И солнце взойдет. Она

Глава 4

Метель не унималась почти неделю. Она обрушила на провинцию весь припасённый за декабрь снег и теперь резвилась в огромных сугробах. Машин на улицах не было. Единственным, что изредка нарушало непривычную тишину на окраине Монреаля, были шум лопаты мистера Смита и гул снегоуборочной техники одного из соседей. Сотовая связь напрочь исчезла на несколько суток, и даже электричество работало с перебоями. К счастью, в крупнейшей больнице города всегда имелись автоматические генераторы.

Рене вышла на работу в канун Нового года, и проведённые на дежурстве часы впервые с осени показались наискучнейшими в жизни. На самом деле, так было всегда – несколько дней затишья, а потом бесконечная череда пострадавших. Кого-то найдут под завалами снега, кто-то едва не замёрзнет посреди обледеневшей трассы, где-то чуть не погибнут бесшабашные альпинисты или почти утонут отчаянные рыбаки. А ещё обычные жители, которым отчего-то никак не сиделось дома. Но это будет потом, на следующий день, когда стихнут ветер и непрерывная снежная крошка. А пока в отделении было пусто, тихо и скучно. Коллеги смотрели запись последнего хоккейного матча, Рене решала очередные тесты и то и дело поглядывала на телефон. Тони пока не звонил и, судя по новостям, сможет это сделать не скоро. Квебек-сити напрочь отрезало от остальной жизни, а потому прозвучавший под конец смены звонок заставил Рене подпрыгнуть.

Противный голос Джаггера взорвал царившее в ординаторской оцепенение, которому в отсутствии доктора Ланга предавались абсолютно все. Десять пар глаз уставились на озадаченную Рене, а та под рой недовольных шепотков испуганно схватилась за сотовый. Звонок стих, и коллеги вернулись к своей полудрёме.

– Энн? – удивлённо спросила Рене, выйдя в коридор. – Как ты смогла дозвониться?

– Привет, фея Драже! Всего лишь использовала немного магии. – На том конце связи голос подруги был бодр и свеж. – Какие планы на сегодняшний вечер и предстоящую ночь?

– Я… я не знаю. Что-то случилось?

– Ну, даже не знаю, Дюймовочка. Может быть, Новый год? Ночь безумного веселья и обновления?

– Перестань называть меня диснеевскими именами!

– После того, что ты устроила мне на Рождество, Бэлль? И не подумаю! – Из трубки донеслось фырканье. – Я битый час объясняла твоему Чудовищу, какого чёрта отпустила его Красавицу бродить одну-одинёшеньку по тёмному городу.

– Энн…

– Поэтому ты задолжала мне праздник!

– Но…

– Возражения не принимаются. Через час я прибываю на вокзал в Монреале и очень надеюсь, что к шести вечера моя волшебная подружка сможет уделить мне несколько часов своей жизни.

– Ты сумела выбраться из Квебека? – удивилась Рене, хотя сердце кольнуло неприятным чувством тревоги вперемешку с обидой.

– Ну, в отличие от автодорог, рельсы стабильно лежат в своей колее и не стремятся унести вас в первый встречный кювет. Короче, я взяла один билет на «Полярный экспресс». Так что, надеюсь, на этот раз ты не сбежишь, Русалочка. Иначе я отращу тебе обратно положенный эволюцией хвост и…

– Хорошо-хорошо! – перебила Рене, не в силах вынести очередное шутливое сравнение. – В полседьмого. «Безумный Шляпник», недалеко от больницы.

– Замётано, Алиса. Кролик будет без опозданий.

На этом звонок оборвался, а потому Рене не успела остановить непонятную игру, но зато ничто не помешало закатить глаза и показать язык всё ещё светившемуся экрану, заслужив высокомерный смешок направлявшейся куда-то Хелен. Итак… Новый год!

К сожалению, улизнуть без лишнего внимания не вышло. Прямо в дверях Рене оказалась схвачена цепкими пальчиками чем-то расстроенной Роузи, отчего вертушка застопорилась и послышался недовольный гомон застрявших между стеклянными стенками посетителей.

– Пошли, посидим где-нибудь? – печально вздохнула медсестра, когда они выбрались в сумрак зимнего вечера.

С неба хлопьями валил снег, который постепенно становился всё реже. Близился конец апокалипсиса, но больница пока была окружена сугробами, словно бастионом. Бросив удивленный взгляд на необычно грустную подругу, Рене хмыкнула.

– Я смотрю, без Ланга в апатию впало не только наше отделение, но и больница целиком. Давно не тренировала жаргонный французский?

– Кто-то, кажется, набрался у гадюки язвительности? – прищурилась Роузи. – Что, поездка в Квебек прошла продуктивно?

– Мы достигли некоего консенсуса, – обтекаемо ответила Рене, за что получила тычок под рёбра. – Но, на самом деле, ничего не понятно. Я узнала кое-что о нём, он обо мне. И нам обоим предстоит много принять друг в друге.

– Звучит так, будто вы собрались пожениться и завести толпу маленьких лангинят, – немного ехидно хохотнула Роузи, а потом вдруг подняла голову и прищурилась. – Оу! О-оу! Только не говори, что… Святые капилляры!

– Нет! Нет-нет! – Рене поторопилась откреститься от догадок, чем вызвала ещё больше подозрений со стороны подруги. Так что ничего не оставалось, как попытаться объяснить хоть что-то. – Да, возможно, между нами что-то есть, но я не знаю. Он не говорил. Мы лишь пару раз поцеловались и всё.

Конечно, это было далеко не всё, но рассказывать не свои тайны Рене не собиралась. Тем временем Роузи саркастично хмыкнула.

– Ну, это действительно уже «что-то». Примерно на уровне средней школы. Какая-то чертовщина у вас происходит.

– А у тебя?

– И у меня. – Последовал тяжёлый вздох. – Ал начал с кем-то встречаться, и мы теперь почти не общаемся. Это так странно.

– Похоже, и ты наконец что-то для себя поняла. Верно? – ласково спросила Рене, и ответом ей стал очень тяжёлый вздох давно влюблённой женщины. Так что она взяла подругу под локоть и уверенно зашагала вниз по улице. – Пойдём. С Аланом ты поговоришь начистоту завтра утром, а сегодня я тебя кое с кем познакомлю. Думаю, вы найдёте общий язык…

…То, что столкнуть в одном помещении Энн и Роузи оказалось не самой удачной идеей, Рене поняла уже через полчаса хаотичных посиделок. Девушки, которые буквально с полувзгляда нашли друг в друге родственные души, не сговариваясь, обосновались около бара и теперь то пытались выведать у смущённой подруги, как целуется «зверюга Ланг», то требовали каких-то невероятных коктейлей, вперемешку с тяжкими вздохами о личной жизни. Роузи страдала о главе анестезиологии, Энн думала о чём-то своём не столь определённом и больше абстрактном. Какой-то киногерой в очередной раз покорил сердце саркастичной старшей сестры, и теперь она тайно листала Твиттер актёра. Рене же оставалось молчать, давать редкие комментарии и периодически поднимать бокал с чем-то новым во славу феминизма, женщин или за мир без глупых мужчин. Телефон молчал, Энтони не звонил, но с каждой минутой это волновало всё меньше. И через пару часов, когда в голове окончательно зашумело, а интерьер бара был готов закружиться перед глазами, настроение неумолимо взлетело вверх.

Рене не могла сказать, кому первому пришла в голову дурная идея навечно закрепить этот день девичьего единения в истории человечества. Одно она знала точно – трезвыми их нельзя было назвать даже издалека. Ни когда они с громким визгом вывалились из бара, ни когда едва не рухнули на скользкой полуподвальной лестнице, и уж точно не в моменты скабрезных шуточек. Однако, со смехом перемешивая под ногами рыхлый снег, они упорно пробирались к ближайшему тату-салону.

Это было безумие. Самое настоящее бесшабашное приключение, в реальность которого Рене никак не могла поверить. В половину девятого вечера работали только самые злачные дыры. Но всё же они нашли. Даже без травм спустились по лестнице в закрывавшийся на выходные салон, где, разумеется, услышали категоричное «нет». Ну а дальше всё каким-то неведомым образом вышло из-под контроля, когда Энн подняла на мастера полный невиданной нежности взгляд голубых глаз. И у Рене ушли остатки здравого смысла, дабы не ржать подобно какой-нибудь пьяной девице. Право слово, она же не такая? Она же не станет рисовать на своём теле непонятно что, непонятно где и непонятно зачем? Они пьяны! Им нельзя! Она даже татуировку никогда не хотела, но…

– Что будем бить? – деловито спросил молодой парень, чьи заплетённые в дреды волосы свешивались на лицо. И Рене ответила первой.

– Цветок вишни.

За спиной раздался дружный девичий гогот, который перебило лишь пьяное «ТС-С-С!». Безумие! Господи, какое безумие! Но Рене лишь икнула, откинула с шеи волосы и подставила собственный череп под занесённую над ней машинку. Кошмар…

За ближайшие полчаса она узнала о своём болевом пороге всё, что нужно, и даже немного лишнего, покуда игла вонзалась чуть ли не в мозг. Долбёжка доходила до самой кости и словно выбивала рисунок на оболочке – два крошечных цветка, несколько лепестков и тонкая веточка. Рене бросало то в жар, то в холод, покрывало испариной и мурашками, пока тонкой линией сначала лёг мягкий контур, а потом основной тон. Тёплый. Девчачий. Такой весенний и дерзкий. Никто не обговаривал с Рене эскиз, не рисовал на бумаге или ручкой на теле. Но каждый раз, когда мастер наклонялся забрать новой краски, она видела в зеркале, как на истерзанной коже постепенно обретали знакомую форму с брелока розовые вишнёвые лепестки. Их нежный цвет мешался с каплями крови, отчего становился лишь ярче, почти настоящим. И когда всё закончилось, Рене осторожно провела по чуть вздувшемуся под плёнкой рисунку. О, господи! Она это сделала? Она это сделала! Рене показала язык своему отражению.

Следующей на очереди была Роузи, которая всё это время листала брошюры в поисках самого лучшего иероглифа. А потом настал черёд Энн. И, честное слово, мастер справился бы намного быстрее, не отвлекайся он постоянно на улыбки очаровательной медсестры и тихие разговоры. Так что к тому моменту, как подруга наконец освободилась, все успели достаточно протрезветь.

– Это незаконно, аморально и бесчеловечно! – воскликнула трезвая и потому немного обозлённая Энн, как только они очутились на улице. После теплой студии здесь оказалось излишне сыро и зябко, а потому все нервно кутались в свои куртки. – Я срочно требую продолжения! В эту ночь нельзя трезветь.

– А может, лучше домой? – пробормотала Рене, шея которой начинала препротивнейше ныть. Часы показывали начало двенадцатого, и после выпитого неимоверно хотелось спать, но…

– Суд по правам человека тебя не оправдает, если лишишь нас сегодня веселья!

Ладно. Она обещала. Так что придётся согласиться, а затем постараться пережить несколько часов сумасбродности и не набить шишек. Покачав головой, Рене поспешила за быстро удалявшимися подругами.

В даунтауне было легко найти удовольствия на любой вкус. Здесь вереницей тянулись разнообразные рестораны, а под землёй между станциями метро круглый год работали открытые кафе и фонтаны. Можно было прогуляться по магазинам или, как сейчас, ворваться в первый попавшийся клуб, коих в центральном районе оказалось не счесть.

Внутри было удивительно людно. Замерев в нерешительности на пороге, девушки огляделись, а потом Роузи с сомнением спросила:

– Это что? Клуб?

– ДА! – заорала Энн, скинула на первую попавшуюся вешалку куртку и ринулась в гудящую басами толпу, где мгновенно растворилась меж хаотично танцующих женских тел.

– Не нравится мне здесь, – пробормотала Рене, но Роузи лишь пожала плечами и принялась стягивать пальто.

На первый взгляд клуб был обычным – две барные стойки, пёстрый танцпол, где под мерцание лазерных установок единым живым организмом шевелилась толпа. Над её колыхавшимися в такт головами уже вилось густое облако сладковатого дыма от травки с примесью ещё чего-то не очень понятного. Рене чуть поморщилась и огляделась. Клуб и правда казался самым обычным. Стены из мелкой зеркальной мозаики, какие-то граффити… Вдалеке виднелась небольшая сцена с целой батареей аппаратуры диджея, а перед ней несколько круглых столов, откуда до самого потолка торчали прочные хромированные палки. Забавный декор.

Рене хмыкнула и почему-то брезгливо передёрнула плечами. А по полу тем временем расползались монотонные ритмы типичнейшей для таких клубов музыки, и от непрерывной вибрации уже начинали зудеть ступни. Неожиданно откуда-то из толпы вынырнула взлохмаченная Энн и заговорщицки подмигнула.

– Мы сегодняоченьудачно зашли. – И Рене не понравилось, с каким энтузиазмом подруга потянула их к бару.

Впрочем, в меню не нашлось ничего необычного и, взяв по коктейлю, подруги направились в сторону одного из зачем-то привинченных к полу круглых столов. Чтобы танцующие ненароком их не снесли? Рене хихикнула и опустилась на стул. Идти в толпу не хотелось. Так что она медленно потягивала свой девчачий клубничный дайкири, лениво листала ленту новостей в телефоне и наблюдала за представителямиhomo sapiens,которые дрыгались под жёсткий ритм.

Было немного странно просто сидеть в центре шумного клуба, но это место неуловимо беспокоило пока неясной деталью. Рене не могла понять почему. Она пригляделась получше к толпе и слегка удивилась. Здесь будто все были знакомы. Люди спокойно дотрагивались друг до друга, обнимались, почти целовались. На танцполе царило чувство удивительного единения, которое резко влившимся в эту монолитную группу подругам показалось донельзя странным. Роузи молчала и тёрла предплечье с выбитым на нём иероглифом, Энн нетерпеливо поглядывала куда-то за сцену. В один глоток допив остатки коктейля, Рене последний раз взглянула на яркий экран телефона и уже хотела было подняться, чтобы уговорить подруг пойти куда-то ещё, но её тут же остановили.

– Подожди. Сейчас начнётся! – интригующе прокричала сквозь басы Энн, и ничего не оставалось, как опуститься обратно.

По телу внезапно разлилось приятное тепло. Оно пробежало от сердца к кончикам пальцев и закружилось радужным фейерверком в мозгу. Так странно. В «Безумном Шляпнике» Рене чувствовала себя иначе… Но на голодный желудок алкоголь всосался слишком стремительно, разом ударив под ноги, отчего Рене неаккуратно плюхнулась на стул и вдруг улыбнулась. Ох! А жизнь, оказывается, поразительно хороша! Она огляделась в желании хоть с кем-нибудь поделиться своим неимоверным счастьем, но тут сцена перед глазами вспыхнула яркой подсветкой, музыка с новой силой ударила в уши, а по залу разнёсся восторженный женский визг. Повернувшись на звук, Рене прошептала:

– О боже!

Энн восторженно всхлипнула. Роузи непонимающе посмотрела в бокал.

Представшее зрелище больше напоминало выступление на поддельном «Мистер Олимпия» – нечто среднее между соревнованиями древнегреческих культуристов и дешёвым порно. А потому, закусив губу, с полыхавшими от стыда ушами Рене ошарашенно следила, как под возбуждённый писк публики откуда-то из-за раздвижной стены один за другим в чёрных одинаковых масках вышли шесть мускулистых парней. Они картинно обнимали восторженных девиц, гладили по волосам, а особо рьяных шлёпали по подставленным задницам. Их вычурные костюмы полицейских, пожарных, ковбоев и даже индейца отдавали откровенной вульгарностью, а идеальные, точно у накаченных кукольных партнёров Барби, тела вынуждали трещать по швам плотно сидевшие рубашки или комбинезоны.

Наверное, будь Рене трезвее, она бы фыркнула от брезгливости, но сейчас лишь непроизвольно сглотнула и почувствовала, как внутри заворочалось что-то совершенно невероятное. Ей тоже хотелось туда! В толпу! К ним! Мозг настойчиво требовал врезаться в плотный поток людей, чтобы дотронуться, ощутить вместе со всеми восторг и разделить счастье от прикосновения к телу. В эту минуту Рене до слёз любила их всех. Вон ту девчонку с розовыми волосами, что целовала пожарному руки. Даже парнишку, который неведомым образом затесался среди обряженных не по зиме в короткие майки девчонок. И когда танцоры легко запрыгнули на сцену, была готова рвануть следом, но тут в зале стало темно.

Музыка заиграла одновременно со вспыхнувшими софитами, и Рене стиснула обтянутые джинсами бедра. Она сама не поняла почему, но вид даже одетого мужского тела напрочь сносил голову. Возможно, дело в том, что у неё давно никого не было? А может… Да какая разница? После тревог этих месяцев, после безумного напряжения и огорчений ей наконец-то стало хо-ро-шо. Просто отлично! Мир восхитителен, а эти парни тем более! К тому же, они двигались с завораживающей точностью, словно связанные одной нитью. Белые перчатки флуоресцировали в ультрафиолетовом свете, и Рене не могла оторвать взгляд от того, как они скользили по груди, животу, ногам и матовым чёрным маскам. На тёмной одежде это смотрелось волшебно. Приоткрыв от восторга рот, она заворожённо наблюдала, как прочь полетели рубашки, а десятки рук потянулись к рельефным телам. Они оглаживали их, хватали, щипали, стремились поскорее стащить остатки одежды. Визги не прекращались, и Рене снова сглотнула. Во рту пересохло, но кроме недопитого коктейля Роузи на столе ничего больше не было. Так что она схватила стакан и залпом проглотила остатки мохито, что давно смешался с растаявшим льдом. Ох…

Тем временем на сцене неожиданно стало жарче. Рене подняла голову в ту же секунду, когда ближайший к ней стриптизёр сорвал с себя штаны и остался в одном чёрном нижнем белье. А то, в общем-то, не скрывало ни сантиметра гладкого тела. Отчаянно захотелось поёрзать на стуле, потому что сидеть неподвижно стало невыносимо. Хотелось вскочить, прогнуться под музыку, двигаться в ритм вместе со всеми. Рене на секунду зажмурилась, а потом резко вскинула взгляд и наткнулась на прорези в маске, откуда прямиком на неё смотрели голубые глаза. Белые перчатки потянулись к защёлкам, и в следующий миг она с жадностью уставилась на большой красный рот. Губы псевдо-пожарного растянулись в улыбке, а потом он вдруг исчез. Рене обиженно моргнула, но через пару тактов мужская компания спрыгнула со сцены прямо в толпу, и перед лицом замаячила мускулистая безволосая грудь.

– Потанцуем?

Улыбка этого блондина была очаровательна. Да впрочем, все здесь были очаровательны. Даже Роузи, которая отчего-то держалась за голову. Ну а сама Рене не могла устоять перед откровенным соблазном хотя бы только дотронуться. Одним пальчиком. Да-да. Провести ноготком по рельефному торсу, возможно, чуть зацепить край чёрных стрингов… Господи! Она облизнулась и быстро скинула под столом тяжёлые ботинки, а затем стянула носки – чтобы ничего не мешало. Тем временем стриптизёр легко вскочил на привинченный стол, который даже не пошатнулся под немаленьким весом накаченного божества, протянул руку и одним рывком затащил к себе Рене. Ох. Она прижалась к прохладному телу и едва не завизжала вместе с впавшей в полную эйфорию толпой. А потом услышала вопрос:

– Ну что? Танцевать любишь?

– Ещё как! – крикнула в ответ Рене и зажала уши, когда раздался залихватский свист.

Свет на мгновение снова погас, и в темноте стало заметно, как засветился экран оставшегося валяться на столе телефона, а потом со всех сторон вспыхнул свет. И вместе с ним из развешанных по стенам колонок донёсся нарастающий грохот музыки, которая, кажется, могла раскачать каждую клеточку в теле прикрывшей глаза Рене.

Она ловила ритм и синкопы несколько тактов, прежде чем ухватилась за хромированный шест и без предупреждения развернулась, закинув ногу прямо на плечо танцора. Что же, их педагог из балетного класса назвал бы шпагат идеальным.

– Ого! А ты не промах, – осклабился парень, после чего ухватил Рене за талию и сделал несколько движений, похожих на фрикции. Вот как? Она звонко рассмеялась и прижалась теснее.

В принципе, Рене была не так уж против подобной интрижки, раз Энтони который день шлялся не пойми где. Почему вообще надо постоянно терпеть его вечные проблемы? Как-то подстраиваться… Рене гнусно хихикнула, сильнее вжалась в твёрдые мужские бёдра, сползая вниз, и раздвинула шире ноги. Где-то в глубине мозга вдруг кольнула идея, что она не может так думать. Не может так делать! Не может даже вести себя так! Но тут мужские руки подцепили салатовый джемпер и медленно потянули вверх, пока сама Рене извивалась рядом с гладким твёрдым телом. До ушей донеслось улюлюканье Энн и визг толпы, когда на задницу резко приземлилась ладонь. Ещё! Она повернулась, однако всё внимание было сосредоточенно исключительно на тёплых пальцах, что скользили по коже и задевали край узких джинсов. Голос в ушах почти настаивал:

Да-да! Любите себя! Любите себя до смерти! Любите всех! Рене наклонилась к пилону и ощутила его холод, в то время как ягодицы уткнулись в ощутимую выпуклость в узких трусах стриптизёра. Ах-ха! Танцевать становилось всё приятнее. В голове было удивительно пусто. После стольких неприятных мыслей Рене наконец-то была счастлива! Она подалась назад, когда под грудью пропало ощущение стягивающей резинки, а чужие ладони скользнули под лямки бюстгальтера. Особо демонстрировать ей было нечего, но толпу, кажется, это не волновало. Вместе с Энн, которая что-то радостно проорала в не прекращавший звонить телефон, живая масса из людей зашевелилась и задёргалась в такт.

Рене впала в подобие транса. По крайней мере, ей казалось именно так. Тело плыло по волнам музыки, двигалось вместе с ней и, похоже, было самой сутью мелодии. Отстранённо она наблюдала, как куда-то направилась Роузи. Подругу шатало? Или это шатался мир вместе с тягучим ритмом под удар барабана? Рене не знала. Она ощущала на себе десятки поглаживающих рук, чувствовала, как кто-то уже расстегнул на джинсах пуговицу и взбрыкнула бёдрами в намерении помочь стянуть ставшей слишком жаркой ткань. Но затем…

Лицо Энтони появилось перед ней совершенно внезапно. Оно возникло, словно лунный блик посреди колышущейся черноты, и Рене на секунду остановилась.

Улыбка появилась сама. Губы растянулись, и Рене опустилась на четвереньки прямо на стол, чтобы стать ближе. Кто это у нас здесь?

Она подползла к самому краю и замерла, вглядываясь в глаза сидевшего напротив Энтони. И он был совершенно невозмутим. Ровная белая доска с провалами для глаз, которые внимательно смотрели, как впавшая в исступление толпа мгновенно потянулась к обнажённому телу Рене. О нет! Так нельзя! Они же здесь все вместе. Энтони тоже имеет право!

Рене медленно уселась, раздвинула ноги и сползла прямиком на мужские колени. Горячей, возбуждённой кожи груди коснулись холодные капли растаявшего на чёрном пальто снега, и Рене зашипела. Музыка ударила громче, люди вокруг затряслись и запрыгали в танце, а она извернулась змеёй в попытке прижаться как можно теснее. Рене изгибалась и тёрлась о мужское тело, пока в голове вообще не осталось ни одной связной мысли, кроме как – ЕЩЁ. Ей надо ещё, его и прямо сейчас! Можно даже прямо здесь – на виду у всех. А потому она продолжала недвусмысленно двигаться, пока машинально шептала вместе с орущей толпой:

– Прости меня… 5

Мелодия оборвалась резко. Закончилась взвизгнувшей на верхней ноте гитарой, и на мгновение в клубе повисла неуютная пауза, прежде чем музыка вновь наполнила душное помещение. Рене тоже остановилась. Она медленно выдохнула, перевела взгляд на Тони, а потом судорожно попыталась сползти с его колен.

Ужас пришёл резко. Внезапно свалился ощущением такого дикого страха, что захотелось заскулить и убежать, однако в спину упёрся дурацкий стол, а в растрепавшиеся косы вцепилась стальная рука.

– Ты закончила? – процедил Ланг и, не дожидаясь ответа, резко поднялся.

А дальше, так и не выпустив из ладони клок волос, он потащил взвизгнувшую от боли Рене к выходу. Она бежала за ним, согнувшись едва ли не пополам, потому что Энтони, разумеется, не думал ни о каком удобстве. Ноги натыкались на стулья, цеплялись за танцующих людей, один раз Рене даже упала. Но рывок вверх быстро вернул тело в вертикальное положение и чуть не лишил скальпа.

– Эй! – попробовала она возмутиться, но её перебили.

– Рот закрой, – рявкнул Энтони и грубо толкнул вперёд. – Кто ещё с вами был, кроме Роузи? С кем я говорил по телефону?

– Да я понятия не имею…

– Кто! – он уже орал.

– Энн, но я не знаю… – Рене растерянно захлопала глазами.

Около главного входа было холодно, и она зябко поёжилась, только сейчас поняв, что почти полностью обнажена. Джинсы едва держались на бёдрах и вряд ли могли считаться достойной одеждой, а потому вспотевшую кожу мгновенно покрыли мурашки. Рене попробовала застегнуть на поясе пуговицу, но та, оказывается, давно отлетела. Теперь на её месте торчали лишь несколько голубых нитей. Неожиданно на плечи опустилось что-то тяжёлое, а потом Рене снова куда-то поволокли. Голова врезалась в стену, а перед глазами возникло злое лицо Энтони. Он планомерно застёгивал пуговицу за пуговицей на своём пальто, в которое укутал Рене, но в его действиях не было ни заботы, ни ласки. Только бьющее через край раздражение. Рене оскорблённо надула губы и попробовала убрать от себя мужские руки, но Ланг лишь огрызнулся.

– Ты мне ещё пообижайся, – процедил он, а потом резко схватил пальцами девичий подбородок и вздёрнул вверх, вынудив посмотреть в глаза. – Стой здесь. Ни с кем не разговаривай. Никуда не ходи. Сделаешь хоть один шаг в сторону – убью. Поняла?

Она нервно кивнула. А Энтони, бросив последний недоверчивый взгляд, снова скрылся в полумраке ночного клуба. Рене посмотрела было ему вслед, но тут перед глазами неожиданно всё поплыло, отчего пришлось сползти вниз по стене, пока лёгкие безрезультатно пытались вдохнуть побольше воздуха. Но хотя на полу было прохладнее, лучше не стало. Задыхавшийся мозг отчаянно просил кислорода, и в голове вдруг всплыло совершенно неуместное слово – гипоксия. У неё откровенная гипоксия, а ещё обезвоживание, если верить пересохшему рту. А какого, собственно… Не с одного же коктейля. Неожиданно стало нехорошо, и Рене уже хотела прикрыть глаза, но тут из других дверей с грохотом вылетел взбешённый Энтони. Он тащил за руку сопротивлявшуюся и визжавшую Энн, которая при виде сидевшей на полу Рене резко оборвала свою ругань. Под ноги полетели забытые в зале ботинки.

– На выход. Обе. Быстро! – выплюнул Ланг таким тоном, что ни у кого не возникло желания спорить.

Непослушными руками Рене натянула обувь, после чего с трудом поднялась и тут же была грубо вытолкнута из клуба. Морозный воздух новогодней ночи показался божественно сладким. Она втянула его полной грудью и только собралась им насладиться, как её решительно впихнули на переднее сиденье незамеченной машины. Следом послышалось недовольное ворчание Энн, раздались хлопки дверей, а затем на водительское место опустился Энтони. И… Боже! Его ярость была почти осязаемой. Рене вжалась в сиденье и постаралась стать незаметной. Но тут чудовищная машина взревела мотором и вырвалась на дорогу, оставив после себя разбрызганный в заносе мокрый снег и чью-то пьяную ругань.

За следующие полчаса они в абсолютной тишине пересекли весь Монреаль. Ехали молча. Только иногда что-то бормотала спящая на заднем сиденье Роузи, и едва слышно вздыхала рядом с ней Энн. Обернуться и посмотреть на подруг Рене не решилась. Она вообще старалась не шевелиться, чтобы не привлекать к себе внимание взбешённого Ланга. А тот всё резче входил в неочищенные от снега повороты, перегазовывал на редких светофорах и так сжимал в руках руль, что тот едва не трещал.

Наконец они остановились около небольшого дома – такого же аккуратного, как и вся старательно отскобленная до асфальта улица, – и Энтони вышел из машины. Он осторожно забрал недовольно заворчавшую Роузи, а потом подошёл к двери. Горело всего одно окно, но Ланг решительно и громко постучал ногой в дверь, а через минуту Рене с удивлением увидела на пороге доктора Фюрста.

– Что… что произошло? – донеслось до неё восклицание, пока сам Алан торопливо брал на руки сонную Роузи.

– Похоже на лёгкое отравление чем-то вроде «Молли»6. Мы с ней основательно промыли желудок, но лучше бы понаблюдать повнимательнее. Решил, ты справишься лучше наших дур из скорой и не станешь задавать ненужных вопросов.

– Да-да, – кивнул Фюрст и покрепче прижал к себе Роузи. А на Рене вдруг накатил страх. Так не должно было случиться. Не должно… Они же просто хотели повеселиться! Но тут до неё донёсся тихий вопрос: –Ist das Rene denn da im Auto? Was ist los?

Хотя растерянный Фюрст перешёл на немецкий, но своё имя Рене расслышала точно. Дело дрянь. Рене постаралась поглубже спрятаться в огромное для неё пальто, и вздрогнула от интонации повернувшегося к машине Ланга.

–Entweder hat jemand sie voll gesoffen, mit Partydrogen dazu, oder ich hätte keine blasse Ahnung von Fräulein Rocher,7– процедил он, и Рене услышала приближающиеся тяжёлые шаги. А дальше хлопнула дверь, завёлся двигатель, и машина опять стремительно вылетела на тихую улицу.

Следующей в списке добрых дел совсем не доброго сейчас Ланга оказалась Энн. После очередного получаса езды они остановились около частной клиники, название которой Рене видела впервые, но именно туда направился вместе с сонной подругой по-прежнему злой Энтони. Он тащил на себе вялую медсестру без малейших усилий, но его спина излучала такие волны презрения, что Рене стало нехорошо. Стыд мешался с неожиданно резко навалившимся похмельем, добавляя в душу яда.

Энтони не было долго. Настолько, что Рене успела задремать, прислонившись к холодному окну, и вздрогнула, когда рядом намеренно громко хлопнула дверца машины.

– Куда ты её отвёл?

– Очухалась? – вместо ответа выплюнул Ланг и раздражённо ткнул в кнопку запуска двигателя. И только когда они выехали с небольшой парковки, он соизволил продолжить: – Пристроил к знакомому на ночь в стационар. Поставят капельницу, понаблюдают, а утром отпустят ко всем чертям.

– Понятно, – прошептала Рене и снова затихла.

Они неслись по тёмным улицам в неведомом направлении. Мимо пролетали дома, какие-то парки, дворы… Колесо обозрения и даже мост. Рене бездумно наблюдала за сменой пейзажа, прежде чем слева замаячил старый порт, а впереди прямая, точно стрела, дорога. Место оказалось совсем незнакомым. Рене слишком плохо знала город, но открыть рот и спросить Тони, куда он их привёз, смелости не нашла. Всё, что она могла – смотреть в окно на унылые кучи сугробов. Ничего интересного, чтобы хоть как-то отвлечься от мерзостных мыслей. Рене готовилась вновь задремать, но выскочивший из-за угла огромный комплекс заставил вздрогнуть от неожиданности.

Совершенно честно Рене могла сказать, что никогда не видела ничего подобного. Слышала, да, – мельком или по новостям, теперь и не вспомнить, – но воочию лицезрела впервые. Ибо то, что предстало перед глазами, нельзя было назвать домом. Оно больше походило на огромный склад вагонных контейнеров, из которых зачастую собирали гигантские стены в каких-нибудь сортировочных центрах. Там они выстраивались пёстрыми городами, высились замками или целыми бастионами. Но здесь серые коробки из стекла и бетона больше напоминали плод игры в «Дженгу» и геометрию на грани коллапса. Это был футуристичный брутализм, каким его видели с полвека назад. Рене ошеломлённо выдохнула:

– Что это?

– «Хабитат», – коротко отозвался Тони, а она недоумённо скривилась. Кто? Глупое название ни о чём не сказало, так что Рене вгляделась в хаотично разбросанные панорамные окна, что своими яркими пятнами смотрели на Монреаль.

– И что мы будем делать в этом… «хабитате»?

– Ты ничего. А я здесь живу, – пришёл ещё более сухой ответ, и Рене обиженно поджала губы. Как грубо!

Неожиданно машина повернула перед возвышавшимся кубическим комплексом и понеслась под бетонными сводами дома. Один короткий тоннель, второй. От рёва мотора дрожали стены и окна, а у пары автомобилей сработала сигнализация, прежде чем с визгом шин Энтони затормозил у последней бетонной стены. Он выбрался из машины, стремительно обогнул капот и распахнул перед Рене дверь.

– Вперёд, – скомандовал Ланг. Скрипнув зубами, она выбралась из салона. – Надеюсь, мне не придётся тащить тебя на руках, точно немощную принцессу?

И в этот момент она не выдержала. Был ли в том виноват распадавшийся в организме алкоголь или что-то ещё, но Рене заговорила, и с каждым новым словом голос становился лишь громче.

– О, бога ради! Боишься надорваться от нанесённого добра? Да тебя же никто не просил со мной возиться! Иди к чёрту и не сваливай на меня ответственность за собственные импульсивные поступки. Нахрена ты припёрся в клуб? Тебя никто там не ждал. И уж точно тебя не ждала я! Но ты явился, устроил показательные выступления для своего эго, разыграл целое представление! А теперь что? Публика не пала ниц? Не трепетала и не заливала твои ботинки слезами благодарности? Какая трагедия! Никто не оценил душевной щедрости великого Энтони Ланга, которая наконец-то случилась!

– Закрой рот, – прервал её Тони, но Рене не унималась. Она понимала, что не контролирует вырывавшийся поток слов, но остановиться уже не могла.

– С какой стати? Не нравится – пошёл вон. Это не я тебя тащила непонятно куда и непонятно зачем. Ты никто, чтобы указывать или контролировать моё свободное время. Оно моё! Мне и без того по горло хватает тебя на дежурствах. Даже не знаю, как спасаться, потому что у тебя каждая эксцентричная выходка приводит почему-то к моему унижению и позору, от которого мне не освободиться и за целую жизнь! Проучил, ничего не сказать. Доволен? Рад? Конечно, ведь только ты можешь быть прав!

– Прошу тебя, замолчи.

– Да без проблем! – воскликнула Рене. – Прости, что не целую руки. Как-то не преисполнилась благодарности. Как накажешь? Опять устроим позорные чтения, но теперь о вреде алкоголя, или придумаешь что-то новенькое? А может, выпорешь ремнём?

– Хватит! – Огромная ладонь с грохотом приземлилась на чёрный капот, и Рене вздрогнула. – Ты не понимаешь, что несёшь.

Подняв голову, она посмотрела в такие же бешеные глаза Тони, а потом внезапно осклабилась.

– Как скажешь.

Она демонстративно пожала плечами, и слишком большое пальто легко соскользнуло с голых плеч, упав неопрятной кучей прямиком в грязный снег. Пнув в сторону остолбеневшего Ланга его одежду, Рене последний раз улыбнулась и зашагала прочь. Прямо так – в одних порванных джинсах и зимних ботинках, не чувствуя холода, ибо внутри клокотала горячая ярость. Однако не успела она сделать и пары шагов, как сверху навалилось нечто тяжёлое, а потом тело вовсе оказалось грубо спелёнато в ещё тёплую ткань. Забившись в попытке освободиться, Рене закричала, но Энтони лишь крепче сжал вокруг неё руки и куда-то потащил.

– Пусти! – взвизгнула она и попыталась лягнуть побольнее, но в рот прилетел грязный рукав.

– Полоумная дура! Хочешь, чтобы тебя отымели за каким-нибудь поворотом? Ты даже окоченеть не успеешь, как тебе свернут шею и затащат в кусты! А может, трахнут прямо на дороге.

От ора Тони колыхнулась даже сухая листва на деревьях. И Рене вдруг поняла, что это впервые. Никогда прежде он не позволял себе так повышать голос, но сейчас пружина терпения сорвалась. А потому рёбра уже трещали от его хватки, и больно саднили пережатые мышцы, немели ладони и ноги. Однако Энтони упрямо тащил их по обледенелой дороге и в какой-то момент едва не упал, поскользнувшись и ударившись о незамеченную машину. Грудь и живот Рене обжёг холод ледяного металла, а изо рта вырвался тихий вскрик.

– Ты нарочно это сделала, да? – вдруг раздался над ухом прерывистый шёпот. – Что-то проверяла? Или пыталась доказать? Хотела узнать, трахнут ли тебя как шлюху? Или хотела, чтобы я тебя трахнул? Каксвою шлюху. М?

– Ничего! Я… – она попробовала вырваться, но Тони навалился сверху и окончательно прижал к холодному капоту.

– Знаешь, мне как-то казалось, у тебя хватит мозгов не закидываться наркотой! – процедил он, а Рене вдруг затошнило, словно кто-то дал сильно под дых. Нарко… Она же не… Она никогда… Она ни за… Что?! Сопротивление стихло, но Энтони, не заметив, продолжил: – Чего ты собиралась добиться? Я не для того тебе рассказал историю, чтобы меня тут же испытывали на адекватность. Или думала проверить кого-то ещё? Отвечай. Потому что к твоему возможному сожалению, я чётко осознаю три вещи: ты не в себе, ты не шлюха и… ты не моя.

Он резко замолчал, а в следующий миг придавивший к капоту вес резко исчез. Но Рене не спешила вставать. Она продолжила лежать, уткнувшись лбом в постепенно нагревавшийся металл, и думала-думала-думала. Наконец, когда тело начала бить зябкая дрожь, она соскользнула прямо на асфальт и уселась у грязного колеса. Полное понимание случившегося и своего поведения вышло ошеломительным. Почти таким же внезапным, как если в голову стукнет метеорит. Что ни говори, но Тони умел доносить мысль чётко и больно. Послышался вздох.

– Пойдём. – Перед лицом появилась бледная ладонь. – Тебе нужно согреться, иначе опять…

А ведь ему наверняка тоже было не жарко. Но Рене осталась сидеть на земле.

– Я ничего не принимала. Никогда. Я бы просто не стала. – Она смотрела в одну точку и хмурилась. Последовала тишина, а потом рядом на корточки опустился Ланг. Поджав губы, он поплотнее запахнул на ней полы пальто и зло хмыкнул.

– Пила?

– Да. Один коктейль… и немного мохито у Роузи. Больше ничего! Но… – Вдруг Рене подняла испуганный взгляд, когда в голове круг за кругом начали проноситься воспоминания. И то, что она в них увидела, оказалось чертовски пугающим. Попробовав что-то сказать, Рене запнулась, подавилась собственными словами, прежде чем затрясла головой. – Тони, я не знала! Мы хотели повеселиться и… Не думали, что так…

Ланг на секунду устало прикрыл глаза, а потом аккуратно взял её за локоть и потянул вверх.

– Поднимайся, дурёха, – прошептал он и запахнул на ней измятое и перепачканное в грязи пальто.

Рене до боли прикусила язык, чтобы не разреветься, – отрезвление приходило быстро. Оно обрушилось на перетруженный мозг и смяло его точно папье-маше.«Ты не в себе, ты не шлюха и… ты не моя».Да ладно, Тони! Не твоя? Рене всхлипнула от внезапного ощущения одиночества и запнулась о непонятно откуда взявшуюся ступеньку. Она не понимала, куда идёт, но послушно следовала велению крепко державшей под локоть руки. А та требовательно тянула то к длинному переходу, то на какие-то лестницы, которые, по мнению невнимательной Рене, тянулись до самого неба. В голове вертелась одинокая мысль: если она не Тони, то чья? Чья, чёрт возьми?!

Этот вопрос перекатывался из полушария в полушарие, вертелся волчком и отнимал последние силы. И перепуганная внезапными чувствами Рене совершенно не поняла какими путями вдруг очутилась на самом верху странного дома, и с чего вдруг перед глазами раскинулась водами река Святого Лаврентия. Что-то осознавать она начала только на пороге чужого дома, когда ступила в тёмный коридор и услышала щелчок выключателя. Но вместо того, чтобы сделать жизнь проще, озаривший помещение яркий свет окончательно впечатал в больную голову мысль:

– Если я не твоя, то чья тогда?

– Что? – Энтони непонимающе оглянулся. Он как раз вешал ключи на вбитый в стену крючок и повернулся нахмурившись.

– Ты носишься со мной третий месяц подряд, вытащил непонятно откуда, хотя был совсем не обязан, привёл в свой дом… А потом сказал, что я не твоя, – упрямо повторила Рене, а сама стиснула влажную полу пальто. – И если это действительно так… То чья я тогда?

– Может быть, своя собственная? – усмехнулся Ланг, но замолчал, когда увидел поджатые в панике губы.

– А если я не хочу?

– Рене…

– Что, если я не хочу быть только своей. Ты думал об этом? Что, если я уже выбрала? Что, если в твоём списке не будет двух первых причин? Как ты поступишь тогда?

– Не начинай. Не сегодня. Не сейчас.

– Почему? – Она шагнула к Энтони и вскинула голову, чтобы посмотреть в его настороженные глаза. – Я тебя не проверяла, не посмела бы. Да и между нами совсем другая история. Но мне нужно понять, почему ты сказал именно так. Зачем добавил ту фразу?

– Опять бредишь?.. – начал было он, но резко замолчал, стоило Рене подойти ещё ближе.

– Нет, просто очень расстроена.

Отчего-то Рене не сомневалась в правильности своих действий. Слишком сильно было оглушающее чувство брошенности. Рене была к этому не готова, а потому, если она не сделает этого сию минуту, то, видимо, уже никогда. Так что, заткнув куда подальше ненужный стыд, она искренне произнесла:

– Прости за всё, что я тебе сегодня наговорила. За поведение, за скандал и за твоё беспокойство. Виноват в том алкоголь или что-то ещё… я не знаю. Да и какая теперь разница? Я виновата. Но Тони! Я не думала… не хотела ничего из случившегося. Но, кажется, натворила таких жутких дел… – Рене машинально вытерла рукавом нос и вдруг тихо договорила: – Мне теперь страшно. Невыносимо от того, что я всё испортила.

Повисла тишина. А потом Ланг вздохнул и устало потёр лоб.

– Сколько драмы. Проблема ведь не в тебе, а в наркотике. Думаешь, я этого не понимаю? А, Рене? Зачем тебе прощение?

– Затем, что я так давно и безнадёжно в тебя влюблена. Представляешь? – Рене пожала плечами, а потом встала на цыпочки и быстро коснулась по-прежнему напряжённо сжатых губ. Чуть отстранившись, она сцепила дрожавшие пальцы. – А потому мне нужно знать, есть ли после всего случившегося хоть один шанс когда-нибудь остаться только твоей? Ведь свой выбор я сделала.

Тишина между ними длилась невыносимо долго, и за эту временную пропасть сердце Рене оборвалось раз пятнадцать, прежде чем испуганно дёрнулось, а потом неистово заколотилось. Оно словно молчало всё это время и вдруг забилось, когда Энтони подхватил её на руки и почти швырнул на стоявший вдоль стены узкий каменный столик. Рене ждала лишь слова – «да» или «нет». Но вместо этого лопатки упёрлись в холод огромного зеркала, пальто оказалось отброшено в сторону, а в шею уткнулся ледяной кончик длинного носа, пока пальцы всё сильнее впивались в разведённые бедра. Шумно втянув воздух, Тони на мгновение замер и вдруг глухо проговорил:

– Надеюсь, ты действительно знаешь, что делаешь…

– Да! ДА!

– …потому что я, кажется, уже нет.

Убедить Энтони в правильности их сомнительного порыва Рене не успела. Он просто не дал такой возможности и наконец-то занял рот поцелуем, когда раздвинул её губы своими. Ланг без предупреждения провёл языком по самому краешку, отчего она почти задохнулась, а потом мир поглотил сладкий вкус мяты. Из груди вырвался всхлип, и в ответ талию стиснули сведённые в нетерпении пальцы.

Господи… После сегодняшнего чувствовать на себе такие родные руки казалось чем-то божественным, совершенно естественным, столь настоящим и правильным, что Рене, словно безумная, тянулась к Тони навстречу. Она целовала предплечья и ловила губами ладони, пока те сжимали в своём кулаке пряди волос или ласкали покрасневшие скулы. Рене царапала о пряжку ремня обнажённую кожу на животе и старалась запомнить каждый вздох, каждый жест или взгляд, с каким Энтони смотрел на её открытое тело. И впервые так хотелось понравиться! Забыть, что между ними столько лет разницы. Что он наверняка повидал красивее и лучше – без дурацкого шрама и бледных веснушек. Но Ланг всё равно расцеловывал каждую точку и некрасивую линию. И хотя Рене успела продемонстрировать ему всё, упрямо находил нечто новое в розовом цвете сосков, и в ямке пупка, и даже в темнеющей полосе, что протянулась через лицо до самой груди.

Да, Тони не был нежен и ласков – только не после того, как до этого тела дотронулось столько рук! Кусался, царапался и почти дрался с собственной совестью, стараясь быть осторожней, хотя явно хотел содрать с Рене кожу – срезать её лоскутами, а потом любовно вырастить новую. Только его и ничьё больше. Личное. Тайное. Так что, когда одним резким движением он стянул с бёдер Рене джинсы, то не стал тратить время на что-то ещё. Те так и остались болтаться на прижатых к груди коленях. Следом раздался хлопок отброшенного в стену бумажника, шелест фольги, а потом Рене едва не задохнулась, когда Тони вошёл.

Он не думал о чьём-то комфорте – упаси господи! – слишком уж был зол. На себя, на обстоятельства и на Рене, которая где-то в шестнадцать поймала свой первый опыт. Тони ведь всё это понял. А потому прямо сейчас окончательно делал своим то, что и так давно принадлежало ему. И движения были грубыми, рваными, отчего голова Рене металась из стороны в сторону по гладкой зеркальной поверхности, а руки до судорог впивались в мужские предплечья. Впрочем, она не возражала. Её трясло от рвущего на молекулы напряжения, которое никак не могло найти выход. Вперёд и назад, а пару раз Энтони вошёл так глубоко, что на глаза навернулись слёзы. Неудобная поза… и слишком крошечная была для неё Рене. Но она всё равно впивалась зубами в чужие губы, ногтями цеплялась за шею, с каждым новым жёстким толчком пыталась прогнуться навстречу, прежде чем уткнулась лбом в свои же колени и захныкала от удовольствия вперемешку с ноющей болью.

Но Тони, похоже, был опять недоволен. Потому что неожиданно вышел и перевернул ещё содрогавшуюся от оргазма Рене, поставив на четвереньки. Её ладони неловко упёрлись в холодное зеркало, со столика что-то с грохотом рухнуло на пол, но никто не оглянулся. Вцепившись в жёсткую раму, Рене на мгновение встретилась в отражении взглядом с Энтони, а потом тихо захныкала, когда тело попросило ещё. Мужская рука скользнула меж стянутых джинсами бёдер, коснулась промежности, раздвинула вход, размазав почти капавшую на бельё смазку. Ну а затем Рене ощутила, как нарочито лениво скользнул внутрь Энтони. Будто бы издевался над тем, как ей не хватило каких-то мгновений. Он сделал мягкий толчок и вышел обратно. Замер на пару секунд и двинулся снова, вместе с липкими пальцами, которые теперь прижимались так сильно. Глаза закатились.

– Ну-ка, сама, – прошелестел где-то у виска его голос, а на правую ягодицу прилетел звонкий шлепок. – Я хочу видеть.

И ничего не оставалось, как на дрожащих ногах чуть приподняться, а затем опуститься так медленно, чтобы от ощущения полноты перехватило дыхание. Вверх и вниз. Вверх и… Рене двигалась неуклюже. Она изредка смотрела на себя в отражении зеркала, но больше на Тони, который не отводил взгляда от той точки, где сходились два тела. И Рене хотелось дать ему больше. Потому она цеплялась пальцами то за деревянную раму, то за предплечья, скользила грудью по ледяному стеклу или прижималась спиной к колючему свитеру Энтони.

Рене покачивалась всё быстрее, уперевшись коленями в узенький столик. Было твёрдо и неудобно, но она сильнее выгибалась и тёрлась о щедро подставленную ладонь – большую и немного шершавую, так идеально лёгшую ей между ног. А потом Рене ощутила длинные пальцы, которые так резко нырнули вслед за членом, что захотелось кричать. Но она лишь тихо всхлипнула, когда в первый раз ощутила почти болезненное растяжение. И пусть скомканные джинсы грубо впивались в натёртую кожу, руки соскальзывали, а грудь уже ныла от щипков и поцелуев, но в один миг всё внутри снова скрутило болезненно-лихорадочной судорогой. И тогда, словно почувствовав, Энтони сам качнулся вперёд. Ещё и ещё… Рене хватило трёх раз, прежде чем она всё-таки застонала от облегчения и прижалась щекой к холодному зеркалу. Вокруг что-то происходило – дыхание, руки, шлепки, невнятный шёпот. Она запомнила только одно – как, откинув с плеча мешавшие пряди, Энтони на мгновение остановился, а затем прижался губами к татуировке за ухом. Он глухо смеялся, зацеловывая каждый из лепестков, и потому последний толчок вышел неожиданно нежным. Оба замерли, с удовлетворённым восторгом увидев, как их дыхание смешалось в одно туманное облако на глади холодного зеркала. А потом Рене услышала немного самодовольное:

– Ma petite cerise à moi, n'est-ce pas?

– Oui… 8