Они уснули перед рассветом. А на рассвете их разбудили чайки. Благословенные. По-базарному крикливые и неуёмные чайки. Невыносимые.
В которых жильцы бросали из окон бутылки и даже цветочные горшки,
и те валялись на соседней крыше.
Чайки. Благословенные.
Они их разбудили, а иначе до счастья могло оставаться ещё несколько часов сна.
И так столько лет они спали, не зная друг друга. Не познав друг друга.
Чайки разбудили их. И Хайнц узнал женщину.
Скольких женщин он имел? Не так уж много.
Бабником он не был. Хотя не был и скромником.
Но женщину он узнал только сегодня.
Только сегодня он узнал,
как игры Любви отличаются от просто игр.
Можно прожить всю жизнь и не узнать.
Нет, пройти мимо невозможно.
Можно было просто никогда не пройти.
Не пройти мимо, не встретить.
Он проснулся уже полным сил.
Он хотел её ещё во сне.
Он открыл глаза и погрузил их в её зелёный огонь.
Они ни о чём не говорили.
Их рты были заняты более важной задачей,
которая была им назначена от века
и которую они выполняли задолго до того,
как люди вообще научились говорить.
У ртов была совсем другая забота.
Нужно было изучить так много!
Столько нежных ложбинок и холмов поцеловать!
Два упругих маленьких вулкана с выпуклыми, крепкими сосками.
Лес её медовых волос, нежно завивающихся
и слегка вспотевших во сне на затылке.
Ах, его рту было столько заботы!
Но и её не остался без дел.
Он прикусывал его плечи.
Одними губами нашёл в густой чаще на груди его маленькие розовые соски.
Играл с ними, то дразня языком, то присасываясь
и вызывая длинную искру от диафрагмы до самого паха.
Он спустился и туда. И попробовал всё
в своём неуёмном первобытном любопытстве.
Ах, её рту было столько заботы!
Они перестали быть русской и немцем.
Они были первыми людьми на маленькой планете,
увитой древним плющом и несущейся между прошлым и будущим
по сияющей нити начавшегося сентября.
В миллионнолетнем лесу с его влажным дыханием,
призывно шелестящим дождём и томными,
уносящими в бесконечность запахами.
Его запах. Она вдыхала и вдыхала его.
Её запах. Он вдыхал и вдыхал его.
И весь трепетал её трепетом.
Его язык всё умел. Он всё знал,
хоть хозяин даже не подозревал об этом.
Он умел это уже миллионы лет
и сейчас только отдал своё знание.
И она приняла его, извиваясь и крича.
И никогда ещё Хайнц не видел
такой смертной муки на лице женщины.
Как будто она рожала их Любовь. И родила.
И он узнал вкус её удовольствия.