Глава 5

Николас взглянул на обнаженную женщину, лежавшую на огромной кровати под пологом. Ее длинные черные волосы накрыли плечи шелковистой волной, щеки окрасил нежный румянец, веки, окаймленные густыми черными ресницами, чуть подрагивали, маленькие белые зубы впились в нижнюю губу.

Приподнявшись на локтях, он снова вошел в нее, и она застонала. Тело ее, охваченное блаженным экстазом, содрогнулось. Граф весь напрягся, ожидая, что сейчас последует ее примеру, однако этого не произошло, он словно оцепенел.

Он закрыл глаза и представил вместо Мириам другую женщину — с темно-рыжими волосами, сверкающими зелеными глазами. Ноги у той женщины были длиннее, тело стройнее, а грудь более полная и высокая. Интересно, какие у нее соски? Маленькие и упругие или крупные и темные, как у Мириам? Чем пахнет ее кожа? Покрыто ли ее тело крохотными веснушками, такими, какими усеяны щеки?

Интересно, что испытал бы он, погружаясь в ее нежное девичье тело? Живо представив себе все это, граф почувствовал, что вот-вот достигнет столь долго ожидаемого блаженства. Еще раз с силой войдя в лежавшую под ним нелюбимую женщину, он, глухо застонав, содрогнулся в сладостном экстазе.

Граф молча наблюдал, как Мириам поднялась с постели, привела себя в порядок, оделась и вышла из спальни.

Но на сей раз он за ней не последовал.


Элизабет сидела на кованой скамейке у высокой каменной стены, ограждавшей сад. Ветви платана, уже усеянные набухшими почками, отбрасывали на землю причудливые тени. На одной из них висела деревянная кормушка, выполненная в виде миниатюрного замка. Маленькая певчая птичка с фиолетово-коричневым оперением и коротким хвостом сидела на крошечном разводном мосту замка и клевала семечки.

Элизабет улыбалась, очарованная ее быстрыми движениями, а малышка поворачивала головку и, в свою очередь, наблюдала за Элизабет.

С дорожки донесся звук легких, словно идущий почти не касался земли, шагов, и Элизабет порывисто обернулась.

— Простите, я не хотела вам помешать, — проговорила подошедшая к ней женщина и улыбнулась холодной улыбкой. — Вы, должно быть, мисс Вулкот?

Элизабет встала.

— Да, я Элизабет Вулкот.

Перед ней стояла красивая темноволосая, облаченная в шелковое платье женщина. У Элизабет больно сжалось сердце. Она сразу же узнала Мириам Бичкрофт, леди Дэндридж — любовницу Николаса Уорринга.

— Я очень надеялась вас встретить, — проговорила виконтесса, еще раз холодно улыбнувшись. — Меня зовут леди Дэндридж. Я близкая подруга графа.

— Леди Дэндридж… да, я вас знаю. Мне уже доводилось видеть вас в Рейвенуорт-Холле.

Черные брови виконтессы удивленно поднялись:

— Вот как?

Элизабет лишь улыбнулась. У нее не было никакого желания что-либо объяснять любовнице Рейвенуорта.

— Боюсь, его светлости сейчас нет дома. Насколько мне известно, он поехал по каким-то делам к своему арендатору.

— Мне об этом сообщили. — Обернувшись, леди Дэндридж бросила взгляд на огромный серый дом. — В доме так тихо. На Ника это совершенно не похоже. Обычно у него всегда уйма гостей. Очевидно, все уехали в город.

— Не сомневаюсь, что они вернутся, — проговорила Элизабет, даже не пытаясь скрыть сарказма.

Виконтесса прищурила свои синие, словно сапфиры, глаза, опушенные густыми черными ресницами.

— Насколько я вас поняла, вас это не очень радует.

— Я здесь сама гостья и не имею никакого права давать оценку друзьям его светлости. Кроме того, я знакома лишь с некоторыми из них.

Виконтесса махнула рукой, затянутой в безукоризненно белую перчатку, и Элизабет машинально взглянула на свои голые руки, от долгого пребывания на солнце покрытые веснушками.

— Согласна, они далеко не бриллианты чистой воды, — заметила леди Дэндридж. — Что у них общего с Ником, ума не приложу. — Она улыбнулась Элизабет понимающе и чуть снисходительно. — Впрочем, людей, которых притягивает богатство и высокое положение Рейвенуорта, не так уж мало.

Поняв, на что она намекает, Элизабет гордо вскинула голову:

— Я в этом не сомневаюсь.

— Жена его была из этой же категории. Вы знаете, что он был женат?

— Естественно, знаю.

Но она никогда не представляла себе графа в роли чьего-то мужа, и напоминание о том, что он был женат, причинило ей острую боль.

Вздохнув, Мириам проговорила:

— Очень многие не знают. Ник никогда не говорит о Рейчел, и его друзья тоже, иначе они рискуют испортить с ним отношения.

— Вы хотите сказать, что она вышла за него замуж по расчету?

— Тут двух мнений быть не может: Рейчел хотела заполучить его деньги. В конце концов, Ник был наследником огромного состояния. Именно поэтому она и вышла за него замуж.

Элизабет пожала плечами:

— Браки часто совершаются именно по этой причине. Ничего странного в этом нет.

— Верно. Поэтому я и хотела узнать, что интересует в данном случае вас, но если вы думаете… Элизабет раздраженно возразила:

— Я не хочу от Николаса Уорринга ничего, кроме защиты. И он любезно согласился мне ее предоставить. Если вы боитесь, что я могу каким-то образом помешать вашей… дружбе… с графом, уверяю вас, вам не о чем беспокоиться. Я вам уже сказала, что нахожусь не в том положении, чтобы одобрять или не одобрять людей, которых лорд Рейвенуорт выбирает себе в друзья.

Несколько секунд леди Дэндридж размышляла над ее словами.

— Наверное, я ошиблась, — наконец проговорила она, окидывая взглядом простенькое муслиновое платье Элизабет. От этого пристального взгляда не ускользнули ни следы грязи на подоле, ни пятна от травы на нижней юбке. — Вы совсем не такая, какой я вас представляла. Теперь, когда мы с вами познакомились, я вижу, что сделала в отношении вас неверные выводы. — Что означало: для такой красавицы и умницы, как леди Дэндридж, Элизабет не соперница. — Надеюсь, вы понимаете, что я беспокоюсь лишь за благополучие Ника.

Леди Дэндридж снова улыбнулась своей холодной сдержанной улыбкой и продолжала:

— Однако будет лучше, если вы не станете рассказывать о нашем разговоре графу: он не любит, когда обсуждают его жену.

— Конечно, — согласилась Элизабет. — Я ему ничего не скажу.

Рейвенуорт вряд ли одобрил бы то, что Элизабет перемывала его жене косточки, да еще в компании его любовницы.

— Тогда позвольте с вами попрощаться. Наслаждайтесь общением со своими птичками, мисс Вулкот. Не сомневаюсь, граф Рейвенуорт тоже сочтет это занятие очень увлекательным.

Она рассмеялась звонким самодовольным смехом и уверенным шагом направилась к дому.

А Элизабет ощутила какое-то странное опустошение. Почему? Она и сама не знала. Какое ей дело до того, что у графа есть любовница? Да пусть хоть дюжину заведет!

Но глядя, как очаровательная Мириам Бичкрофт входит в дом графа с таким видом, словно он ее собственный, Элизабет чувствовала, что сердце ее разрывается от горя.


День клонился к вечеру. Было довольно ветрено, но не очень холодно. Сквозь белые перистые облака проглядывало солнышко. Притаившись за стволом высокого кипариса, росшего в самом дальнем углу сада, Чарли Баркер толкнул локтем Натана Пила.

— Видел ее? Она каждый день сюда приходит в это время. Запросто можем ее схватить.

— Рискованно, черт подери, — возразил Чарли. — Охрана графа запросто может нас засечь.

— Он ее выставил ближе к лесу. Наверное, решил, что мы мимо нее не проскочим.

— А еще он, наверное, думал, что у нас не хватит наглости залезть к нему в сад.

— А у нас хватило, верно?

Чарли взглянул на своего дружка, и его рот, спрятанный в густой рыжей бороде, растянулся в улыбке.

— Ага. Только нужно быть поосторожнее, чтобы нас не сцапали. Лучше не вылезать отсюда средь бела дня, дождемся ночи. Девчонка и после ужина сюда выходит. Вот тогда-то мы ее и схватим.

— А вдруг она вообще не выйдет? Приготовим лошадей, а она останется сидеть дома? Давай лучше днем.

Чарли почесал бороду.

— Я бы не стал рисковать. Лучше уж немного подождать, посмотреть, как пойдут дела, а потом в темноте подкрасться к ней и схватить.

Натан стал спорить, но Чарли бросил на него такой взгляд, что тот осекся.

— Что, не терпится на виселицу, кретин?

Уродливое лицо Натана побледнело.

— Ну что ты! Конечно, нет.

— Тогда шевели мозгами, черт тебя подери! Лучше запастись терпением и действовать наверняка, чем совать свою голову в петлю.

Натан на редкость энергично закивал. Слишком уж живо представил себе, как колышется на лондонском ветру его тощее тело.

— Ладно, давай подождем. Но не забывай: если нас не вздернет на виселицу палач, то уж этот хладнокровный ублюдок, на которого мы работаем, уж точно нам мозги вправит.


Ник нашел Элизабет в библиотеке. Она сидела на подоконнике и читала. Он только что приехал и еще не успел переодеться, так и отправился искать свою подопечную в стареньких запыленных сапогах для верховой езды. Шляпу и куртку, правда, снял и перебросил через плечо, а войдя в библиотеку, и вовсе швырнул их на стул.

Элизабет сидела, уткнувшись носом в книгу. Волосы ее были заплетены в толстую косу. Несколько кудряшек выбились и упали ей на лоб. Услышав, как открывается дверь, Элизабет подняла голову и увидела графа. Глаза их встретились. Нику пришло в голову, что они не виделись с тех пор, как ездили в Севеноукс, и он, оказывается, по Элизабет соскучился. Мало того, при виде Элизабет его вдруг охватило желание, и это открытие Ника отнюдь не порадовало.

— Опять читаете, как я погляжу. Так и знал, что найду вас здесь.

Элизабет спрыгнула с подоконника.

— Вы меня искали, милорд?

— Честно говоря, да. Мне доложили, что сегодня в мое отсутствие ко мне приезжала гостья. — Элиас уже рассказал ему о визите Мириам. Слуги были преданы графу безгранично и информировали его обо всем, что происходит в Рейвенуорт-Холле. — Поскольку вы беседовали с ней вместо меня, мне любопытно было бы узнать, что она вам говорила.

Элизабет напряглась и осторожно сказала:

— Леди Дэндридж шла по саду, как вам, без сомнения, докладывали. Естественно, она искала вас. Мы говорили совсем мало. Полагаю, она, как обычно, приезжала для того, чтобы развлечься.

Граф криво усмехнулся.

— Вот как? А откуда вам, собственно, известно, что она приезжает сюда развлекаться, мисс Вулкот?

Элизабет закрыла книгу, однако по-прежнему держала между страницами палец, видимо надеясь после ухода графа возобновить чтение. Она читала «Песни познания» Уильяма Блейка — книгу, которую он очень любил.

— Я не глупа, милорд, и понимаю, зачем виконтесса приезжает сюда.

Граф удивленно вскинул брови:

— Неужели? — Он в этом сильно сомневался. Правда, она могла догадываться, но далеко не обо всем, а уж о том, что графиня ему надоела, наверняка не имела ни малейшего понятия. — И как я понимаю, вы наших отношений не одобряете?

Перекинув косу на грудь, Элизабет машинально принялась теребить ее кончик.

— Я нахожусь не в том положении, чтобы одобрять или не одобрять ваше поведение.

— А если бы вам было дано такое право, — настойчиво проговорил граф, — вы бы отнеслись к леди Дэндридж неодобрительно?

Элизабет отвернулась. Лицо ее стало непроницаемым.

— Она чрезвычайно красива.

— Это верно. — Граф подошел к Элизабет и остановился всего в нескольких футах от нее, у маленького столика, на котором стояла белая свеча в подсвечнике. — А еще она эгоистична и испорченна.

Элизабет промолчала, однако окинула графа удивленным взглядом.

— А что еще вам говорила ее светлость?

Элизабет была одета в зеленое шелковое платье на тон светлее, чем ее глаза, с рисунком в виде веточек. В нем она выглядела совсем молоденькой и в то же время необыкновенно женственной.

— Думаю, что после знакомства со мной она успокоилась. Ей стало очевидно, что я не представляю никакой угрозы ее положению.

Граф удивленно взглянул на Элизабет. Неужели она и в самом деле не понимает, что чувствует мужчина в ее присутствии? Неужели не догадывается, что одного взгляда на нее достаточно, чтобы самый что ни на есть пресыщенный повеса воспылал желанием? Ну и слава Богу, что она об этом не догадывается.

— Никакого положения у леди Дэндридж нет, — заметил он. — В последнее время я все больше и больше склоняюсь к выводу, что эта особа мне надоела.

Он швырнул на стол кожаные перчатки, которые до сих пор держал в руках.

— Так что в будущем скорее всего ее визиты, в Рейвен-уорт-Холл совсем прекратятся или будут редкими и непродолжительными.

Несколько секунд Элизабет молчала, в упор глядя на графа, и наконец проговорила:

— Вы сердитесь за то, что она ко мне подходила. Вам неприятно, что ваша любовница разговаривала с вашей подопечной. Леди Дэндридж это предвидела.

— Леди Дэндридж обладает поистине необыкновенной проницательностью. Однако я намереваюсь закончить наши с ней отношения совершенно по другой причине.

— Если из-за того, что я живу в вашем доме…

— Ваше присутствие не имеет к этому никакого отношения. Я вам уже говорил, что не собираюсь из-за вас менять свой образ жизни.

— Тогда почему?

— Мириам Бичкрофт капризна и своенравна. Мне надоели ее детские выходки.

Склонив голову набок, Элизабет некоторое время размышляла над его словами, после чего заметила:

— Думаю, какая-то другая женщина вызвала ваш интерес. У такого человека, как вы, наверняка на примете немало женщин, которых он с удовольствием бы соблазнил.

Черт подери, она и в самом деле необыкновенно наивна, и слава Богу! Если бы она хоть на мгновение заподозрила, что всякий раз, когда он ее видит, его охватывает безудержное желание, она бы, забыв о страхе перед Бэскомбом, понеслась бы, как испуганный заяц. Впрочем, ей не о чем беспокоиться. Он не позволит желанию вырваться на волю. Он дал Элизабет слово и не намерен его нарушать.

И граф сказал Элизабет то, чего она ожидала.

— Мужчине необходима женщина, Элизабет. Мы с женой разошлись девять лет назад.

— Я знаю, — проговорила Элизабет, и черты ее лица смягчились. — Мне очень жаль, милорд.

Черт бы ее побрал! Не нужна ему ее жалость! Пытаясь скрыть смущение, Ник сердито буркнул:

— Нечего меня жалеть. Я счастлив, что живу так, как пожелаю, и мне не перед кем отчитываться.

И прежде чем Элизабет заговорила, прежде чем смогла прочесть в его глазах, что свобода, за которую он заплатил такую дорогую цену, больше ничего для него не стоит, повернулся и направился к двери.

— Продолжайте наслаждаться Блейком, мисс Вулкот, — бросил он и, выйдя за дверь, с облегчением вздохнул.


Элизабет сидела за обеденным столом напротив тети Софи. Последние из гостей его светлости разъехались по домам, и, к удивлению Элизабет, граф пригласил их с тетушкой на ужин.

Элизабет расправила салфетку, которой она прикрыла юбку зеленого шелкового платья, и взглянула на графа. Он был неотразим в своем темно-фиолетовом сюртуке, украшенном серебристым бархатным поясом, белой батистовой рубашке, черных панталонах и черных, начищенных до блеска сапогах.

Лакей поднес графу блюдо с жареным фазаном, и тот одобрительно улыбнулся. Элизабет смотрела на Николаса, не в силах оторвать взгляда. Боже правый! Как можно быть таким красивым? Лицо его было сурово, четкие черты придавали ему непроницаемое, холодное и даже несколько жестокое выражение.

Наконец Элизабет удалось обратить взгляд на стоявшую перед ней тарелку с золотой каемкой, от которой поднимался парок и исходил потрясающий аромат. Ужин, которым граф потчевал их с тетей Софи, был поистине восхитительным: суп из устриц, тюрбо в соусе из омара, пирог, начиненный трюфелями и куропатками, телятина с грецкими орехами в сладком соусе, засахаренная морковь и капуста, тушенная в масле. Среди прочего на десерт обещали подать яблочный пудинг.

Граф уплетал за обе щеки, да и тетя Софи от него не отставала.

— Бог мой! — воскликнула толстушка, на секунду оторвавшись от еды. — Все необыкновенно вкусно. Ваша кухарка, милорд, превзошла сегодня саму себя.

— Благодарю вас. Я непременно ему об этом скажу.

— Ему? — переспросила тетя Софи. — Так ваш повар мужчина?

— Да.

— А с ним вы тоже познакомились во время ссылки?

Элизабет едва не поперхнулась.

— Тетя Софи, не думаю, что его светлости приятно обсуждать свое прошлое.

— Напротив. — Рейвенуорт глотнул вина. — Я провел на Ямайке семь лет, и нелепо было бы притворяться, что их не было. Что же касается моего повара… Нет, я познакомился с Вэлкором не на Ямайке. Он служил в Рейвенуорт-Холле еще при жизни отца. Он и Эдвард Пендергасс были среди тех немногих, что не бросили меня, когда я вернулся в Англию.

Любопытство придало Элизабет смелости. Ей так хотелось узнать о графе как можно больше!

— А как вам жилось на чужбине, милорд? Там так ужасно, как все об этом говорят?

Откинувшись на спинку стула, граф вытянул длинные ноги.

— Сначала да. Я никак не мог поверить, что я действительно нахожусь в чужой стране, что я и в самом деле заключенный и что в течение целых семи лет моя жизнь будет в чьей-либо власти.

Он покачал головой.

— Плавание было просто кошмарным, а когда мы наконец добрались до острова, лучше не стало. С нами обращались как со скотиной, хотя, по правде говоря, многие из заключенных заслуживали подобного обращения: убийцы и воры, грабители, воры-карманники и жулики. Но были среди осужденных и порядочные люди, которые просто оступились.

— Как Фредди Хиггинс, — подсказала Элизабет.

— Как Фредди, и Тео, и Элиас. Обстоятельства сложились так, что эти люди вынуждены были пойти на преступление, однако они твердо решили по возвращении в Англию встать на праведный путь.

— И вы им в этом помогли, — заметила Элизабет.

Граф пожал плечами:

— Я сделал то, что смог. Каждый из них так или иначе помог мне в свое время.

— Очень благородно было с вашей стороны дать этим несчастным возможность начать новую жизнь, — вмешалась в разговор тетя Софи. — Только, думаю, ни один из представителей высшего общества так бы не поступил… Впрочем, вас к ним все равно нельзя отнести.

Элизабет вспыхнула от такой бесцеремонности, однако Николас лишь усмехнулся.

— Что верно, то верно, — согласился он.

— Вы сказали, что сначала было ужасно, — напомнила Элизабет. — А потом стало лучше?

Граф кивнул и сделал еще глоток вина. Как ни старался он выглядеть безразличным, лицо его приняло суровое выражение: похоже, воспоминания доставляли ему боль.

— Первые несколько лет я работал на сахарной плантации. Это был каторжный труд, да еще всякие насекомые, жара. Через четыре года плантацию приобрел новый владелец. Его звали Рейли Татум. Это был честный и работящий человек, стремящийся к процветанию своего дела. Когда он узнал, что я умею читать и писать, он забрал меня с плантации и поручил вести бухгалтерский учет. Со временем мы с ним даже стали в некотором роде друзьями. Я подсказывал ему, как лучше организовать дело, а он, в свою очередь, сделал условия моего пребывания в ссылке более или менее терпимыми.

Элизабет задумалась: можно представить себе, сколько ему пришлось выстрадать, хотя он и пытается говорить о пережитом с такой легкостью.

— Я думала, после таких испытаний, вы ожесточились, но вижу, что этого не произошло.

Граф снова пожал плечами, однако напряжение не покинуло его.

— Когда я в тот вечер отправился к Стивену Бэскомбу, я понимал, какие последствия повлечет за собой наша встреча. Но так или иначе я все равно намерен был его убить. По правде говоря, мне повезло, что меня не повесили.

По спине Элизабет пробежал холодок. «Я все равно намерен был его убить…» Дико было слышать такие слова, однако она понимала, что, должно быть, Бэскомб совершил какой-то из ряда вон выходящий поступок. Интересно какой? Ей хотелось спросить, но она боялась. Лицо графа было таким суровым, а поза настолько напряженной, что Элизабет решила не рисковать.

— Пожалуй, я уже созрела для десерта, — заметила тетя Софи, в кои-то веки сообразив, что пора переменить тему разговора. — Вы обещали яблочный пудинг, милорд, и я уже ощущаю, как он тает у меня во рту.

Рейвенуорт расслабился и улыбнулся. По контрасту со смуглой кожей зубы его казались ослепительно белыми.

— Сейчас я распоряжусь, миссис Крэбб.

Он повернулся к лакею. Тот кивнул, поклонился и вышел из столовой, а несколько минут спустя вернулся, неся огромный серебряный поднос, заставленный блюдами со всевозможными сластями, включая обещанный пудинг.

Элизабет принялась за свою порцию, поглядывая искоса на склоненного над тарелкой Рейвенуорта. Она все время открывала для себя в жизни и характере Беспутного графа что-то новое, поражаясь противоречивости его натуры. Повеса и распутник, картежник и дамский угодник, совершенно не стыдящийся своих пороков. И все-таки было в его глазах что-то, дававшее понять: под неприятной, будто приклеившейся к лицу маской скрывается совершенно другой человек.

А может быть, ей просто хочется думать, что граф лучше, чем он есть на самом деле? Но почему?


Вечер выдался на удивление приятным, по крайней мере был таким, пока тетя Софи не пошла к себе, оставив Элизабет с графом наедине в гостиной. Их разговор, такой непринужденный вначале, с каждой минутой становился все более и более вымученным. Рейвенуорт сидел с Элизабет совсем рядом и не сводил с нее взгляда. Глаза его при свете лампы казались совсем темными.

Было в их серебристых глубинах что-то такое, отчего у Элизабет захватывало дух, а сердце билось все быстрее и быстрее. Элизабет казалось, что в комнате нечем дышать.

Сославшись на усталость, Элизабет вышла из гостиной и поднялась к себе, но сна не было. Тишина сада манила, звала к себе. Что ж, если она тихонько спустится в сад по черной лестнице, никто ее не услышит, решила Элизабет.

Вытащив из ящика комода кашемировую шаль, Элизабет накинула ее на плечи, а концы завязала на груди. Спускаясь по лестнице, она наткнулась на Мерси Браун — та как раз шла наверх, — однако горничная уже настолько привыкла к ее ночным прогулкам, что лишь поздоровалась шепотом и пошла дальше.

Ночь стояла необыкновенно темная. Сквозь толщу серых облаков смутно проглядывала луна. Дождя не было, однако воздух был напоен запахом сырой земли и казался настолько влажным, что Элизабет поняла: прогулка будет недолгой.

Она пошла по извилистой, посыпанной гравием дорожке, наслаждаясь терпким ночным воздухом, легким ветерком и одиночеством. Где-то тихонько заухала сова. Элизабет взглянула вверх: что-то белое промелькнуло прямо над головой. Тяжело захлопали крылья, нарушая тишину.

Элизабет улыбнулась. Ей всегда нравились совы, загадочные, непостижимые существа, дикие и независимые, живущие по своим законам, не имеющим ничего общего с человеческими. Совсем как граф, подумала Элизабет и улыбнулась. Ну надо же, сравнить графа с совой! Скорее уж он похож на сокола — птицу беспощадную, агрессивную и опасную, с которой нельзя не считаться. Или на ворона, от которого, кстати, и происходит его фамилия[1], темного и зловещего.

Но больше всего Рейвенуорт был похож на ястреба — красивую, умную птицу, которая охотится только для того, чтобы добыть пропитание себе и своим детям, и в случае необходимости умеет за себя постоять.

Поплотнее запахнувшись в шаль, Элизабет все шла и шла по тропинке, останавливаясь лишь для того, чтобы полюбоваться только что распустившимся цветком. Внезапно справа от нее мелькнула какая-то тень, и Элизабет испуганно вздрогнула. Наверное, показалось, подумала она, но испуг не проходил. Элизабет остановилась, напряженно прислушиваясь, но все было тихо. Наверное, это сова. Вернулась в свое гнездо, досыта налетавшись по полям.

Чувствуя, что ей все-таки не по себе, Элизабет повернулась и направилась к дому. Но не успела она пройти и нескольких шагов, как послышался шорох, и на дорожку прямо перед ней выскочил человек.

Элизабет испуганно вскрикнула и, повернувшись, бросилась бежать, но столкнулась с другим мужчиной, неслышно появившимся позади нее. Незнакомец был худющий — кожа да кости, но высокий и, как это ни странно, видно, что сильный. Элизабет закричала, однако тощий зажал ей рот рукой, и крик получился приглушенный и слабый.

Первый — огромный рыжебородый грубый детина — грязно выругался и, схватив Элизабет, заломил ей руку за спину с такой силой, что на секунду ей показалось, что она теряет сознание от боли.

— Закрой пасть, сука, а иначе я тебе помогу! — зло прошипел он. — Ты меня слышишь? Замолкни и делай то, что я скажу!

Морщась от боли, Элизабет прикусила нижнюю губу и кивнула, решив дождаться подходящего момента, чтобы звать на помощь.

Однако сделать это ей не пришлось. Послышались быстрые шаги: кто-то бежал по дорожке. А в следующее мгновение тощий бандит взлетел на воздух и через секунду рухнул на землю.

— Николас! — крикнула Элизабет.

Не отвечая, граф схватил все того же незадачливого похитителя за ворот рубашки и нанес ему такой сильный удар в челюсть, что он снова свалился на землю, стукнувшись головой. Не дожидаясь, пока Уорринг доберется и до него, бородатый детина схватил Элизабет за руку и потащил ее за собой, однако она уперлась каблуками в землю и принялась отчаянно вырываться. Она не позволит, чтобы ее отвезли к подонку Бэскомбу! Не бывать этому!

Николас устремился за ними. Схватив рыжего за плечо, он с силой оттолкнул его, а как только Элизабет отскочила, вырвавшись из его железных лап, нанес ему такой мощный удар в живот, что детина согнулся в три погибели.

Он пришел в себя довольно быстро, однако граф не стал терять времени даром. Он снова ткнул рыжебородого кулаком в живот, отчего тот снова согнулся пополам. Не теряя ни секунды, Рейвенуорт саданул его ногой по подбородку. Громко хрустнула челюсть. Детина тяжело рухнул на землю, похоже повредив при этом руку. Рыжебородый грязно выругался и, вскочив, бросился бежать, придерживая поврежденную руку, а его тощий приятель устремился за ним.

Ник не стал их догонять. Он подошел к Элизабет, которая едва держалась на ногах, и, притянув ее к себе, принялся ласково гладить ее по волосам.

— Элизабет, как вы? Они не сделали вам больно? — спросил он, еще не восстановив дыхание.

— Со мной все в порядке. Просто я очень испугалась.

Он на секунду прижал ее к себе, чтобы успокоить, потом слегка отстранил и, заметив на щеке девушки ссадину, выругался. Смысла ругательства Элизабет, к счастью, не уловила.

— Уже почти полночь, черт подери! Какого дьявола вы бродите по саду?

Переведя дух, Элизабет ответила:

— Мне хотелось подышать свежим воздухом. Я часто выхожу ночью в сад.

— Вы часто… — Не договорив, граф заскрежетал зубами. — Боже правый, женщина! Вы что, спятили? Ведь это были люди Бэскомба! Им каким-то образом удалось проскользнуть мимо охраны. Я не ожидал от этих мерзавцев такой наглости, но, похоже, я снова ошибся. — Серебристо-голубые глаза Уорринга полыхали яростью. — А вы только облегчили им задачу!

Элизабет судорожно сглотнула. Она еще ни разу не видела графа таким злым.

— Мне очень жаль, — пролепетала она, — но я думала, что в саду никакая опасность мне не грозит.

— И жестоко ошиблись. — Пальцы Николаса больно впились ей в плечо. На его скулах заиграли желваки. — Черт подери, Элизабет, вы должны вести себя осторожнее! Неужели вы не понимаете: если бы я сейчас случайно не вышел на террасу, люди Бэскомба уже уволокли бы вас!

Элизабет вырвалась. Ее вдруг тоже охватила бешеная ярость.

— Мне очень жаль, что все так произошло, но я не могу целыми днями сидеть в доме! Ведь я ничего плохого не делала, только гуляла в саду!

— Да, черт подери! И вас при этом чуть не похитили. С этого дня я запрещаю вам выходить из дома одной. Только в сопровождении кого-либо.

Элизабет гордо вскинула голову.

— Но ведь это нелепо! Я отказываюсь так жить! Я не ваша собственность, Николас Уорринг, и не позволю, чтобы со мной обращались как с пленницей.

В серо-голубых глазах графа появился нехороший блеск. Нахмурив черные брови, отчего вид у него стал еще более грозным, он сдержанно бросил:

— Вот как?

Элизабет судорожно сглотнула, однако взгляда не отвела.

— Да! Вы можете запугать кого угодно, но только не меня! Я вас ни капельки не боюсь!

Лицо графа стало мрачным, как покрытое темными облаками небо над головой. Он выпрямился во весь свой могучий рост, и Элизабет показалось, что рядом с ней великан.

— А вам следовало бы меня бояться, Элизабет, — угрожающе прошептал граф. — Может быть, даже больше, чем лорда Бэскомба.

Несколько мгновений он пристально смотрел на нее, и Элизабет чувствовала себя словно пойманная птичка. Внезапно рывком притянув ее к себе, он впился губами в ее губы. Поцелуй был такой стремительный, грубый, что Элизабет чуть не задохнулась. Она попыталась высвободиться, по граф крепко прижимал ее к себе. Раздвинув языком ее губы, он смело проник во влажную глубину ее рта, и Элизабет почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки. Она упиралась руками графу в грудь и ощущала стальные мышцы, чувствовала неистовое биение его сердца.

Ее обдало жаром. Она понимала, что граф поступает дурно, что нужно оттолкнуть его, но уже не могла заставить себя это сделать.

Внезапно между ними словно промелькнула какая-то искра. Губы графа стали мягкими, грубый, требовательный поцелуй превратился в нежный, ласковый. Элизабет еще никогда в жизни не целовали с такой нежностью и одновременно с такой страстью.

Ей вдруг показалось, что ее накрыла теплая волна, внизу живота возникло незнакомое тянущее ощущение. Она понимала, что не должна позволять графу себя целовать, что это грешно. Николас Уорринг — женатый мужчина. Более того, у него наверняка дюжина любовниц. Если ему нравится женщина, он делает ее своей, а когда она ему надоедает, безжалостно выбрасывает.

Однако, зная все это, Элизабет не чувствовала ни стыда, ни раскаяния. Ей было так хорошо в объятиях графа…

Застонав, Ник еще крепче прижал ее к теплой мускулистой груди. Элизабет же, вместо того чтобы отстраниться, обвила его шею и приникла к его груди.

С ее губ сорвался слабый стон, и Николас затрепетал от страсти. Он еще крепче прильнул к губам Элизабет, и она почувствовала, как тело ее охватил огонь страсти. Внезапно Уорринг замер. Сняв руки Элизабет со своей шеи, осторожно высвободился и отступил на шаг. Лицо его было непроницаемым. Огонь, только что полыхавший в глазах, исчез.

— Ступайте в дом, Элизабет, — проговорил он тихим, чуть охрипшим голосом. — И больше никогда не выходите одна.

Элизабет и не подумала возражать. Губы ее все еще пылали, ноги были ватными. Едва найдя в себе силы, она кивнула и, повернувшись, помчалась к дому.

На сей раз овладевший ею страх не имел никакого отношения к Бэскомбу и его людям.

Загрузка...