Храни меня

Глава 9

Псы

Руджи

После того как люди Роана обыскали всю парковку и мою квартиру в поисках новых бомб, он наконец отвез меня домой. Он предложил мне остаться с ним, но я не могу придумать ничего более отвратительного, чем существование с этим человеком.

Он говорит, что "спас" меня от бомбы в машине, но технически он немного опоздал. Если бы я не забыла свои сумки, меня бы зажарили на барбекю. У меня мороз по коже, когда я наконец признаюсь себе, как близко я была к смерти. Если бы не эти чертовы сумки… От этой мысли у меня заурчало в животе. Я встряхиваю головой, прогоняя мысли и возвращаясь к предполагаемому героическому моменту Роана. Как мне кажется, его краткий момент галантности не компенсирует всей его грубости и жуткого преследования.

Он хочет говорить о командной работе, но на самом деле он просто защищает свою зарплату, а не меня.

Мы паркуемся на улице внизу, и нам приходится пробираться через вестибюль к моей квартире на пятом этаже. Я продолжаю свои мелкие поиски, стараясь не открывать ни одной двери для Роана. Если мне повезет, он может даже оказаться запертым, а может, двери лифта разрежут его пополам.

Мы добираемся до моего номера, и я отпираю дверь. Я уже собираюсь вздохнуть с облегчением, готовая покончить с этим днем и с ним, но тут он врывается следом за мной.

"Что ты делаешь?" огрызаюсь я.

" Зачищаю помещение", — говорит он, идя по коридору в сторону моей спальни с пистолетом наготове.

"Разве твои люди только что не закончили?"

Он отвечает нечленораздельным ворчанием, но напряжение в моей груди ослабевает, поскольку я знаю, что он уйдет, как только закончит.

Но как только он закончил, он падает на мой диван, как будто он, блядь, хозяин этого места, и роняет на пол что-то, что, как я только сейчас понял, является его сумкой для ночевки.

Я топаю к нему и скрещиваю руки, ненавидя то, что он заставляет меня чувствовать себя капризным ребенком. Но если он собирается обращаться со мной так, то и я могу вести себя так же. "Снаружи". Я вскидываю руку в направлении двери.

Он стоит, и что-то в том, что я вижу, как он встает во весь рост, сжимая костяшки пальцев, заставляет меня сделать шаг назад. Его голова наклонена вперед, и я вижу, как он сжимает челюсти, шагая ко мне. Мой желудок наполняется предчувствием, как будто я разбудила спящего монстра. Я знаю, что весь день переступала его границы.

Он поднимает подбородок и смотрит на меня мрачным взглядом, серые глаза черны как уголь. "Я не собака, Кортес".

Я стою на своем, пока он пытается окинуть меня взглядом. "Мог бы обмануть меня. Ходишь за мной по пятам, как потерявшийся щенок".

Его ноздри раздуваются, а мое сердце бешено колотится. Мне не нравится, когда меня заставляют чувствовать себя маленькой. Особенно в моем собственном доме. "А теперь будь хорошим мальчиком и делай свои дела на улице. Витэ". Я сужаю глаза, чтобы он понял, что я говорю серьезно.

"Я не могу защитить тебя снаружи", — говорит он сквозь стиснутые зубы, и я чувствую, как с него спадает напряжение. Интересно, как далеко я могу зайти, прежде чем он сломается.

"Тогда ты, должно быть, не очень хорош в своей работе". Я усмехаюсь, когда он откидывает плечи назад и подходит ближе, наши груди почти соприкасаются. Воздух кажется более густым, а моя кожа — более горячей.

"Думаешь, я не смогу войти сюда, если снаружи будет стоять охранник?" Еще один шаг вперед, и я вынуждена отступить на шаг назад, чтобы он не столкнулся со мной. От уступки мои щеки пылают жаром.

"Думаешь, здесь ты в безопасности, совсем одна?" В его голосе есть нотки, от которых у меня по позвоночнику бегут мурашки. Он ведет меня назад, пока я не упираюсь в столбик с мясной утварью, его плечи сгорблены, как будто он хочет доказать, насколько он больше. "Думаешь, я не смогу сделать с тобой все, что захочу?"

В его словах звучит угроза, но его тон почти без эмоций. Полная противоположность моему, когда я прорычала: "Я бы хотела посмотреть, как ты, блядь, попытаешься".

Он молниеносно раскручивает меня, перекидывая через стол. Мое сердце ускоряется, бьется о дерево, а кровь приливает к ушам. "Отвали от меня!"

"Отвали от меня сама". Его голос похож на падающие камни, твердый и гравийный. "Давай, Кортес. Борись со мной".

Я тщетно сопротивляюсь в его железной хватке. Дышать становится все труднее, когда он опускает мою голову вниз, а его пальцы обхватывают мое лицо, закрывая мне рот. "Давай, кричи своим охранникам снаружи. Кричи о помощи". Он наклоняется и шепчет с насмешливой уверенностью: "Наверняка кто-нибудь тебя услышит".

Любая попытка издать звук заглушается его тяжелой рукой, и в моей груди поднимается паника. Особенно когда он стягивает мои брюки до половины. Ощущение воздуха на щеках пронзает тело как электрический разряд, побуждая меня бороться изо всех сил. Я брыкаюсь и пинаюсь, когда слышу, как он расстегивает ремень, и от звука лязгающего металла у меня сводит живот.

Он наклоняется надо мной, и даже легкое давление его веса на мою спину становится удушающим. Его голос похож на наждачную бумагу, когда он шепчет мне на ухо: "Я могу взять тебя прямо сейчас. Как захочу, и ты ничего не сможешь сделать, чтобы остановить меня". Горячие слезы застилают мне глаза, и я ненавижу его за это больше всего. "А после того, как я возьму у тебя все, я разожгу такой жаркий и эффективный огонь, что бомба в машине покажется костерком бойскаутов. От тебя осталась бы лишь кучка пепла к тому времени, когда твоя драгоценная охрана снаружи даже заметила бы, что что-то не так".

Он вбивает в меня свою мысль, прижимаясь ко мне. Холодный металл его ремня неприятно касается моей голой кожи. Он освобождает мой рот и встает прямо, но держит властную ладонь между моих лопаток. "Ты можешь ненавидеть меня, обращаться со мной как с собакой, говорить, чтобы я был хорошим мальчиком, но куда ты, туда и я. И когда дерьмо попадет в вентилятор, ты будешь рада, что я здесь, а не там".

Он осторожно натягивает мои брюки, его руки замирают на моих бедрах, почти извиняясь, прежде чем он оттолкнет меня. Его резкое отсутствие — это как будто пол уходит у меня из-под ног. Я стою на шатких ногах, кровь все еще бьется в жилах. К тому времени как я встаю и поворачиваюсь, он снова сидит на диване, его лодыжка скрещена на ноге, а перед ним лежит журнал с моего журнального столика.

Он — образец хладнокровия и собранности, в то время как я киплю в ядовитом жаре и безудержной ярости. Я приказываю своим легким делать глубокие, медленные вдохи, глядя на него, и обещаю себе превратить его жизнь в ад.

Я запираюсь в своей спальне, кипя от гнева и унижения.1 Я в ярости от того, что он был прав. Я не могла его остановить. Я не смогла остановить его. Я даже не смогла позвать на помощь. Он доказал свою правоту, и еще как. И это то, что проникает мне под кожу и заставляет меня чувствовать себя живым проводом. Он был прав.

Он был прав в своих утверждениях, но он был чертовски неправ в том, как он это сделал. Он наложил на меня свои гребаные руки, и я не собираюсь оставлять это безнаказанным. Пусть его наняли для выполнения работы — за неприличные деньги, добавлю я, — но он будет делать ее, не обращаясь со мной как с дешевой куклой, которой можно разбрасываться.

Если он собирается жить под моей крышей, он будет уважать меня или столкнется с последствиями. Может, я и не смогу победить его в физической драке, но я — мелкая сволочь, и он скоро это узнает.

Как только я распахиваю дверь, сразу же слышу странное, тяжелое дыхание и хрюканье. Клянусь Богом, если этот мудак будет дрочить на моем диване, я…

Роан с красным лицом и потным лицом опускается на ковер в гостиной, отжимаясь. Пот капает между лопаток, стекая по сводчатым потолкам татуировки в виде готического собора, которая покрывает всю его спину. Само произведение искусства потрясает воображение, создавая перспективу, как будто вы стоите внутри собора. В нижней части работы изображены плачущие статуи ангелов, а в центре алтаря, где должно быть распятие, — спина женщины топлесс в нижнем белье на подвязках, ее руки связаны за спиной толстой веревкой.

У меня в животе закипает жар, когда я наблюдаю за тем, как напрягаются и работают ее отточенные мышцы, украшенные таким количеством чернил, что я мог бы часами разглядывать их. Но в то же время я помню, как эти же мышцы удерживали меня, когда его насмешливый голос звучал у меня в ухе. Давай, Кортес. Сразись со мной.

"В таком виде ты не приблизишься к моей мебели, обливаясь потом". Его голова дергается от моего голоса.

Он приподнимается с пола и садится на корточки, упираясь локтями в колени. Его грудь вздымается и опускается от тяжелого дыхания, когда он смотрит на меня так, словно я жевательная резинка на подошве его ботинка. "Я хочу принять душ".

Мысль о том, что он чувствует себя в моей квартире как дома, раздражает меня почти так же сильно, как и то, что он сделал раньше. "На первом этаже здания есть парк для собак. Там также есть ванна для собак".

Он поджимает губы и раздувает ноздри, когда стоит. Его руки сжимаются в кулаки, и я подавляю ухмылку, понимая, что приближаюсь к его пределу. Его мышцы пресса напрягаются при каждом глубоком вдохе, и я чувствую, что это не напряжение, а попытка успокоить себя после того, как я подтолкнула его к краю.

Если мне удастся заставить его ударить меня, отец уволит его на месте. Я выдержу боль, если он уберется из моей жизни.

Он ничего не говорит, просто подхватывает рюкзак и проносится мимо меня в сторону ванной. "Все еще шутишь про собак? Я думал, у тебя хватит ума придумать что-то новое". Его челюсть подрагивает, и он смотрит на меня исподлобья, его глаза сужаются на моих губах. "Попробуй сбежать, пока я принимаю душ, и я найду тебя до наступления ночи".

Я шагаю к нему. "Тебе не удастся напугать меня в моем собственном доме". Он снова смахивает с лица потные пряди волос, и у меня появляется идея. "Как скажешь", — соглашаюсь я. "Позволь мне сначала забрать отсюда кое-какие вещи".

Он отходит в сторону, и я закрываю за собой дверь. На моих губах играет довольная улыбка, когда я замечаю его кожаную дорожную сумку, стоящую на стойке.

Я как раз собираюсь опустить макароны в кипящую воду, когда из ванной доносится крик. "Кортес!"

Я помешиваю пасту, ухмыляясь как сумасшедшая. Я практически вприпрыжку бегу в ванную. Я стучу в дверь, и она распахивается, а с другой стороны стоит разъяренный Роан. Я прислоняюсь к дверному косяку, самодовольная ухмылка, несомненно, красит мои губы. "Что-то случилось?"

"Мои волосы выпадают кровавыми клочьями", — пыхтит он, сжимая в кулаке волосы и показывая мне клок на ладони. Его тело практически вибрирует. На нем черные трусы, на шее белое полотенце.

Он выжидающе смотрит на меня, и я поднимаю брови. " Был ли там вопрос?"

Он зажимает нижнюю губу между зубами и шипит. Татуировка в виде цветка магнолии на его шее покачивается, когда он сглатывает поток непристойностей, который собирается обрушить на меня. Он достает из туалетной сумки электробритву. Он подключает ее к стене и поворачивается ко мне лицом.

Его глаза становятся жесткими, а мои легкие сжимаются, когда на меня обрушивается вся сила его взгляда. Словно сильнейшие в мире магниты, я не могу оторвать взгляд от его глаз, даже когда бритва начинает жужжать.

Я опускаю подбородок и смотрю на него, пока он проводит бритвой по оставшимся волосам. Мимолетное выражение его лица превращается в отстраненную, стоическую маску, пока он продолжает брить голову, ни разу не прервав зрительного контакта. Внезапно он превращается в образ холодного, непоколебимого безразличия.

С каждым проходом лезвия кажется, что он все ближе и ближе к тому, чтобы одержать верх. Когда он заканчивает, то проводит рукой по короткой щетине, покрывающей его голову. Мне хочется дуться, ведь без волос он выглядит так же привлекательно. Это придает ему жесткость и жестокость. Это ему очень идет.

Моя самодовольная ухмылка исчезает, и он слегка усмехается и приподнимает бровь, как бы говоря: "И это все, что у тебя есть? Нет, не все, пендехо.

Я не хочу, чтобы он видел, как я колеблюсь. Я отталкиваюсь от дверного косяка и смотрю на беспорядок волос на полу в ванной. "В шкафу в прихожей есть пылесос", — говорю я, прежде чем уйти.

Я заканчиваю готовить ужин из спагетти, пока Роан читает книгу на диване. Его присутствие держит меня в напряжении. Каждый раз, когда я поворачиваюсь спиной, я наполовину ожидаю, что он появится за моей спиной и толкнет меня на какую-нибудь поверхность, перед которой я стою. Я бы предпочла, чтобы он оставил меня со спущенными штанами, злую и праведную, чем то, как он нежно подтягивал их. Он был осторожен, не касаясь моей голой кожи, и его пальцы задержались на моих бедрах лишь на мгновение дольше, чем это было необходимо в конце.

То, что после этого он счел нужным побаловать меня, унизило меня еще больше. Я бы предпочла его презрение, а не жалость. Моя грудь горит от смущения, когда я разрезаю перец серрано посередине, надев пластиковые перчатки. Я вычищаю внутреннюю часть перца и выскребаю семена в ступку, а затем кладу его в карман. Я настороженно смотрю на Роана, чтобы убедиться, что он меня не заметил.

Я иду прямо в ванную и достаю перец. Дверь в ванную открывается, и я могу незаметно потереть перец — от царапин выделяются пряные масла — о ручку. Я закрываю дверь и на минуту сажусь на унитаз, чтобы спустить воду в пустой бачок. То же самое я проделываю с внутренней ручкой, а затем снимаю перчатки, бросаю их в корзину для мусора и набрасываю на них несколько скомканных шариков папиросной бумаги.

"Ужин почти готова", — говорю я хрипловато, стараясь не выдать ни малейшего намека на волнение в своем голосе. Я ненавижу его, поэтому должна говорить так, будто ненавижу его. Он хлещет воду с тех пор, как закончил обучение, поэтому я не удивляюсь, когда после моего объявления он встает, чтобы сходить в туалет. Я надеялся, что он так и сделает.

Пока он там, я успеваю растолочь семена серрано в мокрую пасту. Я обслуживаю себя, а затем размешиваю измельченные семена в оставшихся спагетти и красном соусе. Ужин подан, сучка.

"Ужин на плите", — говорю я, когда он возвращается, уже сидя за моим маленьким обеденным столом, который отделяет кухню от гостиной.

Он бормочет что-то под нос, похожее на благодарность. Как только он садится, он ерзает на своем месте, и морщинка между его бровями показывает его дискомфорт. Его одна рука, лежащая на столе, сжимается в плотный кулак, другая поправляет брюки. Я не отрываю глаз от своей тарелки, чтобы не показать своего лица.

Он погружается в еду почти со злостью, вероятно, чтобы отвлечься от жжения в брюках. После нескольких кусков он резко вдыхает и проглатывает полный рот воды. Я наблюдаю, как он пытается незаметно поковырять вилкой макароны, осматривая кусочки лука и помидоров в соусе. Он не находит того, что ищет. Именно поэтому я измельчила семена — не хотела, чтобы он мог их выковырять.

"Не голоден?" спрашиваю я, пока он опустошает свой стакан с водой, едва ковыряясь в своей тарелке.

Он снова ерзает на своем месте, его челюсть пульсирует. "Что ты добавила в мой шампунь?" Я не скучаю по тому, что он проигнорировал мой вопрос.

Я опираюсь предплечьями на стол, разглядывая его бритую голову и страдальческое выражение лица, которое он так старается скрыть. "Nair".

"Умно", — сухо пробормотал он, не впечатленный. Он пытается вернуться к еде, но делает паузы через каждые несколько укусов, чтобы глотнуть воздуха.

Он недоверчиво смотрит на меня, когда я целенаправленно съедаю вилку, встречая его взгляд. Он смотрит, как я жую и глотаю, и сквозь его сердитый фасад проглядывает растерянность. Небольшая улыбка, которую я ему дарю, наконец-то заставляет его огрызнуться.

Он отталкивает тарелку от себя и бросает салфетку на стол, вставая. "Ладно, что, черт возьми, ты туда положила?"

"Ай, pobrecito". Я смотрю на него как на непослушного ребенка, тычу подбородком в его стул и терпеливо жду, пока он сядет обратно. Он делает это неохотно, со вздохом. "То же самое, что заставляет твой член чувствовать себя так, будто он горит". Его глаза горько сужаются. "Перец серрано".

Он обнажает зубы, а его глаза наполняются обещанием насилия, когда он рычит: "Ты гребаная террористка".

Я смеюсь, встаю и беру нож для стейка. Я обхожу вокруг стола и говорю: "Наконец-то мы хоть в чем-то согласны".

Я кладу ладонь на стол рядом с его рукой, пальцы раздвинуты, а костяшки побелели, когда он обхватил стол. Я наклоняюсь достаточно близко, чтобы почувствовать запах свежести его душа и ощутить гнев, исходящий от него, как тепло. "И в следующий раз, когда ты будешь угрожать мне изнасилованием, в твоей еде не будет серрано". Последние слова я заканчиваю тем, что втыкаю нож в стол между его пальцами, намеренно пропуская его на миллиметры. "Это будет чертов цианид".

Его глаза темнеют, а грудь вздымается от глубокого вздоха, но он не произносит ни слова.

"Спокойной ночи, перро", — кричу я через плечо, уходя. "Не забудь прибраться".

Он молчит. Не знаю, чего я от него ждала. Я точно не ожидала извинений, но ничего не чувствую, как будто он плюнул мне в лицо. Я чувствую себя почти такой же беспомощной, как тогда, когда он положил меня лицом вниз на прилавок.

Я слышу, как его стул скребет по полу, а его ноги спешат за мной. Он быстро ловит меня, обхватывает рукой мое запястье и разворачивает к себе. "Я этого не делал".

Я усмехаюсь. "Ты мог бы меня обмануть". Я тщетно отдергиваю руку и смотрю на него со всей своей яростью. Его рука жжет мне кожу. Я не хочу, чтобы он прикасался ко мне. Никогда больше. "Оставь это. Оставь меня. Уходи."

"Я плохой человек, но не самый худший". Я открываю рот, чтобы возразить, но он говорит вместо меня. "Чтобы защитить тебя от худших, я должен думать, как они, а ты должна понять, что это не игра".

Я скриплю зубами от злости. "Ты закончил?"

"Да". Он убирает мою руку, едва заметно, неодобрительно качая головой, отчего я чувствую себя чертовски маленькой. Я смотрю, как он уходит, проводя рукой по своим коротким волосам, кинжалы направлены ему в спину, в надежде, что он споткнется о собственные ноги и раскроит себе череп.

1. STUPID (Feat. Yung Baby Tate) — Ashnikko, Baby Tate. Play until end of chapter