История моей измены

Глава 16

— Амальфитанское побережье —

Боже, Позитано был прекрасен.

Миша впитывала в себя впечатления. Оставив багаж в отеле, сразу же отправилась на пляж. Зарылась ногами в песок у кромки воды и просто стояла. Позволила волнам разбиваться о ее ноги, пока сама смотрела вдаль.

Таль оставил ее в гостиничном номере в Риме, но не на полу — сначала помог ей лечь в постель. Подарив на прощание медленный поцелуй. Как же грустно. Он не сказал, о чем был его телефонный звонок, но по его поцелую она догадалась. Он должен был уехать. Возможно, на пару дней.

Через несколько дней сама Миша уезжала в Позитано.

Это было прощание, фактически молчаливое. Слов и так было сказано достаточно. Вероятно, даже слишком, и они еще долго будут рвать ее сердце. Миша уже была надломлена, она не могла вынести мысли о прощании.

Он не вернулся. На ее телефон поступил звонок, но она собирала вещи и в тот момент держала в руках ее с Майком фотографию. Она сбросила вызов, не ответив. Так лучше.

Слов слишком много. Не впускай их.

В ночь перед отъездом из Рима она прослушала оставленное им голосовое сообщение… спустя два дня после того, как он ее покинул.

«Привет, танцовщица. Хотел сказать это лично, но не получилось. Когда я вернусь, ты уже уедешь. Ненавижу, что не могу попрощаться по-настоящему. Что больше не увижу тебя. Ты только… не забывай меня. Не забывай нас. Не забывай, кто ты есть, а не кем, по твоему мнению, ты должна быть, когда ты с ним. Будь с ним добра, но не проявляй слабость. Ты должна ему это. И не бойся. Ты сильная, Миша. И перестань считать себя ужасным человеком. Ты не такая. Он не такой. Ты просто не влюблена. Это не ужасно. Всего лишь грустно. Не путай эти два понятия. Береги себя и свое сердце. Только… пожалуйста, не забывай нас».

Было очень, очень, очень трудно не перезвонить ему. Не умолять забрать ее от всего этого. Ей было плевать, какая у него работа и куда он направляется, она просто хотела быть с ним. Просто хотела потеряться с ним.

Найди меня.

Она села на поезд до Неаполя, затем водитель отвез ее в отель в Позитано. Предполагалось, что она будет путешествовать со своим боссом, но ему пришлось улететь обратно в США за другими разрешениями и лицензиями. Теперь уже они встретятся в Турции. Она была благодарна за время, которое ей предстоит провести в одиночестве, даже если это будет всего пара дней. Кроме того, ее переселили из обычного номера в его апартаменты с двумя спальнями.

От этого она чувствовала себя немного менее дерьмово.

Когда зазвонил ее телефон, она возвращалась в отель. Сотовый молчал со звонка Таля. Она практически разорвала задний карман, пытаясь достать его. Но это был не Таль.

— Взволнована!? — проворковал Майк.

— Устала — это более точное определение моего состояния, — вздохнула Миша.

— Ох, моя бедняжка. Долгая дорога? — спросил он своим сюсюкающим голоском. Раньше он вызывал у нее смех. Теперь же заставлял чувствовать себя ужасным, проклятым монстром, шлюхой-изменщицей, охрененно ужасным человеком, ох, бл*ть, БЛ*ТЬ.

— Типа того. Во сколько ты приезжаешь?

— В моем маршруте сказано, что я должен прибыть в твой отель около шести вечера. Не могу дождаться! Ты нашла, где нам поесть? Такое чувство, будто прошла целая вечность с тех пор, как я тебя видел, — простонал он.

— Я тоже, — прошептала она, вытирая слезы.

— И я должен тебе кое-что сказать, — начал он, и она услышала это в его голосе. Готовился очередной часовой разговор на тему «Миша-молчит-и-слушает». Больше ей не вынести.

— О, боже. Дождись приезда. Нам есть о чем поговорить. Много о чем, — подчеркнула она.

Конечно же, он ее проигнорировал.

— Я только хотел, чтобы ты узнала прежде, чем вернешься домой. Моя мама кое-что у нас поменяла. Думаю, тебе очень понравится, она выбросила старый диван и купила нам…

— Она выбросила мой диван!?

— Да ладно тебе, Миша, он был старый. И она подарила нам крутой кожаный диван, — продолжил он.

— Я ненавижу кожаную мебель. Ты это знаешь, — отрезала она.

— Да-да, но ты же ее знаешь, и я, правда, думаю, что тебе понравится. И она отнесла всю твою одежду в химчистку. Это мило, — продолжил он.

Какого. Хрена.

— Она рылась в моей одежде!? — прошипела Миша.

— Только в той, что в гардеробной.

Только в моих самых красивых, самых дорогих нарядах.

— Майкл Рапапорт. Ты знаешь, знаешь, как я отношусь к этому дерьму. Ты знаешь. Почему ты позволил ей это?! — возмутилась Миша.

— Потому что она была очень милой и заботилась обо мне, пока кто-то находился на другом конце света. И с вещами все в порядке, ты бы даже и не заметила. За исключением твоей замшевой куртки, кажется, она испорчена, но ты все равно ее больше не носишь.

Миша постаралась сдержать гнев. Она больше не носила замшевую куртку, потому что та была подарком ее умершей школьной подруги. Обычно за этим следовала громкая ссора с криками, с множеством красочных слов, описывающих его мать-стерву. Но то, что он сказал, остановило ее: «…пока кто-то находился на другом конце света». А учитывая, чем она там занималась, Миша… не имела права злиться. Ни из-за чего. Он мог бы поджечь дом, а ей бы оставалось лишь улыбнуться и поблагодарить.

Потому что я ужасный человек.

Он без конца болтал об изменениях, которые внесла его мама. Миша притворялась, что слушает, вплоть до своего гостиничного номера. Она прижалась к перилам балкона и давала соответствующие ответы в соответствующие моменты разговора. В конце телефонного звонка он закончил своим обычным «люблю тебя!»; она не ответила. Ей хотелось чувствовать себя виноватой, но когда она положила трубку, в ее голове раздался другой голос.

«…перестань считать себя ужасным человеком… береги себя и свое сердце»

Но это трудно сделать, когда твое сердце находилось где-то еще.

На следующий день Миша проснулась, чувствуя себя немного лучше. Слова Таля крепко угнездились в ее сознании. Она совершила ужасный поступок, но это не обязательно делало ее ужасным человеком. Она должна быть сильной. Ради себя. Ради Майкла. И даже ради Таля. Он сделал для нее нечто удивительное. Она отплатит ему тем же.

Весь день она посвятила телефонным звонкам. До прибытия Майка оставалось два дня — после этого она знала, что все полетит ко всем чертям. Друзья у них были общими. Муж ее подруги Лейси был лучшим другом Майка, Миша точно ее потеряет. И мама Миши любила Майка. Обожаааала его. Она бы очень расстроилась. Мама Майка, конечно, расстроится, но Миша ей все равно никогда не нравилась.

Может, она знала что-то, чего не знал никто из нас.

— Привет, подруга! — взвизгнула Лейси ей в ухо.

— Привет! Как дела?

Миша рассмеялась и подтянулась на перила балкона. Это были не столько перила, сколько каменная полустена. Ей удалось сесть на нее и скрестить ноги.

— Хорошо! Очень хорошо. Ты бы гордились мной, танцовщица, я не отлынивала от тренировок!

Танцовщица…

— Потрясающе, Лейс, так держать.

— А как ты? Итальянская еда осела на твоей заднице? — поддразнила Лейси.

— Немного, — усмехнулась Миша.

На самом деле она набрала около пяти или более фунтов. Сначала она расстроилась, но Таль одобрил. Весь вес пришелся на ее задницу.

— Я не разговаривала с тобой почти неделю, как дела? Где ты сейчас? — спросила Лейси.

— На побережье, и у меня все хорошо. Потом мы поедем в Стамбул.

— Я бы убила за то, чтобы быть тобой. И просматривая наши расписания, я тут подумала, Боб с ребенком собирается навестить его маму… и возможно, мне удастся избежать этого и навестить тебя! Есть ли в Стамбуле что-нибудь интересное? — спросила Лейси.

Миша проглотила стон.

— Без понятия. Давай пока немного повременим, Лейс, — медленно сказала она.

— Говоришь как-то грустно. Что-то случилось? — спросила ее подруга.

— Нет. Да. Поездка была длинной, — вздохнула Миша, проводя ладонью по лицу.

— Ой. Ты скучаешь по Майки, да? — посочувствовала Лейси.

— Я… я скучаю по многим вещам. Лейси, — выдохнула Миша.

— Что случилось?

— Ты ведь меня любишь?

— Конечно, куколка! Мы лучшие подруги! Куда ты, туда и я, и все в таком духе, — рассмеялась Лейси.

— Хорошо. Приятно знать.

— Почему ты спрашиваешь меня об этом?

— Потому что в данный момент мне нужно знать, что кто-то меня любит.

После этого Мише удалось сменить тему разговора, хотя и с трудом. Ей очень-очень хотелось признаться во всем, проверить, сможет ли она спасти свою душу. Но она хотела, чтобы Майк узнал первым, поэтому воздержалась. Убедила Лейси, что просто тоскует по дому, и рассмеялась.

Следующий телефонный звонок был одновременно и труднее, и легче. Она набрала домашний номер своих родителей.

— Милая! Как же я хотел услышать твой голос!

О, слава богу, слава богу, слава богу, это он.

Миша всегда была близка с отцом. С мамой она ладила прекрасно, но отношения с отцом были на другом уровне. Вероятно, он знал ее лучше всех, даже лучше Майка. Когда у них с Майком возникали проблемы — а такое случалось постоянно — с ними она бежала именно к отцу и ему же плакалась.

— Привет, папа, как дела? — сказала она, наконец, улыбнувшись. По-настоящему улыбнувшись.

— О, все хорошо, я в порядке. Проклятое бедро убивает, но это жизнь. Как ты!? Как поживает итальянский де Жанейро? — спросил он, и она рассмеялась.

— Думаю, ты имеешь в виду Итальянскую Ривьеру, а я не там. Но место, где я нахожусь, действительно очень красивое. Тебе бы понравилось. Солнце, пляжи, горячие девушки.

— Я живу ради горячих дам. Кстати, о твоей маме, она здесь… хочешь поговорить с ней?

— Нет, — быстро ответила Миша, но тут же поморщилась. — То есть, у меня не так много времени, так что, просто передай ей привет. Как у вас дела? Такое ощущение, что я отсутствовала целую жизнь.

— Пффф, для этого старика время тянется дольше. Я соскучился по твоему личику, милая. Дела у нас хорошо, очень хорошо. Выход на пенсию — не такая уж и мечта, большую часть времени я скучаю. Надо было поехать с тобой.

Когда Мише только предложили эту работу, она попросила отца составить ей компанию. Теперь она не была уверена, рада ли, что он не поехал, или было бы лучше, если бы он присоединился к ней.

Не говори так. Ты не ужасный человек, и время, проведенное с Талем, не делает тебя такой. Вот если бы ты никогда с ним не встретилась, это было бы ужасно.

— Да-да, я вернусь домой, ты даже и опомниться не успеешь. На следующей неделе мы едем в Стамбул, надеюсь, там мы не пробудем так долго, как в Риме, затем отправимся в Армению, а после — домой, — она снова пробежалась по своему маршруту.

— Какие дали. Майки приедет на эти выходные, не так ли?

— Да, приедет.

Наступила пауза, и она услышала, как отец куда-то идет. Выходит из той комнаты, где был, в другую.

— Вы часто разговариваете в твоей поездке? — спросил он осторожно.

— Э-э, нет, не совсем. На самом деле, я вообще мало что говорю, — честно ответила она.

— Детка, тебе нужно говорить, сказать, что ты хочешь, — мягко посоветовал отец.

— Знаю, папа. Знаю. И мы с ним поговорим. Поверь мне, мы поговорим, — простонала она.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя и поддерживаю любые твои решения, — заверил он ее.

Миша глубоко вздохнула.

— Правда, папа? Любые решения? — бросила она вызов.

— Конечно, милая.

— Что, если я решу побриться наголо и проколоть нос? — выпалила она, и он засмеялся. — Или что, если я уволюсь с работы и подамся в воздушные гимнасты? Или… что, если я присоединюсь к коммуне, и буду жить сразу с тремя парнями?

Последнее предложение было очень близко к испытанию отцовской любви в отношении ее неосмотрительности.

— Если хочешь выглядеть глупо, это твой личный выбор, для меня это не имеет значения, а цирк я всегда любил, поэтому пришел бы в восторг от твоих выступлений на трапеции. И хотя я не думаю, что ты создана для жизни в коммуне, пока эти мальчики обращаются с тобой правильно, уверен, что смогу к этому привыкнуть, — ответил он на все ее предложения.

Миша сделала еще один глубокий вдох и закрыла глаза. Позволила голове откинуться назад. Позволила лучам заходящего солнца согреть лицо. Позволила мыслям свободно течь, пока отец не спросит, здесь ли она еще.

Интуиция у него была развита превосходно, они были очень близки, и он понимал, что что-то не так. Знал, что что-то происходит. Но Миша поерзала секунду, завела светскую беседу и, в конце концов, уклонилась от разговора. Перед тем, как попрощаться, она чмокнула в микрофон.

В Риме она всегда была занята. Днем — работой, вечерами — с Талем. Так проходили ее дни и ночи. В Позитано свободное время убивало ее. Накануне ночью ее разум и бешено колотящееся сердце не давали уснуть несколько часов. Снова и снова она перебирала в уме то, что скажет Майку. Снова и снова повторяла то, что хотела бы сказать Талю.

И следующая ночь предстояла быть такой же. В городе проходил какой-то фестиваль, но она не собиралась на него идти. Планировала заказать ужин в номер и попытаться найти, чем отвлечься. Может, вырвать себе ногти пинцетом. Что угодно. От мысли о разговоре с Майком ее тошнило, но от мысли, что она больше никогда не увидит Таля… на самом деле, становилось еще хуже. Ей хотелось взорваться.

В череде телефонных звонков, она попыталась позвонить еще одной подруге, но девушка не ответила, поэтому, когда зазвонил ее мобильный, Миша предположила, что это она. Лежа лицом вниз на кровати, она пыталась задушить себя подушками, поэтому даже не посмотрела на экран, а просто нащупала телефон и поднесла его к уху.

— Сколько у тебя времени? Здесь уже почти полночь, — проворчала она.

— Странно, у меня тот же час, что и у тебя.

Миша села так быстро, что ее рука скользнула по подушке, и она потеряла равновесие. Взвизгнув, она рухнула на пол, приземлившись в кучу покрывал. Телефон исчез в складках, и она почти в панике пыталась его отыскать.

— Это реально? — выдохнула она, когда, наконец, снова поднесла сотовый к уху.

— Очень реально, — сказал Таль низким голосом.

С их последнего разговора прошло всего около четырех дней, но казалось, что намного дольше. Ощущалось намного дольше.

— Прости, что мы не успели попрощаться. Прости, что не ответила на твой звонок. Прости, что не перезвонила тебе. Прости… — бормотала она бессвязно.

— Миша, остановись. Все нормально. Мы говорим сейчас.

Она кивнула.

— Я скучаю по тебе, — прошептала она.

— Хорошо. Он там?

— Нет, не сейчас.

— Хорошо.

— Как дела? Как работа? — спросила она, стискивая покрывало в кулаке.

— Работа есть работа. Как ты?

— Хорошо.

— Правда?

— …нет, не совсем. Но со мной все будет в порядке, — честно ответила она.

— А со мной не будет.

— Что? — она была застигнута врасплох.

— Я не буду в порядке, пока не увижу тебя снова. Я не должен был вот так уходить, мне следовало вернуться, — объяснил он.

Миша закрыла глаза. Ей было очень приятно слышать эти слова, но легче от них не становилось.

— Таль, хотела бы я снова встретиться, но не могу вернуться в Рим. Через четыре дня я уезжаю в Стамбул.

— Я не в Риме.

Она перестала дышать.

— А где?

— В вестибюле твоего отеля.

Она вскочила с пола и начала ходить взад-вперед — еще одна нервная привычка. Он был в вестибюле!? Что!? Как!? Он должен быть в другой стране! Как он вообще узнал, в каком она отеле!?

— Не делай этого. Не делай этого со мной, — простонала она.

— Прости, я не смог удержаться.

— Я знаю, это тяжело, но тебе нельзя здесь находиться! Майк приедет через два дня. Я не могу быть с тобой, а потом с ним, видеться с тобой, а потом с ним, — бормотала она.

— Лучше тебе не быть с ним, — прорычал Таль.

— Боже, конечно, нет! Думаешь, я способна на такое!? Но я не могу ускользать к тебе днем, а на ночь возвращаться к нему. Я и так уже достаточно ненавижу себя, — попыталась объяснить она.

— Перестань, ты не ненавидишь себя. И я не прошу тебя делать все это, только будь со мной сегодня вечером, — предложил он.

Свободной рукой она зарылась в волосы.

— Ты все усложняешь, Таль. Зачем? Будет ли проще прощаться завтра утром, чем в Риме? — спросила она.

— Нет. Это будет ад. Но однажды я уже проходил через него; по крайней мере, на этот раз я увижу твое лицо, когда буду прощаться.

Она закрыла глаза.

— Я не встречусь с тобой, — прошептала она. — Я не могу увидеться с тобой, а потом с ним. Просто не могу. Это было бы неправильно. Я уже натворила столько плохого, Таль. Я не могу, не могу, не могу.

Она много думала об этом. Не быть с Талем было ужасно, но быть с ним и с Майком было еще хуже. Слишком много эмоций, слишком много слов. Она боялась, что если увидит Таля, если поговорит с ним лично, все будет кончено. Она впадет в безнадежную зависимость и последует за ним на край света, и пути назад уже не будет. И она не могла этого сделать — она все еще была связана с другим мужчиной.

— Найди меня, — прошептал он ей в ответ.

— Я не могу.

— Можешь.

— Я не буду.

— Будешь.

— Пожалуйста, перестань, — умоляла она.

— Я не могу перестать.

— Я вешаю трубку, — пригрозила она.

— Хорошо. После того, как повесишь, найди меня.

Она отключилась.

Вышла на балкон. Затем вернулась к входной двери. Металась туда-сюда, все время кусая нижнюю губу. Он сказал ей быть сильной — пришло время доказать это. Она сказала себе, что больше не увидится с ним. И, черт возьми, сдержит обещание. Она должна ему это, даже если он не понимал, что так будет лучше. Она должна это Майку, даже если он не знал, что происходит. Она должна это себе, потому что…

Ох, бл*ть.

Миша оказалась в коридоре прежде, чем сообразила, что делает. Она почти ожидала увидеть его там, но этаж был пуст. Она спустится в вестибюль, увидит его раньше, чем он ее заметит, а затем прокрадется обратно в номер. Вот так. Ей просто хотелось увидеть его в последний раз, выжечь его образ в своем мозгу. Только и всего.

Да, именно так.

По пути к лифтам ее сердцебиение участилось. Кровь застучала в ушах. Это походило на изменение ионосферы, падение барометрического давления. Она почувствовала, как статическое электричество пробежало по ее телу до кончиков волос. Чем ближе она подходила к лифту, тем сильнее наэлектризовалась, и когда нажала кнопку «вниз», возникла статическая искра, достаточная для того, чтобы создать крошечную вспышку молнии.

Это плохо. Очень плохо. Очень неправильно. Очень скверно.

Дверь лифта сразу же открылась, будто он стоял на ее этаже. Но он не был пуст.

— Я знал, что ты найдешь меня.

Таль стоял, прислонившись к двери и улыбаясь ей.

— Я просто… хотела тебя увидеть, — сказала она тихим голосом.

— Ты видишь меня, Миша.

Он втянул ее в лифт, а затем нажал кнопку спуска. Она смотрела на него с благоговением, будто они снова встретились после долгой разлуки. Он ничего не говорил, даже не прикоснулся к ней, пока двери снова не открылись. Затем схватил ее за руку и потащил из лифта. Из отеля. Дальше по улице.

Она не была уверена, что происходит, но не возражала. Он шел так быстро, что ей почти приходилось бежать, чтобы не отставать. Они мчались по переулкам, торопливо спускались по лестницам, мчались по площадям. Чем дальше они уходили, тем становилось более шумно. Музыка и люди, голоса и смех. Когда до нее донесся запах еды, она поняла, что он ведет ее на фестиваль. Через секунду они вышли из переулка и оказались прямо в гуще событий.

— Что мы делаем? — Миша рассмеялась, пригнувшись, когда мимо нее протиснулся мужчина с огромной связкой воздушных шаров.

— Веселимся, — ответил Таль, ведя ее по улице более спокойным шагом.

Она знала, что он на самом деле делал: использовал отвлечение. Чинил препятствие, чтобы им не пришлось признавать действительность. Они не говорили о своей ситуации, о том, почему не могут держаться подальше друг от друга, или почему также не могут быть вместе, потому что слова, которые способны их сломить, все еще витали в воздухе. Поэтому Миша следовала за ним и наслаждалась его присутствием.

Они играли в игры и покупали еду, вели себя как подростки. Он выиграл для нее большого плюшевого тигра, которого она отдала маленькой плачущей девочке. Он принес ей рожок мороженого, а затем держал его, давая ей лизать, пока они шли. Они рассказывали анекдоты, смеялись и разговаривали. И разговаривали, и разговаривали, и разговаривали. Никаких прикосновений друг к другу и никаких вопросов. Но они разговаривали.

— Как же мы чудесно проводим время! — воскликнула Миша, выскакивая вперед него на пляж.

Там тусовалось несколько компаний, ревел огонь пары костров. Таль направился в противоположном направлении, к каменистому, обрывистому концу пляжа.

— Да, так и думал, что тебе понравится, — усмехнулся он, засовывая руки поглубже в карманы.

— В отеле мне сказали, что будут палатки с едой, парад и все прочее, но я хотела просто остаться в номере, — сказала Миша, идя за ним.

— Как глупо. Бьюсь об заклад, ты рада моему появлению, — поддразнил он.

Слишком близко к правде.

Они осторожно перелезли через скалы и обнаружили небольшой участок песка между камнями. Мини-пляж, так сказать. Миша побежала прямо к воде. Встала по щиколотку и пошевелила пальцами в песке.

— Рай, — прошептала она, сцепив руки на макушке.

— Всегда пожалуйста!

Она ухмыльнулась Талю через плечо, прежде чем повернуться к морю. Ночь была ясная, луна светила ярко, давая много света. Вдобавок ко всему свет просачивался и со стороны города, так что было не совсем темно. Но вода, плескавшаяся у ее ног, казалась чернильно-черной. Всматриваясь в глубину, Миша погрузилась в свои мысли. Эта ночь была веселая, но что будет завтра?

Выход из зависимости — сука…

— Таль, — позвала она. Ей все время хотелось произносить его имя.

— Хм?

— Встань со мной.

— Нет, спасибо.

— Прошу прощения!? — Миша потрясенно повернулась и посмотрела на него. Он стоял достаточно далеко, чтобы вода его не касалась.

— Я не хочу намокнуть, — объяснил он.

Она удивилась.

— Серьезно? Таль, ты что, не умеешь плавать? — насмехалась она над ним. Он нахмурился.

— Конечно, я чертовски хорошо умею плавать. Как рыба. Но сейчас мне не хочется.

— Почему?

— Я одет.

— Принцесска боится намочить одежку? — поддразнила его Миша.

Он закатил глаза.

— Хватит дерзить, леди, — предупредил он, но с дразнящими нотками в голосе.

— Оооо, и что же ты с этим сделаешь? Ничего, пока я здесь, а ты там! — насмехалась она.

— Не испытывай меня.

— Не верится, что ты действительно боишься намокнуть! — рассмеялась она.

— Замолчи.

— Пугливая принцесска, — продолжала она дразнить.

— Кто-то хочет, чтобы ее отшлепали, — пригрозил он.

— Ох, умоляю.

— Я не шучу.

— Ну, тогда уж пусть оно того стоит, — сказала она, наклоняясь и опуская руки в воду, загребая вместе с ней и песок.

— Что бы ты ни задумала, не делай этого, — голос Таля действительно звучал серьезно.

— Что не делать, мистер Канаан? — спросила она невинным голоском, поднимая огромные горсти мокрого песка.

— Этого.

— О, мне кажется, я должна.

— Нет.

— Мне не остановиться.

— Серьезно, Миша.

— О, я смертельно серьезна.

— Если бросишь, я…

Таль не договорил, как ему в грудь ударили две горсти песка. Миша фыркнула и засмеялась, когда он посмотрел на свою испачканную одежду. Снова взглянув на нее, в его глазах зажегся опасный огонек. Она продолжала фыркать и смеяться и побрела назад, дальше в море.

— Я не могла удержаться!

— Ты пожалеешь об этом, — вздохнул он, нагнувшись и стянув туфли.

— Возможно, но оно того стоило, — заверила она его.

— Посмотрим, будешь ли ты по-прежнему так думать через пару минут.

Когда он шагнул в воду, она поняла, что он не шутит. Миша взвизгнула и зашла глубже, наклонившись за большим количеством боеприпасов. Прежде чем она успела повернуться, чтобы бросить их в него, ей в задницу прилетела горсть песка.

Ох, ну всё.

Они швырялись песчаной жижей, смеялись и кричали, кружа друг вокруг друга. Таль не переставал предупреждать ее, чтобы она остановилась, но Миша продолжала бросать в него все больше месива. Но когда она швырнула огромную кучу песка прямо ему в лицо, то, наконец, толкнула его за грань.

— Ладно, игры закончились, — сказал он стальным тоном, вытирая песок с глаз.

Миша развернулась и побежала. Ну, побежала так, как могла, находясь по пояс в воде. Таль стоял глубже, и она полагала, что это его замедлит. Но она ошиблась. Она не успела уйти далеко, когда он схватил ее. Хорошенько так схватил. Обвив руки вокруг ее талии, он навалился на нее всем телом. Она закричала, когда они упали, и он утащил ее под воду.

— О, боже, — выдавила Миша, вынырнув на поверхность и кашляя. Ее волосы облепили лицо, и она ничего не видела. Она пошла вперед, когда ее ногу выдернули из-под нее. Взвизгнув, она шлепнулась лицом в море.

— Я тебя предупреждал, — смеялся Таль, поднимая ее и помогая встать на ноги.

— Ты беспощаден.

Она откашлялась, пытаясь очистить легкие от соленой воды, и откинула волосы с лица.

— Никогда не забывай об этом, детка, — услышала она его слова, затем он шлепнул ее по заднице и прошел мимо, направляясь обратно к пляжу.

Миша хихикнула и последовала за ним, поправляя на ходу платье — тот самый черный сарафан, в котором она была во время их первой встречи. Подойдя к самой кромке воды, она остановилась, чтобы поправить сандалию, наполовину свисавшую с ее ноги.

— Ты мог меня утопить. Откуда тебе знать, умею ли я…

— Детка, смотри, смотри, смотри, — побуждал он, и когда она взглянула на него, он указывал на небо за ее плечом.

Миша обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть огромный взрыв фейерверка. Она ахнула, когда по пляжу разнесся грохот, за которым последовал миллиард маленьких красных огней, разлетающихся по воздуху. По небу пронесся еще один огонек, а затем внутри взрыва распустился зеленый цветок. Миша рассмеялась и захлопала в ладоши. Она не знала, что будет фейерверк. Как прекрасно. Какой способ закончить ночь.

Когда вокруг них вспыхнули огни, она оглянулась через плечо и улыбнулась Талю. Он не смотрел на нее, его голова была запрокинута к небу, руки скрещены на груди. Лицо освещали разноцветные отблески. Красный, зеленый, синий, голубой, красный. Он был таким многоцветным.

Не отрывая от Таля взгляда, Миша повернулась к нему. Медленно направилась вперед, оценивая его рост. Широкие плечи и черные волосы. Волевые черты и длинные ноги. Его доброту и заботу. Его мысли и слова. Столько несказанных слов.

Он не замечал ее, пока она не оказалась прямо перед ним, а потом уставился на нее пристальным взглядом. Улыбнувшись, он хотел что-то сказать, но остановился. Просто смотрел на нее своими глубокими черными глазами.

Я хочу, чтобы эта ночь длилась вечно.

— Зачем ты приехал сюда, Таль? — прямо спросила она. Такой простой вопрос. И одновременно такой сложный.

Он глубоко вздохнул.

— Я должен был тебя увидеть, Миша.

— А как же твоя работа?

— Я решил, что ты важнее.

По ее груди разлилось тепло.

— Что мне с тобой делать? — усмехнулась она.

— Есть у меня на уме несколько идей.

— Сколько у тебя времени? — ее голос звучал нежно.

— Немного, — его голос был таким же нежным.

— У меня всего два дня, — прошептала она.

— Сколько получится. Я хочу быть с тобой столько, сколько получится.

Раздался взрыв фейерверка, и ее сердце заколотилось, она знала, что это плохая идея. Очевидно, все принятые ею решения за последние восемь лет, были плохими.

Так почему бы просто не смириться с этим?

Она провела пальцами по его лбу, когда он окрасился зеленым. Вниз по щеке, пока ее заливал голубой. Она прижала ладонь к его груди, когда их окружил красный.

— Хорошо.

Она почти прыгнула на него, прижавшись губами к его губам. Он тут же обхватил ее бедра, сжав пальцами. Они мчались вперед, летели сквозь время, пытаясь достичь скорости, при которой ничего уже не имело бы значения. Он обнял ее за талию и, развернув, уложил на песок. Она дернула его рубашку и потянула, разрывая ее, пока он стягивал с нее трусики. Она отбросила их, а он расстегнул ремень.

Слова все еще относились к опасной зоне, поэтому они молчали. Миша обвила ногами его талию, а он просунул руки ей под попку, поднимая бедра в воздух, заставляя ее спину вынуться. Она провела руками между ними, удерживая основание его члена, пока он погружался в нее. Покорял ее тело.

Одну руку он оставил на ее заднице, а другую переместил к ее груди. Она накрыла его руку своей и сжала, вскрикивая, когда он снова и снова врывался в нее. Его рука выскользнула из-под ее ладони и прошлась по ее горлу, вверх по подбородку, скользнув двумя пальцами ей в рот. Она застонала и обхватила их губами, провела по ним языком.

Он резко отдернул руку, и, прежде чем Миша успел что-то сказать, они переместились. Она вскрикнула, когда он развернул ее, переместив так, чтобы самому сидеть ровно, а ее расположить у себя на коленях, пока ее ноги все еще обвивали его талию. Она была так глубоко насажена на него, что не могла даже думать. Не могла издать ни звука.

— Посмотри на меня.

Она открыла глаза и вспомнила первый раз, когда они занимались сексом. Он отдал ей похожий приказ: велел держать глаза открытыми. Она кивнула и начала дрожать на нем, чего также не происходило с их первого раза.

Направляемая его руками, она медленно отвела бедра назад, а затем двинула их вперед. Он застонал и прижался лбом к ее лбу. Его бедра начали делать выпады, и довольно скоро они двигались, как точно отлаженный механизм. Как пара танцоров.

Вокруг них взорвался фейерверк, и Миша, хватая ртом воздух, прижала ладонь к его щеке. Она не могла наполнить легкие достаточным объемом кислорода, ей требовалось, чтобы Таль дышал за нее. Он смотрел ей прямо в глаза, его губы шевелились, но она ничего не могла расслышать из-за взрывов. И сердцебиения.

От наступившего оргазма она не закрыла глаза. Она кричала, тряслась и плакала. Снова и снова выкрикивала его имя. Он отвечал ей, и она, наконец, услышала, что он не переставал повторять:

— Пожалуйста.

К тому времени, как он кончил, Миша знала. Она знала, что это еще не конец. Знала, что двух дней мало. И недели бы не хватило. Даже месяца. Для нее с Талем не хватило бы всего времени мира. По ее щеке скатилась слеза, за ней быстро последовала другая.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — прошептала она, целуя его в губы, в челюсть, в щеки.

— Тогда я не уйду, — он задыхался и целовал ее в ответ.

— Я не знаю, как быть такой, — тихо воскликнула она.

— Тогда я научу тебя, — пообещал он.

Забавно, как все опять повторялось.