Горячие руки для Ледяного принца (СИ)

15 глава

Сознание вернулось не светом, а болью. Тупая, раскалывающая череп глыба где-то в затылке. Холод. Не промозглый сырой холод подземелья, а пронизывающий, режущий лезвиями воздух, впивающийся в кожу даже сквозь одеяло. И звуки. Не тишина темницы, а хаос. Стоны. Резкие крики. Глухие удары. Звяканье металла. Подавленные команды. И сквозь все это — неумолчный, зловещий вой ветра, словно сам Эйриден кричал в агонии.

Я открыла глаза. Мир плыл, расплывался, потом медленно собирался в фокус. Не каменный свод темницы. Деревянные балки, почерневшие от времени и копоти. Высокое окно, затянутое мутным льдом, сквозь которое лился серый, безжизненный свет. Воздух густой, тяжелый — смесь дыма, лечебных трав, пота, крови и всепроникающего запаха холода. Я лежала на жесткой походной койке, укрытая грубым шерстяным одеялом. Рядом горела тусклая масляная лампа, ее колеблющееся пламя бросало прыгающие тени на стены, заваленные тюками с бинтами, коробками с травами, глиняными кувшинами.

Лазарет. Я была в лазарете. Но не в том уютном, пахнущем антисептиками отделении моей прошлой жизни. Это был импровизированный госпиталь, развернутый в огромном, полуразрушенном зале, похожем на амбар или заброшенную мастерскую. Повсюду койки. Десятки коек. И на них — люди. Солдаты в разодранных, замерзших доспехах. Горожане с обмороженными лицами и руками. Женщины, дети… Их лица были серыми от усталости и боли, глаза — пустыми или полными немого ужаса. Стоны сливались в непрерывный, жуткий фон.

Попытка приподняться вызвала новую волну боли в голове и тошноты. Я застонала.

— Анна? Анна, родная? Ты жива?

Рядом материализовалось знакомое, изможденное лицо. Эдгар. Его глаза, запавшие и обведенные темными кругами, светились диким облегчением и тревогой. Он опустился на колени у койки, его шершавая, холодная рука схватила мою.

— Папа? — голос мой был хриплым шепотом, чужим. — Как… как ты здесь? Что… что случилось?

— Шшш, не говори, не трать силы, — он погладил мою руку, его пальцы дрожали. — Тебя… тебя вытащили. Из той ледяной могилы. После… после того как Принц… — он сглотнул, глаза наполнились слезами. — Ох, Анна, что они с тобой сделали? Весь город говорит… изменница, отравительница… Бред! Я знаю, это бред!

— Кайлен… — имя сорвалось само собой, вместе с обрывком памяти: его безумные глаза, ледяная ярость, слова «ты мое солнце », стражники, удар по голове… — Где он? Жив? Что с ним?

Лицо Эдгара исказилось от горя.

— Жив… пока. Но… не знаю. Говорят, страшное. После того как он вломился в темницу за тобой… Он перебил стражу. Ледяным… ураганом. Потом… потом его сразили. Стрелой? Магией? Не знаю. Он упал. Холод такой пошел от него… что даже южане, говорят, отступили на время. Его унесли в замок. В его покои. Никто не пускает. Только король, Дерн да лекари. Говорят… ледяной панцирь растет на нем. Быстро. И… и холод от замка теперь такой, что птицы замерзают в полете. — Он опустил голову. — Королевство… Анна, королевство падает. Южане… они здесь.

— Здесь? — Я попыталась снова сесть, игнорируя боль. — В столице?

Эдгар кивнул, безнадежно.

— Прорвались. Три дня назад. Использовали бурю… какую-то темную магию ветра. Наши не выдержали. Холод, обморожения… они как черти на тех своих санях-парусах мчались по снегу. Горят окраины. Бьются у стен Старого Города. Замок пока держится… но долго ли? Народ голодный, замерзший, напуганный. И эти слухи… про тебя… про Принца… — Он сжал мою руку. — Как ты? Что с тобой? Ты вся ледяная… и дар? Он… он вернулся?

Я инстинктивно сосредоточилась. Попыталась направить тепло внутрь себя, чтобы согреться, прогнать боль. Ничего. Только слабая, едва уловимая искорка где-то в глубине, которая тут же гасла, как спичка на ветру. Пустота. Холодная, зияющая пустота на месте того, что было моей силой, моей сутью здесь. Подарок Аннализы, связь с этим миром… иссяк. Или был заблокирован ударом, страхом, проклятием Кайлена, нависшим над всем?

— Нет, — прошептала я, и в голосе прозвучал ужас, куда более страшный, чем от физической боли. — Дар… он ушел. Или спит. Я… я бесполезна, папа.

— Не говори так! — Эдгар прижал мою руку к своей щеке. Его щетина была колючей, а кожа — холодной. — Ты жива. Это главное. Мы выживем. Как-нибудь. Я нашел тебя… я не уйду. Работаю здесь, в лазарете. Таскаю воду, дрова, помогаю, чем могу. Нас кормят… скудно, но кормят. Спрячься здесь. Пережди. Может… может все изменится.

Но его слова звучали пусто. Его глаза выдавали то же самое отчаяние, что витало в воздухе лазарета. Надежды не было. Только выживание. Миг за мигом.

Дни в лазарете слились в кошмарную череду боли, холода и бессилия. Я была не пациенткой, но и не помощницей. Просто обузой. Эдгар приносил мне скудную похлебку и глоток ледяной воды, укутывал во все, что находил, но холод проникал внутрь, в самые кости. Я лежала, наблюдая за адом вокруг.

Лазарет кишел, как растревоженный улей. Новые раненые поступали постоянно — их приносили на самодельных носилках, волокли, а иногда они просто падали у входа, истекая кровью на заиндевевший пол. Ранения были страшными: обморожения третьей степени, черные, как уголь, конечности; колотые и рубленые раны, из которых сочилась алая или уже темная, замерзающая кровь; раздробленные кости; ожоги от зажигательных стрел южан. Воздух гудел от стонов, криков, бреда. Лекарей катастрофически не хватало. Две-три фигуры в запачканных кровью фартуках мелькали между койками, делая лишь самое необходимое — останавливая кровотечения, ампутируя обмороженные конечности тупыми пилами (крики во время этих операций преследовали меня даже во сне), перевязывая раны грязными тряпками. Смерть была обыденностью. Тела просто уносили и складывали за зданием, в гигантскую, быстро растущую пирамиду, которую снег уже начал заносить.

Я пыталась помочь. Хоть чем-то. Подносила воду. Подавала бинты (их катастрофически не хватало, использовали разорванную одежду, солому). Пыталась успокоить плачущего ребенка с обожженным лицом, но мои руки были холодны и пусты, без привычного успокаивающего тепла. Ребенок лишь забился сильнее. Бессилие грызло меня изнутри острее любого холода. Я была Алисой, студенткой-медсестрой, которая знала, КАК помочь, но была лишена самого главного инструмента — своих рук, своего дара. И даже базовых средств. Здесь не было антибиотиков, обезболивающего, стерильности. Только боль, грязь, холод и неизбежная гангрена.

Однажды ко мне подошел главный лекарь — сутулый, седой мужчина с лицом, изборожденным морщинами усталости. Мастер Торбин. Его глаза были красными от бессонницы.

— Ты… Аннализа? — спросил он хрипло, оглядывая меня. — Та самая… целительница Принца?

Я кивнула, не в силах говорить. Что он хотел? Обвинить? Попросить помощи, которой у меня не было?

— Дар твой… — он сделал паузу, изучая мои руки, лежащие бессильно на одеяле. — Он угас? После… всего?

— Да, — прошептала я.

Он тяжело вздохнул, разочарование мелькнуло в его глазах, но быстро сменилось привычной апатией.

— Жаль. Очень жаль. Такие руки… они сейчас нужны как воздух. — Он махнул рукой в сторону коек, где стонало и умирало королевство. — Без тебя… без Принца… — он не договорил, лишь покачал головой. — Лежи. Копи силы. Если… если что-то вернется — скажи. Любая искра может спасти жизнь. Хотя бы одну.

Он ушел, растворившись в кошмаре лазарета. Его слова « без Принца» отозвались новой болью. Кайлен. Ледяной панцирь. Умирал ли он там, в своей башне, один, в то время как его королевство погибало?

Вести с улицы приносили раненые и Эдгар. Они были все хуже.

«Южане прорвались в Торговый квартал! Жгут склады!»

«Гарнизон у Восточных ворот пал! Герцог Риан убит!»

«Они используют каких-то ледяных волков! Выращивают их из снега!»

«Говорят, сам герцог Торвик ведет штурм Старого Города! Его маги… они усиливают ветер, сбрасывают наших со стен!»

Каждый день грохот битвы становился ближе. Гул осадных орудий (какие-то чудовищные тараны, ломающие ворота ледяными шипами), треск пожаров, истошные боевые кличи южан — все это врывалось даже в лазарет, заглушая стоны. По ночам небо над городом полыхало заревом пожаров. Запах гари смешивался с запахами лазарета, создавая пьянящую, удушливую смесь смерти.

Однажды Эдгар приполз, почти падая от усталости, его лицо было черным от сажи.

— Анна… — он опустился рядом на табурет, его дыхание было хриплым. — Замок… они бьют по замку. Камнями… огнем… магией. Стены… держатся. Но холод… Анна, холод от замка невыносим! Люди замерзают на постах! Говорят… говорят, это Принц. Что он… что он умирает. И тянет за собой всех. Весь Эйриден. — Он схватился за голову. — Что нам делать? Куда бежать? Бежать некуда! Везде южане… и холод… смертельный холод!

Он разрыдался. Тихо, по-стариковски беспомощно. Я обняла его, прижалась к его колючей щеке. Внутри все сжалось в ледяной ком. Кайлен умирал. И его смертная агония убивала королевство. Моя вина? Частично. Если бы не я… если бы не его попытка спасти меня… Но это было не важно. Важно было то, что происходило сейчас. Гибель. Полная, беспросветная.

Внезапно дверь лазарета с грохотом распахнулась. Ввалилась группа стражников. Не королевских — их доспехи были попорчены боем, лица изможденные, но глаза горели лихорадочной решимостью. С ними был молодой офицер, которого я узнала — лейтенант Даррен, адъютант старого командующего обороной Старого Города, лорда Борена. Его лицо было искажено яростью и отчаянием.

— Всем, кто может держать оружие или хоть как-то помочь — на стены! — закричал он, его голос сорвался на хрип. — Прорыв у Северного бастиона! Торвик лично ведет штурм! Его маги… они создали ледяной мост через пролом! Южане лезут как саранча! Борен убит! Мы держимся из последних сил! Нужны руки! Любые руки! Камни, кипяток, стрелы — все, что есть!

В лазарете воцарилась мертвая тишина. Даже стоны на мгновение стихли. Страх, густой и осязаемый, повис в воздухе. Идти на стены? Туда, где ад? Где ледяные волки и магия ветра? Где смерть?

— Я пойду! — хриплый голос поднялся с одной из коек. Это был солдат с перевязанной головой и пустой рукавом. Он попытался встать, шатнулся. — Лучше смерть в бою, чем гнить здесь!

— И я! — поднялся еще один, хромая на перевязанную ногу.

— Кипяток будем лить! — крикнула пожилая женщина, которая до этого молча перевязывала раны. — Пусть варятся, сволочи южные!

Поднялся ропот. Слабый, но растущий. Отчаяние рождало дикую, обреченную отвагу. Люди поднимались с коек, хватались за костыли, за ножи, за пустые ведра. Даже некоторые раненые, те, кто мог двигаться, ковыляли к выходу.

Эдгар встал, его лицо стало твердым.

— Я пойду, Анна. Подносить камни. Или… кипяток. Должен. Не могу сидеть. — Он потрепал меня по плечу. — Ты… оставайся. Помогай здесь. Если… если можешь.

Он ушел за уходящей толпой добровольцев. Я осталась одна посреди внезапно опустевшего лазарета. Только самые тяжелые, умирающие остались. Их стоны теперь звучали громче в тишине. Я сидела на своей койке, чувствуя себя последним трусом на земле. Все шли умирать. А я? Я была пустой. Бесполезной. Не Алисой-медсестрой. Не Аннализой-целительницей. Просто обузой.

Внезапно в груди, прямо под сердцем, где был зашит черный камень, что-то дрогнуло. Не вибрация. Скорее… толчок. Теплый. Короткий, как вспышка. Я ахнула, схватившись за это место. Что это? Искра дара? Или… что-то другое?

Шум битвы достиг апогея. Казалось, бьются прямо над лазаретом. Грохот обрушивающихся камней, дикие крики, звон стали, жуткий, нечеловеческий вой ледяных волков — все слилось в оглушительную какофонию смерти. Потолок лазарета содрогался, с балок сыпалась пыль. Раненые метались в бреду или затихали, уходя в вечность.

Я не могла больше сидеть. Я встала, шатаясь от слабости, и подошла к заледеневшему окну. Соскребла ногтем иней. Увиденное впилось в мозг когтями.

Город горел. Целые кварталы охвачены пламенем, черные столбы дыма ползли к свинцовому небу. Над Старым Городом, за зубчатыми стенами, бушевала самая настоящая буря, но не снежная — боевая. Вихри снега и льда, явно управляемые чьей-то волей, сбивали защитников со стен. По пролому у Северного бастиона, где зияла огромная брешь, перекинулся призрачный мост из сияющего, голубоватого льда. По нему, как муравьи, карабкались фигурки в легких, не скованных морозом доспехах южан. А со стен на них лили кипяток (пар тут же замерзал в воздухе, превращаясь в ледяную крошку), сбрасывали камни, стреляли из луков. Но южан было слишком много. И их маги, стоявшие на безопасном расстоянии, поддерживали мост и бурю.

И замок. Замок Эйриденхолд высился над всем этим хаосом, мрачный и неприступный. Но от него… от него шел холод. Видимый. Иней на башнях был толстым, как снежный покров. От его стен струился морозный туман, ползущий вниз по склонам, сковывая все на своем пути. Он был похож на гигантскую глыбу льда, медленно погружающуюся в пучину гибели. Сердце проклятия. Сердце Кайлена. Угасающее и убивающее все вокруг.

В этот момент в лазарет ворвались первые беженцы с передовой. Не добровольцы — беглецы. Истекающие кровью, обмороженные, с безумием в глазах.

— Все пропало! — кричал один, падая на колени. — Они прорвались! На улицах! Ледяные волки… они рвут людей! Маги… они везде!

— Северный бастион пал! — выл другой, прижимая окровавленную руку к груди. — Торвик на площади! Он идет к замку!

Хаос в лазарете достиг предела. Те, кто мог, попытались вскочить, спрятаться, схватить оружие. Смерть ворвалась в последнее убежище.

И тут в моей груди камень взорвался теплом. Не просто искрой. Мощным, болезненным толчком, как удар тока. По телу разлилась волна жара, не согревающая, а обжигающая. Я вскрикнула, схватившись за грудь. Перед глазами поплыли круги. Но вместе с болью пришло… знание . Мгновенное, ясное, как удар молнии.

Это не просто проклятие. Это симбиоз. Древняя магия смерти и льда, вплетенная в саму кровь королевской линии. Но ей нужен противовес. Жизнь. Чистая, жертвенная жизнь. Ключ… ключ не в том, чтобы согреть Кайлена. Ключ — в том, чтобы стать мостом. Передать не тепло, а САМУ ЖИЗНЬ. Противоположность льда — не огонь. Это ЖИЗНЬ. Но для этого… нужно отдать все. Без остатка. Любовь. Силу. Саму душу.

Видение погасло так же внезапно, как и возникло. Оставив меня стоять посреди хаоса лазарета, дрожащую, с бешено колотящимся сердцем и камнем, который пылал в груди, как раскаленный уголь. Я поняла. Поняла, что такое мой дар на самом деле. Поняла, что нужно сделать. И поняла цену.

Я огляделась. Ад вокруг. Южане рвутся к замку. Кайлен умирает, утягивая за собой королевство. И я… я была ключом. Единственным ключом. Бесполезная, пустая, но… последняя надежда.

Страх был чудовищным. Страх смерти. Страх небытия. Страх раствориться окончательно. Но сквозь него пробивалось нечто иное. Ясность. Решение. И та самая любовь, о которой он шептал в ледяной темнице, та, что была сильнее страха.

Я встала. Ноги дрожали, но держали. Я отыскала глазами Эдгара. Он стоял у входа, прислонившись к косяку, с окровавленной головой, но сжимал в руке тяжелую палку, готовый биться до конца. Наши глаза встретились. В его взгляде я увидела ужас, когда он понял, что я собираюсь сделать.

— Анна? Нет! Куда ты? — он попытался шагнуть ко мне, но пошатнулся.

— Прости, папа, — прошептала я, зная, что он не услышит сквозь грохот битвы. — Я должна. К нему.

Я развернулась и побежала. Не к выходу на улицу, где резались и умирали. К задней двери лазарета, которая вела в лабиринт узких переулков Старого Города. К замку. К Кайлену. Сквозь ад войны, сквозь ледяную хватку его умирающего проклятия. Нести в себе пылающий камень и последнюю, жертвенную искру жизни.

Война была здесь. Холод был везде. И мое место было не в лазарете. Оно было рядом с ним. В эпицентре бури. Даже если это значило — стать жертвой.