Хозяин моей судьбы

5

Утро для Роми началось с того, что в самую глубь ее сна ворвался настойчивый звонок телефона. Еще не вполне проснувшись, она соскочила с постели, слетела вниз по деревянной скрипучей лестнице и вбежала на кухню. Контактные линзы она впопыхах, разумеется, не успела надеть, так что не сразу поняла, что темное пятно на стене и есть тот самый старомодный телефонный аппарат, который она искала.

Найдя на ощупь телефонную трубку, она прижала ее к уху и воскликнула:

— Алло!

— Дорогая моя! — ворвался в комнату материнский голос — теплый, игривый, чуть хрипловатый. Роми замерла. — Отчего ты так долго не брала трубку? Впрочем, ладно, не в этом дело. Слушай меня внимательно и не прерывай: за разговор платит твой отец.

— Отец? — изумленно воскликнула Роми. Неужели это возможно? — подумала она и спросила: — Ты с папой?

— Слушай и не перебивай, — нетерпеливо прервала ее София. — Мне, конечно, очень жаль, что я не смогла встретить тебя, но пришлось срочно перебираться в Англию. Никому об этом не говори! Поняла? Никому! Обещай мне!

— Если ты просишь, то конечно, — растерянно ответила Роми.

— Ты ведь все равно собиралась на какое‑то время остановиться у меня? В любом случае тебе придется присмотреть за коттеджами, — тараторила без передышки София. — Теперь они твои, и, стало быть, у тебя будет больше заинтересованности в этом. Принимай приезжающих туристов‑квартирантов, если таковые появятся, проблемы постарайся разрешить самостоятельно. Ты ведь взрослая девочка. Обо всем, что сделала, расскажешь мне потом. Ты ведь не подведешь меня, Роми?

— Разумеется, но…

— И самое главное, дитя мое! Если встретишь человека по фамилии Ларош, держись от него, как можно дальше!

— Ларош? — ошеломленно переспросила Роми.

— Клод де Ларош. Он сущая свинья! — бушевала мать. — Дьявол с улыбкой херувима. Он хочет заполучить мои дома, Роми. Не дай ему сделать этого. Они твои, поняла? Ты не должна продавать их ему.

— О Боже! — У Роми все перепуталось в голове, и она уже ничего не понимала. — Но почему я не должна?..

— Не должна и все! — визгливо крикнула София. — Ни за что и никогда!

— Ладно, ладно! — поспешила успокоить ее Роми, испугавшись, что у матери произойдет нервный срыв, если она начнет спорить. — Тебе известно о нем что‑то неприглядное?

Мать фыркнула.

— Много чего! Он приходил и пытался запугать меня. Остерегайся его, доченька! Он жаден и злопамятен, он хочет погубить меня. Не забудь: тебе неизвестно, где я. Я хочу отвезти твоего отца на море, так что не звони и не пиши, все равно нас не застанешь. Мы свяжемся с тобой сами. Я пока еще точно не решила, куда мы отправимся.

— Но как же мне?..

— Все, все, я вешаю трубку. Пока, дорогая. Держись и не сдавайся! Хорошо?

— Мама!..

Щелчок, и молчание на противоположном конце провода. Роми положила трубку на место, чувствуя обиду и облегчение в одно и то же время. У нее была куча вопросов к матери, но та не дала ей и слова вставить. Роми несколько задело то, что мать, по‑видимому, до сих пор держит ее за ребенка. Неудивительно. Она ведь не видела ее столько лет! Похоже, Роми придется проторчать здесь какое‑то время как неожиданной владелице трех домов, на которые она никогда не претендовала, как не претендовала и на кредиторов, возможно, уже столпившихся за порогом. Вряд ли эти джентльмены обрадуются, обнаружив в ее лице новую владелицу коттеджей. И почему мать не предупредила, каким претензиям ей при случае придется противостоять?

Зато — и это важнее всего на свете! — ее родители отныне вместе, а значит, не придется пугать отца сообщением о том, что желанная встреча с Софией не состоялась. Юджин, должно быть, сейчас на седьмом небе от счастья, да и мать, вопреки опасениям Роми, вне всякой опасности.

Правда, появилась новая проблема — Клод де Ларош. Двуличный хищник, коварный волк, в шкуре овцы. А как он вчера любезничал с нею! Непонятно, правда, за что он так ненавидит ее мать? И как понимать эти слова: «Дьявол с улыбкой херувима»? Прямо приговор какой‑то!

Ну что же, чутье все‑таки не подвело ее. Он с самого начала показался ей скрытным, двуличным, если угодно. Глаза Роми сузились. А что, если этот тип любезничал с нею, чтобы притупить ее бдительность, а затем купить эти три дома по бросовой цене?

Если так, она будет бежать от него как от чумы. Главное сейчас — твердость, холод и презрение, ну а потом… Потом мать снова свяжется с ней, и объяснит наконец, что происходит.

Роми неожиданно пробил озноб. Она вдруг ощутила, что в помещении прохладно, а она одета лишь в длинную, по колено, футболку, которую использовала в качестве ночной рубашки.

Лучи солнца, пробиваясь сквозь грязные стекла окон, пронзали полумрак комнаты, словно ослепительные шпаги, и Роми страстно захотелось вырваться из плена этих мрачных стен на волю.

Помянув недобрым словом собственную близорукость, она нащупала ручку двери, распахнув ее, переступила через порог и… словно нырнула в теплую океанскую волну. Повернув лицо к ослепительно сияющему на небе диску солнца, она подставила тело горячим, живительным лучам. Вокруг нее щебетали птицы, аромат цветов кружил голову и пьянил. Какое блаженство!

Прищурившись и оглядевшись, Роми сделала другое великое открытие: сбоку от кирпичной дорожки к деревьям был подвешен гамак.

— Вот это жизнь! — пробормотала она, забравшись в гамак и подставляя тело теплому ветерку.

— Всю жизнь мечтал вот так проводить время! — неожиданно раздался за ее спиной уже знакомый насмешливый голос.

— Клод! — взвизгнула Роми и, попытавшись соскочить с гамака на землю, шлепнулась на траву, в то время, как ноги остались запутанными в гамаке!

— Потрясающий кульбит! — аплодируя, воскликнул Клод. — Браво! Помочь чем‑нибудь?

— Вот еще! — прошипела Роми. Убью его! — подумала она. Как только поднимусь на ноги. Если только поднимусь! — Как вы прошли сюда?

— Через заднюю калитку, — жизнерадостно сообщил Клод. — Я подозревал, что вам с утра захочется принять солнечную ванну, и не ошибся.

Роми, близоруко прищурившись, оглянулась.

— Я не вижу никакой калитки, — сообщила она.

— С самого края, за кустом шиповника, — издав смешок, сказал он. — По‑прежнему ничего не видите?

— Я ограду‑то с трудом различаю, а вы говорите — калитка! — огрызнулась Роми.

— Не видите?.. Странно!

— Ничего странного! — мрачно ответила Роми. — Вам бы так свалиться! Меня, может быть, в гипс закатывать впору, а вам хиханьки да хаханьки!

Клод от души расхохотался.

— Не будем преувеличивать масштабы трагедии. Кстати, — сказал он, наклонившись к ней, — не сожгите на солнце эту парочку белоснежных помпончиков. В целях профилактики могу предложить свой солнцезащитный крем. Сбегать за ним?

Роми словно молнией ударило. Только сейчас она поняла, что все это время, сама того не замечая, сияла на всю округу своими пышными ягодицами.

— Отвернитесь, бесстыдник! — воскликнула она, безуспешно прикрывая зад футболкой. — И прекратите смеяться! Не вижу ничего смешного.

— Да, конечно, — согласился Клод, успокаиваясь, и вытирая выступившие на глаза от смеха слезы. — Это не смешно. Скорее — прекрасно.

Роми захотелось что‑нибудь швырнуть ему в лицо — горсть земли, например, но в ее состоянии сделать это было невозможно.

— Я рада, что понравилась вам, — злобно прошипела она.

— Да, роль Белоснежки вам удается просто блестяще!

Роми лишь презрительно фыркнула. Насколько она помнила, Белоснежка из сказки не носила дешевых футболок, и не сверкала голой задницей перед всем честным народом. А самое главное, к ней пришел, в конце концов, чтобы поцеловать ее и пробудить ото сна, прекрасный сказочный принц…

— Могу я вас попросить на время отвернуться, пока я буду выпутываться из гамака! — спросила она спокойно и твердо.

— Могу предложить свою помощь, — понизив голос, сказал Клод. — Давайте руку!

— Сама справлюсь! — с достоинством ответила Роми. — Если вы действительно желаете мне помочь, то лучше сходите в спальню и отыщите на столике возле кровати маленькую серую коробочку. Там у меня контактные линзы. И нельзя ли побыстрее?

— Как прикажете, Белоснежка!

Как только Клод скрылся в доме, Роми торопливо стала вызволять ноги из веревок, одновременно планируя свой сегодняшний день. Первым дедом надо было найти дарственную, о которой написала в записке мать, и все прочие документы. Но сперва, не мешало бы принять душ, позавтракать и, разумеется, одеться. А уж после всего этого можно будет обследовать коттеджи, проверить, все ли в порядке у отдыхающих пансиона, если таковые обнаружатся, закупить продукты и устроить генеральную уборку…

Послышались шаги — Клод возвращался.

— Контактные линзы, как вы и просили, — чинно произнес он. — Я их положил на поднос, чтобы вы невзначай не уронили их в траву и не искали еще полчаса, ползая по траве на коленях… Хотя интересно было бы снова взглянуть…

— Не рассчитывайте! — отрезала Роми. — Поднесите их поближе.

— Вы снова вернетесь в гамак или выберете шезлонг? Дело в том, что стоя проделывать такую манипуляцию, как мне кажется, не вполне удобно…

— Так это шезлонг! — сказала Роми, поняв, наконец, что означает большое белое пятно в нескольких шагах от нее.

— Разрешите все‑таки предложить вам руку и довести вас до него. Впереди ирисы, и, чтобы их не потоптать… Вот и хорошо! Осторожнее, не споткнитесь о столик. А вот теперь можно садиться!

— Спасибо, — пробормотала Роми, усевшись в шезлонг и натянув футболку до колен.

Было что‑то странное в ситуации, когда она сидит перед одетым мужчиной в неглиже, а он пользуясь ее временной слепотой, может рассматривать ее со всей бесцеремонностью, на которую способны мужчины.

Обнаружив перед собой на столике поднос, она быстро извлекла из коробочки линзы, вставила их в глаза, и — ура! — мир снова обрел резкость.

Роми недружелюбно взглянула на Клода, хотела, было сказать ему что‑нибудь язвительное, да так и застыла с разинутым ртом.

Он был сегодня ошеломляюще красив: гибкий, сильный, загорелый, с влажно поблескивающими, видимо после утреннего душа, волосами. На нем была ослепительно белая свободная рубашка‑поло с закатанными до локтей рукавами и мягкие голубые джинсы…

Ого‑го! — воскликнула про себя Роми. Ну и фрукт мне попался!

— Я никак не могу оторваться от ваших глаз, — сообщил Клод, сверкая белозубой улыбкой. — Любуюсь и горжусь! Как‑никак, но я тоже внес свою лепту в эту очаровательную картину.

— Только не надо заговаривать мне зубы, — отбрила, его Роми и решительно поднялась из кресла. — Терпеть не могу мужских приставаний!

— Могу ли я понимать ваши слова так, что у вас уже есть любимый? — живо поинтересовался Клод. Казалось, в случае отрицательного ответа он готов был немедленно предложить свои услуги.

— Нет у меня никакого любимого, и я не собираюсь в ближайшее время им обзаводиться! — охладила его пыл Роми. — А теперь, — заявила она, — я иду переодеваться и надеюсь, что к моему возвращению вас и след простынет!

— Как вы неучтивы! Может, сначала позавтракаете? — ничуть не смутившись, произнес Клод и водрузил на плетеный столик возле шезлонга целлофановый пакет с продуктами. — У меня тут всякая ерунда: круассаны с шоколадной начинкой, джем, пакет молотого кофе, фрукты…

— Минутку, минутку!.. — воскликнула она, сглотнув слюнки. — Вам не кажется, что ваша забота обо мне выходит за рамки здравого смысла, не говоря уже о приличиях?

— Зато не выходит за рамки здорового аппетита! — подмигнул ей Клод. — А объяснение… Примите на веру, что мне искренне хочется, чтобы вы, моя гостья, чувствовали себя в моих владениях, как можно комфортнее!

В моих владениях!.. Самомнения этому красавцу явно не занимать. Вообще‑то Роми следовало прекратить разговор и поставить на их отношениях точку, но у Клода на руках был неотразимый козырь — источающие аромат, соблазняющие одним своим видом яства, и Роми дрогнула.

В конце концов, здраво рассудила она, позволяла же я ему безнаказанно флиртовать со мной вчера? Да, мать наказала ей не приближаться к этому типу ближе, чем на пушечный выстрел. Но если он и в самом деле замышляет в отношении ее что‑то недоброе, то не лучше ли уже сейчас получить о его коварных замыслах хоть какое‑то представление.

— Ну что ж, — сказала она с достоинством, — с моей стороны было бы верхом неблагодарности отвергнуть такой знак внимания. Приглашаю и вас разделить со мной трапезу.

— Рад, что сумел убедить вас, — широко улыбнулся Клод.

— Это не вы уговорили, а круассаны с шоколадной начинкой, — уточнила Роми, и… Клод добродушно рассмеялся. — Пойду, переоденусь, — чопорно сказала она. — А вас, если нетрудно, попросила бы за это время сварить кофе.

— Никаких проблем, — успокоил ее он.

— У меня есть к вам пара‑другая нелицеприятных вопросов, — объявила Роми, переступив, уже одетая, порог кухни.

Клод, накрывавший на стол, как ей показалось, слегка насторожился.

— Валяйте! — сказал он небрежным тоном. Облаченная в желтую хлопчатобумажную юбку чуть ниже колен и ярко‑зеленую блузку, Роми чинно уселась в кресло, отломила половинку круассана и намазала на него изрядную порцию масла.

— Зачем вы записали номер моего мотоцикла во время нашей первой встречи? — спросила она в упор.

— У французов есть свой национальный аналог британской привычки подглядывания за соседями, — мгновенно ответил Клод. — На незнакомых людей и машины с неместными номерами здесь сразу же обращают внимание — просто так, на всякий случай. В целях предосторожности, если хотите. Мало ли кем может оказаться этот человек — взломщиком, выехавшим на дело, беглым преступником…

Роми скептически хмыкнула: на кого‑кого, но на взломщика или беглого преступника она никак не походила.

— И чем же вы, месье де Ларош, намерены заниматься в разгар туристского сезона? — невинно поинтересовалась она. — Будете целыми днями записывать номера всех проезжающих через ваши владения автомашин?

— С туристами в настоящее время негусто, — ответил Клод, — и это одна из причин царящего здесь упадка. А раз так, вопрос о моей занятости снимается с повестки дня. О чем еще вы хотели меня спросить?

Ужасный человек, подумала Роми. Ни словом не проговорился о своих истинных намерениях. Как же все‑таки заставить его проболтаться?

— Мне показалось странным, что вы фотографируете поселок, которым можете любоваться каждый день, — попробовала она зайти с другой стороны. — А вам самому это не кажется странным?

Клод кинул в рот несколько виноградин.

— Все очень просто, — легко отозвался он. — Я намереваюсь приступить к реставрации поселка и хочу сравнить его вид до и после проведенных работ. — Он усмехнулся при виде того, как вытянулось лицо девушки. — Я не планирую превратить Ла‑Рош в бизнес‑центр, — успокоил он ее. — Никаких офисных зданий с тонированными стеклами… Преимущественно реставрация фасадов плюс подведение коммуникаций и капитальный ремонт зданий.

Роми снова разинула, рот от удивления, но тут же себя одернула. Опомнись! — сказала она себе. Перед тобой сидит хищник, а ты уже готова купиться на красивые слова, искренность которых надо еще трижды проверить.

— Скажите, — небрежно поинтересовалась она, — вы собираетесь реконструировать весь поселок?

— Я выиграл грант французского правительства на реконструкцию исторических памятников, — сообщил ей Клод. — Кроме того, у меня есть и кое‑какие свои сбережения пусть и не такие большие, как хотелось бы. — Разумеется, речь идет о комплексной реконструкции.

Глаза Роми округлились.

— Впечатляет, — восхищенно покачала она головой. — Местные жители будут на вас молиться!

— Боюсь, что уже начали хотя еще ничего толком не сделано. Если честно такое отношение ко мне начинает меня смущать. — По сути я всего лишь исправляю то, что натворил мой отец, а люди между тем, таки норовят всучить мне подарки, по виду напоминаю средневековый оброк.

— И что это за подарки? — полюбопытствовала Роми.

— Мой холодильник забит под завязку тушками цыплят и яйцами, и я уже начал раздавать эту снедь всем, кто подвернется под руку. — Но это самый простой вариант а, вот что прикажете делать с корзиной спаржи? — спросил он.

Съесть на пару с красавицей Сильви зловредно подумала Роми, но вслух проворковала:

— Вы могли бы открыть торговлю на местном рынке. — И она хихикнула, представив себе элегантного денди Клода де Лароша в роли базарного торговца.

— А у меня не возникло ничего оригинальнее, чем передать спаржу в приют для сирот, — произнес Клод с непроницаемым, как у игрока в покер, лицом. — Что вы мне посоветуете?

Роми напустила на себя суровый вид, хотя в душе давно уже наслаждалась общением с этим остроумным, веселым, обаятельным и легким на ответ человеком.

— Сомневаюсь, что спаржа так уж необходима в приюте, — сказала она. — А вот яйца и цыплячьи тушки пошлите детишкам непременно.

Она нежно улыбнулась Клоду, совершенно обезоруженная обаянием этого мужчины, но тут же вспомнила, что перед ней сидит враг в маске друга и она должна разоблачить его.

— В связи с предстоящими расходами вам, наверное, придется взвинтить арендную плату для жителей поселка? — деловито спросила она.

— Совсем наоборот, — покачал головой Ла‑рош. — Я вынужден до завершения реконструкции освободить жителей от всех платежей. Во‑первых, нельзя требовать молока с тощей коровы, а во‑вторых, и это для меня основное, поселок довел до упадка мой отец, а потому я считаю, для себя долгом чести исправить положение своими силами и средствами.

Все это звучало слишком красиво, чтобы быть правдой, и Роми приободрилась. Самое главное заключалось в том, чтобы не поддаваться сентиментальности, к которой она была склонна по природе своей. Надо было заставить Клода выложить все карты, а уже затем хладнокровно отвергнуть его притязания на теперь уже ее недвижимость.

— Расскажите мне поподробнее о своих планах, — сладко улыбнувшись, попросила она. — Вы так меня заинтриговали, что я вся прямо‑таки сгораю от любопытства!

Очевидно, она переиграла, потому что в глазах сидящего напротив нее мужчины на мгновение мелькнула усмешка.

— Те, кто завидует моему наследству, вряд ли подозревают, как это дьявольски сложно — быть ответственным за судьбы нескольких сотен людей, проживающих в этом поселке. Чтобы осуществить все свои планы, мне необходимо обновить церковь, реконструировать и расширить рынок, привести в порядок крыши, сточные канавы, дымоходы, мостовые…

— Но это же адский труд! Я уж не говорю о деньгах, — с невольным сочувствием воскликнула Роми. — И охота вам тратить годы своей жизни на такую тяжелую рутинную работу? Неужели вам не хотелось бы заняться чем‑нибудь более увлекательным?

— А для меня это и есть самое увлекательное дело на свете, — горячо ответил Клод и поймал девушку за руку. — Видите ли, Роми, как бы высокопарно это ни звучало, но я действительно хочу оставить здесь по себе добрую память и след, который не сотрется в веках!

Роми посмотрела на Клода с неподдельным восхищением, а прикосновение его руки так взволновало ее, что сердце девушки сладко заныло. Все это было удивительно некстати.

— А вы не боитесь в горячке переустройства нарушить историческое своеобразие Ла‑Роша? — громко спросила она, осторожно высвободив свою руку из пальцев Клода.

Он снисходительно улыбнулся.

— Ничуть. Да и вообще, реставрация поселка — ерунда по сравнению с…

Он сделал паузу.

— По сравнению с чем? — не выдержав, спросила Роми.

— По сравнению с возрождением души, — сказал он загадочно.

— Это как сказать, — усмехнулась Роми. — Вы, наверное, сами недостаточно отчетливо представляете, сколько препятствий придется преодолеть для того, чтобы отреставрировать поселок.

Клод покачал головой.

— Что касается Ла‑Роша, за него можете не беспокоиться, — твердо сказал он. — Его уникальная красота будет сохранена. Кстати, как вы относитесь к красоте?

— Не все то золото, что блестит, — неохотно откликнулась Роми, вспомнив ирландца Питера. — Но это скорее касается людей и никак не относится к предметам искусства или памятникам старины.

— Я рад найти в вас единомышленника. Хочу, чтобы поселок Ла‑Рош простоял еще шесть веков, но для этого в него надо вдохнуть новую жизнь. Для местных жителей это будет целая революция со всеми ее издержками, для меня — нескончаемая головная боль, но дело того стоит. На карту поставлена репутация нашего рода. Что вы по этому поводу думаете?

Роми несколько удивилась, что его интересует ее мнение. Из слов Клода вытекало, что он человек честный и благородный. Но не могла же ее мать сознательно оболгать невинного человека?

— Очень много высоких слов, — призналась она. — Не находите?

— Обстановка располагает! Сияние солнца, аромат цветов, круассан с шоколадом, красивая женщина напротив…

Красивый и сексуальный мужчина рядом с ней, мысленно добавила Роми. С чего это вдруг он назвал меня красивой? Чем дальше, тем больше выдает себя. Лицемер!

— Не боитесь утонуть в пышных словесах? — спросила она сухо.

— С большей охотой утонул бы в ваших огромных глазах…

Роми покраснела, не найдя подходящего ответа. Особая пикантность ситуации заключалась в том, что желания их совпадали с той разницей, что он всего лишь развлекался и говорил ничего не значащие комплименты, а она действительно уже начинала терять голову в присутствии мужчины, который, скорее всего, хотел использовать ее. Потупив глаза, она поковыряла ложечкой мармелад в блюдце, как вдруг в голову ей пришел простой, можно сказать, элементарный вопрос, который как рентгеном высвечивал истинные намерения этого человека.

— А что будет со Старой Кондитерской? — спросила она. — Она включена в ваш генеральный план реконструкции?

Клод развел руками.

— Поймите меня правильно. Эти три коттеджа единственные во всем поселке находятся не в моей собственности, а потому я не могу включить их в план.

Роми почувствовала разочарование. Было бы лучше, если бы Клод де Ларош разыграл роль филантропа до самого конца, даже если потом все это оказалось бы не более чем болтовней. Но он предпочел сразу перевести разговор на деловую почву. Что ж, это было его законное право.

Она пригубила кофе из чашки, молча дожевала круассан и только после этого задала главный вопрос, ради которого, собственно, и затеяла всю эту беседу:

— Так вы хотели бы купить у меня коттеджи? — На лице Клода не дрогнула ни одна мышца, и Роми невольно восхитилась его выдержкой. — Именно об этом вы вели переговоры с моей матерью до ее… — Она запнулась и закончила: — До ее отъезда?

— Скажем так: я готов был откупить их у нее за разумную цену, пока они не пришли в негодность из‑за полного отсутствия ухода с ее стороны, — сказал он, глядя в сторону. — Я знал, что София нуждается в деньгах, а Старая Кондитерская — памятник архитектуры XVI столетия, часть истории здешнего края. В самой Кондитерской прежде продавали свежий хлеб, пирожные; дом, расположенный рядом, до сих пор называется Пекарней, а следующий — Печным домом: в нем, насколько мне известно, сохранились подлинные орудия хлебопекарного производства того времени. Я надеялся помимо реставрации самих зданий возродить в Ла‑Роше традиции кондитерского производства, но София ответила отказом, а теперь коттеджи принадлежат вам, Роми. Голос его звучал ровно, но рука, наливавшая кофе, задрожала, и он, заметив это, резко поставил чашку на стол, даже не наполнив ее до конца.

Для Роми это был очевидный симптом того, что совесть у него нечиста, и ей даже стало жалко, что Клод так скоро раскололся. В глубине души ей очень хотелось, чтобы мать ошиблась, но, увы, внимание и расположение, проявленные по отношению к ней этим человеком, диктовались, как стало теперь совершенно очевидно, исключительно меркантильными соображениями. Недвижимость, принадлежащая ей!..

Очевидно, все мужчины, а красивые мужчины тем более, были закоренелыми циниками, и задача Роми состоит в том, чтобы на сей раз не дать обвести себя вокруг пальца и не купиться на дешевые ухаживания этого внешне обаятельного ловеласа‑аристократа, привыкшего использовать женщин в своих, исключительно корыстных, целях.