Гром справа

1. Классическая увертюра

Отель «Пимен» в Гаварни назван в честь огромной горы в высоких Пиренеях, тень которой падает на него утром. Под деревьями перед ним пробегает дорога в Лурд, сзади и ниже в скалах бьется река Гав по пути от цирка в горах к навевающим лень ветреным нижним Пиренеям. Окна столовой выходят на этот маленький поток, так что каждый, сидя за столом, может разглядывать мост, ведущий к подножию горы Пимен.

Пятого июля у одного из сияющих окон сидела двадцатидвухлетняя мисс Дженнифер Сильвер и поглощала прекрасный полдник. Это был не первый ее визит во Францию, и она наслаждалась странным чувством повторных открытий, которое эта страна обязательно пробуждает в любящих ее. Маленькая столовая с космополитической толпой, экзотическими запахами хорошей пищи и вина и потрясающим видом ни в малейшей мере не походила на Оксфорд — родной город Дженнифер. Ну, не-то, чтобы совсем… За соседним столом две женщины средних лет в твиде, вопреки прекрасному южному утру, вели современные алхимические разговоры.

«Дорогая мисс Мун, — кусочек отлично приготовленной форели убедительно раскачивается на кончике вилки, — гравитационное разделение тяжелых и легких компонентов, как вам известно, считается основным фактором образования таких отложений. То, что мы видим на этих конкретных скалах, являет собой ритмический тип, скромный пример ритмического типа».

«Совершенно с вами согласна, мисс Шелл-Пратт. — Мисс Мун углубилась в свою рыбу с собачьей эффективностью и артистической грациозностью бульдозера. — Действительно, как утверждали Штайнбашер и Блицштейн в их замечательном «Einfuhring in die Ursprunge der Magmatiten durch Differenziationen», троктолиты…»

В это время симпатичная темноволосая официантка, не знающая ни слова по-английски, принесла croquettes de ris de veau a la Parmentier, pommes de terre sautees и petit pois en beurre, и Дженнифер, естественно, пропустила продолжение увлекательной беседы. Она еще раз совершила открытие, что чревоугодие — одно из самых чистых человеческих удовольствий. Пища во время путешествия не Т0лько была приятной и хорошо усваивалась, но и еще немного более того. «Это, — думала она, запивая сладкую будочку глотком топазового вина, — очень многообещающее начало для отпуска, столь странно задуманного». Она вспомнила письмо Джиллиан, лежащее в кармане, и поморщилась. Это могло подождать. Она категорически отказывалась беспокоиться десять дней, с тех пор, как покинула Оксфорд, и не собиралась начинать, тем более, что скоро сама увидит Джиллиан.

Но все равно, когда за ее столом meringue Chantilly последовала за сладкими булочками, а за соседним за троктолитами последовало что-то совсем непроизносимое, она, независимо от желания, начала вспоминать события, которые привели ее в маленький пиренейский отель.

Почти всю жизнь Дженнифер, дочь профессора музыки в Оксфорде, провела в Вишневом Приюте — красивом старом доме посреди сада прямо под колоколами христианской церкви. Она была единственным ребенком, но, если и чувствовала одиночество, то только до семи лет. Тогда после смерти родителей в одной из первых авиационных катастроф к Сильверам из Нортумберленда переехала кузина Джиллиан, наполовину француженка. Она прожила с ними почти шесть лет, как сбывшаяся мечта миссис Сильвер найти для дочери, как она говорила, «подходящего компаньона». В конце войны Джиллиан вышла замуж за Жака Ламартина, который стоял с французским полком около Оксфорда. Скоро она покинула Англию ради приятного климата Бордо, где находился дом ее мужа.

Итак, в тринадцать лет Дженнифер снова оказалась одна в Вишневом Приюте. Каждый день она отправлялась в дорогую частную школу рядом с домом, а на последний год ее отправили в еще более дорогую школу в Швейцарии. Это — единственное приключение дочери вне стен дома, которое допустила отчаянно преданная стандартам ушедшего века миссис Сильвер. Девушка заканчивает школу, возвращается домой, ее «выводят», удачно выдают замуж… Это всегда происходило в мире миссис Сильвер, и она не собиралась раздвигать границы. Дженнифер, если и имела какие-то планы относительно собственного будущего, никогда их не раскрывала. Она всегда была тихим ребенком, ее сдержанность мать считала скромностью, а привычку принимать жизнь так, как она есть, счастливо и спокойно — вялостью. Мать с дочерью очень хорошо ладили и были очень привязаны друг к другу на основе почти полного взаимного непонимания.

Профессор Сильвер знал свою дочь лучше. Именно он настоял (вырвавшись для этого из своей тогдашней поглощенности Бартоком), что, поскольку дом все равно находится в Оксфорде, ничего плохого не будет, если она станет ходить на кое-какие занятия. Миссис Сильвер, отбрасывая прекрасные и, очевидно, невозможные мечты о гостиных, в конце концов, вынуждена была согласиться. Некоторое утешение она нашла в том факте, что Дженнифер решила изучать искусство, а не какую-нибудь из неженственных наук.

Итак, Дженнифер посещала школу искусств и жила в Вишневом Приюте. Странно было бы предполагать, что в этих стенах надолго сохранится спокойствие, потому что в восемнадцать лет девушка стала очень красивой. Она была простоватым ребенком, но правильные черты лица и шелковые прямые бледно-золотые волосы обещали многое. Теперь обещание исполнилось, и миссис Сильвер заранее возбуждалась от предстоящих битв с ордами нищих и неудовлетворительных во всех отношениях студентов, которыми профессор Сильвер бездумно наполнил дом. Но зря беспокоилась. Дочь не осознавала или была безразлична к их обожанию до такой степени, что они и мечтать ни о чем не могли.

Все это было правдой до ее встречи со Стефеном Мейсфилдом.

Он был старше прочих, уже отслужил в армии, причем несчастливая судьба забросила его в Корею, где он был ранен. Прошел почти год после его возвращения в английский госпиталь, прежде чем его признали годным для возвращения к столь грубо прерванной обычной жизни. В двадцать один год его переполняло горькое ощущение потерянного зря времени, его тело было изувечено, а таланты и силы, возможно, иссякли. Он бросился на музыку, как на возлюбленного врага. Случавшиеся с ним приступы почти жесткой гениальности заставляли профессора Сильвера то кивать, то вспоминать потусторонние силы.

Стефен немедленно монополизировал Дженнифер. В их отношениях ничего не напоминало о любви, за этим внимательно следила миссис Сильвер. Казалось, у Стефена нет ни времени, ни энергии для подобных занятий, а голову Дженнифер такие мысли еще не посещали. Никто не понимал, что безмятежность Вишневого приюта и непоколебимая приветливость, которая была основной характеристикой Дженнифер, действовали на Стефена, как мощный наркотик. Даже он сам замкнулся во всеисключающей музыке и только смутно воспринимал, что девушка ему необходима. Молчание дочери и занятость Стефена заглушили страхи миссис Сильвер, она погрузилась в мечты о приемлемом будущем и перестала волноваться.

В вечер выпускного бала, когда миссис Сильвер поспешила к выходу на звуки такси, — ей никогда не приходило в голову дать Дженнифер ключ — за открытой дверью она лицезрела сцену, которая заставила ее сердце упасть прямо в обшитые мехом тапочки.

Дженнифер, прекрасный призрак в серебряно-белом, поставила ногу на нижнюю ступеньку и повернула голову назад к Стефену, который удерживал ее за плечо. Мать не видела лица дочери, но ей хватило лица молодого человека. Она широко распахнула дверь и, церемонно соблюдая все правила приличия, затащила дитя в освещенную безопасность холла. Стефен, значительно менее церемонно, отклонил ее приглашение зайти и попить кофе a trois, повернулся на каблуках и удалился вниз по темной улице.

На следующий день он на два года уехал учиться в Вену со свидетельством о том, что он лучший. Миссис Сильвер быстренько восстановила заросли шиповника вокруг спящей красавицы, и Вишневый Приют, освобожденный от волнующего присутствия Стефена, постепенно опять соскользнул в призрачный колокольный мир. Два года назад…

Дженнифер резко вернула к действительности официантка, убравшая пустую тарелку. За соседним столом на смену ортопироксену пришли оливин и клинопироксен, за ее собственным — meringue Chantilly сменили виноград, груши и пять сортов сыра. Дженнифер вздохнула, печально помотала головой и попросила кофе.

«Попейте его со мной», — предложил голос.

Она удивленно взглянула. Мужчина, который все время смотрел на нее из-за отдаленного столика, встал и направлялся в ее сторону. Примерно двадцатишестилетний высокий шатен с тонким лицом и чувственным ртом. Живые карие глаза с длинными ресницами. Резкие странно разболтанные движения намекали на глубокое внутреннее напряжение, тем не менее он двигался красиво, грации не уменьшала даже легкая хромота. Откровенно привлекательный молодой человек, даже более того, мужчина, который не останется на вторых ролях. В его лице не было безжалостности искателей успеха, выражению уверенности противоречила нежность губ.

Глаза Дженнифер расширились, к щекам прилила краска и отступила, оставив ее с мраморным лицом. Она сказала недоверчиво: «Стефен?»

Он улыбнулся, пододвигая для себя стул. «Дженни… можно?» Вытащил портсигар, и если его руки действовали и не слишком уверенно, то Дженнифер не в состоянии была этого заметить.

«Но, Стефен! Такой огромный мир, а ты оказался здесь!»

«Отпуск. Я здесь уже несколько дней».

«Но здесь?»

Он намеренно не понял вопроса. «Вовсе нет, не в этом отеле. В Гаварни. У меня жилище поскромнее, я здесь только иногда ем».

Она почти ошеломленно взяла сигарету. «Стефен, какое необыкновенное совпадение!»

«Да ну?»

Его тон заставил ее посмотреть на него, оказалось, что Стефен весело ее разглядывает, и что-то еще присутствует в его глазах. Она спросила неопределенно: «А разве нет?»

«Разумеется, нет. Я решил, что пришло время увидеть тебя снова, вот и все. Приехал прямо из Оксфорда».

«А мама… Они знают, что ты сюда поехал?»

Слабо улыбнулся. «Кажется, я сделал это очень ясным».

Ни с того, ни с сего она сказала: «Ты изменился».

Улыбка стала глубже. «В смысле, меня уже не так легко отпугнуть?»

Она опять покраснела. «Нет, вовсе не… Как глупо! Но…»

Он мягко ее поощрил: «Но?»

«Думаю, ты мог тогда зайти и попрощаться».

«Я так и сделал».

«Правда? Когда?»

«Очень рано, утром после бала. Твоя мама сказала, что ты еще спишь, поэтому пришлось уехать, не увидев тебя. Передал тебе свое «до свидания». Тебе не сказали?»

Она молча мотнула головой. Мрачно-незащищенное выражение ее лица опять пробудило в нем вспышку гнева, как два года назад, когда он импульсивно вернулся в Вишневый приют, неизвестно на что надеясь. Возможно, на короткие полчаса с Дженнифер перед отходом поезда…

Но в большую музыкальную комнату вышла миссис Сильвер и принялась подробно объяснять, почему нежелательно ему этим утром, а, в сущности, и когда бы то ни было еще, встречаться с ее дочерью. Она делала это, не требуя ответа, очаровательно, жестоко… С очень добрым видом она указала ему на отсутствие средств, неопределенные перспективы и, в конце концов, на несомненную нестабильность артистического темперамента. Стефен был слишком несчастен и зол, чтобы оценить деликатность, с которой все это преподносила профессорская жена, положив одну грациозную руку на огромный «Стейнвей», а одним глазом, так сказать, поглядывая на дверь мужа…

Стефен не сопротивлялся. В ее словах было слишком много правды, кроме того, он сам точно не понял, чего хочет. Он знал только, что осознание того, что он не увидит Дженнифер два года, захлестнуло его, как волна горького и едкого моря. Обещанные годы в Вене, которые до того момента казались золотой мечтой, вдруг превратились в ссылку, в одинокое блуждание в беспокойных водах неопределенности вдалеке от тихого и спокойного центра его жизни. Но, если он только что понял, что чувствует по этому поводу, то в ощущениях Дженнифер он был самым разнесчастным образом неуверен. Прошлый вечер должен бы стать началом, а вместо этого оказался завершением… И потому, что он был обязан сесть в поезд и уехать, Стефена убедил убийственно-неопровержимый здравый смысл сказанного, и он отправился в Вену. Раз в неделю он писал Дженнифер длинные повествовательные письма о своей работе, их мог бы написать старший брат и, конечно, миссис Сильвер не могла найти в них криминала…

К концу двухлетней ссылки Стефен не сомневался в своих желаниях и в том, что без их осуществления он никогда не почувствует полноты жизни. Чтобы помешать ему увидеть Дженнифер и приступить к началу, в котором ему отказали два года назад, понадобилась бы дюжина матерей-драконов, вооруженных намного сильнее, чем миссис Сильвер. Но воевать не пришлось. За него это сделал профессор Сильвер, к которому обратилась жена, взбудораженная слухами о появлении опасного молодого человека. Когда Стефен второй раз столкнулся с родителями своей избранницы лицом к лицу, он обнаружил, что профессор говорит о его перспективах совершенно в других тонах. Похоже, существовала вакансия, которую Стефен мог бы занять… Профессор даже примет меры к тому, чтобы это произошло… Стефен растерянно спросил: «Здесь, сэр?» «Несомненно, — профессор сверкнул глазами. — Любое другое место не даст того, к чему привыкла Дженнифер».

Скоро Стефен, как заколдованный, оказался на улице с адресом в Гаварни в кармане, а последние слова профессора еще звенели в его ушах: «Тебе нужен отпуск, не так ли? Почему бы не поехать туда? У тебя достаточно денег? Хорошо, желаю удачи. Сейчас она в Лондоне, отправилась к тете на неделю, но я бы на твоем месте двинул прямо в Гаварни и встретил ее там. Для вас обоих вероятность разобраться во всем намного больше вне домашней рутины. Но будь осторожным, мальчик. Не думаю, что она такой нежный маленький цветочек, каким считает ее мать, но ни к чему пробивать лбом стены».

Вот он и увидел ее четкий профиль и с болью прочувствовал двухлетний разрыв, через который еще предстоит наводить мосты. И очень многое нужно сказать, но пока говорить нельзя. Дженнифер внимательно смотрела на свою сигарету и чувствовала, как между ними встает стена молчания. Не того легкого дружеского молчания, которое получалось раньше, пустоту заполнили новые неизвестные и непонятные конструкции. Что случилось? Почему он сердится? А почему он приехал? Ее сердце забилось быстрее, но лицо замкнулось и ничего не отражало. Разве можно, пока он не заговорил первым? А Стефен наблюдал за ней, чувствовал неопределенность и все больше замыкался на собственных желаниях и мечтах…

Тупик…

В тишине протопали мисс Шелл-Пратт и мисс Мун, покинувшие столик и продолжающие беседу.

«А как они легли, вертикально или горизонтально?» — с волнением поинтересовалась мисс Мун.

Мисс Шелл-Пратт была резка и грубовата: «Вертикально, Мун, вертикально. И залегание очень неспокойное».

Дверь захлопнулась за ними. Стефен повернулся дамам вслед и смотрел, вытаращив глаза, так что Дженнифер стало даже смешно. «О чем они говорят, ради Бога?»

«Геология, Стефен! Я это слушала весь обед. Не представляешь, как может возбуждать геология!»

«Похоже, действительно… — Он встал. — Необыкновенная наука. Полагаю, они этим занимаются в Кембридже. Пойдем, Дженни, отсюда, хочу угостить тебя ликером».