Гром справа

3. Вопрос и ответ

В арке высокой слепой белой стены — ворота из темного дерева с тяжелыми металлическими петлями. Жаркая тишина. Дженнифер пробудила старомодный звонок и стала ждать. Кузнечик перепрыгнул через ее тень и расправил бледно-голубые крылышки. Крохотная ящерица на камне казалась частью повисшего вокруг наваждения. Тяжелый густой запах соснового леса прилетал из-за дальней стены волнами и добавлял колдовства.

Розовощекая девушка, которая, в конце концов, открыла ворота, сбила весь настрой. Очевидно, это была одна из сирот, которых приютили добрые сестры. Совсем молоденькая, лет четырнадцати. Плотное тело упаковано в пыльно-голубое хлопчатобумажное рабочее платье. Круглое по-деревенски свежее лицо, как яблоко. Голые ноги коричневые, как орех. Она смущенно улыбнулась. Круглые голубые любопытные глаза.

Дженнифер заговорила по-французски: «Меня зовут Сильвер, Дженнифер Сильвер. Насколько я знаю, меня должны ждать. Я приехала навестить свою кузину, которая здесь остановилась — мадам Ламартин». Эффект этого простого заявления был крайне неожиданным. Улыбка исчезла с жизнерадостного яблочка-лица, будто зашло солнце. Девочка ничего не сказала, но прижалась к краю ворот, будто хотела бы сию же минуту закрыть их, и как можно плотнее. «Надеюсь, — продолжила Дженнифер вежливо, — что я появилась не в слишком неподходящее время? Можно войти?»

Девочка молча смотрела, вытаращив глаза. Открыла рот, будто хотела что-то сказать, опять закрыла. Начала водить по пыли ногой в веревочной сандалии. Дженнифер немного растерялась, но решила начать сначала: «Если это удобно… — Но тут ее осенило, и она решила спросить: — Послушайте, вы француженка или испанка?»

Девочка кивнула, похоже, теперь ей хотелось рассмеяться. «Тогда, ради Бога, — продолжила Дженнифер, которая не могла понять, как такого немого ребенка могли назначить привратником, — позовите какое-нибудь начальство. Отведите меня, пожалуйста, к матери-настоятельнице».

В ответ девочка, к облегчению Дженнифер, отступила в сторону и открыла ворота пошире. Но в ее глазах, все также возбужденных, скрывался какой-то элемент неловкости, который Дженнифер очень не понравился. Будто под детской фарфоровой яркостью скрывался ужас, дитя чего-то панически боялось. Не просто стеснительность или ненормально сильная реакция на незнакомых людей. Дженнифер почувствовала что-то неладное до мурашек в позвоночнике и попыталась себя убедить, что это чушь. Просто что-то вырывается из глубин подсознания, где полсотни романтических историй породили суеверный страх перед закрытыми стенами монастыря. Входя за сиротой в маленький двор, пришлось напомнить себе, что это вовсе не книга ужасов, где монастырские кельи и полночные кошмары чередуются с неизбежностью дня и ночи. К тому же дело происходит не глухой ночью, не в таинственном ущелье, а в мирном маленьком заведении среднего пошиба, пригревшемся на полуденном солнце.

Двор, через который сирота вела Дженнифер, ничем не напоминал о бичеваниях, монахинях, заживо замурованных в стены, или прочих ужасах книг о монастырях. Жарко. Светло. Пыль. С белых стен и над арками окон свисают вьющиеся растения. Необыкновенно жаркий и тихий двор, приходится почти пропихиваться через повисшую в воздухе жару. В центре двора, как символ, по колено в траве стоит колодец, на веревке неподвижно висит сухое, как кость, ведро.

Два крыла монастырского здания образовали южную и восточную стены двора. Там, где они сходились, стояла церковь с высокой прямоугольной башней. Девочка вела Дженнифер по диагонали в угол двора, где арка открывалась в каменный проход, что-то вроде тоннеля от часовни прямо через южный блок здания в нижние сады.

Внутри тоннеля оказалось сумрачно и приятно прохладно. Дженнифер с благодарностью остановилась, когда камни дохнули на нее холодным ветерком. Слева крутые ступени вели вверх в вымощенный каменными плитами холл. Дальше по тоннелю тяжелая дверь с привязанной рядом с ней веревкой звонка, очевидно, закрывала вход в церковь. Напротив была еще одна дверь. Позже Дженнифер выяснила, что за ней скрывались трапезная и спальни сирот, а над ними — кельи сестер.

Юная проводница быстро направилась к ступеням в холл, который был центром всех деловых помещений здания. Опять появилось солнце, но на этот раз его смягчали витражи с красивым орнаментом, павлиньи переливы золотого, зеленого и аметистового света стекали на каменные плиты пола. «Полагаю, — начала Дженнифер, когда девочка бросилась к лестнице, — я полагаю…» Но ребенок бросил назад дикий взгляд и понесся по ступеням вверх, быстро мелькая голыми ногами в лучах света: ярко-красный, медовый, изумрудный… «Стой, внимание, иди», — подумала Дженнифер, опять впадая в атмосферу миссис Рэдклифф, из которой безуспешно пыталась вырваться.

Дженнифер поднималась вверх по лестнице, пестрый свет играл ее платьем, уплывал в тень на панели стен. С коричневых маленьких и, несомненно, посредственных картин смутно поглядывали святые. Святой Себастьян, обильно пронзенный стрелами. Святая Тереза на чудесным образом подвешенном облаке. Третья смутная фигура, почти скрытая потускневшим лаком, но все еще, несомненно, окруженная голубями, гусями, аистами, снегирями и чем-то очень похожим на какаду. Святой Франциск и его друзья проплыли мимо Дженнифер вниз, а она вошла в длинный коридор, освещенный полуденным светом. Тут он вливался в простые окна и падал на белые стены и ряд дверей из светлого дерева. В нишах у окон опять стояли святые, триумфально выбравшиеся из плена холстов — отчаянно смелые статуи в красных, голубых и золотых одеждах с разноцветьем цветов у ног.

Призрак миссис Рэдклифф был побежден обилием света, и Дженнифер заговорила так решительно, что сирота застыла посреди коридора: «Скажите, пожалуйста, я смогу увидеть свою кузину сегодня?»

Но тут сирота окончательно поразила Дженнифер и лишила речи, потому что вдруг с силой хлопнула себя рукой по открытому рту и нервно хихикнула. Голубые глаза уставились с выражением, полностью лишенным смысла. Она сглотнула и ничего не сказала.

«Но послушайте… — начала Дженнифер. Явные мучения девочки опять подействовали ей на нервы, она сказала голосом уже почти пронзительным: — Что-то не так? Моя кузина больна? Она вообще здесь? Мадам Ламартин тут?»

Тут к своему ужасу она увидела, что, хотя ребенок продолжает нервно сглатывать и не убирает руки ото рта, в круглых голубых глазах показались слезы глубокой печали. Дженнифер шагнула вперед, сирота отскочила назад, повернулась и понеслась по коридору как могла быстрее. Ее шаги прошумели вниз по лестнице, по коридору, через холл внизу и затихли. Брошенная в пустом коридоре, Дженнифер какое-то время смотрела девочке вслед с удивлением, переходящим в неловкость и растерянность, потом мысленно пожала плечами и огляделась.

Все двери справа закрыты. Святые слева непробудно молчат. Но в дальнем конце коридора обнаружилась еще одна дверь, так разукрашенная коваными украшениями, что за ней, очевидно, находится кто-то важный. Судя по всему, это и есть комната матери-настоятельницы. Дженнифер на секунду задумалась, теперь ее угнетала еще и тишина. Все невозможнее казался самый простой поступок — подойти к двери и постучать. Она чувствовала себя выпавшей из мира и вспомнила, что за все время сирота не сказала ни слова. Может быть это такой монастырь, в котором вообще запрещают разговаривать? Кажется, это называется трапписты. Или трапписты* всегда мужчины? А им разрешают организовывать приюты?

Трапписты — это представители строгого течения цистерцианцев, или бернардинцев, католического монашеского ордена, основанного в 1908 году. Название происходит от аббатства La Trappe в Нормандии. — Прим. пер.

И тут Дженнифер почувствовала, что за ней молчаливо наблюдают. Сзади.

Она обернулась, посмотрела через плечо и встретилась с ярким коричневым взглядом святого Антония, который улыбался из ниши с иммортелями и гнездом потухших свечей. Святой Антоний находит пропавших… Ничего в этой застывшей глиняной улыбке не могло заставить мурашки бежать по коже. Дженнифер повернулась дальше и встретила взгляд еще одной неподвижной черной статуи, стоящей в открытой двери. Но дверь была закрыта, когда Дженнифер только что проходила мимо. И глаза у статуи живые.

Тишина и странность обстановки так основательно обработали Дженнифер, что полминуты она не осознавала, что это наконец появился обитатель монастыря, который может ответить на вопросы. Вместо того, чтобы заговорить, при неожиданном появлении монахини в черной рясе, она испытала почти шок. Болезненно напряглись мускулы живота и кровь отлила от сердца, она лишилась способности рассуждать и действовать. В залитом солнцем коридоре монастыря ведь вполне естественно встретить монахиню, по форме одетую? Но Дженнифер уставилась на нее, как на сверхъестественное существо, вышедшее из средневековых инквизиторских расследований.

Фигура заговорила и двинулась вперед, немедленно потеряв призрачную анонимность, и превратилась в высокую женщину со спокойным властным голосом. «Buenos dias, senorita. Мать-настоятельница сейчас занята, но, может быть, вы обсудите ваше дело со мной? Проходите, пожалуйста».

Комната, в которую вошла Дженнифер, носила такой же отпечаток бедности, как и все в монастыре. Маленькое квадратное помещение. Плоская кровать, простой стул, стол с ящиками и алтарь. Пол из отмытых до белизны досок никогда не полировался. Простой, не резной алтарь был, судя по всему, намеренно поставлен так, чтобы взгляд молящегося не задевал солнечной долины и гор, упирался в грубое распятие, вырезанное с определенным намерением окончательно доказать, что крест — орудие пытки. Запах святости, подумала Дженнифер, входя в стерильную комнату, здесь слишком очевидно дерюжный. Если это — правило, руководящее сестрами Богоматери Ураганов, тем более очевидно, что это не место для Джиллиан.

Хозяйка комнаты мягко закрыла дверь и повернулась.

В спокойном ровном свете из маленького окна исчезли тени, а внешность монахини оказалась не менее испанской, чем предполагала ее первая фраза. Миллион раз, хотя и Бог его знает где, Дженнифер видела такие высокоинтеллектуальные черты. Лица, в которых ясно прослеживается идеальная структура черепа. Скорее всего, они гордо смотрели со старых полотен, окруженные бриллиантами. Длинноватый нос, ноздри аркой, четкие углы щек и челюсти, тонкая линия когда-то страстного рта — воспитание и надменность старой Испании, смирение, порожденное намеренным голоданием. Только большие темные глаза продолжали говорить о когда-то горевшем огне, выглядывали из-под когда-то прямых ресниц, прикрытые теперь морщинистыми веками, что, впрочем, делало взгляд мудрее. Когда-то блеск глаз был глубоким, теперь они потускнели и не выражали ничего, как обсидиановый взор сфинкса.

Монахиня не отошла от двери, стояла, традиционно спрятав руки в длинных рукавах рясы. Черная одежда не оттенялась нежно-белым даже около лица. Поверх тяжелого платья до пола на монахине было надето что-то вроде туники до уровня бедер, на талии подпоясанной веревкой с узлами. Средневековый туалет, заставлявший вспомнить об испанских картинах семнадцатого века, включал в себя капюшон, полностью скрывающий волосы, плотно завязанный под подбородком и обрамляющий лицо. Поверх была наброшена легкая вуаль, опускающаяся ниже плеч. Единственное нарушение мрачной черноты — маленький крест на груди и четки у талии.

Легким наклоном головы она указала Дженнифер на одинокий стул. Сама осталась стоять у двери.

Дженнифер села. Как ни странно, нелогичное ощущение дискомфорта прогнать не удавалось. Сойдясь лицом к лицу с одной из обитательниц монастыря, тихой женщиной в традиционном средневековом одеянии в простой комнате, ей, очевидно, следовало отбросить иррациональные и абсурдные нелепые страхи. С какой стати внешность монахини должна не смягчать, а усиливать ощущение неудобства?

Рука испанки высунулась из рукава и прикоснулась к кресту на груди, и Дженнифер окончательно потеряла ощущение реальности происходящего. На одном из белых длинных пальцев сияло крупное кольцо, аметист, очень женственный на фоне черной одежды. И когда глаза шокированной Дженнифер последовали за кольцом, обнаружилось, что ряса сделана из дорогого тяжелого шелка, и вуаль тоже, плотная, как батист.

Длинные пальцы играли с крестом. Мерцал драгоценный камень, мужественно блестел рубин рядом с нежным, аметистом… Эффект необыкновенного богатства на фоне общей бедности крайне неприятен.

«Чем я могу вам помочь?» — зазвучал холодный четкий голос.

Дженнифер постаралась отбросить первое и, очевидно, порожденное нервным возбуждением, впечатление и безотлагательно изложить цели своего визита. «Моя фамилия Сильвер. Я кузина мадам Ламартин, которая, насколько мне известно, сейчас находится здесь…» Она остановилась, сама не поняв почему. Неподвижные черные глаза не поменяли выражения, но рубин на груди женщины сверкнул и опять померк. Монахиня промолчала.

Дженнифер продолжила, уже несколько нервно. «Она написала и пригласила меня в гости, поэтому я сняла комнату в Гаварни на две недели. Я приехала сегодня утром и пришла сразу в надежде увидеть ее сегодня. Это возможно, или я выбрала неподходящее время?» Она остановилась в ожидании ответа.

Монахиня ответила не сразу, потом медленно повторила: «Вы — кузина мадам Ламартин?»

«Да».

«Она попросила вас приехать и встретиться с ней?» «Да», — ответила Дженнифер, стараясь убрать тень нетерпения из своего голоса. «Но вы англичанка».

«Она тоже. Вышла замуж за француза, и ее мама была француженкой, но она англичанка».

«Но…» Женщина начала говорить и замолкла. Тяжелые веки опустились, но не скрыли всплеска изумления и чего-то еще, чего Дженнифер не смогла истолковать. Молчание.

«Это важно? — спросила Дженнифер. — Наверняка она упоминала, что я собираюсь к ней приехать? Естественно, я предположила, что это можно, иначе она бы написала и отменила приглашение».

Монахиня не подняла глаз, сказала медленно, о чем-то задумавшись: «Нет. Нет, она этого не упоминала. Мы не знали, что у нее есть… Родственники».

Таким странным был ее тон, что Дженнифер опять почувствовала себя не в своей тарелке. Она сказала, стараясь произносить слова приятно и спокойно: «Понятно. Извините, что захватила вас врасплох. Но буду очень рада увидеть ее, раз уж приехала. Может быть, отведете меня к ней, пожалуйста, сестра?»

Женщина в черном стояла неподвижно и молчала, и неожиданно все нетерпение Дженнифер и волнения, пережитые раньше, переросли в острую потребность. Вот сию минуту, срочно, немедленно, ей нужно увидеть Джиллиан. Неправильно и абсурдно так это затруднять. Монастырь не тюрьма, и в любом случае Джиллиан еще не могла принять постриг, поэтому правила монастыря ее не затрагивают. С какой стати тогда непреодолимые барьеры должны вырастать на каждом шагу? Подозрения все росли. Сначала молчание девочки у ворот, потом нежелание отвечать этой женщины. Очевидное намерение по необъяснимой причине не допускать ее до Джиллиан. «Знаю, что кузина болела, она написала об этом. Если она и сейчас больна, буду рада услышать об этом правду. В любом случае, здоровую или больную, я бы хотела ее видеть. Немедленно, пожалуйста».

Это, по крайней мере, вызвало хоть какую-то реакцию. Тяжелые веки поднялись, невыразительные глаза посмотрели прямо. «Боюсь, что это невозможно».

«Вы хотите сказать, что я не могу? Почему? Она еще здесь, нет? — Опять что-то мелькнуло за темными испанскими глазами, и совершенно неожиданно Дженнифер почувствовала, как глубоко внутри зашевелился страх. — Нет?»

«О да, — сказал холодный голос. — Она здесь. Она умерла две недели назад, сеньорита, и похоронена на нашем кладбище. Отвести вас к ней сейчас?»