Горячие руки для Ледяного принца (СИ)

18 глава

Падение длилось вечность и мгновение одновременно. Мир превратился в калейдоскоп мелькающих образов: кроваво-красное небо, черные зубья разрушенных стен, искаженные лица южан, завороженно глядящих вверх, ослепительные вспышки магии, летящей куда-то мимо… И его лицо. Лицо Кайлена, искаженное немым криком, рука, отчаянно протянутая сквозь золотистые осколки бывшей его темницы, пальцы, почти касающиеся моей падающей руки. Почти.

Затем — удар. Не о камни. О чьи-то руки. Жесткие, закованные в лед? Нет. В сталь. И крик боли — не мой. Чей-то чужой. Я качнулась, как тряпичная кукла, и снова полетела вниз, но медленнее, закручиваясь в вихре собственной слабости и чужого хаоса. Еще один толчок, удар в бок — на этот раз тупой, как от бревна. Воздух вырвался из легких свистом. Я услышала треск — ребро? Потом — мягкое, холодное приземление в сугроб, взметнувшее фонтан колючего снега. Темнота, звавшая так сладко, накрыла меня с головой, как теплая волна. Но прежде чем погрузиться в нее окончательно, я услышала. Не грохот битвы. Не крики. Рев.

Это был не человеческий звук. Это был рев пробудившегося вулкана. Рев ледника, сходящего с гор. Рев абсолютной, первобытной ярости, смешанной с невыразимой болью. Он исходил оттуда, сверху, с груды обломков, где лежала золотистая глыба, и врезался в гул сражения, заглушая все на мгновение. Даже южане замерли, в ужасе глядя вверх. Маги Торвика, готовившие новый залп, оцепенели с поднятыми руками.

Там, где был Кайлен, стоял Бог Льда.

Золотистый панцирь, сковавший его, не растаял. Он взорвался изнутри. Не осколками, а сокрушительной волной чистой, контролируемой силы. Силы не смерти, а абсолютного нуля. Волна ударила во все стороны, не как разрушительный удар, а как… вздох. Первый вздох новорожденного гиганта. Но этот вздох нес смерть всему, что осмелилось ему угрожать.

Воздух замер. Буквально. Влажный пар от дыханий, дым пожаров, летящие снежинки — все в радиусе сотни ярдов превратилось в микроскопические алмазные кристаллы, зависшие во внезапно кристально чистом, невероятно холодном воздухе. Образовалась сфера абсолютной тишины и неподвижности.

Маги Торвика застыли в позах заклинателей. Не как статуи — как инсталляции мгновенной глубокой заморозки. Зеленые и золотые искры магии на их руках превратились в крошечные ледяные цветы. Глаза, полные ужаса, стали матовыми, покрытыми инеем. Их темные плащи окоченели, как листы жести. Они не упали. Они стояли, мгновенно превращенные в сложные ледяные изваяния, пульсация жизни под ледяной коркой едва уловима, но стремительно угасающая.

Ледяные Копья замерли в воздухе, направленные туда, где я только что была. Теперь они были просто красивыми, бесполезными сосульками, сияющими в странном свете.

Ближайшие Южане: Солдаты, карабкавшиеся по обломкам, стоявшие у подножия, застыли в мгновенных позах атаки, бегства, ужаса. Ледяной туман окутал их, превратив в серые, заиндевевшие силуэты. Их крики замерли на губах, превратившись в ледяные пузыри.

Торвик. Он не был заморожен полностью. Его зачарованный доспех, пылающий остатками магической энергии, вспыхнул ослепительно, пытаясь противостоять волне холода. Но это лишь отсрочило неизбежное. Он отлетел назад, как пушинка, ударившись о камень, и застыв на колене, одной рукой опираясь на свой пылающий, но уже покрывающийся инеем меч. Его лицо было искажено не только болью от удара, но и чистым, животным страхом, смешанным с невероятным изумлением. Он видел. Видел, как его маги превратились в ледяные памятники в мгновение ока. Видел источник этой силы.

Источник. Кайлен.

Он стоял на груде обломков там, где секунду назад была его ледяная гробница. Но это был не Колосс Скорби. Это был Повелитель Льда. Высокий, мощный, дышащий парадоксальной силой — неистовой яростью и абсолютным, пронизывающим холодом. Его одежда — простой камзол — была цела, но покрыта тончайшим, переливающимся, как алмазная пыль, инеем. Его кожа — не мертвенно-бледная, а цвета слоновой кости, живая, но излучающая холод. Его волосы, растрепанные, были увенчаны крошечными ледяными кристаллами, сверкавшими, как диадема. Но главное — глаза. Серебристо-серые, но теперь — не пустые и не безумные. Они горели. Холодным, ясным, нечеловечески сосредоточенным пламенем. В них читалась бездна боли (моей боли, его боли), океан ярости и… абсолютный, леденящий душу контроль.

Он не смотрел на Торвика. Не смотрел на своих новых ледяных статуй. Его взгляд, острый, как ледяная игла, сканировал хаос внизу. Искал. Меня. Его пробудившееся сознание, пронзенное последним импульсом моей жизни, моей жертвой, знало, куда я упала.

Его взгляд нашел меня. В сугробе у подножия обломков. Маленькую, сломанную, почти неотличимую от других темных комков на снегу. Но он увидел. Увидел слабое мерцание золота во мне? Увидел нить нашей связи? Увидел просто меня. В его глазах, полных ледяного пламени, промелькнуло что-то человеческое — вспышка невыносимой агонии. Боль от того, что он увидел. От того, во что я превратилась ради него.

И тогда он двинулся.

Не шагнул. Не прыгнул. Он снизошел. Словно гравитация для него перестала существовать. Он просто сошел с груды камней, ступая по ступеням из мгновенно формирующегося под его ногами льда. Лед был не голубым. Он был кристально чистым, сияющим внутренним серебристо-золотым светом. Каждая ступень возникала за микросекунду до его шага и исчезала в алмазную пыль через миг после. Это был не путь. Это было шествие. Шествие божества зимы, пришедшего не нести смерть, а восстановить порядок. Его холодное сияние распространялось перед ним волной. Южане, оказавшиеся на его пути, не замерзали насмерть мгновенно. Они… замедлялись. Их движения становились тягучими, как в густом меду, их крики растягивались в низкий, жуткий гул. Они падали на колени, не в силах сопротивляться нарастающему давлению холода, сковывающего не только тело, но и волю.

Он прошел сквозь строй оцепеневших, замедленных врагов, как призрак. Не обращая на них внимания. Его цель была одна. Я.

Он опустился на колени рядом со мной в снегу. Его движения были плавными, точными, лишенными прежней скованности или боли. Но в них не было и прежней человеческой теплоты. Была сосредоточенность хирурга. Или бога, склонившегося над умирающим творением. Его холодное сияние окутало меня, но не как агрессия, а как… кокон. Щит. Оно отсекало внешний мир, гул битвы, запах гари. Оставляя только нас двоих и пронзительную тишину вечного льда.

Его рука — не холодная, а идеальной комнатной температуры, что было страннее любого мороза — коснулась моей щеки. Легко. Осторожно. Как будто боялся раздавить хрустальную бабочку. Я не чувствовала холода. Только… отсутствие. Пустоту там, где раньше был жар жизни. Я могла видеть его сквозь мутнеющую пелену. Видеть его лицо, склоненное надо мной. Видеть его глаза. Ледяное пламя в них погасло. Осталась только глубокая, бездонная скорбь. И вина. Океан вины.

— Аннализа… — его голос. Не хриплый, не сдавленный. Чистый. Низкий. Мелодичный. Как звон хрустального колокола. Но в нем дрожала боль. Настоящая, человеческая боль. — Алиса… Прости меня. Прости…

Он видел. Видел пустоту в моих глазах. Видел, как слабо светится последняя искорка золота в моей груди — эхо камня, эхо дара, эхо моей отданной жизни. Он знал. Знает, что я отдала все.

Его пальцы осторожно коснулись моей груди, над сердцем. Там, где пылал камень, где излилась река жизни. Не для того, чтобы лечить. Чтобы чувствовать. Чувствовать угасающий свет. Его лицо исказилось от муки. Он сжал зубы, и в его глазах снова вспыхнуло пламя — на этот раз пламя яростной решимости.

— Нет, — прошептал он. Не мне. Себе. Вселенной. — Не отдам. Не позволю. Ты дала мне жизнь. Теперь я верну ее. Всю. Каждую каплю.

Он закрыл глаза. Собрался. Вдохнул. И вокруг него… взорвалась тишина.

Не звук. Сила. Та же сила абсолютного нуля, что заморозила его врагов, но теперь — направленная внутрь. Не вовне. На меня. Но это не был холод смерти. Это был холод сохранения. Холод криогенной камеры. Холод, останавливающий время для клетки, для ткани, для угасающей жизни.

Я почувствовала, как его сила — нежная, но неумолимая — окутывает меня. Проникает сквозь кожу, сквозь мышцы, сквозь кости. Она не несла исцеления. Она несла паузу. Она замораживала не кровь, а сам процесс умирания. Боль от сломанного ребра, от ударов, от внутреннего опустошения — не исчезла. Она… остановилась. Застыла на одном уровне. Мое слабое дыхание не участилось. Оно просто… зафиксировалось. Каждый вдох — мелкий, поверхностный — стал идентичен предыдущему. Мое сердцебиение, едва уловимое, замедлилось до одного удара в несколько секунд, став ритмичным, как тиканье часов под толстым стеклом. Даже мутнеющее зрение стабилизировалось. Я видела его лицо, склоненное надо мной, с предельной четкостью, как через идеально отполированную линзу льда. Он не воскрешал меня. Он консервировал. Сохранял меня в последнем миге перед пропастью, не давая упасть. Покуда…

— Держись, — его голос прозвучал прямо в моем сознании, минуя уши. Спокойно. Твердо. — Держись за этот свет. За меня. Я найду способ. Я обязан .

Он открыл глаза. Ледяное пламя в них горело с новой силой, но теперь оно было смешано с железной решимостью. Он знал, что сделал. Купил время. Драгоценные минуты, может, часы, в которых не было исцеления, но не было и окончательной смерти. Цена этой паузы была видна в его лице — легкая бледность, едва заметная дрожь в руке, все еще лежащей на моей груди. Удержание такого тонкого, направленного холода требовало невероятной концентрации и сил.

Он осторожно поднял меня на руки. Его движение было плавным, но я почувствовала, как мир качнулся. Он держал меня не как хрупкую драгоценность, а как знамя. Как символ того, ради чего он теперь будет сражаться. Его холодное сияние плотнее обволокло меня, как защитный саван из сияющего мороза. Он поднял голову, и его взгляд, острый и безжалостный, устремился к фигуре, пытавшейся подняться на коленях у подножия обломков. К Торвику.

Герцог Амаранта отчаянно пытался стряхнуть лед, сковывавший его доспехи. Его меч, пылавший зеленым и золотым, был наполовину покрыт инеем, его магия боролась с холодом Кайлена, но проигрывала. Его лицо, искаженное яростью и страхом, встретилось со взглядом Повелителя Льда.

— Тварь… — прошипел Торвик, с трудом поднимая тяжелый меч. Его голос был хриплым от напряжения и холода. — Что ты наделал⁈ Что это за колдовство⁈

Кайлен не ответил словами. Он ответил действием. Легким движением свободной руки — той, что не держала меня — он махнул в сторону ближайшей группы южан, пришедших в себя после шока и пытавшихся окружить его. Не атаковать — страх был сильнее ярости — но просто стоявших на пути.

Ничего не произошло. Ни вспышки, ни удара. Но воздух перед ними сгустился. Визуально. Как будто невидимая, ледяная стена выросла на их пути. Они не замерзли. Они просто… остановились. Как вкопанные. Не могли сделать ни шагу вперед. Их глаза округлились от ужаса, когда они поняли, что их тела больше не слушаются их, скованные невидимой силой холода, исходящей от этого человека-ледника.

— Мое королевство, — голос Кайлена прозвучал над площадью. Тихо. Без повышения тона. Но он резал ледяной тишину, как нож, и был слышен каждому. — Мой народ. Моя… — он взглянул на меня в своих руках, и голос дрогнул, но лишь на миг, — … моя жизнь. Вы пришли с огнем и мечом. Вы принесли смерть и хаос. Вы тронули то, что было дороже собственного дыхания.

Он сделал шаг вперед. Только один. По направлению к Торвику. Ледяные ступени возникали под его ногами и таяли за ним, оставляя сияющий след на замерзшей мостовой. Холодное сияние вокруг него пульсировало, нарастая.

— Теперь, — продолжил Кайлен, и в его голосе зазвучали стальные нотки неоспоримой власти, — вы узнаете, что такое настоящий холод. Не проклятие. Воля. Воля короля Эйридена. Воля… защитить свой дом.

Торвик вскочил на ноги. Страх в его глазах боролся с яростью и амбициями. Он понимал, что столкнулся с чем-то, что ломало все его представления о магии, о войне, о мире.

— Король? — он фыркнул, пытаясь вернуть себе уверенность, поднимая свой частично замороженный, но все еще пылающий магией меч. — Ты — жалкая тень! Ледяной урод! Твоя власть — это власть развалин и трупов! Амарант! Ко мне! Убейте его! Убейте эту тварь и ту девку в его руках!

Его крик подействовал на некоторых. Несколько самых отчаянных или глупых южан, подогретых призывом своего лидера, рванулись вперед. Не к Кайлену — к нему не подступиться — а ко мне. Видимо, решив, что уязвимая цель в его руках — его слабое место.

Ошибка. Роковая.

Кайлен даже не взглянул на них. Он лишь сузил глаза. И на пути атакующих вырос лес. Не деревьев. Ледяных шипов. Острых, как пики, толстых, как столбы, возникших из земли за долю секунды. Они не пронзили нападавших. Они запечатали их. Окружили плотной, непроходимой стеной блестящих, смертоносных кристаллов. Южане вскрикнули, отпрянув, осыпаемые ледяной крошкой. Один, не успевший остановиться, чиркнул плечом о шип — ткань и кожа мгновенно примерзли, и он завизжал от боли и ужаса, пытаясь оторваться, оставляя на остром льду клочья кожи и мясо.

— Последнее предупреждение, — голос Кайлена был холоднее самого льда. Он смотрел только на Торвика. — Сложи оружие. Прикажи своим отступить. Пока я не обратил весь Амарант в ледяное воспоминание.

Торвик задрожал. Не только от холода. От бессильной ярости. От осознания, что его победа, казавшаяся такой близкой, ускользает, превращаясь в кошмар. Его маги — ледяные статуи. Его лучшие воины — заморожены или блокированы. Его собственная мощь дрожит перед этой новой, непостижимой силой. Он посмотрел на меч в своей руке. На пылающие, но слабеющие искры зачарования. На Кайлена, стоящего невозмутимо, держащего на руках мое замершее тело, как символ своей непоколебимости. И в его глазах мелькнуло не решение о капитуляции. Мелькнула безумная азартная ставка.

— Ты силен, ублюдок, — прошипел он, и в его голосе зазвучал странный, истерический смех. — Но ты держишь ее! Свое слабое место! И пока ты защищаешь труп, ты не можешь быть везде!

Он не стал атаковать Кайлена. Он резко развернулся и швырнул свой пылающий меч. Не в Кайлена. Не в меня. В главные ворота замка Эйриденхолд!

Меч, все еще несущий в себе сконцентрированную силу магов Торвика и его собственную ярость, полетел, как метеор. Зеленое и золотое сияние слилось в ослепительный шар разрушения. Он был направлен не на саму решетку (герсу), а на массивные каменные опоры, державшие ее, уже поврежденные предыдущими ударами таранов.

— НЕТ! — крик Кайлена был полон не ярости, а ужаса. Не за себя. За тех, кто был за воротами. За остатки гарнизона. За своего отца, возможно. Он инстинктивно рванулся вперед, чтобы остановить летящую смерть, но его движение было сковано — он держал меня. Остановить меч магией на таком расстоянии, с такой скоростью? Он не успевал!

И тут случилось невозможное.

Холодное сияние, окутывавшее меня, пульсировало. Не от его воли. От чего-то внутри меня. От той последней искорки золота, что он законсервировал. Она слабо вспыхнула в ответ на его ужас, на летящую угрозу его дому. И этого было достаточно.

Кайлен почувствовал импульс. Не мысль. Чистый инстинкт, усиленный нашей связью, его новой силой и… моей последней волей, пойманной в ледяной ловушке его магии. Он не стал бросаться вперед. Он взмахнул рукой — той, что была свободна. Не к воротам. Вверх.

Над летящим мечом, в самой высокой точке его траектории, разверзлось небо. Вернее, появилось нечто. Крошечная, но невероятно плотная черная точка. Точка абсолютного холода. Вакуума. Она просуществовала долю секунды. Но этого хватило. Летящий с чудовищной скоростью меч, несущий энергию разрушения, всосался в эту точку. Не исчез. Схлопнулся. Как бумажный кораблик в кулаке гиганта. Зеленое и золотое сияние не взорвалось. Оно погасло. С хрустом лопнувшего стеклянного шара. Остатки меча — теперь просто куски темного, ничем не примечательного металла — с глухим стуком упали на камни далеко в стороне от ворот, никому не причинив вреда.

Тишина. Еще более гнетущая, чем после его пробуждения. Южане, королевские защитники на стенах, сам Торвик — все замерли в немом шоке. Что это было? Как это возможно?

Кайлен стоял, тяжело дыша. Держа меня на руках. Его лицо было бледным от напряжения. Этот трюк, этот мгновенный, точечный контроль над пространством и температурой на таком расстоянии, стоил ему сил. Но в его глазах горело не истощение. Горело изумление. Изумление от того, что он только что сделал. От возможностей, что открылись. И от крошечного ответного импульса из моей законсервированной жизни.

Он посмотрел на Торвика. На этого человека, который принес столько боли, который чуть не убил его дом и уничтожил меня. В его ледяных глазах не было ненависти. Был приговор. Холодный. Неизбежный. Как смена времен года.

— Твоя очередь, — просто сказал Кайлен. И сделал шаг вперед.