Глава 24. Вернуть себя

Клементина проснулась утром со странным чувством. Ей показалось, что вернулось детство — счастливое и беззаботное. Долго сквозь ресницы смотрела на кусочек зимнего неба цвета аметиста в оконном проеме.

Когда Пюльшери вошла в комнату с кружкой молока на подносе, Клементина стояла у окна. Глядела вдаль.

— Снег лег, няня, — обернулась на звук открывающейся двери. — Снег лег!

Пюльшери улыбнулась. Поставила поднос на кровать.

— Зима, доченька. Что ж тут удивительного?

Подошла к Клементине, взглянула через ее плечо в окно.

— Так и зима скоро пройдет. Весна явится…

— Ах, как бы мне хотелось… — Клементина порывисто обернулась, схватила старуху за руку, — как бы мне хотелось шагнуть лет на семь-восемь назад! Начать бы все заново!

— Я бы тоже, детка, не отказалась от такого подарка, — тихо засмеялась старуха. — Но тебе еще рано мечтать о том, чтобы пустить время вспять. Тебя ждет в жизни столько хорошего!


Клементина кивнула — только чтобы показать, что услышала. Вдруг почувствовала усталость.

— Что происходит в доме, няня?

— Да что может происходить? Все занимаются своими делами. Аннет — обедом, девушки — уборкой, Гийом возится в погребе — пересчитывает продуктовые и винные запасы. Господа Ларош и Бриссак слоняются по дому. С утра проехались верхом вкруг замка, да и вернулись.

— А что гости?

— Господин де Мориньер со своим другом с раннего утра засели в библиотеке. Еще не выходили.

— Мне придется к ним сегодня спуститься? — жалобно спросила.

— Было бы хорошо, — кивнула старуха. — Было бы очень хорошо, доченька.


Когда Мориньер постучал в дверь ее комнаты, Клементина сидела в кресле, укутавшись в халат. Читала. Ждала Терезу.

Та, услышав стук, появилась на пороге гардеробной комнаты с платьем в руках. Посмотрела вопросительно на госпожу. Клементина кивнула — открой.

Почему она знала, что это может быть только он?

Мориньер вошел стремительно — подтянутый, собранный. Склонил голову у порога в приветствии. Подошел ближе. Не оборачиваясь, приказал стоявшей позади него служанке:

— Тереза, подайте госпоже платье для прогулок.

Клементина дернулась гневно, попыталась встать. Он примирительно выставил вперед ладонь.

— Не надо резких движений, графиня. Просто сделайте то, о чем я вас прошу. Оденьтесь потеплее и спускайтесь вниз. Я приглашаю вас на небольшую прогулку. Обещаю, она вас не утомит.

Тереза подала голос:

— В самом деле, госпожа…

— Помолчи, — устало прервала ее Клементина. — Хорошо, господин де Мориньер, — обратилась уже к гостю. — Идите. Я сейчас выйду.


Ей вдруг, в самом деле, очень захотелось прогуляться. Вдохнуть морозного воздуха, подставить лицо зимнему солнцу. Просто выйти хотя бы ненадолго из дома, в котором в последнее время она чувствовала себя так некомфортно.

Поэтому, когда Мориньер, спускаясь по ступеням во двор, предложил ей руку, она оперлась на нее с видимым удовольствием.


Они прошлись по заснеженным тропинкам сада, какое-то время в молчании постояли у беседки, засыпанной легким искристым снегом, потом вышли через ворота на дорогу, ведущую через деревню к реке.

За ночь снега выпало не так уж много. Но Клементина, отвыкшая от прогулок, шла медленно, осторожно.

Смотрела по сторонам, любовалась прозрачностью воздуха, тонкими темными стволами деревьев, посеребренными первым снегом ветвями. В какой-то момент почувствовала себя счастливой. Обернулась, взглянула на попутчика:

— Какая красота! — воскликнула. — Какая невероятная красота!

Он ответил совсем не так, как ей хотелось. Спросил:

— Вам нечасто приходится гулять? Ваши защитники с этим их унылым выражением поруганной добродетели на лицах — не слишком хорошая компания, не так ли?

Ее лицо исказилось. Она услышала в его словах одну насмешку. Отшатнулась, соскользнула ногой с тропинки. Едва не упала.

Он подхватил ее.

— Осторожнее, графиня. Не ищите в моих словах того, чего в них нет.

— Я хочу домой. Я устала.

— Нет, — он засмеялся неприятно. — Вы струсили. Прятаться — вошло у вас в привычку.

— С чего вы взяли? — возмутилась.

— Попробуйте убедить меня, что я неправ. А еще лучше — попытайтесь убедить себя.

— Почему вы разговариваете со мной в таком тоне?

— Потому что вам пора, наконец, вернуть себе себя — вернуть ту Клементину, которая сумела выжить в непроходимых дебрях Канады. В одиночестве. Без еды. С маленьким ребенком на руках. Где она, черт побери? Что сталось с вами тут, теперь, когда вокруг вас столько любящих, во всем поддерживающих вас, людей?

— Я не понимаю…

— Очень хорошо понимаете.

— Да с чего вы решили, что я прячусь?

— Вы не вышли вчера к ужину.

— Я дурно себя чувствовала.

— Понимаю. Более того, безмерно сочувствую. Ведь, судя по тому, насколько безразлично восприняли это ваши люди, они привыкли к отсутствию госпожи за столом. В последнее время вы чувствуете себя дурно регулярно, не правда ли?

— Что вам за дело?

— Вы уже задавали мне этот вопрос, графиня. Мне до всего этого, разумеется, нет никакого дела. Более того, вы вообще можете не обращать на мои слова внимания. Но я должен сообщить вам: мне кажется странным, что хозяева теперь в вашем доме — ваши слуги! Да с какой стати вы позволили этим двух упрямцам чувствовать себя в вашем замке так привольно?!

Выдохнул:

— Ладно. Когда вам рожать?

— Отчего бы вам не поинтересоваться заодно именем отца ребенка? — ехидно спросила.

— В этом нет никакой нужды, — ответил резко. — Это я уже знаю.


Клементина смотрела на него в изумлении. Молчала.

Он понял ее взгляд. Заговорил гораздо тише, ровнее. Спокойнее.

— Давайте договоримся. Вы больше не спрашиваете: "Что вам за дело?" — потому что ответ может быть только один: "Мне нет никакого дела…" Кроме этого, вы должны понимать, что у меня также нет никаких прав задавать вам вопросы. Но ответы мне нужны.

Она кивнула растерянно.

— Так когда? В феврале? В марте?

— В марте. В конце.

— Что написал вам Филипп? Обещал приехать? Когда?

— Ненадолго. Ближе к весне.

— И последнее… Не будете ли вы возражать, если я лишу вас на время общества ваших несравненных защитников?

Она хмыкнула, повела плечом. Он усмехнулся.

— Ну, в общем, я так и думал.

— Что значит — на время?

— Будет видно. Вы боитесь соскучиться?

— Я предпочла бы никогда их больше не видеть.

— Приложу все силы, дорогая сударыня, — отвесил Мориньер шутовской поклон.

* * * *

Легко ему говорить — "верните ту Клементину!"

А как ее вернуть? Та Клементина выжила потому, что верила: стоит ей возвратиться во Францию — и все образуется. У нее была цель, оставалось найти средство. К тому же, если уж быть справедливой, в том случае ее расчеты не имели никакого значения. Судьба ее сложилась, как складывается пасьянс — один раз из сотни. Сама по себе. Легко, как если бы других вариантов не было вовсе. А что теперь? Что есть у нее теперь, кроме маленького комочка внутри?

Клементина чувствовала, что разговор, который прервался с их возвращением в замок, для нее не закончен. И знала: с этих пор изо дня в день она будет думать об этом, пока не найдет убедительные доводы — для него, Мориньера, и для себя. Для себя — в первую очередь. Он прав.

Черт бы его побрал!

Старая обида вспыхнула в ее сердце с новой силой.

Она с отвращением взглянула на расхаживающего по библиотеке мужчину.

"Попытайтесь убедить себя!" Подумать только, каков наглец! Она ненавидела эту его ухмылку. Ненавидела его самоуверенность, его способность не испытывать сомнений, не оглядываться на окружающих. Ему плевать на то, что они чувствуют. Он говорит, что думает, и поступает, как считает нужным.

И обиднее всего, что, насмехаясь: "попытайтесь убедить себя!" — он тоже прав! Отвратительно прав. Она ведь, действительно, теперь будет бесконечно пытаться убедить себя, что не опустила руки, не сдалась, не стала слабее.

Или стала?


Она скользнула взглядом по застывшему в кресле Жаку Обрэ, потом снова вернулась к Мориньеру.

Тот говорил в этот момент двум утомленным бездельем молодым мужчинам:

— Вот этот пакет, господа… Его необходимо срочно доставить маршалу Тюренну. Господин Тюренн находится теперь в войсках, так что ехать придется на границу с Фландрией.

Выдержал паузу. Затем продолжил:

— Я безмерно благодарен судьбе и моему другу, графу де Грасьен, за то, что вы теперь находитесь здесь. И у меня есть возможность просить вас о помощи. Надеюсь, вы не откажетесь послужить Франции так, как только могут сделать это воины верные и смелые.

Мориньер завершил витиеватую свою фразу легким поклоном. Не поклоном даже — так… едва заметным движением корпуса в сторону собеседников. Клементина смотрела на него и не узнавала. Он говорил слишком много и пылко. Не узнавала она, впрочем, и Лароша с Бриссаком. Те, с чьих лиц в последнее время не сходило выражение презрительного недовольства и уныния, вдруг преобразились, просветлели, приобрели вид бравый. В самом деле, почувствовали себя незаменимыми?

Клементина наблюдала с удивлением, как быстро они переменились. Повеселели, подобрались. Стали снова, как это было в самом начале их знакомства, похожи друг на друга, как два солдатика из одной коробки с игрушками.

Едва она подумала об этом, как оба молодых воина проговорили в унисон, вытянувшись в струнку:

— Вы можете на нас положиться, сударь.

Мориньер улыбнулся. Или ей показалось? Во всяком случае, в лице его образовалась легкость — как бывает, когда главный вопрос решен и осталось уточнить мелочи, не имеющие, в сущности, особого значения.

Он кивнул:

— Я не сомневался, благодарю.

Продолжил говорить:

— А теперь, господа, думаю, я должен ввести вас в курс дела…

Клементина поднялась, подошла к окну. С этого момента слышала только обрывки: "…расклад сил на политической арене…", "…реорганизовать армию и увеличить ее численность…"

Когда снова повернулась к собеседникам лицом, Мориньер завершал свою речь:

— … Это означает, как вы понимаете, господа, что наступает время, когда бесстрашные и напористые воины получают возможность возвыситься, покрыть неувядающей славой свое имя. И, наконец, добиться признания, которого они, без сомнения, заслуживают.

Ларош и Бриссак стояли навытяжку, сияли.

Когда Мориньер закончил, спросили:

— После выполнения задания, мы должны вернуться сюда?

Мориньер выдержал паузу. Будто раздумывал. Сделал несколько шагов к Клементине. Взглянул на нее — ей показалось с изрядной долей лукавства. Потом вернулся обратно, остановился напротив двух товарищей.

— Думаю, справедливо было бы рассудить так… Если вы, господа, сочтете, что служба в доме графа де Грасьен — то, чего вы более всего желаете, вы, несомненно, можете вернуться и продолжить служить здесь. Графу де Грасьен, думаю, будет только спокойнее, если вы, два молодых и сильных мужчины, будете охранять покой графини де Грасьен и многочисленных домочадцев. Но, если вы по завершении вашей миссии, — а в успехе ее я не сомневаюсь, — решите остаться при маршале Тюренне и воевать, как и полагается настоящим мужчинам, во славу Франции, уверен, господин де Грасьен не будет возражать. Кому как не ему понимать, что высший долг мужчины — служить Франции и Его Величеству. Со своей стороны я могу предложить вам поддержку. Я напишу рекомендательное письмо. Если сочтете нужным, передайте его господину маршалу. Он определит вас в свои войска. А уж там, я могу гарантировать, вам будет чем заняться.

Получив ответ, Мориньер подошел к столу, написал несколько слов на листе. Сложил его и передал Бриссаку.

— Вот. Этого будет вполне достаточно.


Когда Ларош с Бриссаком вышли, Клементина не удержалась. Скривила губы.

— Никогда прежде, — обратилась к Мориньеру, — не замечала, чтобы вы говорили это трогательное "мне нужна ваша помощь"… И часто вы теперь прибегаете к такому сильному средству? Вы сегодня употребили эту несвойственную вам конструкцию трижды. Что — люди, в самом деле, не могут вам отказать?

Он улыбнулся весело.

— Как правило, не могут. Я скажу вам больше. Я очень надеюсь, что закон этот распространяется и на вас, потому что именно теперь как нельзя более мне понадобится и ваша помощь, графиня.

Она вопросительно изогнула бровь.

Мориньер улыбнулся этой ее намеренной театральности. Ответил:

— Сегодня мы покинем вас, графиня. Но спустя дней десять, возможно, снова окажемся в ваших краях… Так вот, я хотел просить вас позволить моему другу, господину Обрэ, какое-то время погостить в вашем доме.

Клементина взглянула на Жака Обрэ. Он смотрел на нее, улыбался открыто и дружелюбно. Она кивнула ему приветливо:

— Буду рада.

Обернулась к Мориньеру.

— Я не вижу причин для отказа.

Мориньер выглядел удовлетворенным.

— Вы очень меня выручили, сударыня.

— А вы меня сегодня очень удивили, сударь, — ответила. — Вы так долго и вдохновленно говорили о заслугах Лароша и Бриссака… Мне даже стало казаться: еще немного — и они оба лопнут от гордости. С чего это вы были так велеречивы?

— Что же тут странного? — усмехнулся. — Все хотят выглядеть достойно, желают быть понятыми и оцененными по достоинству. Чем при этом меньше люди уверены в себе, тем более они нуждаются в громком, — желательно, как можно более многословном и убедительном, — признании своих заслуг. За то время, что бедные мальчики находились при вас, они едва не зачахли от безделья и тоски. Так что реабилитация требовалась срочная и интенсивная.

— И вы? Вы тоже нуждаетесь в этом? — она взглянула на него вызывающе.

— В чем?

— В безусловно положительной оценке ваших подвигов и доблестей?

Он посмотрел на нее прямо. Ответил коротко:

— Я сказал уже — все.

Загрузка...