Январь и февраль прошли без каких-либо более значительных событий в семье Беннет, разнообразие в жизнь которых вносили лишь прогулки в Меритон, иногда по грязной дороге, а иногда по холоду. В марте ожидалась поездка Элизабет в Хансфорд. Вначале она не думала всерьез о поездке туда, но вскоре обнаружила, что Шарлотта ждет не дождется этого визита, и постепенно смирилась и стала рассматривать его с определенным удовольствием и меньшими сомнениями. Разлука усилила ее желание снова увидеть Шарлотту и ослабила неприязнь к мистеру Коллинзу. Поездка вносила новизну в обыденную жизнь, а поскольку при такой матери, да и сестрах со столь малопривлекательными интересами, атмосфера в доме не могла приносить радости, не следовало пренебрегать некоторыми переменами. Более того, поездка позволила бы ей навестить Джейн. Короче говоря, по мере приближения сроков путешествия она, пожалуй, уже сожалела бы о любой задержке. Все, однако, шло гладко и наконец состоялось в соответствие с первоначальным планом Шарлотты. Элизабет должна была сопровождать сэра Уильяма и его младшую дочь. Со временем план был дополнен остановкой в Лондоне и стал настолько совершенным, насколько это вообще возможно.
Единственным ее огорчением было расставание с отцом, который наверняка будет скучать по ней и которому, когда пришло время прощаться, настолько не понравилось, что она уезжает, что он велел ей писать ему и даже почти пообещал отвечать на ее письма.
Расставание же с мистером Уикхемом вышло в высшей степени дружеским, а с его стороны даже более чем. Его нынешнее увлечение не могло заставить его забыть, что Элизабет была первой, кто привлек и оправдывал его внимание, первой, кто выслушал и пожалел, первой, кем он восхищался. В том, как он прощался с ней, желал ей всяческих удовольствий, не забыл напомнить о том, чего ей следует ожидать от леди Кэтрин де Бург и верить, что их мнение о ней – ее и его мнение обо всех – будет всегда совпадать, во всем этом чувствовалась забота и заинтересованность, которые, как она чувствовала, должны были навсегда привязать ее к нему с самым искренним расположением. А она рассталась с ним в убеждении, что, будет ли он женат или останется холост, он всегда останется для нее образцом любезного и привлекательного человека.
Ее попутчики на следующий день были не из тех людей, которые своим примером заставили бы ее изменить это мнение и считать его менее приятным. Сэр Уильям Лукас и его дочь Мария, добродушная девушка, но столь же пустоголовая, как и отец, не могли сказать ничего такого, что стоило бы услышать, и речи их доставляли ей не больше удовольствия, чем размеренный грохот кареты. Нелепости веселили Элизабет, но слишком уж давно и хорошо она знала все, что может прийти в голову сэру Уильяму. У него не осталось ничего нового, что он мог бы рассказать о великолепии своего представления при дворе и получении рыцарского звания, да и его любезность давно утратила свежесть, как, впрочем, и проявляемая им осведомленность.
Это было путешествие длиной всего в двадцать четыре мили, и они начали его так рано, что к полудню уже были на Грейсчерч-стрит. Когда они подъехали к дому мистера Гардинера, Джейн стояла у окна гостиной и наблюдала их прибытие, когда они вошли в коридор, она была уже там, приветствуя их, и Элизабет, внимательно вглядываясь ей в лицо, испытала облегчение, увидев, что оно, как всегда, сияет здоровьем и красотой. На лестнице толпились маленькие мальчики и девочки, чье жгучее желание обнять кузину, которую они не видели уже год, не позволяло им оставаться в гостиной, а застенчивость, в то же время, не позволяла им броситься ей навстречу. Царили радость и добросердечие. День прошел чудесно: утро в суете и покупках, а вечер в одном из театров.
Уже там, в театре, у Элизабет получилось оказаться в кресле рядом со своей тетей. Ее первые вопросы были о сестре. Ответы скорее огорчили ее, чем удивили, ибо она узнала, что, хотя Джейн старалась изо всех сил поддерживать свое настроение, случались и периоды уныния. Однако вполне можно было надеяться, что они не продлятся долго. Миссис Гардинер также рассказала ей подробности визита мисс Бингли на Грейсчерч-стрит и вспомнила, о чем они говорили с Джейн в разное время, и все это доказывало, что именно сестра по размышлении отказалась от знакомства.
Затем миссис Гардинер выразила свою поддержку племяннице в связи с неблагородным поведением Уикхема и похвалила ее за то, что она так достойно это перенесла.
– Но моя дорогая Элизабет, – добавила она, – что за девушка эта мисс Кинг? Мне было бы жаль думать, что нашим другом движет только корысть.
– Помилуйте, моя дорогая тетушка, в чем разница в матримониальных делах между корыстными и благоразумными мотивами? Где заканчивается осмотрительность и начинается скупость? В прошлое Рождество вы опасались, что он женится на мне, потому что это было бы неосмотрительно, а теперь вы хотите найти корысть в его поступках, хотя он пытается заполучить девушку с состоянием всего-то в десять тысяч фунтов.
– Возможно, если ты мне расскажешь, что за девушка мисс Кинг, я буду знать, что думать.
– Я считаю, что она очень хорошая девушка. Я никогда не видела ничего плохого с ее стороны.
– Но он не обращал на нее ни малейшего внимания, пока смерть деда не сделала ее владелицей этого состояния.
– Ну а что же ему делать? Если ему не было дозволено завоевать мое расположение из-за того, что у меня не было денег, какой был бы смысл ухаживать за девушкой, которая ему и не нравилась, и была столь же бедной?
– Но, как мне кажется, было в высшей степени неделикатно выражать свое внимание к ней так скоро после этого события.
– У человека, находящегося в затруднительном положении, нет времени на демонстрацию изящных манер, которую могут позволить себе благополучные люди. Если она сама не выражает несогласия с его поведением, почему это должны делать мы?
– То, что она не возражает, не оправдывает его. Это только свидетельствует о том, что ей самой чего-то не хватает – либо ума, либо осмотрительности.
– Что ж, – воскликнула Элизабет, – выбирайте сами. Пусть он будет корыстным, а она глупой.
– Нет, Лиззи, этого я наверняка не выберу. Знаешь, мне было бы неприятно думать плохо о молодом человеке, который так долго жил в Дербишире.
– Ах! Если это единственный аргумент, то я очень плохого мнения о молодых людях, живущих в Дербишире, а их близкие друзья, живущие в Хартфордшире, ненамного лучше. Мне они все противны. Слава Небесам, завтра я отправляюсь туда, где найду редкого человека, у которого нет ни одного приятного качества, у которого нет ни характера, ни ума, которые говорили бы в его пользу. В конце концов, только среди глупых людей стоит заводить знакомства.
– Берегись, Лиззи, твои высказывания выдают твое разочарование.
Но прежде чем финал пьесы вернул их в суету театрального разъезда, Элизабет неожиданно получила приглашение присоединиться к своим дяде и тете в поездке, в которую они планировали отправиться во время летнего отдыха.
– Мы еще не решили, как далеко на север мы заберемся, – сказала миссис Гардинер, – но, возможно, доедем до Озер.
Никакой план не мог бы оказаться более приятным для Элизабет, и она приняла приглашение без размышлений и с благодарностью. – О, моя дорогая, дорогая тетушка, – восклицала она восторженно, – какое чудо! Какое счастье! Вы дарите мне новую жизнь и новую надежду. Прощайте разочарование и хандра! Чего стоят заботы молодых людей перед лицом вековых скал и гор? А сколько прекрасных часов мы проведем в дороге, любуясь изумительными пейзажами! И когда вернемся, мы не уподобимся другим путешественникам, утратив большую часть воспоминаний и не сохранив волнующих впечатлений. Мы будем по-прежнему знать, где побывали, мы сохраним в памяти все, что увидели. Озера, горы и реки не должны смешаться в нашем воображении; и когда мы попытаемся описать какой-либо момент нашего путешествия, нам не придется спорить о том, где это было. Пусть наши первые восторженные рассказы будут менее утомительными, чем у большинства путешественников.