И пусть их будет много (Ева Наду) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 10. В Ажене

Мориньер в сопровождении двух всадников прибыл в Ажен в середине дня, когда тусклое осеннее солнце готовилось упасть в низкие, наползающие на город тучи. Они въехали через Гравские ворота, которые всего десяток лет назад так негостеприимно встретили отца Великого Конде. Мориньер предъявил стражникам, вышедшим к ним навстречу, бумаги. Те взглянули на печати, вернули грамоты, потеснились, пропуская гостей в город.

Всадники медленно двинулись по улицам, не так давно перегороженным баррикадами. Следы недавнего конфликта, — мешки с землей, — местами еще лежали у стен домов, мешая как пешим, так и конникам.

Мужчины ехали молча, и на лицах их застыло одинаковое выражение холодного превосходства.

В городе стояли войска. Жители Ажена, еще недавно терзаемые стремлениями к справедливости и жаждой получить ее сразу — здесь и сейчас, теперь охолонули, отступились. Многие мечтали о том, чтобы память свидетелей их вспышки оказалась короткой или милосердной. В иных случаях, думали они, это — одно и то же.

Войска, расположившиеся теперь в городе, очень способствовали подобным настроениям.

Горожане, что попадались на пути, бросали на Мориньера и его спутников пугливые взгляды, жались к стенам домов. От чужаков не ждали добра.

Всадники миновали дворец епископа, собор Святого Каприя, выехали на площадь.

Их появление не прошло незамеченным. Мальчишки, до тех пор глазевшие на закованного в колодки преступника, завидев три фигуры на конях, мигом потеряли к поникшему головой мошеннику интерес. Кинулись врассыпную, громко вопя.

Молодой мужчина в одежде судейского, стоявший неподалеку, встрепенулся, взглянул на гостей, быстро покинул площадь. Направился к дому, расположенному сразу за зданием городского совета.

Мориньер удовлетворенно кивнул, обернулся к спутникам:

— Через минуту-другую господин Фарби будет уведомлен о нашем прибытии.

— Начнем сегодня? — спросил один из них.

— Завтра, — ответил Мориньер, направляя коня в проулок, где рядом с домом булочника, украшенным вывеской-кренделем, располагалась небольшая, но довольно уютная гостиница. — Сегодня нас ждет хороший ужин и свежая постель.

— А господина Фарби, — продолжил с насмешкою один из его двух его спутников, — полагаю, ожидает, напротив, ночь весьма беспокойная.

Мориньер промолчал.

Спустя час с небольшим в гостиницу явился юноша — сын господина Фарби. Интендант приглашал господ на ужин. Мориньер отказался. Он демонстрировал суровость и неподкупность. Поблагодарил, просил передать, что завтра с утра будет иметь честь обсудить с господином интендантом все возникшие вопросы. Изъявил уверенность, что господин Фарби готов на них ответить.

Юноша был бледен, топтался у порога, пытался настаивать. Когда он ушел, Мориньер и два королевских комиссара, — советник Бертран де Монтего и молодой нотариус из Монтобана, Эжен де Трей, — отправились на улицу Молинье и с аппетитом поужинали.

* * * *

Всю ночь шел дождь. Потом ветер, разогнав тучи, успокоился, стих. Распогодилось.

Утром, когда Мориньер и два королевских комиссара вышли на площадь, по улицам еще текли потоки воды — остатки вчерашнего потопа. И светило до странности яркое солнце.

Ажен, несмотря на прекрасную, неожиданно не вполне осеннюю, погоду, застыл в напряжении. Во всяком случае, булочник, вынесший свой товар и разложивший его на столе, поставленном у дверей, не каламбурил привычно, а молча, деловито обменивал свежий хлеб на монеты. А девушки, собравшиеся поутру у колодца, не смеялись и не болтали, как обычно, а как-то стесненно дожидались своей очереди, наполняли кувшины и ведра свежей водой и расходились по домам.

Город ждал.

Весть о том, что в Ажен прибыли королевские комиссары, разлетелась по городу еще накануне. Горожане, участвовавшие в волнениях, сразу же собрались в соборе Сент-Этьен. Говорили, гадали, чем обернется для них недавний бунт, кто победит — королевский ли интендант или местные муниципалы? И что, при том или ином раскладе, будет с ними?

Смутьяны, совсем недавно строившие баррикады в стремлении не впустить в город войска, сегодня мечтали о том, чтобы все само собой рассосалось. И, в общем, уже не так важно было, отменят последний побор — рыночный сбор с каждого локтя длины прилавка, — или нет. Лишь бы ушли войска, лишь бы можно было собираться, как прежде, по вечерам в тавернах, пить вино и щипать за попки молоденьких служанок.

Ругали того, кто подбил их на смуту. Являлся в город темноволосый красавец, говорил с людьми на площади, убеждал, что дальше — будет только хуже. Откуда ему было ведать о последнем этом поборе? Да и не знал он. Говорил в общем: дескать, интенданты — воры, консулы — негодяи. Ясно говорил, весомо. Они и сами так думали, в сущности. Слова его ложились на готовую, вспаханную, плодородную почву. И взошли оттого быстро — сходками, возмущением, и, в конце концов, восстанием.

* * * *

Когда Мориньер и его спутники приблизились к зданию ратуши, их встретили у самой лестницы, сопроводили до самых дверей, угодливо склонились, пропуская вперед — в кабинет, где за столом сидел лысоватый пожилой мужчина.

Он поднялся, вышел из-за стола, раскинул по сторонам руки, будто хотел обнять их — всех троих, сразу. Приветствие получилось чрезмерным.

Мориньер и сотоварищи не были расположены к велеречиям.

Жосслен де Мориньер протянул интенданту письмо, по-хозяйски спокойно отошел к окну, взялся смотреть на улицу. Ждал, когда тот прочтет.

И ему, Мориньеру, и самому мессиру Фарби, было ясно, что вопросы, которые один будет задавать и на которые второму придется отвечать, носили характер, по большей части, формальный.

Принципиальное решение по этому делу было принято. То, что ставленники прежде великолепного Никола Фуке при его падении в той или иной степени разделят его судьбу — стало понятно тогда уже, когда Фуке впервые переступил порог по его собственному приказу обустроенной камеры в Анжере. И от того, как пойдет следствие, зависело теперь только то, сколь обильно обрушатся неприятности на голову королевского интенданта.

Но Бертран де Монтего и Эжен де Трей этого не знали. Оттого вид у них был необычайно гордый. Они готовились провести настолько тщательное расследование, насколько это было в их силах. И жаждали проявить свои способности и лояльность к власти максимально полно.

Закончив читать, интендант выпрямился, взглянул на худощавую фигуру у окна, на неприступных королевских комиссаров. Беспомощно опустил руки.

Он и помыслить не мог, что дело так плохо.

Неловкую паузу прервал детский смех. Девочка лет пяти-шести вбежала в кабинет, кинулась к отцу, протянула ему яблоко.

— Папа! Я принесла тебе маленький подарок! — засмеялась радостно.

Интендант смутился, обнял свободной рукой ребенка, чмокнул в темечко. Не взял яблока. Вторая рука была занята письмом. Крикнул в приоткрытую дверь:

— Кто-нибудь, заберите Анжелик!

Когда девочку увели, улыбнулся сконфуженно:

— Простите, господа. Никакого с ней сладу.

Выдохнул, сделал приглашающий жест рукой:

— Прошу вас, — обратился он к двум комиссарам, — прошу. Я приказал выделить вам отдельный кабинет, чтобы вы могли удобно расположиться и ознакомиться со всеми интересующими вас документами.

Он напряженно взглянул на Мориньера. Тот не двинулся, не обернулся, продолжал стоять и смотреть в окно.

Королевский интендант уже приготовился шагнуть за порог, когда Мориньер негромко окликнул его.

Интендант вернулся.

— Месье Фарби, прикажите выдать господам комиссарам в первую очередь списки горожан, членов муниципалитета, книги ремонстраций[1], кутюм[2] и привилегий, а также все документы, касающиеся последних собраний городского совета.

О книгах акцизов и счетов он умолчал. Давал интенданту время. Тот понял, посмотрел на Мориньера с надеждой.

— Чтобы выдать книгу привилегий, — пролепетал, — я должен собрать всех консулов. Книга хранится в сундуке. Достать ее можно, только если все консулы явятся со своими ключами.

Мориньер пожал плечами:

— Так соберите всех — и теперь же. Господа комиссары не должны ждать.

* * * *

Вернувшись, мессир Фарби застал Мориньера сидящим в его кресле.

Тот не поднял глаз, продолжал лениво листать книгу, на обложке которой аккуратным почерком было выведено: "Книга регистрации судебных дел. С 01 марта 1664 по…"

— У меня мало времени, — сказал, когда интендант опустился в кресло напротив, предназначенное для посетителей. — Поэтому постарайтесь отвечать коротко и точно.

Взглянул в лицо интенданту.

— И, разумеется, правдиво.

— Я не…

— Месье Фарби, следствие по делу господина Фуке закончилось, судебные слушания вот-вот завершатся. Шансов оправдаться у него практически нет. Надеюсь, вы понимаете, что в свете этого ваша виновность, в принципе, не имеет большого значения. Для его величества — не имеет. Для вас же каждая ваша… ммм… оплошность… скажем, неудобна. Чем меньше таковых обнаружится, тем лучше для вас.

— Я понимаю, — опустил голову интендант.

— Вас обвиняют в том, — Мориньер выложил перед королевским интендантом первый лист, — что последний рыночный налог был принят незаконно, и вы используете собираемые средства в своих интересах. Есть ли запись о нем в муниципальном регистре?

Какое-то время интендант молчал.

— У меня нет времени, сударь, — сухо произнес Мориньер. — И у вас — тоже. Вы хотите, чтобы я повторил вопрос?

— Нет, — ответил, наконец. — Запись отсутствует.

Мориньер положил сверху следующий лист.

— Вы брали займы под городское строительство. Можете ли вы дать отчет по выполненным работам?

— Частично.

— Если вас попросят завтра отчитаться о расходовании средств, вы сможете это сделать?

— Не вполне.

— Размер недостачи.

— Около 10 000 ливров.

Мориньер не выразил ни малейшего удивления. Спросил только:

— Как быстро вы сумеете возвратить эту сумму в казну?

— В течение нескольких дней.

— У вас есть только сегодня.

Интендант опустил голову.

— Я понял, — выдавил, наконец.

Третий лист лег на первые два:

— Вас обвиняют в том, что вы, вмешавшись в судебный процесс, воздействовали на судей, фактически заставив их признать одного из горожан виновным в убийстве, которого он не совершал. Вы казнили человека из чувства личной неприязни.

Интендант вскинулся:

— Это неправда. Я знаю, что он убил.

— Доказательства.

— Два свидетеля.

Мориньер склонился к его лицу:

— Оба теперь мертвы?

— Да… То есть нет… — растерялся Мишель Фарби. — Один умер два месяца назад от болезни легких. Второй исчез. Сбежал. Я не знаю, куда он подевался.

Поднял голову, поймал взгляд Мориньера:

— Я, правда, не знаю.

— Тогда вам надо подумать о том, как доказать свою незаинтересованность в этом деле. Это будет, я так понимаю, непросто.

Мориньер поднялся, развернул книгу регистрации судебных дел таким образом, чтобы интендант мог видеть то, что он ему показывает:

— А что вы скажете об этом?

— Я не имею к этому никакого отношения.

— Что там произошло? Как случилось, что посланные вами солдаты вместо того, чтобы препятствовать насилию, сами превратились в убийц? Ведь по суду граф де Брассер был приговорен всего лишь к штрафу?

— Да, и не к такому уж значительному. Но когда чиновник, сопровождаемый драгунами, приехал в замок, его встретили дубинками и пиками. Сам граф кричал что-то оскорбительное, ругал его величество. А вся его чернь… — он махнул рукой. — Драгуны застрелили графа. Его старший сын бросился на них со шпагой, завязалась драка. Все это очень неприятно.

— Это слабо сказано. А что же графиня? Ее тоже убили, защищаясь? — язвительный тон графа де Мориньер задел интенданта.

— А вы думаете, графиня — ангел милосердия? Она едва не лишила жизни одного из солдат, стукнув его огромной скалкой по голове так, что голова чуть не раскололась надвое, — вспылил. — Та еще семейка.

— Что с остальными членами семьи?

Интендант пожал плечами, встал, достал из шкафа очередную книгу. Долго ее листал. Наконец, продолжил:

— Две девочки умерли в прошлом году, старший — оказал сопротивление и убит драгунами, средний отправлен на галеры за участие в беспорядках. А самый младший — Дени… — он почесал затылок, еще раз пробегая глазами страницу, — отправлен в сиротский приют, в Тулузу.

Мориньер изобразил удивление:

— Что — у графа де Брассер нет родственников? Отчего мальчика отправили в приют?

— Родственников больше нет. Была еще одна девочка, но она, кажется, погибла где-то в Новой Франции.

Мориньер выслушал.

Молча положил перед интендантом последний, четвертый листок.

Увидев в нем имя Никола Фуке, господин Фарби побледнел, вскинул на Мориньера испуганный взгляд.

Тот понял, спросил:

— Есть что-то еще, о чем сегодня еще не зашла речь и что может навредить вам или вашему прежнему патрону?

— Мне надо подумать, — ответил интендант.

— Думайте.

Граф де Мориньер встал, вышел из комнаты, спустился по широкой лестнице. Оказавшись на улице, остановился, вдохнул глубоко. Замер, ловя каждой клеточкой кожи тепло солнечных лучей.

Мориньеру вспомнилось последнее заседание суда по делу Фуке, на котором ему довелось быть. Вспомнился сам суперинтендант, идущий перед четырьмя десятками мушкетеров, что сопровождали Никола Фуке до тюремной кареты.

Не так давно богатейший и изысканнейший вельможа страны, завидев Мориньера, развел руками и улыбнулся: "Я ошибся".

Это было то самое предназначенное Мориньеру: "Вы были правы", — что он носил в себе с самого момента ареста.

Мадам де Севинье, стоявшая тогда по правую от Мориньера руку, кинулась в слезы:

— Несчастный страдалец! Неужели ничего нельзя сделать?

Ради этого последнего, четвертого, листка Людовик XIV, едва дождавшийся возвращения Мориньера из дальней поездки, вытащил того из постели.

— Привезите мне личную переписку этого Фарби с Фуке. Не может быть, чтобы там все было чисто.

— Уже добытые доказательства вины господина Фуке вашему величеству представляются недостаточными? — спросил устало.

Король терпеливо повторил:

— Если в их переписке обнаружится нечто, что в очередной раз подтвердит вину нашего бывшего суперинтенданта, я желаю, чтобы она была прикреплена к делу.

Мориньер подумал, что выбрав его в качестве посла, Людовик пытался купить себе немного спокойных ночей. Его врожденное чувство справедливости, в этом случае усеченное до чрезмерности, должно было сильно страдать.

Мориньер постоял еще некоторое время, потом развернулся, пошел обратно.

Вошел в кабинет.

— Вам хватило времени подумать? — спросил. — Есть еще что-то, о чем вы не упомянули, мессир Фарби?

Интендант покачал головой:

— Теперь нет.

Мориньер взглянул на камин, в котором догорала стопка каких-то бумаг. Кивнул.

— Хорошо.

— Почему вы все это для меня делаете? — спросил тихо интендант.

— Из любви к искусству, — ответил.

— У меня есть хоть один шанс сохранить это место? — спросил Фарби спустя некоторое время.

Жосслен де Мориньер посмотрел интенданту в глаза.

— Нет, — ответил. — Вам следует думать теперь о том, как сберечь голову.