Игра всерьез

Глава 10

— Это была просто сумасшедшая, я уверена, — сказала Оливия, когда они вышли из студии. — Сейчас я позвоню Гановеру и выясню у него, был ли он вообще когда-либо знаком с женщиной по имени… как ее?

— Долорес, — мрачно ответил Клайд. У него не было уверенности ни в том, что звонившая в студию женщина была безумна, ни в том, что она говорила правду. В любом случае ситуация получилась странная и довольно неприятная. К счастью, время вышло и ведущая быстро свернула программу, иначе Клайду пришлось бы изворачиваться в прямом эфире, а уже одно это сильно повредило бы его имиджу.

Они подъехали к своему отелю. Всю дорогу Оливия названивала Гарри Гановеру, но тот не брал трубку. Настроение у обоих портилось на глазах.

Поднявшись на третий этаж, они подошли к двери номера Клайда. Отперев, он пропустил Оливию вперед и хотел было войти следом за ней, но она вдруг замерла на пороге, так что Клайд налетел на нее сзади.

— Что с тобой? — встревожено спросил он.

Без очков Клайду было плохо видно, поэтому он вынужден был прищурить глаза, чтобы увидеть то, что увидела Оливия: на полу возле стола стояли два больших бумажных мешка, доверху набитых почтовыми конвертами и открытками.

— Что это? — не понял Клайд.

Оливия подошла к мешкам, взяла в руки одну открытку, другую и, повернувшись к нему, восторженным шепотом произнесла:

— Это почта от поклонников. Ты стал звездой, Гарри! — и тут она взвизгнула от восторга и бросилась ему на шею. Клайд обхватил ее и закружил по комнате. Они оба были счастливы. Губы их потянулись навстречу друг другу и слились в сладостном поцелуе.

Клайд больше не хотел играть в дедушкину игру. Он не хотел изображать жиголо, не хотел соблюдать правила для сотрудников агентства «Адонис». Ему было теперь наплевать на то, ради чего он трудился всю свою сознательную жизнь. Станет он владельцем «Кейн корпорейшн» или будет в ней и дальше просто одним из менеджеров — какая разница? Какое это имеет значение по сравнению с тем, что происходит сейчас, здесь, между ним и Оливией Тимберлейк, прекраснейшей из женщин?

Желание охватило его целиком. Забыв про все на свете, он подхватил Оливию на руки и понес к кровати. Там, бережно опустив ее на одеяло, он наклонился над нею и стал покрывать ее лицо жаркими поцелуями. А она расплела руки, которыми до того обнимала его за шею, и начала судорожно расстегивать пуговицы на его рубашке. Клайд не стал дожидаться, пока она закончит, и, сбросив кожаную куртку, стянул рубашку через голову, а потом сделал то, чего не делал еще никогда: вместо того, чтобы аккуратно расправить одежду и повесить ее на вешалку или хотя бы на спинку стула, он кинул вещи прямо на пол. После этого он засунул ладони под розовый свитер Оливии и прикоснулся к ее животу и талии. Она вся была горячая и напряженная. Подавшись вверх, навстречу ему, она помогла ему стянуть с себя свитер и принялась за ремень и застежку его джинсов, одновременно покрывая бесчисленными поцелуями его плечи и грудь.

— Я так хочу тебя, Гарри, я хочу тебя больше всего на свете, — прошептала она.

«Гарри»?! Это слово подействовало на Клайда, как ушат холодной воды. Бешеное возбуждение, только что владевшее им, в секунду испарилось, а на смену ему пришло безграничное разочарование. Эта женщина имела в виду не его. Ее чувства и желания были адресованы не ему, Клайду Кейну, а Гарри Гановеру. Человеку, которого она сама придумала. Которого он вынужден был играть. Уже без всякого удовольствия. Тем более что этот Гарри так смахивал на Сэма, ради которого от Клайда уже два раза уходили подружки. И во второй раз он дал себе клятву, что третьего раза не допустит.

Клайд резко поднялся с кровати.

— Что такое? — спросила Оливия, сбитая с толку и напуганная внезапной переменой.

— Ничего, — выдавил Клайд. — Не надо этого.

И ушел в ванную. Через некоторое время оттуда донесся звук льющейся воды.

Оливия, ничего не понимая, лежала минут пять на кровати. Почему вдруг «не надо этого»? Сначала она подумала, что сделала что-то не так. Но что? Потом она подумала, что какие-то проблемы возникли у Клайда. Но какие? Может быть, у него не все в порядке с потенцией? Или какие-то медицинские противопоказания против занятий сексом? Заразная болезнь? Аллергия на презервативы? Или он в самом деле не признает внебрачного секса? Связан обетом верности другой женщине?

Догадки теснились у нее в голове. Единственная мысль, которая не пришла ей в голову, была мысль о том, что на имя «Гарри» ее спутник в тот момент мог отреагировать иначе, нежели в тысячу других моментов до этого.

Отчаявшись получить ответ (Клайд вот уже двадцать минут не вылезал из душа), Оливия встала, оделась и начала просматривать почту.

За этим занятием ее и застал Клайд спустя полчаса, когда вышел из ванной. Мокрые волосы он зачесал назад, как делал это всегда прежде, до того, как Эми превратила их в новую буйную прическу. Кроме того, он наконец достал и надел свои очки.

После этого из зеркала на него стал смотреть человек, похожий на Клайда, а не на Сэма Кейна. Зрелище это доставило ему некоторое утешение, так что, выходя из ванной, он уже почти вернулся в нормальное расположение духа, и ему не составило труда говорить с Оливией более или менее приветливым тоном. «В конце концов, она могла не знать, что сделала мне больно, — убеждал он себя, — откуда ей знать, что у меня в душе творится и какая все это для меня пытка».

— Что пишут поклонники? — спросил он, увидев, что Оливия читает письма. Она едва заметно вздрогнула.

По безмолвному соглашению, тут же образовавшемуся между ними, они не стали обсуждать то, что случилось полчаса назад.

— Пока все письма очень милые. Благодарят, восхищаются. На вот, почитай. — И она протянула ему более всех понравившееся ей послание, но так, чтобы при этом не глядеть на него. Он с волнением прочел проникновенные слова признательности, написанные матерью двух сыновей подросткового возраста, которым, по ее мнению, книга пойдет на пользу, ибо написана — «наконец-то» — живо и увлекательно. Потом он сам взял пачку писем из другого мешка и стал открывать их одно за другим.

— А вот одна красотка даже прислала тебе свое откровенное фото и целых две страницы горячих признаний в любви. Интересует? — Оливия протянула ему письмо на розовой бумаге. — Правда, фотографию я выбросила.

— Похоже, эта Долорес не единственная, кому пришла в голову идея, что она замужем за Гановером, — сказал вдруг Клайд, не обративший внимания на слова о признаниях и откровенной фотографии. Он выглядел озабоченным. — Вот еще одна женщина пишет, что она жена Гарри, что он ее бросил и забыл, а их дочке уже три годика, и все эти годы они ждали его, и так далее… Некая Салли Брайенс из Южной Дакоты.

— Знаешь, это мне знакомо по Голливуду, — успокоила его Оливия. — Когда человек знаменит и богат, рано или поздно обнаруживаются охотники подоить его кошелек. Заявляют, что они его брошенные супруги или дети, требуют денег, затевают судебные процессы и иногда даже добиваются своего. Но мы никаких жен не бросали, нам бояться нечего. В крайнем случае перешлем эти письма самому Гановеру или его адвокату, пускай они разбираются.

Так они сидели еще часа два и читали друг другу вслух наиболее трогательные или забавные пассажи из писем. Дойдя до середины своего мешка и вскрыв очередной конверт, Оливия вдруг помрачнела.

— Что, наконец-то отрицательный отклик? — спросил Клайд, то и дело украдкой поглядывавший на нее.

— Хуже. Это письмо от той Долорес, которая звонила в студию. Пишет, что хочет с тобой встретиться, называет тебя «обманщиком». Указывает место и время.

— Похоже, она собирается нас шантажировать. Может быть, не стоит с ней встречаться?

— Боюсь, что придется.

Они сидели в маленькой закусочной у шоссе, ведшего из Янгстауна на Запад. Кроме них ни один человек не сидел за столиком: остальные посетители — сплошь шофера — дальнобойщики — толпились у стойки, жевали спагетти с фасолевым салатом и смотрели кто в телевизор, а кто на молодую веснушчатую девицу, хозяйничавшую в заведении.

Клайд заказал кусок пирога с персиком, но не мог заставить себя есть. Он все время пытался убедить Оливию, что надо встать и уйти, не дожидаясь встречи с той странной и, как он был убежден, опасной особой, которая называла себя женой Гарри Гановера и назначила им рандеву в этой забегаловке.

— Мне кажется, мы делаем ошибку, — повторил Клайд уже в который раз.

— Надо хотя бы с ней познакомиться, посмотреть, что она за птица, — возразила ему Оливия, которая протянула руку через столик и стащила с тарелки Клайда небольшой кусочек пирога. В отличие от своего спутника, она, когда волновалась, могла и хотела есть, особенно сладкое. — Узнать, правду ли она говорит.

Клайд пододвинул к ней тарелку с пирогом.

— Как ты собираешься это узнать?

— Я жду с минуты на минуту ответного звонка от Гарри. Я послала ему уже несколько сообщений с запросом насчет жены. В своей биографии он ведь ничего не говорил о женитьбе, так что можно почти с уверенностью исходить из того, что эта женщина лжет. Но мне хочется получить от него самого подтверждение этому. Если оно у нас будет, то дальше можно ее не бояться.

— А если она пойдет с этой своей историей в газету? На радио, на телевидение?

— Мы их предупредим. Никто ей не поверит, если мы заранее упредим всех, что может явиться такая мошенница… или сумасшедшая…

— Но для этого нам нужны железные доказательства, что она врет. А у нас их нет! Гарри не отзывается. Не в полицию же идти — спрашивать: «Вы не могли бы проверить по компьютеру, я, случайно, не женат на такой-то?» Теперь, после того, как мы всем рассказали, какая у нас любовь, только не хватало, чтобы я оказался неверным мужем!

— Да, журналисты обожают создавать кумиров, но еще больше они любят ниспровергать их в грязь…

Оба замолчали. Ситуация принимала все более неприятные черты. Через минуту Клайд, сидевший лицом к двери, произнес:

— Похоже, это она.

К их столику развязной походкой шла высокая худая женщина лет сорока с рыжими волосами, частично завязанными на затылке в некое подобие узла, а частично торчащими во все стороны. Лице ее было обильно и безвкусно накрашено, в ушах были огромные черные серьги, в руке на отлете она держала сигарету, которой помахивала в такт своим шагам и не подумала загасить ее, несмотря на огромный плакат «Не курить!», висевший над проходом.

Остановившись возле Клайда, она прохрипела:

— Ну, здравствуй, мой золотой. Как ты прекрасно выглядишь.

— Вы Долорес?

Она уселась рядом с Клайдом и похлопала его по коленке.

— Сообразителен, как всегда.

«Она даже не заметила, что перед ней Клайд, а не настоящий Гарри, — с облегчением подумала Оливия. — Ну, значит, точно незадачливая мошенница или сумасшедшая. Или и то, и другое. Сейчас разоблачим». Страх ее почти полностью рассеялся, и она стала смотреть на рыжую почти победоносно.

— Давно вы не виделись с Гарри, Долорес? — начала она допрос с подвохом.

— Золотко, что же ты не закажешь мне пива? — сказала та, не обратив на Оливию внимания. — Или забыл, какое я люблю?

— Откуда мне знать, какое пиво вы любите? Я вас впервые вижу, — сдержанно, но твердо произнес Клайд.

— Как ты быстро раскололся, золотко! — дама изобразила разочарование. — А я уж думала, ты будешь долго ломать комедию и пытаться убедить меня, что это с тобой я занималась любовью в автомастерской, а потом в каждом мотеле по пути в Лас-Вегас и даже в церкви, где нас венчал этот священник, загримированный под Элвиса. Как сладко он пел! Жаль, жаль, золотко, что ты не выучил как следует легенду Гарри. У тебя было бы сейчас столько впечатлений, столько воспоминаний… — и тут из ее прокуренной глотки раздался хохот, больше похожий на кашель.

Клайд побелел и сделал непроизвольное движение рукой, как будто хотел поправить галстук.

— Не знаю, с кем вы там… были в тех местах, о которых вы говорите. Но точно не со мной. Вы просто самозванка.

— Нет, мой золотой, я-то как раз настоящая, — ответила Долорес, отсмеявшись собственной шутке. — А вот ты, хоть и очень хорош собой, а все ж не настоящий Гарри. Смотри, у меня какие штучки есть!

С этими словами она вытащила из сумочки два сложенных вчетверо листа бумаги. Когда она развернула их своими костлявыми и прокуренными до желтизны пальцами, это оказались свидетельство о браке и брачный контракт, подписанный семь лет назад в Лас-Вегасе от имени Гарри Ганновера и Долорес Рамера. Кинув на документы беглый взгляд, Оливия убедилась, что дата и место рождения Гановера совпадают с теми, которые он указал в своей автобиографии. В животе у Оливии сделалось холодно и тошно. Похоже, эта Долорес Рамера не врала. А соврал, похоже, Гарри. Дело принимало дурной оборот.

— И вот еще у меня что есть. — Долорес вынула из сумочки экземпляр книги «На старт! Внимание! Любовь!» и, раскрыв его на титульном листе, где рукой Клайда был поставлен автограф, сдвинула книгу и контракт так, чтобы две подписи были рядом. Между ними не было ни малейшего сходства. — Любая экспертиза подтвердит, что ты не Гарри, мой золотой. Нет, я не спорю, — философски произнесла она, откидываясь на спинку дивана и оценивающе разглядывая Клайда, — ты покрасивее будешь, чем он. И помоложе. Ты сам — то видел, как Гарри выглядит, золотко? У него ж, бедного, лысинка стала намечаться еще тогда, семь лет назад. А у тебя вон какая шевелюра. Пересадку волос, что ли, сделал, Гарри? — И она снова расхохоталась смехом, похожим на кашель.

Клайд потерял присутствие духа. Долорес предъявила доказательства и того, что она — жена Гарри Ганновера, и того, что он, Клайд, — не настоящий Гарри. И та, и другая информация были смертельно опасны для всего дела, которое затеяла Оливия и в котором он теперь был уже больше, чем просто наемным исполнителем. Продолжать этот разговор было бессмысленно: ни на какие компромиссы Долорес явно не пошла бы, для этого у нее были слишком хорошие карты. А у Клайда и Оливии карты были дрянь.

— Ладно. Хватит. Что вы хотите? — спросил он сквозь кашляющий смех Долорес.

— Чтоб ты вернулся ко мне, мой суженый, — отвечала та, не прекращая смеяться. Потом она глубоко затянулась сигаретой, ткнула окурок в недоеденный персиковый пирог и, выпустив прямо в лицо Клайду долгую струю вонючего дыма, прохрипела: — Ты ведь меня тогда без гроша бросил в Тампе, Гарри. Я вон с такими, — она кивнула в сторону дальнобойщиков, — два года моталась, чтоб с голоду не помереть. Всего не перескажешь, что мне выпало. Так что, по справедливости, за эти семь лет страданий с тебя бы надо тысяч двести взять. Да только денег таких, я знаю, нет ни у настоящего Гарри, ни у тебя, золотко, раз ты бродячим клоуном подрабатываешь. Короче, гони десять тысяч сейчас и десять потом, когда нагребешь с проданного тиража.

— Ни за что! Это же шантаж, — ответила за Клайда Оливия.

— Золотко, соглашайся, пока я добрая, — сказала Долорес, как бы отвечая ей, но обращаясь к Клайду. — А то я ведь, может, полиции про тебя расскажу, а может, еще и в две-три газетенки эту историю пихну. То-то они обрадуются! Может быть, даже не двадцать, а побольше дадут. Ты ведь у нас тут вроде как звезда. А как выйдут газетки те с моими откровениями, не бывать тебе больше звездой. И книжку никто покупать не станет. Кстати, золотко, скажи по дружбе, как супруге: кто писал-то? Сам Гарри? Наверно, сам, другой так не сможет. Талант у мужика, ничего не скажешь. Делитесь вы с ним или как? — Долорес достала пачку сигарет, снова закурила и деловито добавила: — Ну, в общем, соглашайся сейчас, а то завтра уже на тридцать соглашаться придется.

— Какая наглость! — вскипела Оливия. Долорес, однако, не удостоила ее ни ответа, ни даже взгляда. Она смотрела на Клайда, улыбаясь и слегка покачивая головой.

Клайд сидел молча. Он размышлял. Двадцать тысяч — сколько это составит от той прибыли, которую может принести книга? Может быть, это будет вся выручка и даже больше? Да и может ли Оливия, даже если бы согласилась, выложить сегодня хотя бы десять тысяч? Едва ли. Наконец он принял какое-то решение и сказал, ни на кого не глядя:

— Долорес, мне нужно немного времени. Я встречусь с вами через два часа, на площади возле памятника. Пойдем. — Он встал, взял Оливию под руку, и они направились к выходу.

На улице он не отвечал на восклицания и вопросы Оливии, пока они не сели в машину. Да и тут предпочитал отделываться краткими рублеными репликами.

— Что ты задумал, Клайд? Ты собираешься с ней еще раз встречаться?

— Да.

— Зачем? Ты хочешь прийти туда с полицией?

— Нет.

— А что? Ты собрался отдавать ей деньги? У меня нет ни двадцати, ни десяти тысяч, Клайд!

— Не страшно.

— Скажи мне, Клайд, что ты задумал? Я твоя начальница, ты обязан мне подчиняться!

— Что я задумал? Я задумал попросить тебя свернуть здесь направо и остановиться вон у того столба.

Так и не поняв, в чем дело, Оливия сделала то, что он сказал. Только потом, когда Клайд открыл дверцу и вылез на тротуар, она увидела вывеску банка.

— Подожди! — кричала ему Оливия, но он не слушал ее. — Зачем? Зачем ты это делаешь? Клайд!

Наконец, после того, как Клайд получил наличные и отошел от окна кассы, он странно посмотрел на Оливию и произнес странные слова:

— Я не могу позволить себе плохо выполнить эту работу.

— О чем ты говоришь?! «Адонис» не вернет тебе эти десять тысяч как накладные расходы! И ты не заработаешь на этой работе столько денег!

— Как знать… В общем, я прекрасно понимаю, что я делаю.

— Понимаешь? А если она не удовлетворится этими деньгами? Если она увидит, что с тебя легко можно получить сколько угодно, и затребует сто тысяч? А если та, вторая, тоже захочет денег? Ты забыл, что там было два письма?

— Я все это обдумал, Оливия. Беспроигрышного варианта у нас сейчас нет. Но мы можем выиграть время. Время сейчас важнее всего. И вообще, ты можешь успокоиться: на тебя она вообще внимания не обратила, все ее претензии — ко мне. Так что карман «Тимберлейка» тоже не пострадает.

— «Тоже»? Что значит «тоже не пострадает»? Ты можешь мне объяснить толком?

— Пока нет. Извини.

Клайд хорошо усвоил ремесло жиголо. Встретившись с Долорес, он отвел ее в самый дорогой ресторан Янгстауна и там угостил таким шикарным обедом с омарами, настоящим французским шампанским и томными взглядами, что она растрогалась и под конец превратилась из прожженной вымогательницы в такую же счастливую и влюбленную женщину, какой, возможно, она была когда-то, семь лет назад. На мгновение обоим даже показалось, что она не станет брать конверт с деньгами, который Клайд положил ей на сумочку. Нет, все-таки взяла. Но потом одарила «золотко» таким поцелуем и таким прощальным молчаливым взглядом, что стало понятно: до конца месяца новых требований не будет.