Сшибая всё на своём пути, я влетел в холодный морг и сразу увидел на металлическом столе её тело. Уже без бинтов, но накрытое жёлтой простынёй. Откинул прочь мешающую ткань и застыл, глядя на мертвенно-бледное лицо, искусанные губы и застывшие капельки слёз в уголках глаз…
Вдох. Выдох.
Коснувшись её лица, тихо позвал:
– Ева…
Она не ответила. Продолжала равнодушно лежать. Тишина давила на перепонки до боли. Ни вздоха. Ни единого стука её сердца.
С высоты роста я рухнул прямо на ледяной кафель и стащил её тело со стола себе на колени, уложив аккуратно, будто ей могло быть неудобно иначе. Но девушка в моих руках осталась безразличной и лёгкой, как пушинка. Осмотрел выступающие рёбра, худые плечи, скулы… Её тут не кормили вообще? Она ещё тёплая. Будто просто спит…
– Ева? – на что я надеюсь? На чудо? Его не будет.
Никогда не забуду, как грыз землю после смерти Даяны. Как кричал, выл, орал от боли. А сейчас… так тихо… И внутри тихо. Словно ничего больше не существует. Даже боли. Если бы кто-то сейчас принялся отрезать от меня куски плоти, скорее всего, я даже не заметил бы. Потому что всё, что видел – это она. Тихая, молчаливая, не причиняющая неудобств, не тревожащая мой покой, которого я так хотел когда-то…
Коснувшись пальцами её обескровленных губ, даже улыбнулся нервно, понимая, как она провела меня. Взрослого, здорового мужика… обманула юная совсем девочка. Как она поняла, что новость о её свадьбе заставит меня перестать думать рационально? Как она смогла так хорошо узнать меня? Наверное, потому что хотела бы узнать… Это я даже не пытался. Так легко она управляла мной…
– Я не буду говнюком больше, – шепчу ей тихонько, поглаживая её по голове. – Я тут… за тобой пришёл… Хотел… предложить тебе… со мной уехать… Поздно, да, Ева?
Молчит. Поздно, Эмир. Конечно, поздно.
– Я… решил сражаться за тебя с твоим женихом… Его нет же, наверное. Да? Ты специально соврала мне, чтобы ушёл… А я и ушёл… Осёл. Поверил. И в то, что тебя тут навещают, знаешь, тоже. Вообще… хотел предложить тебе помощь, но … разозлился… Обиделся. Как маленькая девочка…
Не удержавшись, поцеловал её в лоб.
– Ты знала, что умираешь? Всё это время знала, Ева?
Молчание.
Но если знала, то как можно было быть такой беззаботной, весёлой, даже в чём-то легкомысленной? Пока я жалел себя, она вот не жалела… Заботилась обо мне.
– А у меня чай не получается заваривать, как у тебя, – сознался, прижимая её поближе. Казалось, что ей холодно. – И бутерброды нарезать сам не могу, Ева… Может… – отстранился, заглядывая ей в лицо. – Может, дашь мне ещё один шанс? Я бы… исправился… даже не орал бы больше… Ты всегда морщилась, когда орал…
Стянул с себя пиджак дрожащими руками, укутывая её, потому что казалось, что она становился бледнее и холоднее. И снова прижимал к себе, чтобы согреть. Её редкие, не свежие волосы рассыпались по плечам и теперь свисали до самого пола с моего локтя, на котором лежала её голова.
– Я тебя заберу сейчас… Ладно? Поедем домой… Вместе…
Попытался встать, но ноги не слушались.
– Вот я развалина… – снова обнял её посильнее. – Сейчас… посидим ещё немного… и поедем…
Помолчал. Подумал.
– Ева… Если ты хочешь… ты можешь снова укусить Эмина… Я его даже подержу…
Понимал ли я, что несу чушь и теперь умру сам? Нет. Я уже умер. Только что. Я не мечтал о смерти, как всё то время, пока она не появилась в моей жизни. Я уже ощущал её. Вот она какая… Когда ничего нет. Не страшно больше. Не больно. Никак. Но если бы, чтобы она открыла глаза, нужно было бы держать и правда брата, я бы сделал. Да что угодно сделал бы.
Сожаления? Сомнения? Их тоже больше нет. Что толку? Был ли я несправедлив по отношению к ней? Ошибался ли? Какая разница.
Случайно коснулся её ледяных пальцев и взяв их в свои руки, подышал, чтобы согреть. А потом… прижался губами её синеющим губам. Ей же нравилось целоваться… Я знаю, что нравилось. И мне очень нравилось её целовать… Только сейчас она не отвечала.
– Простишь меня? Ну… за то, как я вёл себя. Прости, пожалуйста, Ева. Если простишь, я стану самым лучшим волком на свете. Честно. Буду примерным, вежливым, очень добрым. Никогда даже не зарычу… Я тебя… – сжимаю зубы до скрежета. Сложно сказать то, что даже от самого себя прятал. – Я люблю тебя, Ева.
Она молчит.
– Да, тупо, знаю, – перекладываю её удобнее. – Я просто… думал, что… мне нельзя больше любить. И меня нельзя… Хотя… иногда казалось, что нравлюсь тебе… Нравился же, да?
Осмотрев её лицо, понимаю, что вот это вот безразличное выражение ей совсем не идёт. Она всегда была такая эмоциональная.
– Ну посмотри на меня? Скажи что-то, а потом умирай. Ева…
Молчит.
– Ева, ответь, и я отстану! – внутри закипает неконтролируемая злость. Звериная ярость рвётся наружу. Почему она молчит, когда я ей признаюсь в таком?! Я даже не помню, когда в последний раз произносил такие слова, а она…
Но в этот момент внутри начинает глухо выть волк. А в груди что-то разрывается. Я будто выныриваю из-под толщи воды и делаю первый вдох. Словно оживаю снова. Осознаю, что я жив, а она нет. Что она больше никогда на меня не посмотрит. Не станет шутить надо мной и подкалывать. Что никогда больше я не смогу дышать её ароматом. Что никогда она не наденет моих вещей…
Пальцы сами сжимаются на её плечах, и начинаю трясти её.
– Ева! – голос срывается на крик, сопровождаемый воем волка.
– ЕВА! ЕВА! – ору, уже себя совсем не контролируя, съёживаясь от страха, что я остался жив, но один. Без неё.
Не могу без неё! Не буду! Пожалуйста, хоть бы сейчас подохнуть тут же! Лишь бы не чувствовать этого!
Отталкиваю рукой стол, и он с грохотом падает на кафель. А сам продолжаю звать её, будто если буду громче орать, то она услышит. Хотя не услышит! Поздно! Я облажался! Не будет мне шанса! Ничего больше не…
– Ой, а можно как-то потише? – морщится она, с трудом подтягивая ноги и укладываясь целиком в моих руках.
Ну вот. Галлюцинации… Потому что сейчас она снова не двигается. И не дышит.
– Ева?
– Ну что опять Ева? – дрожат её ресницы, а губы шевелятся, и я слышу кроме её слабого голоса тихий удар сердца.
Один. Потом второй. Потом сразу два.
– Ты не умерла?
– Как это не умерла? – распахиваются её глаза возмущённо. – Умерла, конечно, – кивает уверенно. А я смотрю на неё и думаю, может я сам уже того? Или просто умом двинулся. Так же не бывает…
Но взгляд Евы вдруг теплеет, и сама она прижимается ко мне, глубоко вдыхает.
– Так хорошо тут, – шепчет. И я думаю, с чего бы это ей нравится в морге? Но всё ещё пребываю в шоке, поэтому молчу. Точнее, слушаю. Ведь она продолжает.
– Мне так повезло, что ты со мной здесь, – говорит она мечтательно и трётся щекой о мою грудь. Повезло, что я где? Но Ева говорит уверенно.
Оглядываюсь вокруг, продолжая не понимать, что именно в этом месте приводит её в такой восторг. Я её такую наверное никогда не видел. Умиротворённая, спокойная, даже… счастливая…
– Хотя бы здесь ты будешь только мой. Ведь правда?
Растерянно киваю. Только теперь начинаю переживать за её рассудок. Буду, конечно, её, но…
– Вау, – совсем по-детски восхищается она. – Как тебя увидела, с тех пор об этом только и мечтала, – приобнимает меня слабыми руками.
О чём она мечтала? Сидеть со мной в обнимку в морге? Но сам тоже обнимаю. И держу, потому что у неё кажется сил нет даже, чтобы сидеть самой.
– И что, – улыбается она, вновь не замечая трещины на своих губах, – тут я тебе хотя бы нравлюсь?
И такой взгляд, ждущий, верящий…
– Очень, Ева… – подтверждаю, потому что правда нравится.
Тут, не тут. Мне без разницы уже. Я только что её потерял. Я думал, что умру вместе с ней. Мне теперь тоже всё равно, где мы, какие. Главное – она жива. И если ей хочется, пусть дальше говорит это всё непонятное.
– Хочешь, покажу что-то? – предлагает.
Я снова киваю. Хотя не могу даже примерно представить, что она может мне показать. На ней только мой пиджак. Вряд ли фокус какой имеет ввиду.
Ева тянется к цепочке на шее, которую я не заметил раньше, не до того как-то было, но устало опускает руку. Ей же больно наверно!
– Открыть? – предлагаю, замечая кулон.
– Ага, – улыбается она радостно.
Но стоит мне открыть кулон в виде сердечка, как моё собственное сердце пропускает удар. Я вижу свою улыбку и узнаю её. Так я был счастлив только однажды в жизни. Перевожу взгляд на неё. Откуда эта фотография могла у неё появиться?
Но сразу же вспоминаю тот день, и одинокую фигурку в стороне, которая не сводит с меня взгляда. Тогда не придал значения, а теперь… Ева… Это была Ева. Стояла и смотрела на меня. На нас. С Даяной. И теперь я замечаю в своих воспоминаниях, что её взгляд не был просто любопытным, она смотрела примерно так же, как сейчас: радостно, даже с каким-то… восхищением… На меня? Так выходит, я давно ей нравлюсь?
– Красивый ты, да?
– Наверное, – окунаюсь в её взгляд. Тёплый, ласковый…
Как я не замечал? Как ЭТО можно не заметить? Она же… в меня влюблена. Правда влюблена. По-настоящему. И сейчас совсем не пытается это спрятать. Но даже если бы пыталась – невозможно такое спрятать.
Я и не думал, что такое бывает. Что любовь случается без истинной связи… Но Ева совершенно точно не моя истинная. Хотя я и путал её запах, хотя меня и как-то странно тянет к ней. И она меня любит! Но что ещё более невероятно – я её тоже люблю. Очень. Только сказать ей это снова не могу решиться. Не знаю, что там ей сейчас мерещится, но явно не продолжение нашего последнего вечера в моём доме и того, как я её бросил пару часов назад тут одну… Я решился признаться ей, пока думал, что она умерла, а теперь… Как я ей это скажу? Стыдно. После всего.
Меньше всего сейчас меня интересует то, почему она так поступила со мной. И была ли на самом деле шпионкой. Больше – что мои к ней чувства взаимны! Ей хочется быть со мной. Ведь хочется? Иначе не носила бы на себе мою фотографию…
Перевожу взгляд на кулон снова и вижу рядом со своим фото изображение красивой женщины. Касаюсь его пальцем, разглаживая.
– Мама, – тепло поясняет Ева. Я было собирался вежливо улыбнуться, но тут она добавила: – Может, я её тут тоже встречу, как думаешь?
– Встретишь? – не понимаю.
– Ну да. Она тоже умерла. Как я.
Мне становится как-то совсем нехорошо. Я не спрашивал никогда её о её семье просто. Только о планах её отца. Но не знал ровным счётом ничего об их отношениях. И не могу вспомнить, говорил ли мне кто-то, что у Евы нет мамы.
– Ты какой-то бледный… Ты же не умер, Эмир? – вдруг становится обеспокоенной она.
Качаю головой, хотя не уверен. Ощущение, что да – я уже где-то в каком-то другом мире совсем. Всё это странно. И непонятно.
– Хорошо, – укладывает она голову мне на плечо и легонько водит по нему носом. – А классно я папу провела? – вдруг будто хвастается.
– Провела?
– Ну ты не понял разве, Эмир? С Эмином! Чтобы вы меня вернули. Знаешь, как он злился! Ужасно. Правда, придумал другой план. Но Атаман мне рассказал, что получилось в итоге. Он сейчас такой злющий, – улыбнулась она. – Даже меня сюда сослал в наказание. Раз я не захотела жить по его правилам и помогать забрать вашу стаю. А теперь я сама по себе умерла, вас с Эмином он не обвинит. Хорошо я придумала, правда?
В моей груди что-то ёкает. Она так гордится собой. И смотрит так… ждёт, чтобы я тоже похвалил. А у меня в желудке холодно становится. И осознание бьёт по голове. Теперь я вижу её другими глазами – молоденькая девочка играла свою игру, чтобы не умереть в моей стае, чтобы я её вернул, чтобы меня спасти… потому что любит… А я… мудак… Но говорит она мне это, потому что не верит, что в жизни я мог бы вот так сидеть с ней, говорить, обнимать… Думает, это возможно только после смерти?
– Я тебя так люблю, Эмир, – шепчет она, утыкаясь лицом в мою футболку, загоняя под рёбра острие открывшейся правды. И всё что могу – только сильнее её к себе прижать. Но вдруг она приподнимает голову и подозрительно прищуривается:
– А почему я голая? Это ты меня раздел?
Вот мы и переходим к главному…
Но пока я лишь мотнул головой, отрицая её предположение, и пытаясь найти в себе силы для того, чтобы озвучить ей важную информацию.
– А кто же тогда? Ты разрешил кому-то меня раздевать?
– Нет, я не разрешал…
– Я сама разделась, да? Мы, что, собирались… – она краснеет и вдруг хмурится. – А где это мы? Я думала, мы будем дома. Там хорошо и уютно. Но это, наверное, потому что ты там. А с тобой хоть где хорошо. А тебе со мной?
Непривычно слышать от неё такие вопросы. Она всегда выглядела так, словно ей не очень важны мои к ней чувства – при чём, чаще негативные, будто игнорировала мою грубость и пренебрежение (сейчас даже вспомнить стыдно до ужаса), не надеясь даже ни на что хорошее. А теперь прямо ждёт подтверждения. Ни за что бы не поверил, что Ева может быть вот такой, если бы сам не увидел, – такой доверчиво-открытой, мягкой, ожидающей признаний и ласки. Сама как ласковая самочка трётся об меня всё время, хотя, очевидно, ей непросто двигаться. Но она уже всего меня обнюхала, всего погладила.
– И мне… да… – так не хочется говорить ей правду, потому что наверняка она снова наденет свою привычную маску. Но не притворяться же вечно тоже.
– Ты какой-то грустный. Всё же хорошо, Эмир! Это я там умерла, а тут нет. Тут мы вместе, – мечтательно прикрыла глаза.
И я решился, потому что молчать и дальше – крайне нечестно. А я уже и так натворил делов.
– Но ты не умерла…
С её лица медленно сползла улыбка. А в распахнутых глазах появилась растерянность.
– Нет? Как это? Я же помню… Ты ушёл, я не смогла дышать больше… А потом была в свадебном платье у нас дома… Там ещё зеркала… и ты…
С каждым словом она становилась всё бледнее, а её голос всё тише. У меня же в горле ком появился. Она дышать не могла. Она тут одна была, пока я сидел и ныл, как размазня, в машине. А потом ей привиделся мой дом и платье то, будь оно не ладно… Поэтому хотя бы сейчас стараюсь взять себя в руки:
– Нет, Ева. Ты жива.
– Значит… А точно? Ты не ошибся? Может всё-таки умерла? – звучит с надеждой.
– Нет, Ева.
– А где мы сейчас?
– В морге.
– А зачем тогда в морге? Что-то не сходится. Или это ты…
– Нет! То есть… Мы оба живы, Ева.
– Хм, – она нахмурилась, – а что тогда мы делаем в морге?
– Они решили, что ты уже всё.... Привезли тебя сюда.
– А потом и тебя тоже?
– Я сам пришёл.
– Зачем это?
– К тебе.
– Так я же того…
– Ничего ты не того!
– Но ты сказал, что они решили…
– Они ошиблись, Ева.
– Вот как… Жалко…
– Жалко?
Её взгляд вдруг становится каким-то отрешённым, и руки от меня старается убрать. И вообще отодвинуться. Ну вот как я и предполагал.
– А я ещё думаю, что это ты такой тёплый, а пол холодный… Там наверное такого не бывает… В общем… Ты извини, я наплела тут разного. Это у меня… галлюцинации. Да. Точно. Они. Не обращай внимания, ладно? Это глупости всё. Мне там… привиделось что-то. Неловко-то как вышло, – смотрит она в сторону неловко и пытается с меня встать, но, конечно, не выходит.
– Ева, я…
– Ты забыл что-то, да? Поэтому вернулся?
– Да, забыл, – вздыхаю.
– А что?
– Тебя, Ева.
Она опять выглядит растерянной.
– Как это меня?
– Я не должен был тебя оставлять. И пришёл за тобой.
– Зачем?
– Потому что… – собираюсь с духом. – Я тебя люблю, – выдыхаю.
В её глазах плещется удивление, недоверие и сомнение.
– Что это ты… вдруг полюбил? Да и знаешь, Эмир…
– Ева, – целую её бледные щёки, – Ева, – повторяю, опускаясь поцелуями к шее, – я не вдруг полюбил. Я просто идиот.
– Ну с этим как раз никто не спорит… – ляпает она и замолкает. А я пытаюсь улыбнуться, чтобы показать, что не злюсь.
Она снова хмурится и недоверчиво касается пальчиком уголка моих губ. Но тут же опускает её и тяжело вздыхает, будто на это действие ушли все последние силы. Только тогда я понимаю, что вместо того, чтобы везти её в нормальную больницу, где бы ей оказали помощь, сижу тут уже полчаса и веду беседы. Ну правда идиот какой-то. Луна! Что она вообще во мне нашла?
– Сейчас в клинику поедем, – сообщаю и аккуратно поднимаюсь, но Ева вдруг решительно мотает головой.
– Не надо, Эмир. Ты меня тут оставь. Это не лечится. Наверное, раз я ещё жива, то значит просто попозже снова… ну ты понял. Да и если папа узнает, что ты меня забрал, снова на вас наезжать начнёт.
– Ева, ну какой папа?! – почему она вообще думает о ком угодно, кроме себя?! – Вот какой, нафиг, папа?! Ты чуть не умерла! Я думал, сам умру, когда тебя тут увидел! А ты про папу! Он тебя бросил, а ты всё про него думаешь!
– Не только он… – будто вырывается у неё, но тут же переводит тему. – Но я не про него. Я же про стаю вашу…
– Серьёзно? Думаешь, мне сейчас это важно?
Она грустно хмыкает.
– Ну да… Про стаю ты редко думаешь… А зря. У вас хорошая семья. Если бы у меня была такая, если бы у нас был такой альфа…
Ревность вспыхивает по новой. Она только ожила, не известно, насколько, не поверила, что люблю её, но думает про моего брата?! Невольно сильнее сжимаю её в руках, и Ева морщится.
– А ну-ка положи меня, откуда взял, – командует вдруг.
– Разбежался, – рычу ей и прижимаю к себе осторожнее. Вообще больше никогда не отпущу.