Идеальный обман

Глава 43

Мари

Есть что-то успокаивающие в прохладной почве в моих руках. Прежде чем посадить маленькую белую петунью, я раскапываю небольшую ямку огородным совком. Вчера вечером мама вывихнула руку на боулинге, но папа уже потратил сотню долларов на петуньи, бальзамины, хосты и бархатцы, поэтому я сказала ей, что справлюсь сама.

К тому же, мне это необходимо.

Я отвлекаюсь только на «Колесо Фортуны» и на смены в кофейне, но потом мои мысли возвращаются к неизбежному.

К нему.

— Мари.

Стряхнув грязь с рук, я поворачиваюсь на знакомый голос, подавляя одновременный вихрь бабочек и тугой узел в животе.

— Хадсон, — говорю я, поднимаясь с травы под старым кленом, на который лазала в детстве.

Он одет для пробежки и, судя по легкому слою пота на его мышцах, я не первая остановка на его пути.

— Я просто решил зайти и сказать, что мой бухгалтер сделает перевод в понедельник, — говорит он, уперев руки в бедра. Мой взгляд падает на косые мышцы, уходящие под его шорты, и только потом я смотрю ему в глаза.

— Зачем?

— Это часть суммы, — говорит он, — которую я тебе должен за месяц проделанной работы.

— Кажется, в контракте было сказано, что если я не доведу работу до конца, то не получу ничего?

— Да, так и есть, — говорит он. — Но мне кажется, эта сделка была не совсем честной для тебя, Мари. Просто хочу поступить правильно.

— В этом нет необходимости. — Я выпрямляюсь. — Мне не нужны подачки.

— Я нанял тебя, — говорит он, его холодный тон так хорошо был мне знаком однажды. Только Хадсон может быть таким хладнокровным и великолепным одновременно. — Ты должна получить компенсацию.

Мы стоим в тишине, или, возможно, это эмоциональный тупик.

Я почти надеюсь, что он в последний раз попытается попросить прощения, прежде чем уйдет, последний раз попытается что-то выдавить из меня. Но Хадсон ничего не говорит, просто разглядывает мое лицо, а затем смотрит вдаль в сторону своего дома.

— Прощай, Мари. — Он направляется обратно к тротуару, но я буду жалеть, если не скажу ему, что думаю о нем постоянно, даже когда не хочу этого.

— Ты знаешь, у меня есть резинка, — говорю я ему в след.

Хадсон останавливается, его руки находятся на бедрах, когда он поворачивается ко мне, сдвинув брови.

— Иногда я ношу ее на запястье, и каждый раз, когда думаю о тебе, то дергаю за нее, — говорю я, усмехнувшись. — Думала, что смогу научить себя не думать о тебе очень часто, но она лишь оставляет красные следы, а когда они проходят, ты снова заполняешь мои мысли.

Я жду, что Хадсон подойдет ближе ко мне, но он стоит, словно приросший к земле. Не думала, что будет так больно, от эмоциональной и физической дистанции, которая остается между нами.

— Но хуже всего по ночам, — говорю я, — когда я лежу в своей кровати, ворочаясь и думая о тебе. О нас. Я проигрываю все возможные сценарии в своей голове, задаваясь вопросом, а что, если… что, если… что, если. Да еще зная, что ты живешь на соседней улице.

Я качаю головой.

— Я все это ненавижу. Ненавижу, что хочу тебя. Ненавижу, что хочу быть с тобой, когда ты причинил мне боль и доказал, что, вероятнее всего, сделаешь больно снова, — говорю я, чувствуя, как подступают слезы. — Но я решила, что ты должен знать. Полагаю, больше тебя не увижу, поэтому мне захотелось сказать тебе, пока у меня есть шанс.

Хадсон молчит, глядя на меня, не двигаясь с места.

— Ты оставил на мне след. — Я прижимаю ладонь к груди. — Плохой или хороший, но оставил. И он никуда не денется. И я не представляю, что с этим делать, но думаю, рано или поздно я справлюсь.

Хадсон подносит руку к своему лицу, потирает глаза, затем переносицу и выдыхает.

У меня сдавливает грудь, и эмоции переполняют меня. Мне хочется заплакать. Я пытаюсь сморгнуть слезы, чтобы не расплакаться перед ним.

— Ты мне очень нравилась, — говорит он, нарушая свое молчание.

То, что он говорит в прошедшем времени, разбивает мне сердце, но чего я ожидала? Он вернулся за мной, а я отталкивала его. Очень, очень много раз. Свеча не загорится вновь после того, как ее потушили.

Хадсон делает большие шаги в мою сторону, его губы сжаты, а лицо мрачное. Я готовлю себя к худшему, к разговору, который должен был рано или поздно произойти.

Мы сами сделали это с собой. Мы небрежно и легкомысленно относились к своим эмоциям. Нараспашку открыли сердца, когда вовсе не собирались этого делать. Не удивительно, что этот свободный полет закончился для нас ударом о землю.

От такого не оправиться.

— Но потом я понял, что симпатия перерастает в нечто большее, — говорит он. — В нашу последнюю совместную ночь, Мари, что-то изменилось. Я понял, что влюбляюсь в тебя. Сначала не хотел верить в это, потому что все происходило так стремительно. На самом деле, я даже не думал, что такое возможно. — Он отводит взгляд, делая паузу. — Но на следующий день, когда ты пришла ко мне с новостями, я был так расстроен, потому что понимал, что это все изменит. Ты не только обманула меня, но еще я понимал, что внутри тебя есть частичка Алека, связь с ним, которой у тебя никогда не будет со мной. Это было самым болезненным. И вот тогда я понял. Тогда я понял, что влюбился в тебя. — Он делает глубокий вдох. — Я люблю тебя, Мари.

Сила его слов проникает в каждую мою клеточку, прочно поселяется у меня в груди.

Но мне все еще больно.

— Ты должен был знать, что признаться тебе — было для меня самым тяжелым, что я когда-либо делала в своей жизни, — говорю я. — Я не хотела причинять тебе боль, — прочистив горло, добавляю я. — Но представь, что я почувствовала, когда твоя мама рассказала, что ты никогда не собирался жениться на Одрине. Ты солгал мне, Хадсон. Я согласилась помочь тебе. Но не соглашалась, чтобы меня использовали ради какого-то нездорового реванша.

Хадсон прищуривается, прикусывает нижнюю губу и затем опускает голову.

— Да, — говорит он, выдыхая, прежде чем почесать переносицу. — Она была моей первой любовью. Мы несколько лет были вместе, планировали пожениться. Я застукал ее со своим лучшим другом, и, думаю, это сильно задело мое самолюбие. Конечно, сейчас мне нет до нее никакого дела. Уже очень давно. Но я не мог подавить ту часть себя, которая хотела отомстить ей один последний раз. Когда мы были детьми, мы все время говорили, что если не женимся к тридцати годам, то женимся друг на друге. Это должно было произойти в этом году. Думаю, мне хотелось уколоть ее этим в последний раз, чтобы она увидела, как я счастлив, удостовериться, что она поняла: я справился и нашел кого-то в миллион раз лучше, чем она. Это было последним, что мне требовалось, чтобы завершить эту главу. Теперь я понимаю, что это была чертовски плохая затея, и мне жаль, что втянул тебя во все это.

Я скрещиваю руки на груди и делаю глубокий вдох. Не могу злиться на него, как бы мне ни хотелось.

— Это многое говорит о тебе, — говорю я. — На самом деле, это объясняет всё.

— Что ты имеешь в виду?

— У тебя было разбито сердце. Ты никому не мог доверять, после того как она с тобой поступила, поэтому ты стал холодным и бесчувственным. Ты намеренно не сближался с другой женщиной, потому что боялся, что тебе снова будет больно, — говорю я. — И то, что тебе нужно было совершить нечто столь экстремальное, чтобы раз и навсегда почувствовать себя отомщенным, какой бы больной ни была твоя затея, Хадсон, на самом деле тебя можно понять. Ты просто человек. И тебе было больно.

Он закатывает глаза, фыркая.

— Моим действиям нет оправдания. Не нужно жалеть меня, Мари.

— Я не жалею, — говорю я. — Но я понимаю.

Вдыхая аромат цветов и земли и чувствуя, как от утреннего солнца лужайка нагревается под моими босыми ногами, я смотрю на него побежденным взглядом.

— Ну, так что теперь? — спрашиваю я. — Что нам теперь делать?

Хадсон приподнимает брови, словно он шокирован тем, что, возможно, это еще не конец.

— Ты все еще хочешь быть со мной? — спрашивает он.

Прикусив губу и вытянув руку с красной резинкой, я говорю:

— Да, Хадсон. По какой-то совершенно безумной причине… я хочу.

Он тянется ко мне, обхватывает мои бедра руками и притягивает к своему взмокшему стальному телу, и я смеюсь.

— Как же хорошо, что ты снова в моих руках. — Взгляд его голубых глаз пленит меня, и он смахивает мои волосы с лица. — Боже, я скучал по тебе.

— Прежде чем все вернется на свои места, я должна кое-что спросить, — говорю я.

— Все, что угодно.

— Не хочу показаться безумной ревнивицей, но что за блондинка вчера уходила из твоего дома? — спрашиваю я, прищурив один глаз.

Хадсон усмехается.

— Ты следила за мной?

— Просто ответь на мой гребаный вопрос, Резерфорд.

— Это мой агент по недвижимости. Заскочила, чтобы отдать мне списки, которые она хотела, чтобы я рассмотрел.

— Должна признаться, что пока наблюдала, как ты смотришь ей вслед, то немного... ревновала. А я обычно не ревнива.

Прикрыв рот рукой, он смеется.

— Она была на высоченных каблуках. А моя подъездная дорожка убита в хлам. Я просто хотел удостовериться, что на меня не заведут дело.

О.

— Логично, — говорю я. — Еще кое-что.

—Что еще? — Он сдерживает смешок, и мне нравится видеть легкость в его взгляде. Она придает мне надежду.

— Больше никаких секретов. Никакой лжи, — говорю я. — Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

— Согласен.

— И еще одно, — добавляю я.

— Ты решила перестраховаться от всех непредвиденных обстоятельств, да?

— Я хочу, чтобы мы извинились перед моими родителями. И перед твоими, — говорю я. — Вместе.

— Справедливо.

— И последнее. — Я приподнимаюсь на носочках, положив руки на его плечи и улыбаясь. Мое тело переполнено нетерпением и желанием.

— Ладно…

— Поцелуй меня, как в первый раз, — говорю я.

Незамедлительно губы Хадсона оказываются на моих, овладевая, пока рукой он скользит по моему подбородку, а другой обхватывает талию. Не уверена, что мои ноги касаются земли или собираются ли утихнуть бабочки в животе. Я уверена только в том, что он испортил меня для любого другого мужчины.

И теперь… после всего, что было… я, наконец, не сопротивляюсь этому.