И пусть их будет много

Глава 7. Дорога домой

К вечеру погода испортилась.

Мелкий, выбивающий частую дробь на крыше кареты, дождь довольно скоро превратился в настоящий ливень. Поднялся ветер.

Как ни уговаривала Клементина своих сопровождающих занять место в экипаже, они не соглашались.

Бриссак качал головой и напряженно смотрел вдаль. Мориньер на все доводы Клементины отвечал коротко:

— Я солдат, сударыня.

Она не видела особого смысла в таком их самопожертвовании, но не спорила. От одной мысли, что, позволь Мориньер ей путешествие верхом, она сейчас вынуждена была бы мокнуть вместе с ними, ее бросало в дрожь.

Клементина сидела, забившись в глубину кареты и укутав ноги меховым одеялом. И думала — о родителях, о тетушках, о братьях и сестрах. Как они? Сильно ли изменились? Все ли они будут рады видеть ее?

Вспоминала. Кажется, совсем недавно она была девочкой, которую надо было опекать, учить, воспитывать. А теперь она чувствовала себя взрослой, много взрослее всех своих братьев, сестер, даже тетушек. Все они казались ей теперь наивными, не знающими жизни. Как они примут ее? Какое место позволят ей занять?

К ночи они добрались до постоялого двора в небольшой деревушке Жирони. И опять Клементине пришлось с досадой отметить, что предусмотрительность графа де Мориньер оказалась не лишней.

— Вряд ли у вас, госпожа, вызовет аппетит то пойло, что плещется сейчас в тарелке, поданной господину де Бриссаку, — значительно произнесла Тереза, затаскивая в комнату объемную корзину с едой.

Клементина хотела было пригласить мужчин разделить с ней трапезу. Отправила Терезу в общую залу. Та вернулась важная, как павлин.

— Нет, госпожа, — махнула рукой. — Господин граф отказался. "Я, — говорит, — перекушу здесь, в зале, а ты проследи, чтобы госпожа хорошенько поела. И сама, — говорит, — поешь". Да уж, негоже вам есть то, что ест сейчас граф. Ничего хорошего не могут готовить эти…

Тут она употребила словечко, от которого Клементина поморщилась, как от зубной боли.

— Достаточно, Тереза, замолчи. Садись ужинать. Или спускайся вниз, к графу. В той компании твои речи поймут лучше.

Клементина с удивившим ее аппетитом съела сыр с хлебом и запила все это слегка разбавленным вином.

И уснула тоже на удивление быстро.

По мере приближения к Ажену нетерпение все больше охватывало Клементину. Одновременно с этим путешествие становилось все менее приятным.

Накануне дорога их почти все время пролегала через густые дубовые и сосновые леса. Теперь же повсюду из земли торчали одни пни. Огромные, срубленные совсем недавно, дубы вповалку лежали тут же. И листва на них местами еще была зелена.

— Что это значит, сударь? — изумленно спросила Клементина у ехавшего рядом в молчании Мориньера.

— Хозяин этих земель участвовал в восстании. Король приказал вырубить его леса, — хмуро ответил Жосслен де Мориньер.

Впереди его взгляду открывались еще более неприятные картины. Очень скоро, переменившись, ветер донес до них запах гари.

Клементина заметила короткий взгляд, брошенный графом де Мориньер на Бриссака. Оба быстро переложили пистолеты поближе, а Мориньер едва заметным движением переместил шпагу таким образом, чтобы при необходимости можно было ее легко выхватить.

— Что там такое? — Клементина выглянула в окно кареты.

— Укройтесь в карете, сударыня, — сухо сказал Мориньер. — Вам незачем это видеть.

Но она уже увидела.

Вдоль дороги, на небольшом отдалении от нее, было выстроено десятка три виселиц. Три десятка повешенных. Ветер раскачивал мертвые тела, которыми уже успели попировать птицы. Сытые, тихие, они расселись на перекладинах и, ей казалось, всей стаей неотрывно глядели на проезжающий экипаж.

— Иосиф Флавий, присутствовавший при разрушении Иерусалима, видел то же… — прошептала она, не в силах отвести взгляда от ужасной картины.

— Что вы сказали? — удивленно наклонился к ней Мориньер.

— Нет, ничего. Что здесь происходит?

— Восстание, — коротко ответил.

Невдалеке поднимались столбы дыма. Там, где теперь торчали черные трубы и остатки печей, совсем недавно была деревня. Дождь, что прошел накануне, в основном, затушил пожары, но кое-где еще вздымались кверху языки пламени, еще лизал огонь обугленные углы домов. Вокруг бродили понурые фигурки: старики, женщины, дети. Те, кто потерял кров, но остался жив. Их было немного. Завидя проезжающих, некоторые из них бросились к карете.

— Остановите, сударь, — попросила Клементина тихо.

— Гони, — приказал граф де Мориньер. И карета, как сорвавшийся с цепи пес, рванулась вперед.

Клементина не удержалась, больно ударилась головой о стенку кареты, застыла, замерла, пережидая боль.

Когда миновали страшное место, Пьер потихоньку стал придерживать коней. Она выглянула снова.

— Почему? Почему вы не остановились? Эти люди остались без крова. Они голодны. Мы могли хотя бы…

Он не дослушал.

— Это война, — ответил жестко. — И вы, красивая и сытая, для этих людей — враг. Поверьте мне, теперь было не время выбирать, на чьей вы стороне.

— В самом деле? — растерянно вопросила. — В таком случае, вот те господа нам, по крайней мере, друзья?

Она кивком головы указала на группу драгун, движущуюся им навстречу по дороге. Жосслен де Мориньер взмахом руки приказал остановить карету, а сам пришпорил коня. Когда он вернулся, он выглядел еще более хмурым и обеспокоенным.

— Двигай, — он подъехал к Пьеру, — но не спеши.

Драгуны остановились на обочине. Пропуская карету, они назойливо по очереди заглядывали в окошко, чем страшно разозлили Клементину и напугали Терезу.

— Что они сообщили вам, сударь? — спросила Клементина, когда драгуны остались позади.

— Что дальше нас ждут картины, похуже этой.

— Куда уж хуже… — пробурчала Клементина.

Она откинулась в глубину кареты, подтянула меховое одеяло к самому горлу.

Лица с пустыми глазницами, обезображенные последней гримасой, стояли у нее перед глазами.

Она чувствовала себя ужасно. Сильный запах гари, смешанный с другим, каким-то очень неприятным, сладковатым запахом, проникал в карету, вызывая у нее отвратительные желудочные спазмы. Она зажимала ладонью нос и рот, старалась не помнить, не думать, не чувствовать.

Несколько раз еще на пути им встречались группы драгун. Клементина слышала, как сквозь туман, негромкий голос Мориньера. Он что-то говорил, ему что-то отвечали. Клементина не высовывалась наружу. Она ничего не хотела больше видеть.

Клементина пришла в себя, когда карета резко качнулась, попав колесом в выбоину на дороге. Выглянула из окна, вскричала:

— Да-да! Теперь направо, по мосту, потом вверх по дороге. А там…

Оставалось совсем немного. Клементина с неистовой радостью узнавала родные места. Вот речка, где вместе с деревенскими мальчишками она летом ловила раков. Вот мельница. Сюда она бегала девочкой. Подолгу стояла во дворе, затаив дыхание, наблюдала за работой мельника и его сыновей. Смотрела, как медленно вращается мельничный круг, как сыплется мука, как грузят мельниковы сыновья мешки с мукой на телеги.

Она обожала глядеть, как крутятся в реке лопасти мельницы, как бурлит между ними вода, как медленно шевелятся у берегов водоросли, похожие на русалочьи волосы. Любила насыпать в ладошку горсть серой, грубой, вперемешку с давлеными зернами, муки, затаить дыхание и вобрать ее разом в рот. И дождаться, пока превратится она во рту, ей тогда казалось, в самое вкусное на свете тесто. И медленно-медленно разжевывать зерна, небом ощущая запах хлеба.

Клементине нравилась крупная, улыбчивая мельничиха, которая временами угощала ее горячими, только из печи, лепешками. Она напоминала ей большой рождественский каравай — высокий, сдобный, пахнущий медом и сулящий удовольствия. Нравился младший из сыновей мельника, Марсело, с которым Клементина проводила немало времени. Он умел ловить рыбу руками и залезать на самые высокие деревья. А еще он всегда с радостью делился с ней выпрошенным у матери хлебом. Они часто сидели вдвоем на мостках, бултыхали ногами в воде и болтали. Марсело рассказывал ей странные истории о водяных, живущих в реке, и о том, как они помогают его отцу молоть зерно. И всякий раз бросал в воду кусочек-другой хлеба — чтоб задобрить главного водяного и всю его семью. Клементина тоже тогда, впечатленная его рассказами, отламывала от своей горбушки кусочек и опускала его в воду — чтобы водяные продолжали помогать мельнику и по весне не размывали мельницу.

Теперь мельница стояла недвижно. Не было слышно привычного скрипа большого мельничного круга. А ведь теперь — самое время молоть зерно! Неужели не уговорили водяного, не умилостивили?

Клементина скользнула взглядом по зарослям кустарника вдоль реки, по небольшому лугу, уткнулась в подножие покрытого жухлой травой холма.

Подумала: взлететь бы поскорее на вершину этого большого холма, куда тянется теперь дугой дорога, скатиться бы потоком ветра вниз, проскакать тропой между холмами поменьше и ворваться в родной дом нежданной гостьей.

— Уступите мне коня, господин де Бриссак, — попросила, не в силах сдерживать охватившее ее нетерпение.

Де Бриссак взглянул на Мориньера. Тот покачал головой, ответил за юношу:

— Не стоит, графиня. Скоро мы уже прибудем на место.

— Ну, что вы за человек, сударь? — простонала.

Замолчала. Смотрела на бегущую вдоль дороги тень кареты, на травы, колышущиеся от ветра. Когда спустились, миновали узкую низину, повернули в последний раз, вскричала:

— Мы доехали! Теперь вдоль вот этой стены кустарника…

Она замолкла на полуфразе, когда ее глазам открылся замок Брассер.

Так же, как везде теперь, крестьянские дома вокруг замка были разрушены, а прямо от стен замка, распугивая кур, возившихся в земле, им навстречу шли солдаты.

Она закричала, распахнула дверцу кареты, выпрыгнула из нее, не дожидаясь, пока опустят ступеньку, едва не упала, попав неосторожной ногой на заросшую травой кочку. Бросилась к дому.

"Этого не может быть… Этого не может быть…" — шептала.

"Это вполне может быть", — подумала с ужасом, вспомнив отца, его постоянное беспокойство о том, как свести концы с концами, его вечное возмущение новыми налогами…

Конечно, он… он мог.

Один из солдат шагнул вперед, чтобы задержать ее, бросившуюся к воротам замка, и Клементина изо всех сил толкнула его обеими руками в грудь. От негодования тот схватился за мушкет.

— Остановитесь, сударь, — сквозь шум в ушах услышала она властный голос Мориньера.

Клементина взбежала по невысокой лестнице. На двери, в которую она столько раз проскальзывала незаметно, возвращаясь с затянувшихся прогулок, висел, опутывая створки, красный шнур, к концам которого были прикреплены толстые восковые печати. Такие же печати она обнаружила и на парадной двери:

Покачнувшись, она сползла по каменной ограде, опустилась на высокие, стертые временем ступени.

— Господи, деточка, — чьи-то руки обхватили ее поникшую голову. — Деточка… Я и не узнала тебя сразу.

Почувствовав прикосновение, Клементина выпрямилась, вгляделась в лицо той, что говорила теперь с ней.

— Ты не помнишь меня, детка?

Она покачала головой. Она не помнила. И почти ничего не видела. Только буквы на красной восковой печати.

— Мы жили вон там, — женщина махнула рукой куда-то в сторону. — Ты прибегала к нам. Гуляла с нашим мальчиком. С нашим Жано. Нет его больше… Теперь нет…

— Как это произошло?

Клементина не узнала свой голос.

— Батюшка ваш… Батюшку вашего солдаты застрелили. Солдаты уничтожили весь урожай. Они насиловали женщин, убивали детей. Ваш батюшка не мог этого допустить! Он не мог…

Женщина заговорила, быстро, горячо, боясь, что ее остановят, прервут.

Оглянулась на приближающихся к ним солдат. Заговорила еще быстрее.

— А матушка… как она кричала! Как кричала! И ее убили! Один удар алебарды и…

— Ну, все, довольно, — Жосслен де Мориньер оттолкнул женщину и, подняв Клементину, взвалил ее на плечо, словно тюк, потащил к карете.

— Оставьте меня, оставьте! — она кричала, билась в животном стремлении вырваться из железных рук на свободу.

Солдаты, столпившись у ворот замка, с видимым удовольствием наблюдали за разыгравшейся сценой.

Жосслен де Мориньер донес ее, поставил на ноги, взялся за ручку, чтобы открыть дверцу кареты. Клементина, воспользовавшись моментом, изо всех сил ударила его по лицу, будто стремясь навсегда стереть с него выражение спокойной, непоколебимой решимости.

Получив ответную оплеуху, отлетела в сторону. Удар получился достаточно сильным. Во всяком случае, Клементине пришлось приходить в себя в луже, оставшейся после недавнего дождя.

Солдаты громко загоготали.

Граф де Мориньер склонился над ней, протянул ей руку. Затолкнув Клементину в карету, оставил ее на попечении де Бриссака. А сам быстрым шагом направился к продолжающей веселиться группе.

Невозможно было понять, что именно он произнес, но лица солдат в один момент изменились: приняли выражение крайнего почтения и даже некоторой угодливости.

Солдаты замолчали, встали навытяжку, вытянули шеи. И после, когда он, договорив, развернулся и пошел к карете, так и продолжали стоять прямо и неподвижно, глядя вслед удаляющейся сухощавой фигуре.

Мориньер открыл дверцу кареты.

— Как вы себя чувствуете, сударыня?

Покачал головой, заметив тонкую струйку крови, появившуюся в углу ее носа. Достал платок, намочил его водой из фляги и одним движением стер кровавый след.

— Подержите платок, графиня, — сурово сказал, взглядом пытаясь заставить замолчать рыдающую во весь голос Терезу.

— Идите к черту, — устало мотнула головой Клементина. — Я вас ненавижу.

У нее не было сил сопротивляться, когда Пьер, развернув лошадей, погнал карету в обратную сторону.