Глубинное течение

7

Фенела проснулась с дурным предчувствием. Некоторое время она находилась в каком-то дремотном состоянии, переходном между сном и явью, не понимая, отчего она так встревожена и подавлена? И тут вспомнила!

Конечно! Ведь сегодня день испытаний «Кобры»!

Она выскочила из постели и торопливо оделась. Было еще очень рано, солнце едва встало, клочья утреннего тумана окутывали сад. Одевшись, она сбежала вниз, к телефону.

Девушка не ожидала, что Ник уже на ногах, однако трубку взял именно он.

— Звоню, чтобы пожелать тебе удачи, — сказала она.

— Спасибо, Фенела.

Голос его звучал тускло и глухо.

— Ты волнуешься?

— Пытаюсь держать себя в руках. Дик абсолютно уверен в успехе, но, что касается меня, то я, похоже, чувствую себя не лучше, чем во время финального удара битой во время чемпионата на первенство Итонского колледжа, все поджилки трясутся.

— О, а я и не знала, что ты играл в крикет!

— Бывало и такое.

«Что же это мы болтаем о всяких пустяках!» — подумала про себя Фенела, понимая при этом, что им обоим сейчас трудно подобрать слова, подходящие для столь знаменательного момента в их жизни.

— Ладно, я буду все время думать о тебе, — сказала она. — Позвони, если сможешь, хорошо?

— Боюсь, не смогу, — отвечал Ник. — Эрл приезжает к полудню; перед полетом надо провести еще массу наземных испытаний. Но все равно, попробую позвонить, не беспокойся.

— Хорошо. Пока, Ник.

— Пока.

Казалось, он ждет еще какого-то продолжения. Фенела тоже подождала, потом торопливо и смущенно выпалила в трубку:

— Господь да благословит тебя и «Кобру».

И бросила трубку прежде, чем он успел ответить.

Фенела медленно поднялась наверх, чтобы успеть убрать постель и привести в порядок комнату, прежде чем настанет пора готовить завтрак для всей семьи.

«У Ника сегодня такой важный день, — думала она, — он должен быть успешным, должен!»

Девушка догадывалась, что ее муж страдает от комплекса неполноценности: всю жизнь мать подавляла его, и вот, после нескольких лет свободы в частях Военно-воздушных сил, он вновь вынужден вернуться к домашней жизни, увечный, жалкий, чтобы окончательно сникнуть перед неукротимой жизненной энергией леди Коулби и занять прежнее зависимое положение. Поэтому Фенела прекрасно отдавала себе отчет, что только успех «Кобры» принесет Нику то, чего ему всегда так не хватало: чувство собственной значимости и личного достоинства.

Где-то в глубине души Фенела также понимала, что в усугублении этого комплекса неполноценности Ника есть и ее вина. Ведь он пока терпит неудачу в попытках завоевать любовь собственной жены, осуществить свои супружеские права и почувствовать себя настоящим мужчиной и главой семьи.

«Он знал, на что шел, когда женился», — упрямо твердила себе Фенела, однако чувствовала, что это плохое оправдание. Ник был слишком деликатен и нежен с ней, чтобы добиваться своего грубой силой и ценой ее унижения. Он вел себя как настоящий джентльмен, а в награду не получил ровным счетом ничего, кроме горечи от сознания собственной слабости и бессилия перед сердцем Фенелы.

Девушка постаралась отогнать мрачные думы. Что толку винить себя понапрасну… Но мысль, что она плохо, очень плохо обращается с Ником, преследовала девушку на протяжении всего утра.

Она мысленно пыталась представить себе, каковы были бы ее ощущения, если бы Ник сейчас сам лично испытывал истребитель или отправлялся в бой с настоящим врагом, как он это делал в прошлом. Она гадала, было ли бы ей стыдно тогда провести с ним ночь накануне испытаний или боя?

Зная Ника, она была уверена, что он в эту ночь не смыкал глаз.

Фенела представляла, как он медленно вышагивает по комнате, слушая мерное тиканье прадедовских часов в холле, час за часом; как пытается уснуть, лежа в темноте и старательно закрывая глаза; как напряжен каждый его мускул, каждый нерв его тела, как каждая клеточка его мозга лихорадочно обдумывает и представляет будущий полет «Кобры», как серебряные крылья самолета прорезают голубое небо его воображения.

«В конце концов я могла хотя бы просто посидеть и поговорить с ним», — упрекнула себя девушка, чувствуя при этом, как ее сознание лукаво гонит прочь более интимные образы.

Все утро она таким образом размышляла о Нике. Наступил полдень, пробило двенадцать, минуты, как ей казалось, лениво ползли к урочному обеденному часу.

Легче становилось, когда вся семья собиралась вместе и можно было отвлечься от мыслей о, возможно, происходящем именно в эту минуту испытании, можно было, поучаствовав в общей болтовне, забыться хоть на мгновение. После обеда тетя Джулия и Фенела сидели и мирно беседовали, но девушке все никак не удавалось сосредоточиться на предмете разговора. Николас и его «Кобра» не выходили у нее из головы.

Фенела взглянула на каминные часы: время перевалило за три. Почему он до сих пор не позвонил? Неужели ему не о чем сообщить ей? А вдруг — ну, чисто теоретически — случился провал и некому ободрить и поддержать Ника в один из самых мрачных моментов его жизни?!

И, повинуясь внезапному порыву, она сказала:

— Поеду в Уетерби-Корт. Ник, может быть, заедет позвонить мне оттуда — лучше встречу его прямо там.

Даже если ее неожиданное решение и показалось тете Джулии странным, у нее хватило мудрости и такта не показать этого; наоборот, она помогла Фенеле переодеться и пообещала объяснить домашним причину ее внезапного исчезновения.

— Если ты не успеешь вернуться вовремя, то я сама позабочусь об обеде и чае, — заверила девушку тетя Джулия, — не волнуйся.

— Вообще-то я собираюсь вернуться, — отвечала Фенела, но в голосе ее не было уверенности.

Впервые в жизни интересы семьи перестали волновать девушку. «Сами справятся», — решила она.

Фенела поцеловала на прощанье тетушку и подхватила сумочку; она торопливо сбежала вниз по ступенькам крыльца, вскочила на велосипед, прислоненный к стене рядом с задней дверью, и понеслась по дороге.

Через двадцать минут она уже подъезжала к Уетерби-Корт. Честно говоря, девушка надеялась встретить в холле поджидающего ее Николаса, потому что тетя Джулия передала бы ему, если бы он за это время звонил, что Фенела едет в Уетерби-Корт. Но Николаса не было, только леди Коулби вышла из гостиной, наряженная в форму Красного Креста, положенную ей как председателю Совета графства.

— Какая неожиданность, Фенела! — воскликнула она. — Я совсем не ждала тебя сегодня сразу после обеда!

— Да и я не собиралась приезжать… — отвечала Фенела, — но захотела увидеться с Николасом. Он еще не возвращался?

— Нет, он на аэродроме, во всяком случае, туда он отправился с утра. Подождешь его? Прикажи, пусть Даусон принесет тебе чаю, а мне надо спешить, я и так опаздываю на собрание в Манчестер.

— О, не буду вас тогда задерживать, — сказала Фенела.

Она смотрела, как уезжает свекровь, важная и немного смешная в своей униформе, женщина, которая до последнего вздоха не откажется и от малой толики той власти, которую она имеет над ближними.

Оставшись одна, Фенела не стала звать Даусона, а принялась бродить по комнатам первого этажа. Особняк стоял тихий и пустой. Она ждала возвращения детей, отправившихся на прогулку в сопровождении Нэни, и наступил момент, когда Фенела почувствовала, что больше она не вынесет… Необходимо немедленно выяснить, что же случилось! Необходимо узнать хоть что-нибудь и снять эту невыносимую тяжесть, разрывающую душу на части!

Девушку переполняли дурные предчувствия, и хотя она уверяла себя, что все в порядке, сердце твердило свое.

Фенела побрела вдоль по дороге, ведущей к аэродрому, ежесекундно ожидая встретить приближающийся навстречу автомобиль Николаса, но даль оставалась пуста. Она свернула с дороги на проселок и через пять минут достигла аэродрома. Рядом с воротами размещалась небольшая автостоянка; среди полдюжины припаркованных автомобилей, Фенела узнала зеленую двухместную машину Николаса.

Она пошла к знакомой машине, так и не решив, как же ей следует поступить, и тут у нее замерло сердце — со стороны проселка донеслась сирена «скорой помощи».

Фенела стояла, как вкопанная, слушая, как приближается вой сирены, и глядя, как во сне, на въезжающий в ворота аэродрома роковой автомобиль. Итак, предчувствие не обмануло ее! Случилось нечто, подсказанное ей шестым чувством и с утра страшившее ее.

Девушка ждала. Сколько ей пришлось прождать, впоследствии вспомнить она так и не смогла. Обессилев, она уселась на подножку машины.

Должно быть, прошло не менее двух часов, прежде чем в воротах аэродрома показался Ник. За это время много людей прошли через ворота, машины въезжали и выезжали, но Фенеле не было до них никакого дела.

Она ждала одного человека — и только его одного.

И наконец она его увидела. Достаточно было взглянуть на его лицо, чтобы прочесть на нем подтверждение того, что уже знало ее сердце. Ник ковылял к машине, нащупывая в кармане ключ.

Фенела медленно привстала с подножки, едва сознавая, что делает — так она измучилась и устала; ей казалось, что она прождала Ника целую вечность, вечность, за время которой слишком много перемен произошло у нее в душе: весь внутренний мир девушки совершенно преобразился.

Она ничего не сказала мужу. Ник посмотрел на жену, но тоже ничего не сказал, и Фенела поняла, что при виде ее он не испытывает ни удивления, ни радости, потому что все чувства в нем убиты безысходным отчаянием провала.

Ник отворил дверцу автомобиля и наклонился вперед, чтобы отпереть дверь с противоположной стороны для Фенелы. Девушка села, и они в полнейшем молчании тронулись.

Безмолвно они проделали весь путь до поворота на тенистую аллею, ведущую к Уетерби-Корт. Усадьба раскинулась перед их взором, такая уютная в лучах заходящего солнца, а перед домом серебрился ровным зеркалом пруд.

Николас заехал на траву и заглушил мотор.

— Хочешь узнать, что случилось? — спросил он глухо, и такая боль звучала в его голосе, что Фенелу словно поразили в самое сердце.

На какое-то мгновение ей стало страшно — страшно заговорить, страшно ответить ему что-нибудь, и вдруг она ясно поняла, как надо действовать, как можно помочь ему, облегчить эту новую рану.

— Нет, не говори ничего, не надо, — сказала она. — Я знаю, знаю, что случилось. Ах, Николас, как же мне жаль!

Говоря так, она протянула руки и притянула к себе на грудь его голову.

Она не сознавала, что говорит, лишь бы привлечь его к себе, отдать ему часть себя, часть своей души…

Секунду Николас сопротивлялся, но потом вдруг панцирь его гордости словно распался, он повернулся к жене, голова его склонялась все ниже и ниже, пока Ник не уткнулся лицом в шею Фенелы и не прошептал тихо и невнятно, срывающимся голосом:

— Провал, Фенела, полный провал!

— Я знаю, знаю, — донеслись до Фенелы, как чужие, ее же собственные слова, — но это не так уж важно. Ты снова начнешь работать, исправишь ошибки, ведь не все так плохо — просто какой-то один маленький просчет, нельзя же все предусмотреть.

Она почувствовала, как его руки постепенно все крепче и крепче сжимают ее.

— Да, Дик сказал то же самое, — пробормотал он, — но, Фенела, я же так верил в «Кобру»! Она значила для меня слишком многое… Это был мой самолет — мой и твой.

Она почувствовала, как он перевел дух, выговорив эти слова.

— Наверное, я слишком мало принимала в нем участие, — прошептала Фенела.

Слова замерли у нее на губах, потому что она почувствовала, как что-то горячее и мокрое струится у нее по шее, и поняла, Ник плачет.

Ник плачет! Материнский инстинкт, всю жизнь заставлявший ее заботиться об окружающих, вспыхнул в ней с новой силой, отныне и навсегда сосредоточившись на муже.

Фенела крепче обняла его и прижалась щекой к его щеке.

— Ну, не надо, милый, не плачь, — уговаривала она его голосом, каким обычно обращалась к малышам. — Мы начнем снова, милый, вместе, ты и я. Просто ты и я. Ник, ты позволишь мне?

Он отодвинулся, выпрямился и посмотрел на нее, не стыдясь текущих по щекам слез.

Фенела взглянула на лицо мужа, и ее пронзила радостная дрожь — такое было выражение у него в глазах, такая неожиданная радость и возродившаяся надежда сияли в них!

«Так вот что такое настоящая любовь!» — невольно пронеслось в голове у Фенелы, и сердце ее запело от счастья.

Значит, она может вызвать в глазах Ника этот взгляд, это удивительное выражение! Это она в силах избавить его от уныния и отчаяния, превратить его горе в радость! Фенела увидела, как дрогнули губы мужа.

— Повтори, — прошептал он. — Повтори, что ты сказала.

Шепот его был чуть слышен, но ответ Фенелы прозвучал четко и ясно:

— Мы начнем вместе, милый, ты и я.

В просторной спальне Уетерби-Корт было тихо. Так тихо, что Фенела могла слышать, как бьется ее сердце.

Она ждала, затаив дыхание. Ждала, когда откроется дверь.

Ей казалось, что она шла к этому мгновению всю свою жизнь, медленно, но верно.

Николас как-то сравнил ее с рекой, широкой и глубокой. Нет, раньше она не была такой, но теперь… теперь она желала быть мужественной и сильной, чтобы хватило сил помочь Николасу.

Фенеле казалось, что все чувства, которые она ощущала когда-либо к My и малышам, к Саймону и Реймонду, — желание защитить, поддержать, вдохновить, успокоить, — все они сконцентрировались теперь в том чувстве, которое она испытывала к Николасу!

Она хотела дать ему многое, очень многое, намного больше, чем отдавала до сих пор, гораздо больше, чем она прежде вообще способна была давать людям.

И тут девушка со страхом подумала, а вдруг уже слишком поздно? Вдруг она уже ранила его душу слишком сильно, слишком глубоко, и он больше не верит ей? Но нет, это пустые страхи! Стоит только вспомнить сияние счастливой надежды в его глазах, блистающее сквозь слезы, и тихий восторг, звучавший в его голосе.

Ник любит ее по-прежнему, он не может не любить ее!

А страх все не уходит. Понимает ли Ник, что она ждет его?

Раздался звук открывающейся двери, и она увидела Николаса, идущего к ней.

Трудно было разобрать выражение его лица, потому что она оставила гореть лишь одну свечу.

Николас добрался наконец до ее кровати и присел на краешек.

— Фенела, — тихо позвал он.

Девушка знала, чего он опасается, что она по-прежнему чуждается его, что его ждет новая сердечная рана.

Фенела простерла к нему навстречу руки и почувствовала, как его пальцы почти до боли сжали ее ладонь.

— Мне нужно… кое-что… сказать тебе, — едва слышно пролепетала она.

— Да?.. — отозвался Николас.

Фенела перевела дух.

— Но ты… слишком… далеко. А это… секрет…

Она почувствовала, как он весь замер. Затем медленно-медленно, словно ожидая обычного отпора, Ник лег рядом с ней и обнял ее.

И совсем неожиданно для себя Фенела вдруг прильнула к нему всем телом, шепча:

— Ох, Николас… Ник… — срывалось с ее губ, — какая же я была дурочка… вела себя ужасно… но я просто не понимала… до сих пор… как ты дорог мне… как ты нужен мне…

Шепот ее перешел во всхлипывание.

— Люби меня, пожалуйста… пожалуйста, люби меня… помоги мне… я хочу… быть твоей… жить с тобой… работать с тобой…

Слезы заструились по ее щекам.

— Моя милая, нежная, любимая маленькая жена, — прошептал Николас голосом, никогда не слышанным ею доселе. — Я люблю тебя… безумно люблю.

Он покрыл поцелуями ее глаза, каждую слезинку на ее щеках, нежную шею… и наконец умолк и остановился. Фенела догадалась почему.

Она подняла на него глаза.

— Я люблю тебя, Николас… люблю.

И тут его губы коснулись ее губ, и она испытала восторг и наслаждение, еще не изведанные ею.

«Вот теперь это любовь… настоящая, глубокая любовь», — пронеслось у нее в голове.

И следом какая-то таинственная искра вспыхнула в ней в ответ на пламя, полыхавшее в сердце Николаса.

Это было так прекрасно, так совершенно, так невыразимо божественно, что она могла только все теснее и теснее прижиматься к нему…

Они сливались в одно, навеки нераздельное существо.

И это была — любовь!