Грешные обещания

Глава 22

Ник упорно мерил шагами камеру. Он сидел в тюрьме чуть больше недели, а казалось, прошла целая жизнь. Но сегодня он позабыл о ненавистном заточении, о сырых каменных стенах крошечной камеры, об удушливых тюремных запахах, о грубости стражников.

Он позабыл о долгих часах, проведенных в одиночестве, которым, казалось, не будет конца.

Ник направился к крошечному зарешеченному окошку. Каблуки его ботинок гулко громыхали по грубому дощатому полу. Какой унылый, пустой звук, подумал Николас. И такая же пустота царит в его душе.

Ник ждал посетителя. Пока что к нему пускали лишь Элиаса, сэра Реджинальда, Рэнда и Сидни. Сегодня Ник с нетерпением ждал Сидни.

Наконец в коридоре послышались шаги и мужские голоса, эхо которых, отражаясь от толстых стен, разносилось далеко вокруг. Вот в ржавом замке со скрипом повернулся ключ, и дверь распахнулась.

В камеру вошел Сидни, как всегда аккуратно одетый, седые волосы тщательно причесаны. По выражению лица не понять, какие мысли бродят у него в голове.

— Я сделал то, о чем ты меня просил, — без предисловия проговорил он. — Хотя как мне это раньше не нравилось, так не нравится и сейчас.

Лицо его стало мрачным. Сняв плащ, Сидни бросил его на спинку деревянного расшатанного стула.

— Значит, ты виделся с Триклвудом?

Нахмурив густые седые брови, Сидни опустился на жесткое деревянное сиденье.

— Да, я с ним виделся.

— Ты говорил с ним про приданое Элизабет? Упомянул, что; если он женится на ней, я дам за нее вдвое больше? А это вполне приличная сумма. Хватит на то, чтобы жить припеваючи в течение многих лет.

Губы Сидни превратились в прямую линию.

— Я мог бы об этом и не упоминать. Мальчишка влюблен в Элизабет без памяти. Со дня убийства он места себе не находит от беспокойства. Естественно, он читал газеты и пришел в ужас от всей той грязи, которую на нее выплеснули. Если Элизабет согласится, он женится на ней по специальной лицензии, как только ее получит.

Николас представил себе Элизабет в кровати Дэвида Эндикотта и почувствовал ядовитый укол ревности.

— Дэвид хороший парень, — тем не менее проговорил он охрипшим голосом. — И будет ей отличным мужем.

После продолжительного молчания Сидни заметил:

— И все-таки мне это не нравится, Николас, совсем не нравится. Ведь возможно, тебя еще освободят, и тогда вы могли бы пожениться, как собирались.

— Надежда на то, что меня освободят, весьма призрачна, и тебе это хорошо известно. Кроме того, даже если меня выпустят, всю эту историю еще долго будут смаковать. Подумай сам, какая жизнь ждет Элизабет, если она выйдет замуж за человека, совершившего одно убийство и подозреваемого во втором.

Сидни промолчал. Возразить было нечего. Он встал из-за стола и направился к окну.

— А как ты собираешься уговорить ее выйти замуж за виконта?

Сердце Ника снова пронзила боль. Элизабет выйдет замуж за Эндикотта. Он приложит все силы, чтобы убедить ее в необходимости этого.

— Не беспокойся, Сидни, Элизабет выйдет за него замуж… и скоро.

— Но ведь…

Договорить Сидни не успел. Раздался стук в дверь. Затем в замке повернулся ключ, и дверь открылась. На пороге стояли Рэнд Клейтон, толстый охранник и… Элизабет! Не теряя ни минуты, Элизабет влетела в камеру и бросилась Николасу на шею.

— Николас! Слава тебе, Господи!

Машинально обняв Элизабет, Николас крепко прижал ее к своей груди. Какая же она бледная и измученная! Под глазами синяки, в уголках глаз — крохотные морщинки. И это все из-за него! Он доставил ей столько страданий.

— Как же я соскучилась, — прошептала Элизабет. — Я так беспокоилась за тебя!

Она закрыла глаза, но не смогла сдержать слез и, уткнувшись Николасу в плечо, прижалась к нему всем телом.

Ник погладил ее по темно-рыжим волосам, чувствуя, как дрожит его рука.

— Все хорошо, любовь моя. Прошу тебя, не плачь.

Элизабет взглянула на него блестящими от слез глазами.

— Прости. Я не собиралась плакать. — Она вытерла слезы. — С тех пор как тебя арестовали, я ни разу не заплакала и вовсе не собиралась это делать здесь.

Вдохнув нежный аромат ее духов, Николас заметил:

— Иногда не мешает поплакать.

Он улыбнулся через силу и пальцем вытер с ее щеки слезинку.

— Ну как ты? — спросила Элизабет. — С тобой все в порядке?

Ник чувствовал, что с ним далеко не все в порядке. У него было такое ощущение, словно тяжелые серые стены наваливаются на него и ему нечем дышать. Сердце ныло: хочешь не хочешь, а придется расставаться с Элизабет, отдавать ее другому.

Постаравшись улыбнуться, он проговорил:

— Все отлично. Здесь, быть может, не так изысканно, как в Рейвенуорт-Холле, но вполне приемлемо. А вот тем бедолагам, что обосновались внизу, солоно приходится.

Он бросил вопросительный взгляд поверх головы Элизабет на Рэнда, однако тот пожал плечами и сказал:

— Она должна была приехать. Места себе не находила от беспокойства. Не спала, не ела. Я подумал, что будет лучше, если Элизабет собственными глазами увидит, что с тобой все в порядке.

— Я больше так не могу, — жалобно проговорила Элизабет, глядя на Николаса. — Ты сидишь в этой убогой камере, хотя ни в чем не виноват! Это несправедливо, что на твою долю выпадает столько страданий!

Взяв выбившуюся из прически прядь ее темно-рыжих волос, Николас осторожно заправил ее Элизабет за ухо. Может быть, даже лучше, если он начнет разговор в присутствии Рэнда и Сидни. Не так страшно.

— Я здесь надолго не задержусь. Скоро все закончится, и я вернусь в Рейвенуорт-Холл.

Услышав эти слова, Элизабет насторожилась, на что Николас, собственно, и рассчитывал.

— Ты вернешься? Ты, наверное, хотел сказать «мы»? Фальшивая улыбка исчезла с лица Николаса.

— Нет, Элизабет. Я сказал именно то, что хотел сказать. Поскольку я сижу в тюрьме уже больше недели, у меня было достаточно времени, чтобы подумать.

— Подумать? — В голосе Элизабет послышалось беспокойство. — И о чем же ты… подумал?

Ник внимательно взглянул на нее, отметив про себя следы усталости, которые Элизабет тщетно пыталась скрыть, и сердце его сжалось от жалости. Он чуть отстранил Элизабет от себя, чтобы она наконец обратила внимание на еще одного из присутствующих.

— Здесь Сидни. Мы с ним только что говорили о тебе.

Элизабет улыбнулась, однако улыбка вышла печальной. Отерев со щек остатки слез, она подошла к Сидни и поцеловала его в щеку.

— Простите, что не сразу вас заметила. Это все от волнения. Скажите, с ним и в самом деле все в порядке?

— При сложившихся обстоятельствах да. Ник подошел к ним:

— Сидни только что рассказал мне, что недавно разговаривал с твоим другом Дэвидом Эндикоттом. Оказывается, лорд Триклвуд очень за тебя беспокоится.

— Виконт всегда был добр ко мне. Надеюсь, вы передадите ему, Сидни, как высоко я ценю его заботу?

Ник придвинулся еще ближе:

— Лорд Триклвуд хочет жениться на тебе.

Элизабет взглянула на него и прикусила начавшую дрожать нижнюю губу.

— Я обручена с другим… или, быть может, милорд, вы это забыли?

Внезапно Николас почувствовал, что ему стало нечем дышать. Как он мог об этом забыть?

— Мне очень жаль, Элизабет, но мы с тобой не сможем пожениться.

— Что?! О чем ты говоришь?

— Я говорю о том, что сижу в тюрьме. Я говорю о том, что меня будут судить и могут приговорить к повешению.

— Но ты невиновен! Ты же сам сказал, что все это скоро будет позади!

На секунду Николас застыл. Лицо его стало суровым. Потом, протянув руки, он схватил Элизабет за плечи.

— Ну как ты не понимаешь! Даже если меня освободят, все равно обо мне будут судачить на каждом углу. Какая жизнь тебя ждет? Какая жизнь ждет детей, отца которых дважды обвиняли в убийстве?

Глаза Элизабет вновь наполнились слезами.

— Полицейские найдут того, кто это сделал! И все узнают, что ты невиновен!

Николас с силой встряхнул ее:

— Послушай меня, черт тебя побери! Подумай хоть раз о себе. Ты мне небезразлична, Элизабет… Очень даже небезразлична. Я даже попросил тебя выйти за меня замуж. Я хотел иметь семью. Хотел, чтобы ты родила мне сыновей. Но я не люблю тебя. Я даже не знаю, что такое любовь.

Элизабет смотрела на него во все глаза, и по щекам ее катились слезы. Потом она взглянула на Рэнда, который стоял плотно сжав губы, затем на Сидни. В глазах поверенного вспыхнули какие-то искорки — то ли жалость, то ли сочувствие… Глаза же Ника не выдавали никаких чувств. У него было такое ощущение, будто он умирает.

— Наверное, его светлость прав, — ласково проговорил Сидни. — Приходит время, когда человек должен думать о своем благополучии. Эндикотт вас очень любит. Он может защитить вас от Бэскомба и будет очень хорошим мужем и отцом ваших детей.

Элизабет перевела взгляд на Николаса. В глазах ее полыхало такое отчаяние, что внутри у него все сжалось. Он бы все сейчас отдал за то, чтобы взять свои слова обратно, чтобы не обрекать Элизабет на такие мучения. Но он понимал, что не может этого сделать.

— Ты… и в самом деле этого хочешь, Николас? Хочешь, чтобы я вышла замуж за Дэвида Эндикотта?

Раскаяние жгло Николаса огнем. Меньше всего на свете ему хотелось выдавать Элизабет замуж за кого бы то ни было.

— При сложившихся обстоятельствах я хочу именно этого. Я считаю, что так будет лучше для нас обоих.

Элизабет долго не сводила взгляда с его лица, наконец отвернулась.

— Я… я подумаю над твоими словами, а пока…

Снова схватив ее за плечи, Николас заставил ее взглянуть ему в глаза.

— Ты должна выйти за него замуж, Бесс! Неужели тебе ни разу не приходило в голову, что ты, может быть, беременна? Что ты будешь делать, если это и в самом деле так?

Элизабет с трудом сглотнула. Лицо ее стало белым как полотно. Видно было, что слова Николаса доставляют ей невыразимые мучения. Ник ненавидел себя за то, что делает, и в то же время понимал, что у него нет другого выхода.

— Мы же не знаем, так ли это… — пролепетала Элизабет. — Нет никаких причин так считать.

Николас криво усмехнулся:

— Никаких причин, говоришь? Неужели ты забыла, что произошло, когда мы с тобой последний раз были близки? Насколько я помню…

— Николас! Прошу тебя… не нужно… — Голос Элизабет дрогнул.

Николас изо всех сил сжал руки, чтобы не заключить Элизабет в объятия. Он не может этого себе позволить. Слишком многое поставлено на карту. Она уже и так слишком долго страдала.

— Я просто хотел напомнить тебе, что это вполне вероятно.

Ее глаза потемнели от боли.

— А если это и в самом деле так? Неужели ты хочешь, чтобы твоего ребенка воспитывал чужой человек?

От одной мысли об этом у Николаса все внутри перевернулось.

— Я хотел бы, чтобы у моего ребенка был отец. Пусть даже неродной. Меня ведь почти наверняка повесят.

— Не говори так!

— Я говорю правду. Выходи замуж за Триклвуда. Живи своей жизнью и не думай обо мне.

Элизабет гордо вскинула голову, лицо ее застыло от горя.

— Если мы… если я узнаю… что ношу твоего ребенка, еще будет достаточно времени принять решение.

Николас отвернулся и, подойдя к маленькому окошку, взглянул в него. Боль в груди все более донимала его. Отойдя от окна, он подошел к Элизабет и остановился перед ней.

— Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Я хочу, чтобы ты думала о себе, чтобы поступала так, как лучше для тебя.

Дрожащая рука Элизабет коснулась его щеки.

— Я люблю тебя, Николас Уорринг. И что бы ни случилось, не перестану любить. Если я больше тебе не нужна, я ничего не могу с этим поделать. — Рука упала, и Николас почувствовал в том месте, где она касалась его лица, леденящий холод. — Ну что ж, буду жить так, как считаю нужным. Ведь я сумела выжить до сих пор, сумею и впредь.

Боль в груди Николаса стремительно разрасталась, становилась нестерпимой. Он и сам не понял, как это случилось, только Элизабет вдруг оказалась в его объятиях.

— Ты должна думать о себе, — прошептал он, крепко прижимая ее к себе. — Должна жить собственной жизнью.

По щекам Элизабет покатились слезы. Обняв Николаса за шею, она наклонила его голову и прильнула к его губам последним поцелуем. Ее губы были солеными от слез. Николас ответил на поцелуй со всей страстью, на которую только был способен, понимая, что целует Элизабет в последний раз, что, как это ни прискорбно, ее придется отдать другому.

Элизабет первой прервала поцелуй и, покачнувшись, отступила от Николаса. Она непременно бы упала, если бы Рэнд не подхватил ее.

— Берегите себя, милорд, — сказала она Николасу.

Николас не мог оторвать от нее взгляда.

— И ты тоже, Бесс, береги себя.

— Непременно, — прошептала она.

Прошло несколько томительных секунд. Когда Николас взглянул на Элизабет в следующий раз, она стояла рядом с Бердсоллом, уткнувшись ему в плечо. А чуть позже все трое посетителей вышли из камеры.

Как только за ними закрылась дверь, Ник бессильно опустился на стул. Сердце его гулко стучало, боль в груди не прекращалась. На глаза навернулись слезы. Все кончено, подумал он. Он сделал то, что должен был сделать. Элизабет выйдет замуж за Эндикотта и будет в безопасности. Через несколько лет о скандале никто и не вспомнит. Об интрижке Элизабет с Беспутным графом поговорят-поговорят и тоже забудут.

А будет ли он жить, нет ли, не имеет значения.

Да, на сей раз он поступил правильно, подумал Николас. Вот если бы еще не было так больно.

Элизабет сидела в гостиной в полном одиночестве. Руки ее были холодны как лед, тело сотрясала дрожь. Казалось, она никогда не согреется.

Николас не любит ее. Он хочет, чтобы она вышла замуж за другого. Даже если он обретет свободу, он не собирается брать ее с собой в Рейвенуорт-Холл. Элизабет почувствовала резкую боль в груди. Ощущение было такое, будто в сердце вонзили острую иглу.

В гостиной стоял полумрак. Шторы были задернуты и не пропускали солнечный свет. Элизабет не хотелось видеть солнце. Она не понимала, как такой ужасный день может быть теплым и солнечным.

Она вспоминала Николаса, представляла себе его лицо и думала о том, как была глупа. По правде говоря, во всем случившемся Элизабет не могла винить никого, кроме себя. С самого первого дня знакомства с Николасом она знала, что он из себя представляет: бессердечный повеса, который женщин ни в грош не ставит. То, что он был добр к ней, а частенько и нежен, ни о чем не говорит. Суть от этого не меняется. Он не любил ее, и Элизабет знала, что никогда не полюбит.

Боль в груди все нарастала. В голове звучали слова, которые Николас сказал ей в камере: «Ты мне небезразлична, Элизабет, но я тебя не люблю».

Небезразлична… Может быть, она ему даже нравится. Как нравятся красивые лошади, изящная одежда, дорогие украшения. Как нравились до нее другие женщины. Например, Мириам Бичкрофт. Ведь к ней Николас тоже был небезразличен…

О Господи! Как болит сердце! Какая же она дура, что влюбилась в Беспутного графа! Но она представления не имела о том, какую почувствует ужасную горечь и пустоту, когда потеряет этого не любившего ее человека.

Элизабет откинулась на спинку софы и дала волю слезам. Она приказала слугам не беспокоить ее, и до сих пор никто из них не выходил в гостиную. Тетя Софи уехала за город навестить подругу и должна была вернуться не ранее чем через несколько дней, чему Элизабет была только рада.

Ей нужно было время, чтобы взять себя в руки, чтобы решить, как жить дальше. Они с тетей не могут больше оставаться в доме, который снял для них Николас и который она привыкла считать своим.

Горло Элизабет сжалось, стало нечем дышать. Она не может остаться здесь, но не может и уехать, поскольку Бэс-комб по-прежнему для нее опасен. Наверное, Николас все-таки прав: нужно выйти замуж за виконта и как-то жить дальше.

Но сейчас Элизабет не хотелось думать о будущем. Хотелось посидеть в одиночестве в темноте и попытаться справиться со своим горем.

Оливер Хэмптон поднялся по широким ступеням дома, расположенного в Уэст-Энде. Собственно говоря, дом этот ему не принадлежал, да он в нем и не жил, лишь платил за него. А снял он его для своей любовницы, оперной певички Чартрис Миллз, девицы двадцати двух лет, со смазливым личиком и непомерным тщеславием. Она хотела исполнять сольные партии, а не петь в хоре, чем занималась сейчас.

Оливер познакомился с ней не так давно. Девчонка ему понравилась: чуть выше среднего роста, хорошенькая, стройная, с гибкой фигуркой, темно-рыжими волосами, белой кожей. Вот только грудь могла быть чуть побольше.

И хотя Чартрис уже с полгода была его любовницей, Оливер ничего о ней не знал и, по правде сказать, не горел желанием узнать. Он практически никогда не слушал то, что она ему рассказывала. Обычно он приезжал и тотчас же тащил ее в постель.

А связался он с ней по одной простой причине: она напоминала ему Элизабет Вулкот. Такие же темно-рыжие волосы, белая кожа и стройная фигура.

Оливер вошел в дом, поднялся по лестнице и, не постучавшись, открыл дверь спальни. Чартрис сидела на пуфике перед зеркалом. При его появлении она слегка вздрогнула, но тут же с улыбкой встала.

— Милорд? Не ожидала вас сегодня. Если бы вы прислали записку, что зайдете, я бы встретила вас не в таком неприглядном виде.

Чартрис была в одной рубашке и чулках. Распущенные темно-рыжие волосы пушистой волной накрывали ее узкие плечи.

Оливер внезапно ощутил желание. Он пришел сюда с определенной и малоприятной целью: сказать, что услуги этой девицы ему больше не требуются. Однако в этой простой рубашке, сквозь которую просвечивало ее стройное тело, она показалась ему чрезвычайно соблазнительной.

— Вы чем-то озабочены, милорд. Что-то случилось?

Оливер улыбнулся:

— Ничего такого, о чем бы ты мне не могла помочь забыть. Иди сюда, моя милая.

Щеки Чартрис окрасил нежный румянец. Оливеру нравилось в ней то, что до него у нее было не слишком много любовников. Для девицы, не придерживавшейся строгих моральных правил, она была довольно невинна… точно так же, как Элизабет. Вспомнив про Элизабет, Оливер помрачнел, однако желание охватило его еще с большей силой.

— Я приказал тебе подойти!

— Да, милорд.

Она была на удивление хорошо выдрессирована. Он сам этим занимался. Битье может сделать с человеком поразительные вещи, и Оливер не гнушался этим методом воспитания. Чартрис нередко получала пощечины и подзатыльники, однако не жаловалась. Ей нужны были деньги, и она любила безделушки, на которые Оливер не скупился. Кроме того, он пообещал ей, что она будет солировать на сцене, и эта доверчивая дурочка ему поверила. Она мечтала стать звездой и не сомневалась в том, что в его власти ей в этом помочь.

Знала бы она, что Хэмптон не собирался ради нее и пальцем пошевелить…

Подойдя к Оливеру, Чартрис легонько поцеловала его в губы.

— Да, милорд?

Оливер снова подумал об Элизабет, представил себе ее обнаженной.

— Сними рубашку.

Чартрис молча подчинилась, и через секунду та уже лежала у ее ног. Теперь девушка осталась в одних белых шелковых чулках. В комнате было прохладно, и крошечные соски Чартрис затвердели.

Оливер представил себе, что это Элизабет, что это она покорно выполняет все его приказы. Закрыв глаза, он погрузил руки в гриву темно-рыжих волос Чартрис…

Пока Чартрис доводила его до умопомрачения, он представлял себе Элизабет, воображал, что вонзается в нее, и содрогнулся в экстазе. Схватив свою любовницу за плечи, он глухо застонал от наслаждения, дрожа всем телом.

Чартрис лишь улыбнулась. Несколько секунд Оливер молчал, все еще пребывая в плену грез.

А Чартрис между тем взяла со спинки кровати тонкий шелковый пеньюар и набросила его на свое стройное белое тело. Взглянув на нее, Оливер полез в карман жилета и вытащил из него маленький кошелек.

— Спасибо, Чартрис, ты хорошо потрудилась. Не сомневаюсь, что следующий твой покровитель останется тобой доволен. Естественно, благодарить за это он должен меня. Ну а если ты еще чему-нибудь выучишься, тебе вообще цены не будет.

И он протянул ей кошелек.

Чартрис подозрительно взглянула на него:

— Что это? О чем вы говорите?

— Я говорю о том, Чартрис, что нам пора расстаться. Этих денег тебе хватит на несколько месяцев, пока ты не найдешь себе другого покровителя.

Девушка взглянула на кошелек, потом на Оливера:

— Значит, вы пришли сюда с намерением избавиться от меня? Вы попользовались мной как шлюхой, а теперь вышвыриваете вон за ненадобностью?

Оливер нахмурился. Ему не понравился ее тон. Он уже и раньше предупреждал ее, чтобы не разговаривала с ним так.

— Я тебе сказал, что больше не нуждаюсь в твоих услугах. Можешь искать себе кого-то другого.

Лицо девушки покрылось красными пятнами;

— Кого-нибудь другого? Но мне не нужен кто-то другой! Мне нужно то, что вы мне обещали! Вы говорили…

— Я помню, что я тебе говорил. А теперь говорю совсем другое и советую тебе мне не прекословить.

Но Чартрис уже не способна была рассуждать здраво. Схватив увесистый кошелек, она, размахнувшись, швырнула им в Оливера. Удар пришелся по голове.

— Ну уж нет! Ты от меня так просто не отделаешься! Я получу обещанное!

Сжав кулаки, Хэмптон шагнул к своей любовнице:

— Я думал, что научил тебя послушанию, научил безропотно мне подчиняться, оказывается, нет!

Влепив Чартрис увесистую пощечину, он швырнул девицу на кровать.

Ее красное от злости лицо внезапно побледнело.

— Не трогай меня! — взвизгнула она. — Оставь меня в покое!

— Здесь не ты распоряжаешься, а я!

Схватив Чартрис за ворот рубашки, Оливер рванул ее на себя и ударил — раз, другой, третий. Из рассеченной губы девушки потекла кровь. Удовлетворенно хмыкнув, Оливер снова швырнул Чартрис на кровать.

— Ладно, ты выиграл, — прошептала она. — Не бей меня больше. Оставь деньги и уходи.

Но было уже слишком поздно. Злость, обуявшая Хэмптона, вновь пробудила в нем желание, и он решил напоследок еще раз овладеть своей любовницей. Заломив ей руки, он рывком перевернул ее.

— Я думал, ты умнее, моя милая!

Чартрис взвизгнула, попыталась что-то сказать, но Оливер еще сильнее стиснул ее руки, и она, морщась от боли, замолчала. Раздвинув ей ноги коленом и не тратя времени на ласки, Оливер грубо вошел в нее. Чартрис взвизгнула от боли, отчего Оливер распалился еще сильнее.

— Ах ты, дурочка, — насмешливо проговорил он, вонзаясь в нее еще и еще раз. — В следующий раз будешь знать, как со мной пререкаться!

Наконец он закончил свое дело, отдышался, встал, застегнул брюки и направился к двери, не обращая внимания на свою рыдающую любовницу.

— Завтра чтобы ноги твоей здесь не было, — бросил он на прощание.

Глянув через плечо на распростертую на кровати несчастную обманутую девицу, он поднял с пола кошелек, сунул его в карман жилета и вышел за дверь.

Элизабет рано отправилась спать. Сегодня вечером должна вернуться тетя Софи, а она была совсем не готова с ней встретиться, поскольку понятия не имела, что ей сказать.

Долго ворочалась Элизабет в постели, пока наконец не заснула. Проснулась она перед рассветом. Машинально провела рукой по постели рядом с собой, где обычно лежал Николас. Его рядом не оказалось. И в ту же секунду Элизабет вспомнила о том, что Николас потерян для нее навсегда, что никогда больше не будет он лежать с ней рядом, и последние остатки сна улетучились.

Элизабет зарыдала горько, отчаянно, сотрясаясь всем своим хрупким телом. Она рыдала долго, в течение, казалось, нескольких часов. Подушка уже вся промокла от слез, однако облегчения не наступало.

Внезапно Элизабет почудилось, что на стуле рядом с кроватью кто-то сидит. Приглядевшись, она поняла, что это тетя Софи. Старушка с жалостью смотрела на нее.

— Что случилось, детка? — участливо спросила она. — Я никогда не видела, чтобы ты так плакала. Что такого ужасного произошло в мое отсутствие?

Элизабет медленно села и прерывисто вздохнула. Тетя Софи раскрыла объятия, и Элизабет не мешкая прижалась к ее груди.

— Ох, тетя Софи… Мне хочется только одного — умереть! — На секунду ей показалось, что сердце ее не выдержит и разорвется от горя, однако, взяв себя в руки, Элизабет мужественно продолжала: — Он не любит меня, тетя Софи! Он больше не хочет быть со мной. О Господи! Мне нужно было сразу догадаться, что этим кончится.

Старушка ласково погладила племянницу по спине.

— Твой Николас — мужчина суровый и, как мне кажется, храбрый.

— Я его ненавижу!

— Ты его любишь.

Горло Элизабет сжалось.

— Да, я его очень люблю.

Тетя Софи продолжала нежно гладить Элизабет.

— Значит, твой Николас говорит, что не любит тебя и хочет, чтобы ты вышла замуж за другого? Для человека, который тебя не любит, он ведет себя чрезвычайно благородно.

Элизабет выпрямилась от неожиданности и, прерывисто вздохнув, спросила:

— Благородно? Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что лорда Рейвенуорта скорее всего ждет виселица. Друзей у него немного, и он очень нуждается в тех, что еще остались. Он сидит за решеткой и вдруг гонит от себя единственную женщину, которая может поддержать и успокоить его. Знаешь, почему он это делает? Чтобы оградить от боли, которая ждет тебя, если ты останешься с ним.

Элизабет лишь покачала головой:

— Он меня не любит. Он сказал мне, что даже не знает, что такое любовь.

Тетя Софи вытерла со щек Элизабет слезы.

— Быть может, в том-то все и дело. Наверное, лорд Рейвенуорт не в состоянии распознать любовь среди прочих чувств.

Сердце Элизабет сжалось.

— О чем это вы говорите, тетя Софи?

— Я просто хочу тебе напомнить, что, до того как все это произошло, его светлость пошел на самые крайние меры. Он отказался от бесценных фамильных драгоценностей, собирался развестись с женой, хотя в результате этого от него отвернулось бы все высшее общество. И на все эти жертвы он пошел ради тебя. Может быть, он и сейчас приносит себя в жертву?

В груди Элизабет начала зарождаться надежда.

— Так вы… считаете, что он меня обманул, сказав, что не любит?

— Я считаю, что он старается оградить тебя. Для такого человека, как его светлость, любовь — дело нелегкое. Ему может потребоваться время, чтобы понять, какие именно чувства он испытывает. Но на самом деле он тебя любит, и я не думаю, что он может быть счастлив, если ты выйдешь замуж за кого-нибудь, кроме него самого.

Элизабет задумалась. Неужели это возможно? Очень может быть. Как раз в духе Николаса: считать себя суровым и бесчувственным, а на самом деле быть ласковым, любящим и легкоранимым.

— Я не хочу выходить замуж за Дэвида Эндикотта, — проговорила она.

— В таком случае я предлагаю тебе попробовать освободить его светлость из тюрьмы, чтобы вы вдвоем могли подумать над тем, что делать дальше.

В душе Элизабет вспыхнула надежда. Николас делал все от него зависящее, чтобы защитить ее. Она нравится ему, это точно. А что, если он и в самом деле ее любит? С уверенностью, конечно, этого нельзя сказать, но вдруг это правда?

Элизабет прерывисто вздохнула. Она любит его и надеется, что он отвечает ей взаимностью. Надежда, как говорится, умирает последней.

— Вы правы, тетя Софи. Николас нуждается в моей помощи. А значит, я обязана ему помочь.

Откинув одеяло, Элизабет встала. Рассвет еще не наступил. Слуги мирно почивали в своих постелях, но Элизабет была для этого слишком взвинчена.

— Я должна подумать, тетя Софи. Я должна подумать, как его освободить.

— Вот это другое дело. А я пока пойду на кухню, разожгу плиту и приготовлю нам по чашке чаю.

Благодарность захлестнула Элизабет. Тетя Софи всегда оказывалась рядом с ней в трудную минуту. Протянув руку, Элизабет взяла пеньюар, в сотый раз перебирая слова, которые сказал ей Николас. Ей припомнилось выражение его лица в ту минуту, когда он их говорил. Оно было сведено судорогой боли, которую Николас тщетно пытался скрыть. Тогда Элизабет подумала, что это ей показалось.

Но под новым углом зрения все стало выглядеть иначе. Тетя Софи права. Может быть, Николас ее еще не любит, но он к ней небезразличен и очень в ней нуждается.

И она его ни за что не бросит.