цвета пологом, нависающим сверху над двуспальным супружеским ложем.

Накануне вечером, войдя в указанную ей леди Коулби комнату, в которой Фенеле предстояло отныне обитать, она была ошеломлена и испугана ее пустотой и громадными размерами.

Теперь, при свете дня, в лучах солнца, щедро льющихся сквозь отдернутые шторы, она казалась себе школьницей, которая играет во взрослую даму.

Нет, не может быть, чтобы ей, Фенеле Прентис, на которую никто никогда не обращал особого внимания, прислуживали теперь внимательные горничные, а дворецкий, передвигающийся неслышными, вкрадчивыми шагами, обращался к ней не иначе, как «миледи». Нет, не может быть, чтобы это она сейчас сидела в громадной постели под балдахином, а на маленьком столике ей был изящно сервирован завтрак. Неужели это она встречает поутру внимательного, тактичного супруга?

Очень трудно было избавиться от чувства вины, что проснулась так поздно и валяешься в постели, вместо того чтобы уже часа два как хлопотать на кухне. Еще труднее было не пугаться всех и всего вокруг…

Однако при взгляде на Николаса Фенеле сразу стало ясно, что уж кого-кого, а Ника ей бояться вовсе не следует. Он казался смущенным не меньше ее самой, поэтому Фенеле удалось справиться с собой, изобразить на лице подобие улыбки и даже отважиться пояснить свою предыдущую реплику:

— Я вправду не голодна, а вообще-то завтракать в постели кажется мне непростительной ленью. Все равно, как это мило с твоей стороны, что ты позаботился обо мне!

— Моя мать всегда завтракает в постели, — ответил Ник. — Кроме того, мне бы не хотелось, чтобы ты видела меня с самого утра. По-моему, за завтраком я обычно бываю не в лучшем виде.

Фенела заметила, что он говорит как-то рассеянно, словно желая дать им обоим время освоиться друг с другом и немного расслабиться. Ее охватило чувство глубокой благодарности за такую деликатность, а все прежние неприятные ощущения как-то отступили на второй план.

— Я уже встаю, — сказала она. — Ник, ты отвезешь меня домой?

— Я только что разговаривал с твоим братом, — ответил Николас. — Потому и пришел. Он должен успеть на двенадцатичасовой поезд и очень хочет повидаться с тобой до отъезда.

— Давай проводим его, — предложила Фенела, — а потом привезем сюда My с малышами. Конечно, если твоя мать уже успела приготовить для них комнаты.

— Все готово, не волнуйся. Я пойду, подгоню машину, так что ты не очень задерживайся.

— Я мигом оденусь.

Ник повернулся к выходу, потом, после минутного колебания, вновь взглянул на Фенелу.

— Ты не ответила на мой первый вопрос.

— Какой?

— Как тебе сегодня спалось?

— А на него отвечать обязательно.

— Почему бы нет?

— Ну, мне не хотелось бы показаться неблагодарной в ответ на всю твою заботу, однако, если честно, то спала я ужасно.

— Я так и думал. Мне самому долго не удавалось заснуть. Хотел уже пойти к тебе, поговорить, но потом решил, что ты не так поймешь и испугаешься.

Фенела почувствовала, что краснеет.

— Знаешь, хорошо, что ты не пришел, вчера у меня было просто отвратительное настроение.

— Да, мы все порой бываем не в духе. В следующий раз, если тебе будет плохо, не забывай, что я в соседней комнате и готов прийти по первому зову.

— Хорошо.

Фенела произнесла последнее слово почти беззвучно, но Николас расслышал его. Улыбнулся на прощание, и дверь за ним закрылась.

Фенела вскочила с кровати и бросилась к туалетному столику. Ноги ее тонули в толстом, пушистом ковре.

— Боже, как я выгляжу! — ужаснулась она своему отражению в зеркале.

Какая досада, что Николас застал ее в таком виде!.. Не успела Фенела расстроиться, как тут же с изумлением спросила себя: а с чего это вдруг она расстраивается?

— Нет уж, пусть лучше он привыкает видеть меня такой, какая я есть, — сердито решила она.

А когда Фенела плескалась в большой, роскошной ванне, смежной с ее спальней, новая мысль неожиданно поразила ее: «Господи, сколько девушек буквально умирали бы сейчас от зависти ко мне!»

Большинство женщин, не имея ни гроша за душой, но зато в избытке обладая репутацией дочери из далеко не респектабельного семейства, если бы им довелось вдруг стать леди Коулби и владелицей Уетерби-Корт, сочли бы подобный поворот своей судьбы просто сказочным, почти как у Золушки.

Все эти мысли текли в голове Фенелы, но в то же время она видела, насколько ее собственная реакция на происходящее далека от восторгов и радужных надежд… И отчего-то она вдруг ощутила смутную неудовлетворенность своим же собственным поведением.

Например, эти нелепые слезы вчера вечером, ну что за стыд! Как можно было позволить себе настолько распускаться. Рыдать и всхлипывать, лежа в постели, словно сердце ее сию минуту готово разорваться, однако при всем том не забывать, что Николас рядом, всего лишь через дверь, и старательно глушить свои рыдания в подушку…

Да, вчерашний вечер оказался для нее нелегким испытанием.

Дорога от Фор-Гейбл до Уетерби-Корт прошла в неловком молчании, которое последовало за бурной сценой, разразившейся при появлении Ника. Фенела принялась чуть ли не со слезами умолять его позволить ей все-таки остаться дома — и получила категорический отказ!

— По-моему, ты согласилась стать моей женой именно для того, чтобы избежать сплетен и пересудов, — твердо заявил Ник. — Но если первую же нашу брачную ночь мы проведем порознь, то трудно придумать более надежный способ возбудить в округе бурю слухов.

— Но ведь только твоя мать узнает… — вяло попыталась сопротивляться Фенела, уже заранее зная, что спор ею проигран.

— Ничего подобного, — холодно отрезал Николас, — завтра утром извещение о нашей свадьбе появится в «Таймс». Слуг в доме я оповестил заранее, так что к настоящему моменту, полагаю, вся деревня находится в радостном ажиотаже — или я плохо знаю Криперс!

— Ох, Николас, — только и смогла выговорить Фенела, нервно сжимая ладонями виски.

— Моя цель — совершенно определенно дать понять всякому, — заявил Ник, — что я горжусь своей женой и мне нечего скрывать. Ясно?

Он был прав, глупо спорить, но все равно что-то в душе девушки протестовало против власти, которую он приобрел над ней; впрочем, отныне от Фенелы больше ничего не зависело, и с этим следовало примириться.

Николас переговорил с My, и они решили, что My позаботится об отце и Реймонде. Нэни Ник пообещал завтра же приехать и забрать ее с детьми. Так что не успела Фенела опомниться, как уже сидела рядом со своим мужем в автомобиле, мчавшем ее к новому дому.

Предстоящий вечер обещал быть не из приятных. Леди Коулби вела себя весьма и весьма любезно — с вежливостью высокопоставленной и щедрой дамы, всегда снисходящей до окружающих ее простых смертных.

Один за другим, в чинном порядке подходили слуги и приветствовали новобрачных, не упуская при этом случая вскользь дать понять Фенеле, насколько ей повезло, что их «молодой хозяин» взял ее в жены.

Когда наконец приблизилось время сна, Фенелу окончательно истерзало чувство собственной неполноценности.

Контраст между обстановкой Фор-Гейбл и Уетерби-Корт был сам по себе пугающе разителен, однако несмотря на это и на нынешнее полновластие леди Коулби, Фенела подсознательно не могла удержаться от того, чтобы не смотреть на заведенный в доме порядок с точки зрения его будущей хозяйки.

Домашние заботы слишком долго лежали целиком на ее плечах, и теперь она почти автоматически сразу же начала беспокоиться о своем новом доме как с финансовой, так и с бытовой точки зрения. Поэтому необъятность вставших вдруг перед нею задач пугала Фенелу, она не могла избавиться от мысли, что должна взять на себя все обязанности по дому. Она просто не привыкла полагаться на слуг.

Но больше всего ее мучило ощущение, что все происходящее — это сон. Неужели еще неделю назад они с Ником были совершенно незнакомы, а сегодня уже муж и жена?

Не раз в течение этого томительного вечера она ощупывала обручальное кольцо на пальце, словно желая убедиться, что оно еще здесь и все происходящее с восьми утра сего дня ей не приснилось.

— Не знаю как вы, молодые люди, — заявила после обеда леди Коулби, — но я отправляюсь спать. Годы уже не те, что поделаешь! Тем более, что я до сих пор еще не оправилась от шока, в который поверг меня ты, Ник, своей неожиданной новостью. Это чрезвычайно утомило меня.

— Прости, мама. Обещаю — больше такого не повторится.

Леди Коулби не уловила юмора в словах сына.

— Надеюсь, что да, — серьезно сказала она. — Одного раза для меня вполне достаточно, будь уверен. Нет, я ни в чем тебя не упрекаю, но так нельзя поступать с родной матерью.

— Знаю, мама, и очень сожалею. Единственное оправдание — обстоятельства нас заставили.

— Ладно, что сделано, то сделано, — коротко вздохнула леди Коулби. — Мне остается лишь гордиться, что я принадлежу к разряду тех матерей, которые не любят вечно ворчать и придираться по каждому поводу. Цени, как тебе повезло, мой дорогой мальчик!

Тоном, каким это было сказано, леди Коулби давала понять обоим, что они должны просто поздравить себя с такой замечательной матерью.

Фенела от всей души желала бы сказать в ответ что-нибудь столь же учтивое и исполненное благодарности, чего, несомненно, ожидала от нее свекровь. Но язык девушки буквально присох к гортани, и она стояла, как вкопанная, не в силах побороть страх и смущение.

Все трое поднялись по широкой лестнице наверх.

— Надеюсь, вам здесь будет удобно, — сказала леди Коулби, показывая Фенеле ее спальню. — Это одна из любимейших моих комнат. Если понадобится что-нибудь — позвоните.

Николас вошел в спальню вслед за Фенелой и прикрыл за собой дверь. Секунду они стояли молча, в замешательстве глядя друг на друга. Потом Ник сказал:

— Моя комната — смежная. Пожалуйста, не обижайся на это непрошеное вторжение, но иначе нельзя, от нас ждут вполне определенных поступков.

— Да-да, конечно.

Фенела ответила ему в крайнем смущении, задетая странной угрюмостью и даже грубостью его тона.

— Если хочешь запереться, ключ рядом, на столике.

И вновь Фенеле показалось, что тон его обиден для нее, и она, защищаясь, постаралась придать своему голосу такое же безразличное звучание, как и он.

— Благодарю, я тебе и так доверяю.

— Что ж, тогда — спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Последние слова она почти прошептала, но Ник, не дожидаясь ответа, уже повернулся, чтобы уходить. Он проковылял через комнату и ушел: дверь с резким стуком захлопнулась за его спиной.

Фенела раздевалась медленно, едва сознавая, что делает, так сильно она была погружена в собственные мысли и чувства.

Правильно ли она поступила, выйдя замуж за Николаса, — вот какой вопрос неотступно мучил ее. И главное, если уж она вышла за него, то как вести себя в дальнейшем?

«Мы с ним совершенно чужие друг другу люди», — думала Фенела.

Она легла в постель и, закутавшись в прохладные простыни, долго разглядывала закрытую дверь, разделявшую ее спальню со спальней супруга. Еще сегодня утром, когда она скоропалительно выскочила замуж, все представлялось в несколько ином свете, чем сейчас.

О, тогда она всей душой жаждала лишь одного, защиты и покровительства, этим и только этим были захвачены все ее мысли и чувства. Ей требовалась помощь, поддержка любой ценой. Она с самого начала была уверена, что Николас будет ей надежным другом, который встанет прочной стеной между нею и окружающим ее враждебным, пугающим миром.

Однако теперь ее уверенность, что Николаса легко можно будет использовать исключительно в этой роли, несколько поколебалась. Еще утром казалось, что Ник не обладает ни самостоятельностью личности, ни независимой волей, и нужда в нем диктовалась лишь ее собственными интересами — потребностью опереться на кого-нибудь.

Сейчас же она впервые увидела в Николасе довольно яркую натуру. Он тоже способен на сильные чувства, о чем красноречиво свидетельствует перемена в его тоне. Фенела призналась самой себе, что ее первоначальное впечатление о Нике было не совсем верным, и это открытие смущало ее и сбивало с толку.

«Ох, как же я одинока!» — мысленно твердила она.

И тут внезапные слезы градом покатились по ее щекам, и Фенела дала наконец выход до сих пор тщательно сдерживаемому отчаянию.

Медленно тянулись ночные часы, образ Николаса рисовался в мрачных и грозных красках, но когда при первых лучах утреннего солнца Фенела сбегала вниз по ступенькам к ожидавшему ее в автомобиле Нику, она сама же не могла без смеха вспоминать свои глупые ночные страхи.

Муж улыбался ей чисто мальчишеской улыбкой, и в ней, как и в приветственном взмахе руки, было что-то милое и надежное.

— Отлично! Ты единственная изо всех знакомых мне женщин оказалась способной полностью одеться всего за пятнадцать минут. А я-то настроился прождать не меньше получаса!

Фенела рассмеялась.

— Наверное, у всех твоих знакомых женщин была масса проблем со своей внешностью, — заявила она, — мне же никогда особо не требовалось прихорашиваться.

— Слушай, ты явно напрашиваешься на комплимент, — усмехнулся Николас, — поэтому я сделаю вид, что намека не понял.

— Ах, нет, вовсе не напрашиваюсь, — запротестовала Фенела. — Впрочем, если не хочешь — можешь не верить.

— Я всегда тебе верил и буду верить, — сказал Николас неожиданно очень серьезно, — потому что до сих пор не раз имел случай убедиться в твоей правдивости.

— Спасибо, — только и сказала на это Фенела.

В молчании они выехали на шоссе.

День стоял теплый, солнечный, ветерок подхватил челку Фенелы и откинул ей волосы со лба. Девушке показалось, что это дуновение словно смело прочь все прежде мучившие ее беды и тревоги, все что до сих пор постоянно расстраивало ее.

«И чего это, собственно говоря, я вечно беспокоюсь? — спросила она сама себя. — Николас позаботится обо всех нас, а уж Саймон пусть сам крутится, как знает».

Она еще с легкой тревогой подумала было об их с Николасом совместном будущем, уживутся ли они, но потом и эти мысли отбросила прочь, легкомысленно решив, что и в будущем все как-нибудь само собой уладится. Забывшись, она нечаянно выговорила вслух свои мысли:

— Ах, Ник, как же ты добр ко мне, как я рада, как я благодарна тебе!

— За что же? Я сейчас, кажется, ничего еще такого не сделал.

Фенела спохватилась, что реплика ее вырвалась совсем некстати, вне всякой связи с предыдущим разговором и событиями.

— Ну-у… я это в общем сказала, — рассеянно пояснила она.

— Собственно говоря, я еще толком не успел сделать для тебя ничего особо хорошего, — продолжил Ник. — Но я действительно хочу быть очень добрым с тобой, Фенела, и ты должна помочь мне: как я уже говорил, с женщинами опыт у меня небольшой.

— Ты влюблялся когда-нибудь?

— Да, однажды. Мне было девятнадцать, а ей — двадцать восемь.

— Ну, а вдруг она вышла бы за тебя замуж?

— Она уже была замужем. Она принесла мне много счастья и бесконечно много горя. Разумеется, я приобрел весьма ценный опыт, однако ни в коем случае не хотелось бы повторить это вновь.

— Ни с кем?

— Ни с кем, — твердо ответил Николас. — Война перевернула меня и привычный мне образ жизни, сама видишь.

— Да-да, конечно, — сказала Фенела очень деликатно.

Любое напоминание о фронтовых ранах, мучавших Николаса, вызывало в ее сердце сочувственный отклик.

Николас внезапно притормозил.

— А вон едет мой управляющий, — заметил он. — Ты не против, если я переброшусь с ним парой слов?

Мужчина на большой гнедой лошади галопом приближался к ним.

— Доброе утро, Николас, — поздоровался он. — Примите мои поздравления. Рано утром по телефону ваша матушка сообщила мне радостную новость.

— Спасибо, Чарлз. Познакомься, это моя жена, — отвечал Николас. — Фенела, это Чарлз Кастайрс. Он управляет нашим имением, то есть следит, чтобы все было верхом совершенства.

— О, спасибо за комплимент, Николас.

Чарлз Кастайрс слез с лошади и обменялся рукопожатием с Фенелой. Управляющий был человеком лет пятидесяти, с обветренным лицом и манерами, которые сразу же располагали к нему людей. Фенела тоже не оказалась исключением и поздоровалась с искренней симпатией.

— Обязательно как-нибудь загляните с женой ко мне на огонек! Я приберег кое-что особенное, чтобы выпить за ваше здоровье.

— Обязательно заглянем, — пообещал Николас. — Кстати, моя мать ничего не говорила, послала ли она машину в Фор-Гейбл за вещами?

— Послала. Вещи привезут сразу после обеда.

— Отлично.

— А знаете, леди Коулби, — сказал Чарлз Кастайрс, обращаясь к Фенеле, — если хотите, я вам жильца в Фор-Гейбл подберу. Хотя, ходят слухи, вы окончательно оставить дом хотите?

— Да, думаю, так будет лучше, пока не прояснится будущее. Впрочем, я сегодня поговорю с отцом о вашем предложении.

— Говорят, майор Рэнсом нашел себе новую квартиру, в другом конце деревни у одного фермера, Скотта. Как жаль, что вам первым пришлось пустить его на постой! Я знавал Рэнсома еще в те времена, когда он был совсем мальчишкой, шалопаем и сорванцом. Таким он и остался, особенно любит озорничать с женским полом, просто беда!

Фенела вздрогнула, но прежде чем внезапный спазм в горле позволил ей издать хоть один звук, рука Николаса решительно легла ей на запястье; легким нажимом пальцев Ник дал ей понять, что отвечать не следует.

— Прости, Чарлз, нам пора, — сказал Ник. — Увидимся вечером.

— Да, я буду в Уетерби-Корт, — кивнул Чарлз Кастайрс, махнув рукой на прощанье, когда машина Николаса тронулась.

Фенела не проронила ни слова до тех пор, пока автомобиль не въехал в ворота Фор-Гейбл. И тогда у нее против воли вырвалось отчаянное:

— Почему он заговорил об этом?!

— Думаю, просто высказал расхожее мнение, вот и все, — ответил на ее невольный возглас Ник, медленно и осторожно подбирая слова.

— Боже мой, уж нам ли не знать, чего стоит это мнение? — с презрением заметила Фенела.

— Верно.

— И как только люди осмеливаются болтать всякие гадости, когда и малейшего понятия не имеют, сколько человеку пришлось выстрадать! — отчаяннее прежнего воскликнула Фенела.

На это Николас предпочел вообще ничего не отвечать, но Фенеле показалось, что он сильно помрачнел.

В последовавшие затем час или два поднялась такая суматоха сборов, что девушка начисто забыла как о словах управляющего, так и самом Рексе, просто не выдалось ни минутки свободной, чтобы подумать о чем-либо. Для начала ее ожидал небольшой сюрприз: ее милый папочка ни с того, ни с сего за ночь переменил свое мнение на совершенно противоположное. Не успела Фенела войти в дом, как Саймон заявил, что берет назад свое родительское благословение на переезд детей в Уетерби-Корт и категорически отказывается выселяться из Фор-Гейбл.

— Интересно, если здесь никого не будет, где же я остановлюсь во время отпуска и увольнительных? — капризно заявил он.

— Но послушай, если некому будет прислуживать по хозяйству, то ты все равно здесь остановиться не сможешь! — терпеливо втолковывал ему Реймонд. — До сих пор Фенела заменяла всех слуг, a My и Нэни едва ли справятся с домом без посторонней помощи.

— Что ж, обеспечь им эту помощь, — упорствовал Саймон.

— Но пока это абсолютно невозможно! — доказывал Реймонд. — Ты что, не понимаешь, слуг сейчас в нашей округе днем с огнем не сыщешь! Кто занят на военных заводах, кто — на сельхозработах.

— Мы будем рады, если вы согласитесь останавливаться у нас, — предложил Николас.

— А я не желаю ни у кого останавливаться, — грубо оборвал его Саймон. — Я хочу жить в своем собственном доме. Неужели мужчина не имеет на это права?!

— Ладно, папа, хватит морочить нам голову, — не выдержала Фенела. — Глупо спорить с объективными обстоятельствами, они сильнее нас.

На перроне Фенела обняла Реймонда.

— Ах, если бы ты не уехал! — прошептала она.

— Ну, теперь тебе больше не о чем беспокоиться, — успокоил сестру Реймонд, ласково похлопывая ее по плечу. — Кажется, дело пошло на лад: Николас — славный малый, не обижай его, слышишь? С его стороны, конечно, страшная глупость жениться на тебе, однако о вкусах не спорят, это его дело. — Реймонд с чувством сжал сестру в объятиях и добавил уже совсем другим тоном: — Если что случится, сразу же дай телеграмму, поняла? Я сделаю все, чтобы немедленно примчаться сюда.

Фенела поняла, что он намекает на Илейн, и кивнула в знак согласия, будучи не в силах сейчас обсуждать эту тему.

С затуманившимся от слез взором она наблюдала, как исчезает вдали хвост поезда, увозящего прочь Реймонда. Потом взяла My под руку и направилась к машине, где их поджидал Николас.

Вся компания в полном составе, Саймон, Нэни, малыши и My, прибыла в Уетерби-Корт как раз к ленчу. Совместными усилиями Фенеле и Николасу удалось убедить Саймона отправиться с ними, исключительно при условии, что Николас проследит, чтобы автомобиль доставил Саймона на станцию вовремя, к отходу его поезда.

— О чем ты думаешь, Фенела? — неожиданно спросил Николас.

— О том, что гениям, вроде моего папочки, следовало бы иметь лишь сыновей, — отвечала Фенела.

— Вообще-то большинство женщин в жизни только путаются под ногами и мешают мужчинам, — заметил Саймон, — и все-таки мы никак не можем обойтись без них! Они скрашивают нашу жизнь, надо признаться.

— Порой слишком активно, — едко заметила леди Коулби.

Но Саймона трудно было задеть, и он невозмутимо продолжил:

— А что поделаешь? Нам, мужчинам, или точнее мне лично, без женщин и жизнь не мила!

Когда Саймон наконец уехал, леди Коулби обратилась к Фенеле:

— На мой взгляд, ваш отец чрезвычайно интересный человек. Какая жалость, что о нем некому позаботиться!

Фенела поняла, что имеется в виду не только чисто бытовая забота.

— Да, с ним никому не удавалось ужиться с тех пор, как умерла моя мать.

— Как жаль! — вздохнула леди Коулби. — Очень жаль.

И тогда Фенела вдруг отважилась сказать:

— Как бы я желала, чтобы вы все эти годы не осуждали отца! Ведь ваше неодобрение помешало и ему, и нам познакомиться с местными жителями, завести друзей. А ведь это наполнило бы жизнь Саймона иными интересами!

Леди Коулби холодно взглянула на Фенелу.

— А я до сих пор осуждаю поведение вашего отца, моя дорогая, — заявила она, — просто больше не в моей власти отказывать ему от дома.

Фенела почувствовала, что ей недвусмысленно указали ее место, но в то же время она в глубине души прониклась твердым убеждением, что чары Саймона сильны по-прежнему, и даже леди Коулби с ее строгими принципами не удалось противостоять им.

«Да, есть в Саймоне нечто такое, — подумала Фенела, — чему ни одна из женщин противиться не в силах, как только дело доходит до личного общения».

И, усмехнувшись собственным мыслям, она пошла наверх посмотреть, как расположились малыши в своей новой детской.

— Фенела, мне надо с тобой поговорить.

Николас вошел в библиотеку, где Фенела с головой ушла в составление письма Реймонду. Она с трудом оторвалась от письменного стола, и в глазах ее еще некоторое время было отсутствующее выражение, поскольку мысленно она все еще додумывала написанное.

— Да, пожалуйста.

— Мне нужно поговорить с тобой о твоей работе для фронта.

Только когда Ник уселся в кресле рядом с Фенелой, она отложила наконец ручку в сторону и целиком сосредоточилась на муже.

— Работе для фронта? — повторила она.

— Перед отъездом Реймонда мы с ним говорили об этом.

— Да, мне он тоже сказал. Но чем же, Николас, мне заняться? Я ничего не умею.

— Я долго думал над этим вопросом, — медленно произнес Николас, — по чистой случайности, вопрос о твоей работе имеет длинную предысторию, связанную со мной лично.

— Да? Интересно! — оживилась Фенела. Она подалась вперед и приготовилась слушать, удобно пристроив подбородок на ладонях, а локтями упершись в поверхность стола.

— А история примерно следующая, — начал Николас, немного волнуясь, и в речи его опять послышалось легкое заикание, которое всегда выдавало его смущение и неуверенность. — Прямо перед войной я страстно увлекался авиацией, поэтому после изнурительных споров мне все-таки удалось добиться разрешения у моей матери построить частный аэродром примерно в миле от дома. Меня тогда целиком захватила идея создания чего-то вроде аэроклуба для друзей, чтобы мы могли летать в гости друг к другу. Мы решили организовать и мастерскую по ремонту самолетов, где можно было бы быстро и качественно чинить наши машины. Но прежде чем нам удалось развернуться в полную силу, началась война и для меня лично все было кончено… ты понимаешь, что я имею в виду. Однако министерство авиации испытывало нужду в аэродромах, поэтому они проявили интерес и к моему клочку земли, вполне подготовленному для этой цели. Пока суть, да дело, мой двоюродный брат, Дик Браун, обратился в министерство с просьбой об аренде самолетного ангара для кое-каких исследований в области самолетостроения. Короче говоря, мой домашний аэродром был значительно расширен, и Дик сейчас разрабатывает там новую модель ночного истребителя, на который министерство авиации возлагает большие надежды.

— Как, все это происходит прямо здесь, у нас под боком?! — в страшном оживлении воскликнула Фенела. — Боже мой, потрясающе! А я ничего не знала…

— Об этом очень мало кому известно, — пояснил Николас. — Разумеется, разработки идут под большим секретом, хотя наша экспериментальная мастерская насчитывает уже более сотни сотрудников, и почти половина из них — местные жители.

— Послушай, а можно мне хоть один разок побывать на аэродроме?

— Вот именно об этом я как раз и собирался с тобой поговорить. Видишь ли, Фенела, дело обстоит следующим образом. Когда я лежал, прикованный к постели, мне практически нечем было заняться и я начал разрабатывать кое-какие усовершенствования для самолета, исходя из потребностей летчика. Весьма важные усовершенствования, надо признаться. И вот, Дик теперь использовал мои открытия в конструкции своего самолета.

— Господи, Ник, это же потрясающе!

— Теперь ты представляешь, насколько я заинтересован в успехе испытаний нового истребителя. Более того, — тут Николас смутился окончательно, — Дик настолько высоко оценил мои предложения, что решил выбрать для новой модели специальное название…

— Какое?

— «Кобра». То есть по два первых слога наших имен — Коулби и Браун.

— Ну, и когда же первый пробный полет «Кобры»?

— Должен быть через несколько недель, может и раньше. Когда окончатся все наземные испытания. Но мы немного уклонились от темы нашего разговора. Сегодня утром я повидался с Диком, и он охотно согласился взять тебя, если, конечно, пожелаешь, на работу к нему в экспериментальную мастерскую.

— То есть ты хочешь сказать, что я могу работать для фронта на твоем же собственном заводе? — уточнила Фенела.

— Да, так и получается, — кивнул Ник, — но отношение к тебе будет, разумеется, точно таким же, как и к любому другому сотруднику… Кроме того, работа там не очень-то квалифицированная и вовсе не интересная.

— О, мне она обязательно понравится! Ты это просто замечательно придумал, я почувствую себя гораздо лучше, если буду трудиться наравне со всеми, а не пролезу сразу же в «шишки» безо всяких на то оснований. Я боялась, что в качестве твоей жены буду пользоваться всякими преимуществами, причем совершенно незаслуженно.

— О, только не там, где начальствует Дик! Жена ты моя или не жена, для него не имеет ни малейшего значения, — заверил ее Николас. — Дик — сама справедливость, более того, и как специалист он просто великолепен. Так что, уверен, он тебе понравится.

— А когда ты меня с ним познакомишь?

— Я договорился, что сегодня после обеда мы с тобой поедем на аэродром.

— Ах, это было бы просто чудесно! — обрадовалась Фенела. — Надеюсь, я тебя не опозорю.

— А я вполне убежден в этом, — доверительно улыбнулся Николас.

Но несколько часов спустя во время небольшой экскурсии по мастерской Фенела почувствовала, что доверие и уверенность ее мужа были несколько неоправданны.

Мужчины и женщины, трудившиеся в мастерской, работали быстро и слаженно, руки их так и порхали над станками, и наблюдавшей за ними Фенеле казалось, что этот стремительный блеск инструментов в их умелых пальцах, эта решительная сосредоточенность знающих свое дело работников абсолютно непостижимы для нее.

Однако она несколько успокоилась после знакомства с Диком Брауном, потому что вполне убедилась в справедливости слов Николаса о том, что положение его законной жены не даст ей ни малейших преимуществ на производстве, руководимом его двоюродным братом.

«Ну и отлично! — решила она. — Если я не подойду Дику, он обязательно так прямо и скажет».

Подобные мысли вселили в нее некоторое спокойствие.

Дик Браун Фенеле очень понравился, хотя и навел сначала на девушку легкий страх. Это был невысокий, плотного сложения мужчина с круглой головой и большими очками в роговой оправе, придававшими ему сходство с филином.

Речь его лилась быстро и энергично, и у любого сразу же создавалось впечатление, что перед ним человек сильный и динамичный, однако вполне способный удержаться от грубого давления на окружающих там, где затрагивались интересы других людей.

Итак, Фенеле Дик Браун понравился, более того, у нее сложилось впечатление, что и он отнесся к ней с симпатией.

Сначала девушка подозревала, что Дик вовлекал своего брата в авиационные разработки лишь из глубокого сочувствия к его фронтовым ранам. И в самом деле, что может быть гуманнее и проще, чем занять ум человека, давая ему пищу для размышлений и отвлекая от тяжелых мыслей о собственной участи?!

Однако, глядя на двоюродных братьев, деловито расхаживающих по мастерской, Фенела убедилась, что нежные родственные чувства не имеют ни малейшего отношения к их деловому сотрудничеству.

Николас занимал свое место явно не зря. Девушка впервые взглянула на своего мужа новыми глазами, потому что на рабочем месте это был уже совсем другой человек, не имеющий ничего общего с тем застенчивым, запинающимся на каждом слове юношей, которого она знала до сих пор.

Фенела наблюдала, как Николас сосредоточенно изучает чертежи, обсуждает их с Диком Брауном, как они оба разбираются в огромном авиационном моторе, как Ник разговаривает с рабочими… и видела совсем, совсем другого Николаса.

Это был спокойный и хладнокровный мужчина, привыкший руководить, готовый в любой момент дать уверенный ответ на любой вопрос; не изображающий начальника, а являющийся лидером по самой своей природе.

На летном поле им встретилось много авиаинженеров, несколько офицеров-летчиков, специально прибывших на встречу с Диком, и ни с кем, как заметила Фенела, Ник не проявлял ни малейших признаков смущения.

Большинство из людей, по-видимому, были хорошо знакомы с Николасом и любили его. Ни один из наземного обслуживающего персонала не преминул поприветствовать его с искренней радостью, а Ник в свою очередь не раз останавливался и осведомлялся о личных делах сотрудников.

«Господи, как же ему теперь тяжело быть в отставке, а не в рядах военно-воздушных сил! — подумала вдруг Фенела, наблюдая за своим мужем. — Как хорошо, если эта новая работа хоть частично восполнит потерю, хоть немного вернет ему ту полноту жизненных ощущений, которая, оказывается, столь дорога ему!»

Почти весь день они провели на аэродроме, после чего Фенеле было сказано завтра в девять часов утра выходить на работу.

— Неужели я смогу когда-нибудь работать так же, как они? — спросила она у Николаса по дороге домой.

— Разумеется, сможешь, — отвечал тот. — Не бойся! Бригадир все тебе покажет и объяснит.

— Послушай, а вдруг остальные невзлюбят меня? Вдруг они заподозрят, что я шпионю за ними для тебя или Дика?

— Вряд ли. Дика здесь все любят.

— Ну, тогда хорошо.

— Честно говоря, на мой взгляд, все это вовсе не хорошо, — неожиданно заметил Ник, сворачивая на узкую аллею, ведущую по направлению к Уетерби-Корт.

— Что?! — опешила Фенела.

— Не думаю, чтобы какому-нибудь мужу понравилось, что жена его вынуждена ходить на работу, — пояснил свою мысль Николас. — Это задевает честь мужчины. Однако еще страшнее, когда сам не можешь полноценно работать…

— Но ведь ты можешь, вполне можешь! — запротестовала Фенела. — Ты же слышал, что сегодня сказал мне Дик, и я просто в восторге, что именно ты сумел изобрести такую замечательную машину, как «Кобра»!

Речь Фенелы звучала взволнованно и прерывисто: она боялась показаться слишком экзальтированной… а кроме того, стеснялась так прямо и открыто хвалить мужа.

— Спасибо, — нежно поблагодарил ее Ник, а потом добавил: — Кстати, лучше особо об этом не распространяться, понимаешь? Даже маме лучше ничего не говорить.

— Но она-то ведь знает?

— Гораздо меньше, чем знаешь ты. Разумеется, ей известно, что я занят на аэродроме, однако она и понятия не имеет, что у меня там серьезное дело, что я — конструктор «Кобры». Если быть точным, то она вообще о «Кобре» ничего не знает.

Внезапная радость охватила Фенелу. Она понимала, что это не совсем благородно с ее стороны, однако все равно не могла сдержать ликования при мысли, что хотя бы в этой мелочи она получила некоторое преимущество перед своей властной свекровью.

— Фенела, — спросил некоторое время спустя Николас. — Как ты себя теперь чувствуешь — счастливее?

Фенела заставила себя разомкнуть внезапно отяжелевшие губы и, хотя сердце ее кричало, что это ложь, еле-еле прошептала:

— Гораздо счастливее, Ник.

— Хорошо. А довольна ли ты, что вышла за меня замуж?

Тут уже сил на ответ у нее не хватило, она не смогла заставить себя сказать то, что порадовало бы его.

Вместо этого Фенела устремила взгляд вперед, где многочисленные окна усадьбы поблескивали в лучах заходящего солнца.

— Ник, мы обязательно должны говорить на эту тему?

— А почему бы и нет? — отрывисто бросил Ник, и в его голосе Фенеле послышались сердитые нотки. — Неужели мы настолько старомодны, что не смеем откровенно говорить на волнующие нас темы? По-моему, подавлять свои чувства уже давно не принято.

Фенела попыталась издать легкий смешок, но звук получился каким-то жалким, далеким от веселья. Голос ее сорвался, и, к своему ужасу, она почувствовала, что по щекам ее заструились безудержные слезы.

Николас затормозил, заглушил мотор и обернулся к жене.

— Фенела, — сказал он. — Посмотри-ка на меня.

Она не послушалась, тогда он протянул руку, взял ее за плечо и решительно развернул девушку так, что ее лицо оказалось прямо перед ним.

— Послушай, ну что ты так ужасно упрямишься все время? — раздраженно спросил он.

— Я? Упрямлюсь? — изумленно откликнулась Фенела, и слезы ее от неожиданности высохли сами собой.

— Да, упрямишься, да еще как! — настаивал Николас. — Ведь ты же сама хочешь, чтобы я тебе нравился. Да я и так тебе уже нравлюсь, признайся! Будь же честна сама перед собой и не отрицай, что называться моей женой вовсе не так уж плохо. Есть неоспоримые преимущества, ведь верно? Но вместо того, чтобы трезво взглянуть на вещи, ты предпочитаешь оставаться в плену прежних вздорных иллюзий. Слушай, ну что ты вообще-то можешь знать о настоящей любви, ты, сущий ребенок!

Тон Ника был настолько сердитым, что Фенела не на шутку струсила, но тем не менее гордо выпрямилась:

— Моя любовь — настоящая!

— Да-а? Неужели? — саркастически протянул Николас. — А может, это просто любовная историйка со сладенькими поцелуйчиками при лунном свете, когда сердце замирает лишь от одного того, что ты до невозможности юна и до смешного наивна?

— Послушай, ты что, хочешь, чтобы я тебя возненавидела? — оскорбленно воскликнула Фенела.

— Ага! Слава Богу, наконец-то мне удалось вызвать у тебя хоть какое-то чувство! Впрочем, как хочешь.

Николас рывком тронулся с места и в полнейшем молчании продолжил путь. Фенела сидела рядом в смятении. И это говорит Николас?! Тот самый Николас, какого она знала раньше, говорит с ней таким тоном, раздраженным, обиженным, сердитым?! Не может быть!

Перед ней предстал теперь совсем другой мужчина, вовсе не тот, за кого она выходила замуж. Этот мужчина пугал и беспокоил ее, тогда как она ожидала встретить в муже лишь мальчика, робкого и нежного.

Автомобиль притормозил у парадного входа. Фенела обернулась к Нику.

— Николас! — умоляюще произнесла она.

Но тот не удостоил ее даже взглядом: он мрачно хмурился, и Фенела видела, что глаза его сильно потемнели.

— О чем еще говорить? — сердито бросил он. — Слова не помогут. Лучше выходи из машины и иди в дом.

Она покорно повернулась и пошла.

На следующий день Фенела приступила к работе. Сначала она страшно нервничала, но бригадир, симпатичный человек, который успел сообщить ей, что работать начал уже с двенадцати лет, терпеливо показывал и разъяснял ее обязанности, постоянно успокаивая девушку тем, что через день-два все у нее пойдет, как по маслу.

Поздно вечером, лежа в горячей, благоухающей душистым мылом ванне, Фенела думала о тех несчастных, кому приходится возвращаться с работы в жалкие нищие лачуги или в тесные, перенаселенные квартирки, где их ждет непочатый край домашних забот и труда.

«О, я не подведу Николаса, нет?» — думала она.

И тут же сама себе удивилась, удивилась своим мыслям, в последнее время целиком сосредоточенным на Николасе. Факт оставался фактом: на работе она все время ловила себя на том, что волнуется о судьбе его истребителя, его дорогой «Кобры».

Не раз с тех пор, как Фенела переступила порог дома Коулби, любой намек на боевые раны ее мужа или сочувствие к его инвалидности заставляли девушку невероятно стыдиться, что война так мало задела ее лично.

Сущим мучением было наблюдать, с каким трудом Николас выбирается из машины или неловко пытается подняться из-за стола, категорически отказываясь принимать чью-либо помощь.

Иногда он передвигался лучше, иногда — хуже, но порой выпадали такие черные дни, когда казалось, что ноги полностью отказываются повиноваться ему: ступни подворачивались, колени подгибались и дрожали, и Ник вынужден был хвататься за первую попавшуюся мебель, чтобы удержаться на ногах.

Фенела также знала, что временами боли мучают его настолько сильно, что он проводит без сна ночи напролет; а леди Коулби однажды вскользь упомянула о том, что, вполне вероятно, возникнет необходимость в еще одной операции, и в самом ближайшем будущем.

— Это будет уже пятая, — сообщила мать Николаса. — Он так страдает, бедняжка, но держится молодцом!

С самого детства Фенела избегала даже мысли о физической боли, но теперь муки Николаса рождали живой отклик в ее душе.

Девушке казалось, что когда леди Коулби упоминает о ранах сына своим спокойным, безликим тоном, то говорит о ком-то чужом, постороннем, вот почему Фенелу однажды повергли в ужас слова My, случайно услышанные Фенелой, когда она неожиданно вошла в гостиную. Младшая сестренка просила Николаса показать ей свои раны.

— Боже, как ты можешь просить о таких вещах! — возмутилась Фенела.

Девушка тем больше сердилась и ругала сестру, чем явственней ощущала в глубине собственного сердца вину — вину оттого, что сама она, жена Николаса, была не в силах вынести зрелище его ран.

— А что такого? Мне интересно, — удивленно отвечала девочка. — Николас рассказывал мне о том, что с ним происходило, и если война затянется, я лучше стану медсестрой. Завод — это не по мне!

— Да ты же ненавидишь медицину! — укоризненно покачала головой Фенела. — У тебя ничего не получится. — Какой-то тайный, странно злобный инстинкт заставлял девушку обращаться сейчас с сестрой жестко, почти жестоко.

— Да откуда ты знаешь! — обиделась My. — Я же еще вообще в жизни ни одной профессии не успела попробовать…

— А ведь девочка права, — вмешался Николас. — Старайся, лови свой шанс и все получится, My.

— Ах, Ники, спасибо на добром слове, ты просто чудо!

И она сжала в объятиях своего новоявленного брата. Гнев Фенелы нарастал.

— My, отправляйся наверх и позови сюда детей. Попроси, чтобы Нэни проводила их вниз.

My нехотя повиновалась.

— Ага, ты просто хочешь от меня избавиться?

— Будь добра, делай, что сказано, — приказала Фенела.

Когда за My с грохотом захлопнулась дверь, девушка обратилась к Николасу.

— По-моему, потакать любому детскому вздору — это значит развращать ребенка, — заявила она. — Или ты таким способом стремишься завоевать дешевую популярность?

Фенела говорила колко, с горечью. Николас медленно поднялся на ноги.

— В чем дело, Фенела?

— Ни в чем, — отрезала та, однако сама дорого бы дала за то, чтобы понять: в чем же, собственно, дело?

Просто войдя в комнату и видя My, сидящую бок о бок с Николасом, Фенела почувствовала, что ее охватывает приступ горького одиночества.

Казалось, этим двоим так хорошо, так уютно друг с другом, что им больше никто не нужен и Фенела здесь лишняя, посторонняя, чуждая их интересам и обречена одна влачить бремя своих несчастий и рухнувших надежд.

И вот, стыдясь себя самой, стыдясь собственных вышедших из-под контроля эмоций, девушка поспешно бросилась к выходу.

— Вернись, Фенела, — окликнул Николас, однако она просто-напросто сбежала, зная, что муж не в состоянии догнать ее.

Эта короткая сценка долго не давала Фенеле покоя, вновь и вновь всплывая в памяти. Работая, девушка воссоздавала в уме жест за жестом, подробность за подробностью. Вслед за этим эпизодом следовали другие, тревожа и смущая ее.

«Ну почему я так страшно жестока, так ужасно несправедлива?» — спрашивала она себя и не находила удовлетворительного ответа.

Угроза общественного скандала, страх за семью — все эти уважительные причины больше не существовали; какое-то странное, глубинное течение чувств увлекало ее, скрываясь за внешним беспокойством о судьбе Илейн и повседневными проблемами, и сложностями жизни в Уетерби-Корт.

С одной стороны, Рекс, с другой — Николас… Вот две стороны, враждующие в ее сознании помимо ее воли, разрывающие ее на части. Порой Фенеле чудилось, что они оба действуют независимо от нее, вопреки ее желанию найти убежище и покой хоть где-нибудь.

Однажды вечером Фенела стояла одна в своей просторной спальне. К этому моменту она успела уже проработать в мастерских примерно с неделю, и теперь впервые серьезно задалась вопросом, насколько нынешняя жизнь удовлетворяет ее.

Казалось, внутри какой-то посторонний голос упрямо твердит: «Ты одинока. Чудовищно одинока. Но кто же виноват в этом?»