Только недели через полторы Эвелин опять усомнилась в разумности своих действий. Алекс изменился, стал более серьезен, но и более настойчив. Но она по-прежнему не доверяла ему, хотя не могли не льстить постоянное стремление поднять ей настроение, участливые внимательные взгляды, когда она решалась о чем-то заговорить. Он оставил двусмысленный тон, шутливые попытки обольщения, вел себя как джентльмен, стараясь рассеять ее подозрительность. Но темы для разговоров, которые он выбирал, вызывали у Эвелин все больше подозрений. Она не могла всерьез надеяться, что он когда-нибудь разделит ее взгляды.
Джейкоб продолжал исчезать по ночам и приносил тревожные известия о планах Сынов Свободы. Вряд ли эти планы были осуществимы. Эвелин скрывала, как могла, от Алекса все, что узнавала, пыталась разубедить его в самом факте существования организации. Но считала, что ему полезно знать об их стремлениях. Ведь англичане их самих даже слушать не станут. А вот если кто-нибудь из своих выступит на защиту колонистов…
Вечером двадцать шестого августа у них не намечалось свидания. Эвелин вышла из конторы в душные сумерки. Сейчас она придет домой, погрузится в прохладную воду, потом наденет тонкую ночную рубашку и сядет с книгой у окна, подставив лицо свежему бризу с океана, который всегда нес какую-то надежду. Ей нужна передышка. От всего. От тесных платьев, от потной людской толпы в тесных комнатах, от затхлых париков. Воспоминание о вчерашнем бурном разговоре с Алексом никак не отозвалось в душе. Да ей и не хотелось спорить, она больше смотрела на его губы, которые находились так близко. И все же что-то противилось в ней этому чувству. Эвелин выводила из себя мысль, что этот человек считает ее способной на предательство. Значит, и относится к ней соответственно.
Но ведь все, к чему стремились Сыны Свободы, не было предательством, убеждала она себя. Они не против короля, просто парламент не хочет понять очевидного. И если бы колонисты имели достойное представительство в парламенте, с чем Алекс соглашался, то все бы разрешилось к обоюдному удовлетворению. Не нужны оказались бы демонстрации, чтобы заставить себя услышать. С этим соглашались все.
Но когда она подошла к зданию Законодательного собрания штата и увидела, что мальчишки и какого-то подозрительного вида личности укладывают перед ним гору хвороста и прочего деревянного мусора, ее опять охватили сомнения. Простая толпа не могла действовать настолько согласованно. Кто-то руководил всем этим, но она не могла понять — кто. И чего они хотели? Не собираются же они поджечь здание Собрания?
Она поспешила домой и едва застала Джейкоба — тот уже собирался куда-то улизнуть через черный ход. Эвелин схватила его за ворот и, не обращая внимания на попытки вырваться, спросила:
— Ты знаешь о том, что готовится на Королевской улице?
— Так еще не стемнело! Они не могли начать так рано!..
Это объяснило ей почти все. Она раздосадовано вздохнула.
— Что они хотят делать, Джейкоб? Если они опять разрешат банде Макинтоша устроить погром, это может вызвать большую беду. Для чего костер?
— Они хотят немного покричать, потом, может, пойдут к дому судьи Стори. Разве не Адмиралтейский суд виноват во всем, Эвелин? И мы скажем ему, что нельзя рыться в наших домах, когда властям вздумается! А мистер Хэмптон еще не нашел этих контрабандистов?
— Контрабандисты нарушают закон, Джейкоб. И никакие демонстрации не помешают судье Уильяму Стори отправить их в тюрьму. Если толпа опять собирается выйти на улицу, тебе лучше остаться дома. Когда они напьются, там будет опасно. Ты ведь не хочешь расстраивать маму?
— Я только немного помогу, а как стемнеет, вернусь домой. Не беспокойся. Я обещал. Ты ведь не хочешь, чтобы я не сдержал обещания?
Нет, этого Эвелин не хотела, но и пускать дело насамотек не собиралась. Последний мятеж наделал столько бед и так дорого обошелся, что в общине многие поклялись выступить против мятежников с оружием в руках. Находясь в гуще событий, Эвелин не могла не видеть, как это разделение раскалывает отношения между людьми. И она не хотела проводить роковой черты между своими родственниками и друзьями.
Торопливо объяснив матери, что творится, Эвелин побежала наверх, переодеться. Вот тебе и прохладная ванна, приятный вечер, сердито думала она, натягивая пару старых бриджей и рубашку, в которой обычно работала на складе. Вместо тяжелого сюртука нашла старую отцовскую безрукавку. Теперь в темноте ее вряд ли примут за женщину. Убирая волосы под шляпу, она поглядывала в окно, дожидаясь, пока сгустятся сумерки.
В толпе Эвелин легко пробиралась по улицам в направлении Законодательного собрания штата. Задержавшись на площади, она увидела, как разгорался огромный костер. В отсветах пламени она заметила несколько знакомых лиц, но, в основном, вокруг были какие-то темные личности, те самые негодяи, которые целый год ждут, чтобы выбраться из своих нор, вдоволь накричаться на улицах, а потом опять раствориться на окраинах. Приличных людей попадалось мало, и феерическое мельтешение зловещих фигур вокруг огня вызывало у Эвелин тяжелые предчувствия.
Какофония погремушек, свистков и барабанов смолкла, когда на помосте появился Макинтош и начал пьяно-пламенную речь против тирании. Слова казались странно знакомыми, сам он такого придумать не мог. У Эвелин возникло подозрение, уж не Сэм ли Адамс[9] стоит за всем этим.
Когда дело дошло до местных «тиранов» и стали перечислять их имена, у Эвелин перехватило дыхание, она выскользнула из толпы и кинулась прочь, моля Бога, чтобы у Джейкоба хватило ума сделать то же самое. Пройдет совсем немного времени, и подогретая подобными речами толпа разъярится. Нетрудно представить, что начнется потом. Нужно предупредить дядю.
Дом Аптонов находился неподалеку. Вспомнив о своем необычном наряде, Эвелин скользнула через задний двор и постучала в дверь. Судья Стори был не единственным, кому сегодня ночью стоило ждать непрошеных гостей.
Дом был освещен, служанка узнала ее, но пускать не хотела, твердя, что прежде нужно доложить хозяевам. Тогда Эвелин оттолкнула ее, вбежала в дом и громко позвала тетку. Когда на лестнице появилась Френсис, в чем-то полупрозрачно-голубом, Эвелин невольно сравнила ее наряд со своим, но с досадой отмахнулась от этой мысли. Тут в комнату из разных дверей вошли тетка и дядя.
— Эвелин, что все это значит? Что вы себе позволяете?!
Она с досадой перебила дядю:
— Перед зданием Законодательного собрания штата — огромная толпа, они собираются бунтовать. Вы и судья Стори в их списке! Не похоже, что их кто-то направляет, но они порядком разозлены. — Она повернулась к испуганной тетке: — Тетя Матильда, может, вам с Френсис лучше собрать все самое необходимое и пойти к нам?.. Лучше, чтобы вас здесь не было, если они явятся.
— Они не посмеют! Губернатор вызовет милицию!.. Ты все преувеличиваешь, Эвелин! И почему твой отец не…
— Губернатор спрятался на Замковом острове, дядя Джордж. Он слишком боится этой толпы и не покажется. Простите меня…
Эвелин кинулась следом за теткой. Времени выслушивать дядюшкины спичи не было.
Свистки, грохот барабанов, гул сотен голосов раздавались все ближе. Женщины успели упаковать только самое ценное. Миссис Аптон выглянула из окна и смертельно побледнела.
— Они уже здесь! Что нам теперь делать? Господи, у них факелы!.. Их, должно быть, тысячи. Эвелин, мы не сможем выбраться… Ты только посмотри!..
Ее испуганный голос буквально притянул Эвелин к окну. Внизу, в отсветах факелов, заполнив узкую улицу, металось море бледных озлобленных лиц. Слышались голоса, но слов разобрать не удавалось, и Эвелин благодарила за это Бога. Если бы тетка услышала проклятия и угрозы, которые ей самой пришлось выслушать на площади, то миссис Аптон наверняка сделалось бы дурно.
Окно первого этажа со звоном разбилось от брошенного камня, толпа начала наваливаться на ограду. Эвелин кинулась к окнам в задних комнатах. Но какие-то люди уже просочились между домами и бежали по аллеям к кухне.
Со второго этажа она могла видеть огни на пирсах и в гавани. Сердце внезапно забилось от появившейся надежды. В одиночку вывести тетку с сестрой ей вряд ли удастся, но вот с помощью…
Она повернулась к тетке:
— Надевайте что-нибудь попроще и туфли, в которых сможете бежать. Я вернусь через несколько минут.
Не слушая жалобных протестов, Эвелин заспешила вниз и выскочила через боковую дверь. Перебравшись через забор — в бриджах и безрукавке она не вызывала ни у кого подозрений, — она смешалась с толпой.
Ночь выдалась зловеще душной, просто горячей, крики толпы висели в недвижном, пропитанном дымом воздухе. Эвелин пробиралась по темным улицам. Двери богатых домов были заперты, огни погашены, так здесь делали в ожидании погромов. А утром все выйдут, посмотрят на следы ночного шабаша, и все пойдет как раньше… Они не понимали, что это настоящий мятеж.
Эвелин глубоко вздохнула и поспешила к гавани. Туфли скользили по камням мостовой, но она все ускоряла шаг — ей казалось, что за ней гнались зловещие крики толпы.
Сдерживая дыхание и молясь про себя, Эвелин направилась к таверне. В таверне царил обычный вечерний разгул. Городские дела порта не касались. Здесь, среди крика чаек, плеска воды о мол, вечного запаха рыбы, казалось, что город где-то очень далеко, в другом мире.
Не давая себе времени пугаться и трусить, она вошла в дверь и поискала глазами хозяина. Он узнал Эвелин, окинул странноватым взглядом ее наряд, сказал, где искать того, кто ей нужен, и проводил понимающей улыбкой.
Но сейчас ей было не до приличий. Шагая через две ступеньки, она поспешила наверх. Только Алекс мог ей помочь. Он был единственным, на кого она могла положиться в эту ночь. Ее друзья-патриоты, похоже, поддерживали погром, во всяком случае, не собирались ему препятствовать. Она их понимала, но от этого чувство полной беспомощности становилось еще острее.
Допив ром из кружки, Алекс отставил ее в сторону и посмотрел на полуголую девицу, развалившуюся в постели. Шлюха за последнее время привязалась к нему и порой позволяла себе слишком многое. Вот и сегодня, когда он вошел, она уже была в комнате в полуобнаженном виде. Но сейчас у него не было особых причин прогонять ее.
Присев на край, он без особого воодушевления смотрел на нее. Похоже, она не мылась с тех пор, как он был с ней последний раз, а может, с самого первого раза. Стараясь не обращать на это внимания, он стал развязывать шнуровку корсета, поддерживавшего большую грудь. Пьяно хихикая, девица прижалась, но в Алексе почему-то стала подниматься волна раздражения. Впрочем, в равной степени он был раздражен и самим собой, вернее, его воображение сыграло с ним злую шутку, и он вспомнил Эвелин. Этого оказалось достаточно, и он оттолкнул девицу.
В дверь постучали. Выругавшись, Алекс всунул ноги в туфли и, не особенно заботясь о том, что рубаха на нем не застегнута на все пуговицы, распахнул дверь. Он ожидал увидеть посыльного со шхуны, в крайнем случае, своего капитана — Джека Ригса, однако перед ним стояла Эвелин. Первым его движение было закрыть перед ее носом дверь, чтобы она не увидела полуголую девицу. Однако он передумал и прислонился к косяку.
— Чем обязан такой честью? — спросил он, явно дразня Эвелин и не пытаясь застегнуть рубашку на груди.
А она не могла отвести взгляда от постели и женщины на ней, которая и не думала прикрыться, а с не меньшим интересом разглядывала Эвелин. Впрочем, часть спальни закрывала грудь Алекса Хэмптона.
Эвелин сделалось плохо. Она была уверена, что упадет в обморок. Потом она вспомнила, зачем пришла. И это придало ей силы.
— Я хотела попросить вас о помощи, но вижу, вы заняты…
Она сделал шаг назад, чтобы уйти. Однако насмешливая фраза Хэмптона вернула ее к действительности.
— Дорогая, я не спешу. Почему бы вам не остаться и не присоединиться к нам? Я даже могу выгнать Тэсс…
Женщина в постели хихикнула. От ярости у Эвелин перехватило дух. Она повернулась к Алексу.
— Мне абсолютно все равно, чем вы тут занимаетесь! Я пришла, чтобы попросить о помощи и сказать, что толпа опять рыщет по городу. Но я лишний раз убеждаюсь, что вы заняты только собой. Впрочем, оно и понятно — до «Минервы» погромщики вряд ли доберутся.
Он грубо схватил ее за руку.
— Вы не имеете никакого права упрекать меня за то, чем я занимаюсь в собственной комнате. Вы мне не жена, а я вам не муж. К тому же у меня вообще нет ни малейшего желания связывать свою жизнь с хныкающей, капризной особой. И мне не нужна толпа перепившегося отродья. Я свободный человек и таковым останусь. А теперь припрячьте свои дамские штучки и объясните, зачем пришли, — закончил он почти миролюбиво.
Эвелин отвернулась к стене и заплакала. Что она могла еще сделать? Не показывая Алексу своего лица, она сказала:
— Толпа… они взбунтовалась. Они окружили дом моей тетки… Я не успела их вывести. Толпа разделилась на части. Одна направилась к дому судьи Стори… Они грозятся поджечь все английские корабли в гавани. Когда я уходила, они ломали забор вокруг дядиного дома…
Алекс больно сжал ей плечо. Она не смогла вырваться и подумала, что он ее не слышит. Тогда она наступила каблуком на его ботинок.
— Возвращайтесь к своей милашке! Я сама обо всем позабочусь!
Алекс повернул ее к себе.
— Не смотрите на меня так, словно я последний негодяй. И не лезьте в мою жизнь. Это вам понятно?!
Однако Эвелин ничем не выдала своей боли.
— Да, теперь я вижу, что вы на самом деле просто неотесанный грубиян. Как и говорили о себе… Пустите меня!
Она изо всех сил пнула его в ногу. Алекс отпустил ее, и Эвелин сбежала вниз по лестнице.
И тут только он понял, что наделал. Обхватив голову руками, он застыл в дверном проеме. Потом стал клясть себя последними словами. По сути, он бросил ей в лицо обвинения, которые она не заслужила.
Не обращая внимания на девицу, он подошел к комоду, вытащил из него пистолет, проверил заряд и, торопливо натягивая сюртук, сунул пистолет в карман. Схватив шпагу, которая давно пылилась под кроватью, он прицепил ее к поясу. Спасение прекрасных дев было не по его части, но, как сражаться с драконами, он представлял.
Уже на лестнице, встретив матроса из своей команды, он отдал краткие приказания, потом выскочил в ночь. Запах дыма со стороны города уже достиг гавани.