Испытание чувств

10

— Привет, — только и смогла вымолвить Мэгги, когда Джон вышел из машины. Даже по этому единственному произнесенному ею слову можно было судить о состоянии ее пульса: он то почти останавливался, то вдруг начинал угрожающе учащаться. Она подошла к самому краю крыльца и теперь стояла и просто смотрела на Джона.

— Привет, Мэгги. — Звук его голоса как громом поразил ее. — Я увидел, что у тебя горит свет, и подумал, не случилось ли чего. Все еще разрабатываешь стратегию предвыборной борьбы?

Она покачала головой.

— Я набросала план будущей речи, но на этом и иссякла.

— Да, бывает. Энди нормально уснула?

Она услышала в его голосе беспокойство, тоску, и сердце ее исполнилось сочувствия. Мэгги понимала, что в один из последующих выходных Джолин захочет переночевать у Энди, и уже она сама останется дома одна и будет волноваться, что, может, Джолин скучает по ней, но боится в этом признаться.

— Все в порядке, Джон. — Она улыбнулась. — Я ведь обещала, что, если что-нибудь будет не так, я сразу же позвоню.

— Я знаю, но… — Он пожал плечами. — Я уже приехал. Можно, я… можно, я немного побуду с тобой, если еще не слишком поздно?

Мэгги резко отступила назад в тот момент, когда он сделал шаг по направлению к ней.

— Да, — произнесла она, про себя удивляясь и гордясь, что ей удалось сказать это таким спокойным голосом. — Конечно.

— Отлично. — Джон поднялся по ступенькам крыльца и облокотился о столб, который поддерживал покосившийся козырек.

Она продолжала выжидательно смотреть на него, не произнося ни слова. Джон кашлянул.

— Немного прохладно для общения с природой, а? Думаю, к утру будут заморозки.

Мэгги пожала плечами. Может, он и прав, но луна светила ярко, и небо было усыпано звездами. Она не могла представить более подходящего места, чтобы думать о мужчине, мечтать о том, чтобы все было по-другому, размышлять о своих только что открывшихся чувствах.

— У меня есть плед.

— Тогда садись и снова укутывайся, — произнес он почти нежно, как будто зная, что ее голые ноги уже заледенели, и беспокоился о ней. Любовь уже разрослась внутри Мэгги до невиданных размеров и начинала ее пугать.

Она не пошевелилась. Джон отделился от столба и подошел к ней ближе, держа руки в карманах пиджака.

— Ты, э-э… не хочешь ли ты зайти в дом? — торопливо произнесла она. — Посмотришь, как там Энди.

Джон подумал об уюте ее дома, о беспорядке, который устроили в нем дети, потом — о задернутых шторах, о том сказочно мягком диване, на котором их тела так пылали в тот далекий день, когда они едва были знакомы. Но в этот раз он пришел за другим.

Ему необходимо было поговорить с Мэгги. Необходимо было набраться смелости и выложить ей все, зная, что от этого зависело все его будущее.

— Я уверен, что с Энди все в порядке, — произнес он. — И я бы с большим удовольствием остался здесь.

— Хорошо. Садись. — Она примостилась на широких перилах крыльца, освобождая ему качалку.

Когда он садился, плетеное кресло жалобно скрипнуло. Джон слегка оттолкнулся ногой, чтобы оно закачалось, и проговорил:

— Когда я увидел тебя здесь, мне на мгновение почудилось, что ты охраняешь свой пакет со сливами. И я очень обрадовался, что меня не встретили выстрелом из дробовика.

Мэгги рассмеялась.

— Как ты любишь сплетни! Я же уже говорила тебе, что ружье было духовым. — Она улыбнулась, и на щеках у нее выступил румянец. — Ты прямо как мой дедушка. Он тоже ужасно любил собирать всякие истории и знал абсолютно все, что только можно было знать о каждом человеке в городе. Дед умел хранить тайны, и люди всегда открывались ему. Мэгги вопросительно взглянула на него:

— Наверное, это передается с домом?

— Возможно. Но за несколько недель я узнал, Мэгги, что все в городе любили твоего дедушку. Он и его жена были так же горячо любимы и почитаемы в городе, как и ты.

— Я?! — Она рассмеялась. — Это, наверное, остаточные явления. Скорее это заслуга моих дедушки с бабушкой, чем моя собственная. Я же, как ты помнишь, была девчонкой с духовым ружьем, раскокавшей больше стекол, чем любой другой ребенок во всем городе. На моей совести и добрая часть всех разбитых в те времена носов. Если хочешь наслушаться ужасных историй обо мне, спроси Франка и Дору Мурчисонов. Они были нашими соседями, и я думаю, что ответственность за продажу ими горячо любимого дома и переезд за город целиком лежат на мне.

— Ты также та самая девочка, которая вытащила из озера спаниеля миссис Бэрнес, когда он запутался в водорослях и неминуемо должен был утонуть. Девочка, три года подряд собиравшая больше всех денег для ЮНИСЕФ и нещадно преследовавшая поэтому всех жителей города с требованием медяков.

Мэгги глухо застонала.

— Об этом все еще продолжают говорить?! В те дни, завидев меня, люди спешили перейти на другую сторону улицы. Они трепетали, слушая мои увещевания, что эти медяки только протирают дырки у них в карманах, в то время как могли бы помочь голодающим детям Южной Америки. Я заработала почти столько же врагов, сколько и центов, уж поверь мне. Видимо, людям стало уже совсем не о чем говорить, если они вспоминают эту историю.

Джон расхохотался, вытянув ноги и скрестив лодыжки.

— Судя по тому, как они рассказывали мне это, никто из моих собеседников не был твоим врагом. С тех пор как я приехал сюда, я слышал о тебе, о твоих огненных волосах, о твоем вездесущем нраве, о твоих проделках и твоем добром сердце больше, чем о ком-нибудь еще.

Мэгги поморщилась:

— Я думаю, они говорят с тобой обо мне из-за наших детей.

— А я думаю, что они говорят со мной о тебе, потому что я им это позволяю, — произнес он, неожиданно подавшись вперед и глядя прямо ей в глаза. — Я даже поощряю их в этом, специально не меняя темы разговора.

— Почему? — мягко спросила она. — Тебя так интересует мое детство?

Джон встал и посмотрел мимо нее.

— Потому, — проговорил он, проведя пальцем по ее щеке.

— Тебя бы не устроило, если бы Энди так ответила на твой вопрос.

— Это лучшее из того, что приходит мне в голову. — Теперь его палец двигался уже в ее волосах, нежно обводя ухо. Внутри у Мэгги что-то оборвалось, и она почувствовала, что еще немного, и она растает.

— В какой-то момент я вдруг понял, что должен узнать о тебе больше, — проговорил он, — ведь теперь ты снишься мне каждую ночь. Да и днем я продолжаю думать о тебе. Я тут обнаружил, что погружаюсь в мечты о тебе в то время, когда я должен заполнять медицинские карты. Поэтому я с жадностью слушаю рассказы старушек и старичков, которые приходят ко мне за тем только, чтобы посидеть у меня в кабинете и посплетничать о тебе.

Он глубоко вздохнул.

— Я поглощаю информацию о тебе, как если бы это был воздух. Мэгги, мои мысли полны тобой. Ты у меня в крови. И днем и ночью.

Она попыталась что-то сказать, но не смогла и только плотно сжала губы.

— Я не могу это выносить, — прошептал он, поглаживая кончиками пальцев ее подбородок. — Ты делаешь такое едва заметное движение губами, как будто изо всех сил пытаешься сдержать слезы, и твой подбородок вздрагивает. Мэгги, когда ты так делаешь, я не могу с собой справиться, я должен тебя поцеловать. Я… должен…

Последние слова он прошептал ей в самые губы, и она разжала их, вбирая в себя его запах. Джон обхватил ее, крепко сжал, стараясь поближе притянуть к себе, при этом одна его рука опустилась ниже ее талии.

— Я никогда не плачу, — проговорила Мэгги, глядя на его шею, когда он отвел губы, лишь коснувшись ими ее рта. Она неимоверным усилием оттолкнула его. — Поэтому мне и не требуется поцелуй в утешение.

Неужели он целовал ее лишь потому, что жалел, потому, что знал, что ее чувства — гораздо глубже его чувств?

«Мэгги, мои мысли полны тобой. Ты у меня в крови».

Но не в сердце. Она спрыгнула с перил и поспешно повернулась к нему спиной. Джон снова подошел к ней и накрыл ее ладони своими. Она посмотрела на их руки, на его загорелую кожу поверх ее бледных пальцев. У него такие красивые руки!

«Таким рукам можно довериться». Но не чувствам. Она высвободила ладони и отступила в сторону, неся в сердце боль, причиненную им.

Он преградил ей путь и обхватил ладонями ее лицо.

— Мэгги, не уходи. Мне необходимо узнать тебя лучше.

— Тогда спроси сплетников. Поговори с десятком из них, и ты услышишь десять разных версий моего детства.

— Они рассказывают не только о твоем детстве. О сегодняшних твоих делах тоже.

— А тут и рассказывать-то не о чем, — ехидно заметила она. — Моя жизнь не представляет абсолютно никакого интереса для сплетников. Я работаю. Воспитываю ребенка и два раза в неделю по утрам на общественных началах выдаю книги в школьной библиотеке. Личной жизни у меня не существует и…

— Вот все и надеются, что я что-нибудь изменю.

Мэгги снова нетерпеливо высвободилась:

— О, ради Бога, не обращай на них внимания! Они говорят так только потому, что наши дочери — двойняшки. И потому, что я — не замужем. В таком крошечном городке мать-одиночка словно бельмо на глазу. Так же, как одинокий отец.

— Никто в этом городе не желает тебе зла, Мэгги. Тебя все любят.

— Вот и отлично, — отрезала она. — Может, они тогда за меня проголосуют.

— Лично я обязательно проголосую за тебя, — проговорил Джон, снова усевшись в качалку и оттолкнувшись ногой от пола. Он не желал менять темы разговора. Они говорили о Мэгги Эдейр — восхитительной женщине, а не о начинающем политике. Может, если бы она рассказала ему побольше о себе, он смог бы заставить себя раскрыть ей свое прошлое. Джон понимал, что без этого их отношения не сдвинутся с мертвой точки.

— А вот еще одна из историй, которую я слышал, — снова заговорил он, — она об этой качалке. Когда-то она принадлежала твоим бабушке и дедушке и стояла у них на главном крыльце. Летними вечерами вы с твоей бабушкой часто сидели на ней вместе. Когда ты была маленькой, она читала тебе. Когда ты подросла, а ее глаза стали слабеть, ты стала читать ей.

Мэгги не верила своим ушам:

— Кто тебе это рассказал?

— Миссис Бейкер. Еще она рассказала мне, что качалку продали вместе со всем содержимым дома по распоряжению твоей матери. Я знаю, что вскоре после своего возвращения ты зашла к Франку и Доре Мурчисонам на распродажу подержанных вещей и расплакалась, увидев это кресло у них на крыльце.

Мэгги резко повернулась, и перила, на которые она опиралась, угрожающе затрещали.

— Это неправда, — произнесла она срывающимся голосом. — Я же говорила тебе, что никогда не плачу. Я не плакала уже лет пять или шесть. Запретила это себе однажды, во время великого поста, — шутливо добавила она, покосившись через плечо на Джона, — и с тех пор уже никогда этого не делала: плакать — плохая привычка.

Он снова встал и, подойдя к ней сзади, оперся руками о перила с двух сторон от нее.

Мэгги вся напряглась, оказавшись в кольце его рук. Она чувствовала тепло его тела, хотя он и не касался ее. Когда Джон снова заговорил, волосы у Мэгги на затылке зашевелились от его дыхания.

— И еще я знаю, что Франк незаметно отколол от какой-то вещи пятидолларовый ярлычок и прицепил его к креслу, чтобы ты могла купить его.

Мэгги повернулась всем корпусом на том маленьком пятачке, который оставался между Джоном и перилами, и, широко раскрыв глаза, уставилась на него. И тут же пожалела об этом. Ее окутал его запах, тепло его тела, его близость.

— Ты что, хочешь сказать, что они не хотели его продавать?

— Я хочу сказать, что они не собирались этого делать, пока не увидели, как тебе хочется его иметь. Им хотелось, чтобы оно стало твоим, но они боялись обидеть тебя, поэтому не стали тебе его предлагать. Франк считает, что ты бы все равно его не взяла.

— И он прав. — Мэгги щелкнула языком. — Я положительно должна его им вернуть.

— Пожалуйста, не делай этого. — Джон оторвал одну руку от перил и коснулся ее щеки. — Ты только обидишь их.

Хотя новое положение его руки и позволяло Мэгги высвободиться, она не двинулась с места. Продолжая смотреть ему в глаза, она медленно кивнула.

— Да, конечно. — Мэгги поморщилась от отвращения к самой себе. — Это была всего лишь вспышка известного эдейровского темперамента.

— Мне нравится твой темперамент, — проговорил Джон, снова поглаживая ее щеку тыльной стороной ладони. — Он заставляет блестеть твои глаза и розоветь щеки. — И он повторил свое движение пальцев, вызвав прилив крови к коже.

Она с усилием разжала губы и прошептала:

— Джон… Зачем ты это делаешь?

Она увидела, как он сглотнул.

— Сам точно не знаю, Мэгги. Я просто не могу… не делать этого. Когда я вижу тебя, мне хочется быть рядом с тобой. Я оказываюсь рядом, и мне хочется до тебя дотронуться. Дотрагиваюсь, и мне хочется делать это еще и еще…

Джон провел ладонью по ее подбородку, скользнул пальцами в густые рыжие волосы. Большим пальцем он мягко направил ее подбородок вверх, отчего голова Мэгги начала откидываться, а веки отяжелели настолько, что она не могла больше их удерживать. Они медленно опустились, и в этот момент она почувствовала губами его губы.

Поцелуй был кратким, но показался от этого еще более глубоким. Всего на миг его сильные губы заставили ее губы разжаться. Она ощутила во рту его язык, твердый и горячий, и ей показалось, что она уже тысячу лет знает этот вкус. Мэгги вся затрепетала от охватившего ее желания.

Джон поднял голову и посмотрел ей в глаза, в его взгляде была тоска.

— Я хочу тебя, — медленно выговорил он.

Она ничего не ответила, просто не смогла ничего сказать, но отчетливо ощутила, что глаза ее ответили за нее.

— Я не люблю… случайный секс, — прошептала она с трудом, и Джон прочел в ее взгляде, что она хотела сказать гораздо больше, но не могла.

— Я знаю. — Она не отрываясь смотрела, как двигался его кадык. — Я знаю это, Мэгги. Он будет каким угодно, но только не случайным.

— Тогда каким?

Он порывисто вдохнул новую порцию воздуха и сильнее прижал Мэгги к себе.

— Хорошим, — смог наконец ответить он. — Очень, очень хорошим. Конечно, если ты согласишься.

Вместо ответа она обвила руками шею Джона и притянула к себе его голову.

Он протолкнул свой жаркий язык в ее рот, на этот раз глубоко, как бы наверстывая все те упущенные ими поцелуи, о которых они оба мечтали все дни и недели с того самого момента, как впервые встретились; поцелуи, которые они все это время запрещали и себе, и друг другу. Мэгги не сопротивлялась, она сжала Джона так же сильно, как он сжимал ее, и, просунув руки под его пиджак, провела ногтями по спине.

Он зарылся в ее волосы и перебирал их, позволяя им мягко струиться между пальцами.

— Милая… — он поднял голову и посмотрел на нее, потом снова опустил и нежно провел губами по ее щекам, векам, шее. Джон погладил дрожащими пальцами кожу от мочки уха до ключицы, а затем уткнулся лицом в ее шею. Кожа Мэгги пылала там, где он касался ее, но еще больше — в тех местах, до которых он пока не дотрагивался.

Джон запрокинул ее назад, скользнул руками по ее талии и стал стягивать с Мэгги джемпер. Свободный верх от тренировочного костюма легко подался вверх, и пальцы Джона уже гладили нежную кожу Мэгги, а когда они добрались до ее груди, Мэгги едва не задохнулась и стала судорожно ловить ртом воздух. Соски ее сморщились и затвердели от холодного ночного воздуха, и она вскрикнула, когда его теплые губы коснулись кончиков ее грудей.

— Джон… — Голос ее дрожал. Пальцы, которыми она пыталась притянуть к себе голову Джона, не слушались ее. — Пожалуйста… перестань.

Он с трудом поднял голову.

— Мэгги, скажи, что ты пошутила! — Его голос звучал глухо.

— Мне кажется, нам лучше зайти в дом. — Мэгги обняла его за шею. — Там тепло, там мы сможем запереть дверь.

Джон облегченно улыбнулся и тут же поднял Мэгги на руки.

— Говори, куда идти.

Она открыла дверь, он внес ее в дом, затем повернулся так, чтобы Мэгги снова смогла закрыть ее. Войдя в ее комнату, Джон осторожно поставил Мэгги на ноги, и она заперла дверь на задвижку. В лунном свете, едва проникавшем из-за полузадернутых штор, глаза Джона казались совсем темными, таинственными и бездонными, и Мэгги чудилось, что они проникают в каждый, самый тайный уголок ее сердца.

— Мэгги, нам нужно поговорить. Мне нужно поговорить. — Лицо его было серьезным.

— Не сейчас. — Она провела кончиком пальца по его губам, чувствуя, как учащается его дыхание, видя, как пальцы его начинают судорожно сжиматься. Губы его разжались, пропуская ее палец внутрь, и он стал жадно сосать его до тех пор, пока Мэгги, вздрогнув, не выдернула его. Он осторожно взял ее лицо в ладони, снова поцеловал, потом отступил назад.

— Нет, — твердо произнес он, — именно сейчас.

Что-то в его голосе испугало ее. Разговор — не то, что им сейчас нужно. Сейчас им нужно только Это. Непослушными руками она стянула джемпер от тренировочного костюма и отбросила его назад. Джон судорожно сглотнул.

Мэгги увидела, как загорелись его глаза, он буквально пожирал взглядом ее обнаженную грудь, и ей вдруг стало очень неуютно, она ощутила все несовершенство своей фигуры. Вскрикнув, она бросилась к Джону и уткнулась ему в грудь, обвив руками его талию:

— Просто обними меня. Не говори ничего. И не смотри на меня. Я… — Она не могла подобрать подходящих слов. Что она хотела сказать? «С такой маленькой грудью и большой задницей я выгляжу как груша?» Он бы решил, что она напрашивается на комплимент.

— Мэгги! — Он попытался повернуть к себе ее лицо, но она упрямо отворачивалась. — Ты что, стесняешься?! — недоверчиво спросил Джон.

Она кивнула головой.

— Тогда дай мне посмотреть на тебя, — произнес он мягко. — Дай мне дотронуться до твоей кожи.

Дрожа всем телом, Мэгги отступила на шаг. Он положил руки на ее груди, лаская и нежно массируя их, на мгновение закрыл глаза, а когда снова открыл их, то, улыбнувшись, посмотрел на нее:

— Боже, какая ты красивая!

Он наклонился и лизнул ее соски, а потом начал осторожно сосать их. Движения его губ становились все энергичнее, и Мэгги судорожно вцепилась в его плечи. Ее оглушили удары собственного сердца: ощущение было таким сильным, что она резко отпрянула от него, прикрыла обеими руками грудь и отвернулась.

— Прости, — проговорил Джон, протягивая к ней руку, и, заставив повернуться к нему, уперся своим лбом в ее. — Тебе это не нравится? Она покачала головой, потом подумала, что это, наверное, неправильный ответ, и закивала. Она изо всех сил сдерживала себя, пыталась подавить охватившее ее возбуждение.

— Это так неожиданно. Я уже… отвыкла.

— Ясно, — произнес Джон. — Расскажи, что тебе нравится, а что — нет.

Мэгги открыла рот, чтобы ответить, но никакие слова не шли ей в голову, и она снова закрыла его. Джон большим пальцем провел по ее позвонкам, и спина Мэгги запылала. Он поцеловал ее плечо, и она запрокинула голову. Он куснул ее шею, и Мэгги тихо застонала от удовольствия. Запустив пальцы под резинку ее тренировочных брюк, он начал так медленно стягивать их вниз, что превратил это действие в отдельную продолжительную ласку. Мэгги снова вцепилась ему в плечо, когда он присел и, поочередно приподнимая ее ступни, высвободил их из тренировочных. И тут, продолжая сидеть на корточках, он поднял на нее взгляд.

Она стояла перед ним обнаженная! На ней не было ничего, кроме призрачного сияния лунного света. Он мог видеть ее всю, и вдруг, под его жадными взглядами, ее совершенно неожиданно охватили чувства, больше похожие на переживания испуганной девственницы: неуверенность в себе, неуверенность в собственной привлекательности. Воображение быстро обрисовало ей все ее физические недостатки. Ей тридцать один, и спереди и сзади у нее все отвисает! Мэгги крепко зажмурилась и замерла, словно это могло помочь ей укрыться от взгляда Джона.

— Мэгги, посмотри на меня.

По его голосу она поняла, что он встал. Она отрицательно качнула головой. Казалось, никакая сила не могла заставить ее открыть глаза. Ей хотелось прикрыть свое тело хотя бы руками, но она не могла пошевелиться. Ей хотелось заплакать, спрятаться, безумно хотелось, чтобы Джон снова обнял ее, снова заставил почувствовать все то, что всего несколько мгновений назад так обжигало ее тело…

Как будто догадавшись, что с ней происходит, Джон притянул Мэгги к себе, нежно погладил ее по спине и скользнул рукой вниз, к ягодицам. Когда ее дрожь стихла, он медленно подвел ее к кровати и наклонился, чтобы откинуть одеяло, продолжая одной рукой придерживать ее. Затем он бережно уложил ее в постель и заботливо укрыл одеялом. Только после этого она смогла открыть глаза и взглянуть на него.

Джон отступил от кровати и быстро скинул с себя одежду. Мэгги, не двигаясь, смотрела, как он раздевается. Она не отвела глаза, когда взору ее предстало гордое орудие Джона, готовое к бою. Медленно, осторожно, ни на минуту не отрывая взгляда от ее глаз, он надел презерватив и затем сел на кровать рядом с ней.

Он откинул край одеяла, снова обнажая ее груди, потом нагнулся и коснулся их губами, а затем медленно потянул одеяло ниже. Он обвел руками ее открывшийся его взору живот и двинулся дальше, увлекая одеяло за собой: к бедрам, коленям, ступням, пока она не открылась перед ним вся…

У Джона перехватило дыхание. Ладони его вздрагивали от напряжения, он с трудом сдерживал свой пыл, когда медленно проводил ими в обратном направлении по всему телу Мэгги, до самых грудей. Коснувшись их, он остановился и накрыл их ладонями.

Мэгги почувствовала, что ей не хватает воздуха. Медленно, так медленно, что она подумала, что умрет от ожидания и вожделения, он снова провел руками вдоль ее тела, задержался на талии, потом повел руку ниже, к животу, и дальше, туда, где плотно сходились ее бедра. Пальцы его поиграли густыми вьющимися волосами, и Мэгги затрепетала. Одной рукой он мягко отодвинул ее левое колено, другой рукой приподнял правое и, неожиданно для Мэгги, нагнулся и поцеловал ее нежную трепещущую плоть.

Она мелко вздрагивала, пока он проходил губами обратный путь до ее живота. Затем, подняв голову, Джон продолжил это движение ладонями, скользнув ими до самых ее грудей. Он взял их в руки, провел большими пальцами по соскам и, повинуясь ее невысказанному желанию, нагнулся и взял один из них в рот.

Он так нежно ласкал ее грудь, что Мэгги снова не смогла сдержать стона блаженства и, обхватив ладонями его голову, прогнулась, пытаясь еще сильнее прижаться к нему.

— Джон… — пробормотала она.

Он поднял голову, продолжая большим и указательным пальцами движение, прерванное губами. Сквозь пелену страсти в его глазах сквозила тревога.

— Что такое, дорогая? Тебе неприятно? Ты хочешь, чтобы я перестал?

— Нет, — выдохнула она. — Я хочу, чтобы ты никогда не переставал. Мне только хотелось произнести вслух твое имя.

И еще ей хотелось, чтобы он тоже произнес ее имя, чтобы она могла быть уверена, что он знает, кто с ним. Она хотела быть больше, чем какой-то безликой «дорогой», неясным призраком на освещенной луной постели. Ей хотелось, чтобы, когда они занимались любовью, у него не было никаких иллюзий, чтобы он был именно с ней, с Мэгги Эдейр. Но он не произнес ее имени, только издал нечленораздельный звук, снова нагнувшись к ее груди.

Она прижала руку к его щеке, и у нее перехватило дыхание. Мягкая, свежевыбритая кожа, на которую она обратила внимание днем, теперь покрылась щетиной. Мэгги блаженствовала, ощущая ладонью колючую кожу. Она провела рукой по его лицу, потом спустилась к плечам и наконец достигла его груди, поросшей вьющимися волосами.

Не останавливаясь, Мэгги двинулась дальше и, дойдя до соска, провела по нему ногтями. Затем она двумя пальцами начала массировать его и, когда он стал набухать, усилила свои движения. Джон с шумом выдохнул и приподнялся над ней. Она тут же остановилась:

— Нет?

— Да… — прошептал он, возвращая ее руку на свою грудь. — Да, да! Все, что ты хочешь.

— Хорошо.

Она выпрямилась и села на постели, потом нагнулась и коснулась губами его соска, и Джон снова застонал от удовольствия. Он положил руку ей на макушку и попытался еще сильнее прижать к себе ее губы. Когда он наконец сжал пальцы, которыми до этого перебирал ее волосы, и приподнял ее голову, она улыбнулась и сказала:

— Я рада, что тебе это понравилось. Когда ты делал то же самое со мной, я ощущала твою ласку каждой клеткой своего тела. Я хочу, чтобы ты тоже получал удовольствие. — Внезапно ее голос задрожал, и у нее вырвалось: — Я хочу дать тебе так много!

«Я хочу заставить тебя забыть…» Она зажмурилась. Дьявол, откуда эта дурацкая мысль? То, что они испытывали — Джон и она, — принадлежало только им одним, и никому другому. Ей хотелось в это верить. Настолько сильно хотелось, что она уже почти верила, должна была верить!

— Ты уже даешь мне много, — произнес он, и они слились в глубоком поцелуе. Джон поглаживал ее груди, дотрагивался пальцами до сосков, массировал их так же, как до этого она массировала его грудь, и повторял это же движение языком у нее во рту.

Когда они наконец оторвались друг от друга для того, чтобы набрать новую порцию воздуха, Джон проговорил:

— Я уже ощущаю, что ты дала мне больше, чем я заслуживаю. Как бы мне хотелось доставить тебе такое наслаждение, какого ты еще никогда не испытывала!

Мэгги посмотрела ему в глаза и, обводя его губы кончиком большого пальца, произнесла:

— Я приму все, что ты захочешь мне дать. — Мэгги подумалось, что даже если все, что он предложит ей, будет одна лишь эта ночь, она примет ее с благодарностью.

— А я дам тебе все, что ты только захочешь принять, — провозгласил он и, наклонившись, начал сосать другую грудь, одновременно подбираясь рукой к увлажнившемуся лону.

Она думала, что он уже дал больше, чем она может принять, и тут Джон положил ее на спину и снова склонился над ней. Мэгги провела рукой по его лицу, и взгляд ее так ясно просил поцелуев, что Джон услышал эту мольбу без слов. Нежность переполняла ее, что-то глубоко внутри ее заныло от такой сильной любви, какую она не испытывала никогда и даже не могла себе представить, что такое глубокое чувство вообще возможно. Желание, которое кипело в ней, едва не лишило ее голоса. Когда она произнесла: «Я хочу, чтобы мы занимались любовью миллион раз», то прекрасно понимала, что это всего лишь малая часть того, чего ей на самом деле хотелось.

— Конечно, — произнес он, лаская губами ее шею и плечи. — Ты такая вкусная, я никогда не смогу насытиться тобой!

Мэгги вздрогнула, когда его губы снова коснулись ее груди, и еле смогла вымолвить:

— Скорее, Джон!

— Ни за что, — пробормотал он.

Возбуждение ее все возрастало с новыми прикосновениями его губ. Она повторяла его имя с каждым новым кругом, который он описывал языком вокруг ее соска, с каждой дразнящей лаской его пальцев, которыми он раздвигал складки ее тела, проникая все глубже внутрь ее. Снова и снова у нее перехватывало дыхание, потому что ей казалось, что он наконец даст ей сейчас то, чего она так хочет, и она в бессилии стонала, когда он, дразня ее, останавливался, обнаружив новую эрогенную зону, оттягивая то, что — она это знала — должно было произойти.

Джон встал на колени, перекинув одну ногу через ее бедра. Когда он оказался над ней, Мэгги положила ладони ему на грудь и почувствовала частые сильные толчки — его сердце колотилось как пойманная птица! Он вздрогнул и поднял на нее горящий взгляд, губы его плотно сжались. Зажмурившись, Джон ощущал, как руки ее спускаются по его телу, но вот он широко открыл глаза, потому что ее пальцы подобрались к тому, к чему давно стремились. Она обхватила свою находку двумя руками и стала перемещать руки вверх, а потом — вниз, вверх — вниз…

— Нет! — выкрикнул он и с силой отвел ее руку. Прижимая ее ладони к матрасу, он лег на Мэгги, перенеся всю свою тяжесть на ее пылающее тело. Потом он перевернулся на спину, увлекая ее за собой. Он так ловко проделал все это, что она не заметила, как оказалась сидящей на нем верхом.

Он обвел ладонями ее груди, погладил ее талию, бедра, ягодицы, и Мэгги нагнулась, чтобы поцеловать его. После того как Джон почувствовал вкус ее губ, уже никакая сила не могла бы оторвать его от нее, и этот глубокий поцелуй завершил их прелюдию. В следующее мгновение она уже снова лежала на спине, его рука скользнула по ее животу, затем задержалась между ее ногами, отчего Мэгги едва не задохнулась и, выгнувшись навстречу ему, воскликнула:

— Джон, пожалуйста! Скорее, Джон!

Он приподнял ее колени, раздвинул их, привлекая ее к себе.

Он оказался над ней, и она стала гладить его спину обеими руками. Затем Джон подсунул под нее руки и приподнял снизу ее ягодицы. Еще одно движение его тела, потом — ответное ее, и, издав громкий стон, он преодолел последнюю преграду. В то же мгновение язык его проник в ее рот, в ноздри ей ударил запах его распаленного тела, а слух ее поразил горловой звук, исполненный блаженства. Она прогибалась с каждым новым толчком, позволяя Джону все глубже проникать в нее, двигалась в такт его рывкам: быстрее, быстрее, быстрее становились его движения; глубже, глубже, глубже пропускала она его внутрь себя; сильнее, сильнее, сильнее охватывал ее тело невыносимый жар. Мэгги с трудом смогла освободить свои губы, чтобы глотнуть свежего воздуха. Потом она вонзилась ногтями в его спину, до предела прогнулась, затем снова распрямила тело и опять прогнулась, на этот раз уже обхватив ногами его талию, ощущая, как собственное тело перестает ей подчиняться.

Джон с трудом приподнялся над Мэгги и совершил последний, самый мощный рывок. Казалось, время замерло. Они смотрели друг на друга не дыша, сердца их перестали биться, а сознание как будто заволокло волшебным туманом. Губы их одновременно раскрылись в одном беззвучном крике, потому что в то же мгновение они оба почувствовали наступление экстаза.

Сотрясаясь от крупной дрожи, он тяжело уткнулся лицом в подушку рядом с головой Мэгги, заглушив свой готовый уже вырваться крик. Они лежали как будто вынесенные на берег приливной волной, которой стала кульминация их страсти, лежали опустошенные и обессиленные.

— Радость моя… — смог через некоторое время вымолвить Джон, нежно погладив Мэгги по спине. Потом он провел ладонью по ее волосам, коснулся плеча, и от каждого его движения Мэгги ощущала новый прилив блаженства.

— Мэгги, — пробормотал Джон, и сердце ее забилось сильнее. — Искорка моя!

Значит, он помнит, кто она такая! Он знает, кого он только что сжимал в своих объятиях, кто так пылко отвечал на его ласку. Его слова вернули ей дар речи, и она прошептала:

— Джон. О Джон, я…

И тут, как будто зная, что она хочет сказать, и не желая этого слышать, он прервал ее речь поцелуем, и фраза так и осталась незавершенной.

В следующее мгновение Джон поднял голову, и она устремила на него взгляд, полный благоговения от той нежности, какую он вложил в этот поцелуй. Мэгги была уверена, что Джон хотел показать ей, что без слов понял ее признание в любви и что сам он испытывает такие же чувства, и нет никакой нужды произносить это вслух. Мэгги знала, что не может сказать ничего, что не было бы уже известно Джону, и если он не готов ее выслушать, то она сможет это перенести.

И вдруг с неожиданной болью ее пронзила мысль о том, что он может сейчас встать и уйти. Она изо всех сил сжала его в своих объятиях, стараясь удержать, без слов поведать о своей любви, о том многом, что ей так хотелось бы разделить с ним.

Она так и не узнала, о чем Джон так хотел рассказать ей сегодня. Они заговорили обо всяких второстепенных вещах, часто прерывая беседу поцелуями. Мэгги рассказала о вечерних проделках девочек, а Джон — о том, как прошла неделя в больнице. Затем они заговорили об уроках верховой езды для Энди.

— Я уже попробовала сегодня с ней заниматься, — сказала Мэгги. — Она прирожденная наездница, совсем как Джолин.

Он провел пальцем по ее руке, поднес к губам ее ладонь и поцеловал.

— Не удивительно. Ладно, занимайтесь. Нужно будет только договориться о времени, чтобы тебе было удобно. Как платят другие ученики: за каждую неделю или сразу за весь месяц?

— За месяц, — ответила Мэгги, перевернувшись на бок, — но за Энди я денег не возьму.

Джон легким движением вернул ее на спину и, нахмурившись, посмотрел на нее:

— Энди будет платить наравне с другими.

— Но, Джон…

— Мэгги, не надо об этом спорить. Иначе мне будет гораздо сложнее обратиться к тебе с другой просьбой: я хотел, чтобы ты вела мою бухгалтерию. За такую же плату, как и у остальных клиентов, — добавил он поспешно.

— Но…

— Никаких «но». — Голос его звучал непреклонно. — Черт возьми, Мэгги, ты думаешь, я буду спокойно смотреть, как ты экономишь и во многом отказываешь себе? В один прекрасный день этот дом развалится и погребет тебя под собой, если ты не сделаешь ремонт.

Она рассмеялась и, откатившись от него, села на постели, поджав под себя ноги.

— Перестань, Джон. Мое финансовое положение тебя не касается. Спасибо за заботу, но я не нуждаюсь в благотворительности. К тому же не забывай, что школьные попечители получают зарплату, а когда я выиграю выборы, у меня станет совсем мало свободного времени. Честно говоря, я смогу уделять внимание Энди только в те часы, когда занимаюсь с Джолин, поэтому она не будет отнимать у меня дополнительного времени. Таким образом, платить тебе не за что, вот так!

Она предвосхитила его возражения:

— А о том, чтобы мне взвалить на себя счета еще одного клиента, не может быть и речи, по крайней мере, до тех пор, пока у меня не появится более совершенный компьютер.

— А когда это случится? — спросил Джон.

Она улыбнулась и поднялась с кровати:

— Когда я смогу себе это позволить.

Забыв о былом стеснении, Мэгги прошла через всю комнату к стенному шкафу и достала оттуда халат. Накинув его, она открыла дверь и направилась через холл в ванную.

Когда она появилась из ванной, Джон в полузастегнутых брюках стоял на пороге ее спальни, облокотившись о дверной косяк. Он положил руки на талию Мэгги и притянул ее к себе.

— Мэгги Эдейр, ты просто разбиваешь мое сердце.

— Почему? — прошептала она.

— Потому что ты не позволяешь мне… давать тебе.

— Ты даешь мне все, что я хочу.

Ее слова как громом поразили его. Джон быстро отвернулся, чтобы скрыть вызванную ими боль, однако, когда вошел в ванную, не смог не хлопнуть дверью.

«Ты даешь мне все, что я хочу». Отлично. Иными словами, все, что ей от него нужно, это секс…

А почему она должна хотеть от него большего? Разве это не то, чего он сам искал от женщин последние три года? Вот и нашел. У женщин, между прочим, те же права и те же потребности, что и у мужчин. Проблема в том, что он прекрасно понимал, что от Мэгги ему хочется чего-то еще. И ему казалось — да он был просто в этом уверен, — что и она испытывала те же чувства.

Не оборви он ее тогда, разве она не призналась бы ему в любви?

Джон тщательно вымыл руки, как перед операцией.

Он не мог позволить ей произнести эти слова, не мог позволить сделать все происходящее таким реальным, пока она не узнает правду о нем. Джон подавил стон, уже готовый вырваться из его груди. Он должен был настоять на том разговоре, ради которого приехал к ней. Он должен был рассказать ей все без утайки, но, похоже, теперь уже слишком поздно. Теперь, когда он сделал ее своей, как мог он рассказать ей о себе такое, что наверняка заставит ее его презирать?

Он уставился на свое отражение в зеркале, кляня себя за малодушие. «Мартин, что же ты наделал!» — пробормотал он. Отражение в зеркале ответа не давало, поэтому Джон отвернулся от него.

Ответа не было и во взгляде Мэгги, сидевшей на краешке постели, когда он вернулся в комнату. Она явно ожидала его. Рассеянный свет ночника сделал ее волосы похожими на настоящее пламя, а тени надежно скрывали выражение ее лица. Но в одном можно было не сомневаться: когда она протянула обе руки навстречу ему, движение ее было исполнено глубочайшей нежности.

Джон опустился перед ней на корточки и зарылся головой в ее колени, а она стала мягко массировать его плечи и спину.

— Не уходи, — шептала она. — Ложись ко мне и оставайся.

— Мне бы хотелось это сделать, — признался он, поднимая голову. — Мне бы очень хотелось, Мэгги, но…

Она тряхнула головой:

— Ничего, я все понимаю. У тебя пациенты, которым ты можешь понадобиться в любую минуту, а тебе бы не хотелось сообщать на работу этот телефон.

Он поднялся и стоял теперь перед ней, пытаясь разгадать, что скрывалось за ее полуопущенными ресницами. И как это ему хотя бы на мгновение могло показаться, что у этой женщины открытая натура?

— Я уезжаю вовсе не поэтому! Черт возьми, ты что, думаешь, что мне стыдно быть здесь, с тобой? Нет же, Мэгги! Я горжусь тем, что ты позволила мне делить с тобой постель, что ты подарила мне такую ночь. Я просто не хочу, чтобы тебе начали задавать разные язвительные вопросики о том, что касается только нас двоих.

Он, передразнивая, перешел на фальцет:

— Мэгги, милочка! У вас кто-то заболел в ночь на воскресенье? Говорят, у вашего дома всю ночь простояла машина доктора?

Мэгги встала, воинственно вскинув подбородок и подбоченившись.

— Ну, положим, с этим бы я как-нибудь справилась, — Мэгги попыталась изобразить беззаботную улыбку. — Ты ведь помнишь, кто я? Я же Мэгги Эдейр, бунтарка с духовым ружьем, живущая по своим собственным законам.

— Ты еще и мать Джолин, которая может не понять, если люди начнут говорить о тебе. А кроме того, ты кандидат в школьный отдел.

Мэгги закрыла глаза и кивнула.

— Да, правильно.

Она снова открыла глаза, надеясь, что ей удалось скрыть пронзившую ее боль. А что она ожидала от него услышать: «А кроме того, ты женщина, которую я люблю, на которой я хочу жениться»?

Ей вдруг открылось, что те слова, которые она говорила себе и ему о том, что будет счастлива принять все, что он ей предложит, пусть это и будет совсем немногое, были ложью. Она хотела большего, чем просто его тело, больше, чем одно лишь физическое наслаждение, которое он мог бы ей подарить. Она хотела всего. Всего того, что было у Лауры… и даже большего. Его лицо ничего ей не сказало. Она мечтала снова почувствовать ту нежность, с которой он обнимал ее, ту твердую уверенность, что она многое для него значит, что он ценит ее как человека и очень ею дорожит.

Но было ли так на самом деле? Была ли она на самом деле так важна для него? У нее не осталось в этом никакой уверенности. Она — не та женщина, о которой он мечтает. Ему нужна была кроткая, а не бойкая. Не обыкновенная, а безупречная. Не Мэгги, а Лаура.

Лаура, которую никому никогда не заменить.

Мэгги встала и подала Джону его рубашку:

— Седлай своего коня, ковбой! — Она попыталась скрыть охватившее ее чувство незащищенности за легкомысленным тоном. Чувство это ей не нравилось, она ругала себя за то, что позволила себе поддаться минутной слабости.

— До свидания, Мэгги, — произнес Джон, когда они были уже на крыльце. — Спокойной ночи!

У Мэгги внезапно запершило в горле. Она с огромным трудом удержалась от того, чтобы кинуться Джону на грудь и умолять его полюбить ее, по-настоящему полюбить, не на одну ночь, а на всю жизнь… Но вместо этого она лишь непринужденно улыбнулась и открыла перед Джоном дверь, пропуская его вперед. Затем, не дожидаясь, пока он отъедет, закрыла дверь. Без этих долгих проводов было как-то легче. Чуть-чуть, но легче…

Еще вчера такое ясное, небо наутро затянуло серыми тучами, и на лобовое стекло то и дело падали капельки дождя, мешая Мэгги следить за дорогой. Она отвела девочек в воскресный класс и уже успела облачиться в длинное платье, когда в церковь вошел Джон. Судя по его виду, он просто-напросто проспал.

Проскочив мимо Мэгги, он на бегу кивнул ей, уголки его губ чуть заметно дрогнули, и от этих маленьких знаков внимания у нее подпрыгнуло сердце и засосало под ложечкой. Когда же, через несколько минут, он обернулся к ней и одарил ее широкой, ей одной предназначавшейся улыбкой, Мэгги пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы с невозмутимым лицом степенной походкой пройти мимо алтаря и подняться на хоры.

Как могла она сдерживать свои чувства, когда он так улыбался ей? В публичном месте, а тем более в церкви, так смотреть на женщин нельзя! К своему величайшему стыду, Мэгги обнаружила, что она молится о том, чтобы служба поскорее закончилась, и она смогла бы поговорить с Джоном, может, даже коснуться его или хотя бы оказаться рядом с ним и вдохнуть его запах…

Как ни пыталась она сосредоточиться, из этого ничего не вышло. Если это любовь, то совершенно особенная, абсолютно не похожая на то, что она знала раньше. Она захватила ее мысли, сердце, этим чувством было теперь пронизано все ее существо! Наваждение? Да, пожалуй.

Мэгги была уверена, что сегодняшняя проповедь — самая длинная в ее жизни, и она едва смогла дождаться ее конца. Кружка для пожертвований совершила, сопровождаемая благодарственной молитвой, свой обычный круг, и наконец Мэгги была свободна! Она в мгновение ока переоделась, привела в порядок прическу и пулей вылетела из церкви. На противоположном конце лужайки она нашла девочек, и когда подошел Джон, они втроем уже ждали его, взявшись за руки.

Некоторое время стоял невыносимый гвалт, потому что девочки в два голоса пытались рассказать Джону о том, как им было «здоровско» ночевать вместе, и заставили его пообещать, что он разрешит Джолин приехать на следующие выходные к Энди.

Когда они немного утихомирились, Джон обратился к Мэгги:

— Как насчет того, чтобы все мои девочки поехали ко мне домой на обед? Я предупредил миссис Виздом, что собираюсь вас пригласить, поэтому она наверняка приготовила что-нибудь особенное.

«Мои девочки»? Даже если бы Джон сейчас опустился на одно колено и предложил ей руку и сердце, это не растрогало бы Мэгги больше, чем эти два слова! Ей подумалось, что это, наверное, и есть любовь, из таких на первый взгляд мелочей она и состоит! Странно только, что все эти мелочи заставляют хотеть большего, желать чего-то еще.

Мэгги глубоко вдохнула и кивнула в знак согласия.

— Оставь машину здесь, — сказал Джон, взяв девочек за руки — Если дождь усилится, мы вернемся за ней.

Мэгги слегка волновалась, входя в дом деда, но, к ее удивлению, никакой горечи она там не ощутила. Она лишь с любопытством отметила изменения, происшедшие за те четырнадцать лет, что она здесь не была: сменились обои над деревянной обшивкой, старая люстра была заменена на менее вычурную, а дверные ручки были теперь не из граненого стекла, а из бронзы.

Домработница у Мартинов оказалась полной румяной женщиной лет шестидесяти, которая, всплеснув руками, с восторгом отнеслась к появлению Энди с сестрой-двойняшкой. Представив гостей, отец и дочь повели их на экскурсию по дому.

Окна по-прежнему пропускали недостаточно света, и, хотя занавески на них были теперь не такими плотными и пыльными, как раньше, комнаты все равно сохраняли довольно унылый вид. Лишь немного это впечатление улучшала более яркая и современная мебель, но даже звенящие детские голоса не очень оживляли дом и терялись под высокими потолками.

Джолин и Энди забросали Мэгги вопросами о том, как она здесь росла, и, отвечая на них, Мэгги почувствовала, что последние крупицы обиды на мать, которая продала его, покидают ее сердце.

Воспоминания, которые разбудил в ней дом, были светлыми, да и, честно говоря, дом этот не годился для них с Джолин. Его большие мрачные комнаты никак не сочетались бы с тем постоянным уютным беспорядком, который у них царил, и Мэгги приходилось бы тратить на уборку гораздо больше времени, чем она привыкла. Однако ей было приятно показать свою спальню, в которой теперь обитала Энди, вместе с прилежащей к ней комнатой для игр. Напротив, через холл, находилась комната, в которой в один прекрасный день появилась на свет Мэгги; роды пришлось принимать дедушке, потому что везти ее мать в больницу было уже поздно. По строгой обстановке становилось ясно, что комната эта теперь принадлежит Джону.

Мэгги провела ладонью по высоким стойкам кровати, с удовольствием касаясь нежного полированного дерева. Ей почудился аромат Джона, поднимающийся от подушек, и она глубоко и с наслаждением вдохнула. Она ощутила сильное желание опуститься на его постель, зарыться в нее лицом и распластаться по ней всем телом. Но тут его рука коснулась ее талии, заставив двинуться дальше вслед за девочками.

Комнаты бабушки и дедушки Мэгги находились теперь в распоряжении миссис Виздом, поэтому они лишь на ходу заглянули в них, прежде чем снова спуститься на первый этаж.

— Этот дом слишком велик для меня, — произнес Джон, когда они обошли флигель, в котором помещалась спальня огромных размеров, снабженная отдельной ванной комнатой и гардеробной, — все мои «игрушки» уместились в рабочих комнатах.

Мэгги с удовольствием отметила про себя, что кабинет, приемная и комната для осмотра больных выглядели теперь очень современно. Обставленные удобной мебелью, хорошо освещенные, помещения эти уже не казались такими внушительными и пугающими, как раньше. Кое-где в специальных стеклянных витринах были расставлены собранные Джоном старинные предметы: хирургические инструменты и лабораторная посуда причудливой формы. Мэгги подумалось, что пациентам, должно быть, не скучно ожидать здесь своей очереди.

Казавшиеся такими интересными для Мэгги, витрины эти вскоре наскучили девочкам, и сестры пустились в обратный путь к центральной части этого гигантского дома. Пока голоса девочек еще раздавались из комнат, Джон продолжал рассказывать Мэгги о том, как последние владельцы перестроили солярий, чтобы увеличить площадь для его рабочих комнат, и даже устроили новую, больших размеров ванную комнату, которая оказалась значительно удобнее прежней.

— Чистый мрамор, — с гордостью произнес Джон, открывая перед Мэгги дверь и отступая назад, чтобы пропустить ее внутрь ванной. Мэгги не особенно интересовалась тонкостями водопроводного дела и предпочла бы бегло оглядеть ванную снаружи и пройти мимо, но Джон почти грубо втолкнул ее внутрь. Затем он последовал за ней и запер дверь.

Мэгги вздрогнула и обернулась, с ее губ уже готов был сорваться вопрос, но у Джона, видимо, были свои понятия о том, что должны делать ее губы. Он нежно заключил ее в свои объятия:

— Мэгги… — выдохнул он. — О, Мэгги!

Он запустил пальцы в ее волосы, и во все стороны полетели шпильки, но они уже не могли прервать поцелуя.

— Итак, — проговорила Мэгги, оправившись и встряхнув головой, — следует ли понимать это так, что последние двенадцать часов ты скучал по мне?

— Скучал по тебе?! — Он возмущенно воззрился на нее. — Да я места себе не находил! К тому же разве прошло только двенадцать часов? Мне кажется, это была целая вечность!

Мэгги взглянула на наручные часы и покачала головой. Повертев в руках пуговицу на его рубашке, она произнесла:

— Даже чуть меньше. — Бог мой, Мэгги, — простонал Джон, притягивая ее к себе. — Как ты можешь быть такой холодной, такой бесчувственной? Каждый раз, как мы входили в какую-нибудь комнату, где была кровать, мне хотелось выгнать девочек, затащить тебя на постель и просто-напросто изнасиловать! Один только вид тебя в моей спальне, когда ты водила рукой вверх-вниз по деревянным стойкам кровати, возбудил меня настолько, что я почувствовал себя еще хуже, чем сегодня утром, в церкви. Еще спасибо нашим просторным церковным одеяниям, а то бы все увидели, что ты со мной делаешь!

«Неужели это было бы так плохо?» — хотела спросить Мэгги, но Джон уже снова целовал ее.

— Это было нечестно, так смотреть на меня в церкви, — прошептала Мэгги после некоторой паузы.

Он поднял голову и посмотрел ей в глаза:

— А ты думаешь, честно было стоять с таким благочестивым видом, сложив руки на груди, словно какой-нибудь херувимчик, и буквально раздевать меня взглядом!

— Не было этого!

— Было, было.

— Ты что, затащил меня сюда, чтобы спорить?

Джон улыбнулся, поцеловал мочку уха, затем и шею и, наконец, губы.

— Я затащил тебя сюда потому, что не мог больше сдерживаться, а мне не хотелось смущать детей.

Мэгги вздохнула:

— Кстати о детях…

Голоса девочек, зовущих Мэгги и Джона, зазвенели в коридоре.

Поспешно проведя рукой по волосам, Мэгги отперла дверь ванной, приложила палец к губам и вышла в коридор.

— Я здесь, девочки, — громко произнесла она. — Я… э-э… зашла поправить прическу.

Джолин с удивлением посмотрела на нее:

— Мам, но ты сейчас совсем лохматая.

Мэгги пожала плечами.

— Ты же знаешь, как трудно привести в порядок мои непокорные волосы.

На вопрос Энди о том, где ее папа, Мэгги снова пожала плечами:

— Думаю, он скоро появится. Вас послала миссис Виздом? Обед уже готов?

В тот день Джон не пришел на репетицию хора, и Мэгги не видела его до вторника, когда он заехал к ней около двух. Он вошел в дом и, ничего не говоря, принялся целовать ее. Не помня себя, Мэгги потащила его в свою спальню и буквально набросилась на него, впрочем, он совершенно не сопротивлялся.

В среду он влетел к ней через минуту после того, как школьный автобус увез Джолин. Мэгги была еще в халате, накинутом на ночную рубашку, волосы не причесаны. К тому моменту, когда Джону пора было уходить, они были растрепаны еще сильнее. Он улыбнулся, проведя рукой по ее голове, и сел на кровати, Мэгги же продолжала лежать среди смятых простыней.

— Да, твои волосы возьмет не всякий гребень. Ты знаешь, как трудно было мне сдержаться и не захохотать во весь голос, когда ты вышла из ванной и представила дочери такое сомнительное объяснение?

Она тоже села на кровати и толкнула его в бок:

— И это вся благодарность за то, что я спасла твою честь? За то, что ты не упал в глазах дочери?

— Мэгги… — Джон прикусил губу, потом перевел взгляд на ее ладони, все еще сжимавшие его руки, и, испустив глубокий стон, заключил ее в свои объятия. Он так сильно сжал ее, что у нее едва не захрустели позвонки. — О, Мэгги! Я… — Он вдруг на полуслове замолчал и зарылся лицом в ее волосы.

Она резко высвободилась и уставилась на его бледное, застывшее лицо:

— Что?

Он отвел взгляд и покачал головой:

— Ничего. Ничего.

Вот именно, думала Мэгги в пятницу вечером. Ничего. Ровным счетом ничего. Вот все, что она услышала от Джона за два долгих дня, прошедших с их встречи, и за две еще более длинные ночи. Тем не менее ей некогда было особенно горевать в эти дни: за это время она успела дать два интервью городским газетам и записать выступление для местного телевидения. Общая встреча всех кандидатов была назначена на первый четверг ноября, и у Мэгги было достаточно дел, чтобы не сидеть сложа руки.

Джон позвонил в субботу рано утром, когда она еще не встала с постели.

— Привет, — одного этого слова, произнесенного им, оказалось достаточно, чтобы Мэгги захлестнуло волной желания. Мгновенно вспотевшей рукой она сжала трубку и стала жадно ловить каждое его слово.

— Прости, что не звонил, я отсутствовал некоторое время, — проговорил он. — Я пытался выкроить свободную минутку, чтобы связаться с тобой, но ничего не вышло. Все это время я совершал рейсы в Галифакс и обратно, как молочный фургон. Я уже не помню, сколько времени я не был дома, а спал только урывками.

— А что случилось, если только ты имеешь право об этом рассказывать?

— Тебе — да, — произнес он, с трудом подавив зевок.

— Началось все с того, — продолжал Джон, — что в течение двадцати четырех часов я пытался предотвратить преждевременные роды у одной из моих пациенток, но мне это не удалось, и, несмотря на все мои усилия, ребенок появился на свет. Пришлось срочно везти его и мать в родильный дом, и еще двенадцать часов я не мог ни на шаг отойти от младенца. Потом у меня был пациент, у которого меньше, чем за три часа, случилось три приступа астмы. Понадобился почти весь вчерашний день, чтобы его состояние хотя бы частично стабилизировалось. Потом был еще случай острого аппендицита, и вот он уже меня окончательно доконал. Я даже не мог тебе позвонить.

Голос у Джона был невероятно усталым, и Мэгги поспешно проговорила:

— Ничего, я все понимаю.

— Я знал, что ты поймешь. Ты же выросла в доме врача! Жалко только, Энди не понимает. Она в ярости от того, что я собираюсь сейчас лечь спать.

По тому, как он застонал, Мэгги догадалась, что Джон наконец добрался до кровати и растянулся на ней. Мэгги хотела было сказать, чтобы он не волновался, что Энди его простит, но в это время он снова заговорил:

— Но это еще не все. Этот самый приступ аппендицита случился не у кого-нибудь, а у доктора Петрелиуса, с которым мы через раз дежурим по выходным. Миссис Виздом сегодня вечером занята, поэтому я не смогу сегодня принять Джули. Ужасно не хочется расстраивать девочек, но… — Мэгги представила, как Джон разводит руками.

— Джули все поймет, не переживай, Джон. Я постараюсь ей объяснить, и… — Она неожиданно запнулась. — Постой-ка, Джон, а как же Энди? Ей лучше приехать сюда, ведь тебя могут вызвать к пациенту!

— Мэгги… дорогая! — В его тоне слышалась глубочайшая признательность.

Сердце у Мэгги подскочило: он впервые так ласково называл ее не в постели.

— Спасибо, — продолжал он. — Я собирался нанять девушку, чтобы она переночевала в доме, но Энди, конечно же, будет в восторге от твоего предложения, поэтому я с благодарностью принимаю его от ее имени. — Мэгги услышала, как Джон облегченно вздохнул.

— Джон, постарайся выспаться. Я заеду за Энди через час или около того. Постарайся только не уснуть прежде, чем сообщишь ей и миссис Виздом, что она побудет у нас.

— Отлично, — произнес Джон. Затем снова обратился к ней: — Мэгги?

Ее сердце снова чуть не остановилось:

— Да, Джон?

Молчание. Мэгги слышала его дыхание. Потом ей показалось, что он медленно выпустил воздух.

— Ничего, Мэгги. Еще раз большое спасибо. Надеюсь, увидимся в воскресенье.

«В воскресенье». Мэгги могла лишь так же надеяться на это, как и он.

Воскресным утром Мэгги проснулась совершенно разбитой. Открыв глаза, она обнаружила над собой два одинаковых сияющих детских личика. Ее сердце изнывало от тоски, а глаза наполнились слезами. Приподнявшись на постели, она крепко обняла обеих девочек.

Джолин быстро высвободилась и озабоченно спросила:

— Мама, что с тобой? Почему ты плачешь?

Мэгги зажмурилась.

— Нет-нет. Я не плачу.

Но ведь она была уже близка к этому! Слишком близка. Даже приняв душ и одевшись, Мэгги продолжала испытывать странное болезненное ощущение в груди и горле. Она попыталась сглотнуть, но оно не исчезло.

Когда же у входа в церковь она заметила Джона, ощущение это усилилось в несколько раз.

На Джоне был темный костюм и белая рубашка, а по безупречно уложенным волосам можно было видеть, что он только что принял душ. Щеки и подбородок его были чисто выбриты и выглядели такими свежими, что Мэгги нестерпимо захотелось коснуться их пальцами, подойти близко-близко к Джону и вдохнуть запах его одеколона. Но вместо этого она остановилась неподалеку от него. Под глазами у него были круги, и Мэгги подумалось, что, может, ему тоже не удалось как следует выспаться прошлой ночью.

Девочки со всех ног бросились к нему, и он сделал то, что делал всегда, если выпадала такая возможность: он присел на корточки и, оказавшись вровень с ними, крепко прижал к себе каждую из сестер одной рукой.

Она медленно подошла поближе, и их взгляды встретились.

— Привет, — произнес Джон, выглядывая из-за двух кудрявых головок. Он пытался удержать ее взгляд, как будто ища чего-то в ее глазах. Чего? Ответов? На какие вопросы? Если он и собирался услышать их от нее, то сам уж точно не предлагал ничего взамен.

Выражение его глаз заставило Мэгги засомневаться в том, что в прошедшую неделю между ними с Джоном вообще что-то произошло. На какое-то мгновение ей даже показалось, что их страстные объятия были не более чем прекрасным сном. И лишь по его напряженному молчанию, по явной попытке скрыть какие-то чувства Мэгги догадалась, что это был не сон. Впрочем, кроме этих признаков, был еще один: все тело ее трепетало, и в самых укромных уголках его, до той поры мирно спавших, она почувствовала вдруг какие-то неведомые ей прежде толчки, от которых заныло все ее существо.

Итак, это не сон, и Мэгги не собирается так просто отказываться от того, что между ними было. Она даже, если потребуется, будет бороться за ту любовь, которую они ощущали, и за ту, что еще смогут ощутить в будущем друг к другу, к своим дочерям и к другим детям, которых породит их любовь.

Она хотела его, хотела, чтобы они были вместе всегда, всю жизнь. Снова поймав его взгляд, Мэгги попыталась прочесть в нем малейший намек на чувства, сходные с теми, которые испытывала сама, какое-нибудь указание на то, что в их отношениях он тоже видел что-то большее, чем просто секс. И опять не нашла она того, что искала, ничего, на что можно было бы положиться, только сомнения и озабоченность вперемешку с теплотой и желанием.

Она проглотила комок и произнесла:

— Привет. Как дела?

— Все в порядке.

Джон одним взглядом охватил ее всю, начиная с аккуратно уложенных волос и кончая темно-синими туфлями, которые она обычно надевала в церковь.

Мэгги каждой частичкой кожи ощутила этот взгляд: вот он коснулся широкого белого пояса на ее голубом платье, прошелся по серому в голубую полоску пиджаку, защекотал ноги под капроновыми чулками.

И тут он поднял глаза, и взгляды их встретились. О, сколько желания было написано теперь на его лице, да, желание поглотило уже последние сомнения!

— Мэгги, — произнес Джон нежным, срывающимся голосом, и она поняла, что он помнит все, что произошло между ними. — Как… как ты?

Она улыбнулась, глядя на сидящего на корточках Джона, обнимавшего свою и ее дочерей, сестер, двойняшек, каждой из них была нужна мать так же, как и отец, и тогда Мэгги сделала то, что должна была сделать.

Ни люди, снующие мимо них, ни Джолин с Энди не остановили ее. Продолжая смотреть в глаза Джона, она тихо, но очень четко, не пытаясь скрыть свои слова ни от кого, произнесла:

— Джон, мы с тобой должны пожениться.