История моей измены

Глава 27

— Неужели все что-то скрывают!? —

— Где моя туфля?

— Молоко!

— Секундочку.

— Серьезно! Я только что ее видела!

— МОЛОКО!

— Я сказала: секундочку!

— Я так охре… э-э… ох, как опаздываю, мне нужна моя проклятая туфля.

— МОЛОКО! МОЛОКО! МОЛОКО! МОЛОКО!

— Я СКАЗАЛА: СЕКУНДУ!

Миша была рада, что смогла помочь своей подруге, правда рада, но после месяца жизни с Лейси и ее почти двухлетней дочерью она была готова застрелиться. Она думала, что малышка останется с папой.

Выяснилось, что папа малышки — гребаный мудак.

Наконец, Миша нашла свою туфлю, скрытую тремя детскими одеялами и четырьмя мягкими игрушками. Под продолжающиеся крики Миша надела туфлю и выскочила за дверь, поспешив к автобусной остановке.

Студия дала ей больше уроков. Это было классно. Нет, великолепно. Она неоднократно повторяла себе это. Ей хотелось снова начать танцевать, и теперь она, наконец, танцевала. В мире все налаживалось.

И все же дела обстояли скверно.

Майк по-прежнему не отвечал на звонки. Общение полностью проходило через юристов. Она до сих пор не вернула свои сбережения. Ее мать оттаивала, но не очень быстро. Поддерживал Мишу только отец, как и всегда.

А Миша просто существовала. Просыпалась, шла в студию, танцевала восемь часов, возвращалась домой. Просыпалась, шла в студию, танцевала восемь часов, возвращалась домой. И так каждый день. Выходные она проводила в квартире, просто отдыхая с девочками.

Так я вгоню себя в депрессию.

Вернувшись вечером с работы, она ожидала прежней картины, но ее ждал сюрприз. Когда она открыла дверь, дома никого не было. Диван-кровать убран. Квартира приведена в порядок. Она шла по ней медленно, почти с опаской. Затем ее телефон издал сигнал входящего сообщения, где Лейси объяснила, что они ужинают с ее родителями. Будут отсутствовать допоздна, возможно, даже останутся на ночь в их доме.

Свобода!

Миша достала пинту мороженого и принялась за него, одновременно потягивая «Baileys» прямо из бутылки. Когда уровень сахара в крови зашкалил, она вышла из дома и купила нездоровое количество китайской еды. Съеденный объем чау-мейн приравнивался к ее весу.

Она уже начала сожалеть о своем выборе вечернего времяпрепровождения, когда в ее дверь постучали.

Неужели Лейси забыла ключ?

— Слава богу, ты вернулась, возможно, меня придется выкатывать через… — начала она, открывая дверь. Но остановилась на полуслове. На полувдохе. В середине существования.

— Привет, — просто сказал Майк.

Она разрыдалась. Вот так сразу, без всяких всхлипов.

Они так давно не виделись.

Майк завел ее в квартиру. Усадил на диван, прежде чем покопаться в холодильнике. Плеснул на дно стакана немного водки и протянул ей. После того, как она выпила, он автоматически налил ей еще.

Он все еще знает меня.

— Я… прости, просто… мы так давно… так давно, — бормотала она, пытаясь отдышаться.

— Да, знаю. Мне требовалось время. Много времени, — вздохнул он.

— Конечно.

— Я посещал психотерапевта, — выпалил он.

— Замечательно. Молодец, Майк.

— И мы работали над прощением, — продолжил он.

— Ты не обязан меня прощать, — заверила она.

— Нет. Мы работали над тем, чтобы я попросил прощения у тебя, — поправил он.

Миша меньше бы удивилась, если бы он ее ударил.

— За что!? — воскликнула она.

— За то, что обращался с тобой так, как в Италии. Я никогда ни на кого не поднимал руку, ты же знаешь. До сих пор не могу поверить, что прикоснулся к тебе вот так. Я немного ненавидел тебя и, возможно, немного хотел, чтобы ты умерла, но не желал причинять тебе боль.

— Я знаю это, Майк. И знала это тогда. Мне нечего прощать.

— Нет, есть, — возразил он, глубоко вздохнув. — Я принимал тебя как должное. Не слушал тебя. Отталкивал всех, включая тебя. Я знаю, что ты усердно работала над нашими отношениями, пыталась донести до меня наши проблемы. Я понял… понял, что был больше одержим идеей «идеального брака», когда должен был пытаться сделать отношения лучше.

— Это потрясающе, Майк, и честно скажу: мне приятно слышать, что ты теперь открыт для разговора. Но я все равно не должна была делать того, что сделала, — тихо сказала она.

— Не то слово! — громко заявил он, и они оба рассмеялись. — Тебе следовало уйти еще до отъезда в Италию. Боже, хотел бы я, чтобы ты это сделала.

— Я тоже.

Повисла неловкая тишина.

— Я принес тебе чек, — выпалил он.

— Что?

— Наш счет. Прости меня, я злился.

Майк вынул из кармана лист бумаги. Это был банковский чек, выписанный на ее имя, на большую сумму. Много денег, за которые она упорно трудилась на ненавистной работе.

— Я понимаю, — ответила она, забирая у него чек.

— Я пока не знаю, смогу ли быть твоим другом. Я просто хотел… хотел, чтобы ты знала, что я больше не ненавижу тебя. Не думаю, что ты мне очень нравишься, но я тебя не ненавижу.

Миша улыбнулась.

— Я тоже не очень себе нравлюсь, — прошептала она, вытирая глаза.

— Он… вы все еще… вы… — пробормотал Майк.

Она покачала головой и встала.

— Нет.

Уточнять она не стала.

— Я кое с кем встречаюсь, — его голос звучал нервно.

Она наполнила стакан водой и снова села.

— Правда? Это замечательно. Я серьезно, — выпалила она, не кривя душой.

— Ну, это всего пара свиданий. Мы движемся медленно. Понимаешь, о чем я? — сказал он, потирая затылок. Нервная привычка с тех пор, как им исполнилось девятнадцать.

— Конечно. Медленно — это хорошо. Медленно, наверное, — это к лучшему, — заверила она.

— Да. Мой терапевт сказал, что я должен поговорить с тобой и об этом, — продолжил он, теперь потирая руки. Она подумала, что это мило, что он нервничал, рассказывая ей о своей новой девушке.

— О чем хочешь, только если тебе удобно.

Майк глубоко вздохнул, и она сделала глоток воды.

— Это Дэннис, учитель музыки, с которым я познакомился, когда…

Миша прыснула водой. Всей. Прямо ему в лицо. Они ошарашено моргали, глядя друг на друга, вода капала с его носа и ее подбородка. Она не отрывала от него взгляда, а он уставился на нее так, словно был в ужасе.

— Эм… — начала она, вытирая подбородок. — Прости. Должно быть, я ослышалась. Ты сказал: Дэннис?

— Прощение касается и этого. Я разозлился на тебя за ложь и твой дерьмовый поступок, но я тоже лгал, — почти шептал Майк.

— Об этом? Об учителе музыки? — Миша огляделась, будто учитель музыки вот-вот выпрыгнет из темного угла.

— Ага. Я… уже давно… черт, еще до того, как мы с тобой переспали, я знал, что мне нравятся и парни, — в спешке признался Майк.

— Какого хрена!? — взвизгнула Миша.

— Знаю, знаю. Я не понимал, как с этим бороться! Ты же знаешь, какая у меня мама! А потом появилась ты, и, боже, Миша, ты была такой сексуальной и идеальной, я так сильно и быстро влюбился в тебя. Так что, я решил, что никому об этом знать не нужно. Мы поженимся и всегда будем вместе, и этого будет достаточно, — объяснил он.

Миша охнула.

— Хочешь сказать, тебе меня не хватало? Майк, ты спал…

— Нет. В этой истории не я изменщик, — прорычал он, тут же наказывая ее.

— Прости.

— Но я думал об этом. Немного фантазировал. Не то, чтобы тебя мне не хватало. Тебя просто… — его голос оборвался. Она грустно улыбнулась и положила руку ему на ногу.

— Было недостаточно, — закончила она за него.

Это было пи*дец как неправильно. Майк держал всех в неведении относительно своей сексуальной ориентации. Это повлияло на их отношения и вбило между ними клин. Миша использовала этот клин как предлог для исследования собственной сексуальности.

Мы так облажались. Мы были обречены с самого начала.

— Ты меня ненавидишь? — прошептал Майк.

Она охнула.

— Боже, нет! Как я могу? В смысле, мне жаль стольких лет упущенных возможностей заниматься сексом втроем, — пошутила она, используя юмор как вездесущую броню.

Майк долго и громко смеялся.

— О боже, Миша, я скучал по тебе, — он изо всех сил пытался сделать вдох. Она улыбнулась.

— Я тоже скучала по тебе, Майки.

— Не пойми меня неправильно. Ты была моей женой. Я никогда не переставал думать о тебе таким образом. Я любил тебя. Я думал… я думал, что мы состаримся вместе. У меня до сих пор не укладывается все это в голове. Просыпаясь по утрам, иногда… иногда я тянусь к тебе, будто ты все еще рядом со мной. Или зову тебя, думая, что ты на кухне. Такое чувство, будто кто-то умер. В Италии ты убила меня, но по возвращении домой мертвой была ты. Это ужасно. Ты была моей женой. Моей женой, — повторил он, и его голос затих.

Миша изо всех сил старалась сдержать слезы. Она не заслуживала слез, чтобы выпустить боль. Ей хотелось закупорить ее в бутылку и вспоминать об этом всякий раз, когда будет себя жалеть.

— Мне очень жаль, — прошептала Миша. — Не думаю, что когда-нибудь перестану сожалеть. Я люблю тебя. Вот только хотела бы я любить тебя так, как тебе нужно.

— Полагаю, мы провели слишком много времени, разговаривая о дерьме, которое не имело значения. Может, нам стоило больше говорить о том, чего нам на самом деле хотелось, — предложил он.

Она решила, что бесполезно указывать ему, что она так и делала. Несколько раз. Постоянно.

— Я всегда думала о тебе как о своем муже, Майки. И продолжаю думать большую часть времени. Не думаю, что это скоро пройдет.

Он усмехнулся.

— Мы — Майки.

Это прозвище дали им друзья. По-русски Миша — сокращенное от Михаил (прим.: от англ. Michael — Майкл, Михаил, Миша).

«Миша. С русского — «Богу подобный».

— Я люблю тебя, Майки, — вздохнула она, а потом запаниковала. — Прости. Мне очень жаль. Могу ли я так говорить?

— Все нормально. Я тоже люблю тебя, Миша. И это хуже всего. Любить тебя так сильно и в то же время ненавидеть.

— Можешь мне об этом не рассказывать. Я прохожу через это каждый день, когда смотрюсь в зеркало.

Они снова засмеялись, и Миша подумала, что, может быть, — только может быть, — им удастся вернуться к тому моменту, где они снова станут хорошими друзьями.

— Мне пора, — вздохнул он, вставая.

— Хорошо. Просто… я должна перепроверить. Парни. Ты встречаешься с парнем. Тебе нравятся парни, — пояснила она.

Он немного покраснел.

— Ага. Мне нравятся парни, — ответил он.

— И девушки тоже?

— Очень.

— Вау. Ты такой… прогрессивный.

— Заткнись, Миша.

От старых привычек трудно избавиться, и он игриво шлепнул ее по заднице. На секунду оба замерли, а потом снова рассмеялись.

Может, даже лучшими друзьями.

— Заходи в любое время. Когда хочешь. Постоянно. Или, знаешь, не торопись, — пробормотала она.

— Время. Это определенно займет какое-то время, — кивнул он, открывая входную дверь.

— Спасибо, что пришел. Правда,

Он остановился в коридоре.

— На днях я разговаривал с твоим отцом, — быстро сказал он.

— О, да? Это хорошо, — предположила она, хотя и не была уверена.

— Да. Мы немного поговорили. На самом деле все прошло хорошо, что странно, учитывая, как мало мы разговаривали, когда мы с тобой были вместе. Он много чего мне сказал.

Она вопросительно подняла брови.

— Ну, полагаю, это хорошо, — засмеялась она.

Майк глубоко вздохнул, отказываясь встречаться с ней взглядом.

— Ты должна позвонить ему, Миша.

— Хм?

— Я чертовски его ненавижу и надеюсь, что у него сгниет член, — огрызнулся Майк, удивив ее. Он не был склонен говорить гадости. — Но… он сделал тебя счастливой. И я знаю тебя и не представляю, насколько одиноко ты себя чувствовала, что решилась на то, что ты сделала. Так что, да. Позвони ему.

— Ты удивительный человек, Майкл Рапапорт, — прошептала она, смаргивая слезы.

— О, слишком поздно. Теперь уже кое-кто другой наслаждается всем этим великолепием, — поддразнил он, но она видела, что он тоже пытался не заплакать.

— Лучше бы он был достоин тебя, — поддразнила она в ответ.

— Надеюсь, так и будет.

Он кивнул и пошел по коридору.

Ого. Огоооооо.

Миша закрыла дверь и сразу направилась в спальню. Она собиралась лечь на кровать, но увидела, что ее мобильный мигает уведомлением о новом сообщении. Она вытянулась на спине и открыла его. Оно было от Лейси.

Надеюсь, к тому времени, когда ты это прочтешь, он уже уйдет. Надеюсь, все прошло хорошо. Наслаждайся свободной ночью. Мы с крохотным ужасом вернемся утром. ПОЗВОНИ МНЕ, если я тебе понадоблюсь.

От сообщения Миша рассмеялась и немного всплакнула. У нее были самые замечательные друзья. Несмотря на все ее проступки, они по-прежнему поддерживали ее, по-прежнему заботились о ней. Удивительные люди.

В верхнем левом углу телефона виднелся маленький значок. Конвертик. Маленькая картинка, на которую она неделями избегала смотреть. Не могла вынести мысли о ней.

«…он сделал тебя счастливой. Позвони ему».

Она нажала на значок прежде, чем поняла, что делает. Интересно, не избегала ли она подсознательно прослушивать голосовую почту, потому что ждала отпущения грехов. Прощения ее грехов мужем. Гнев на Таля давно остыл, и ей нравилось притворяться, что она перешла к безразличию.

Слова «тоска» и «депрессия» лучше подходили для того, что она на самом деле испытывала.

В ту минуту, когда его теплый голос заполнил ухо, она почувствовала, как уходит напряжение, накопленное за эти дни, месяцы, за всю жизнь. Миша сразу же вернулась в то ощущение вне времени.

«Привет, танцовщица. Ну, теперь, видимо, это официально. Ты действительно не хочешь со мной разговаривать. Но я надеюсь, ты выслушаешь.

Когда бы ты ни прослушала это, я надеюсь, что у тебя все хорошо. Надеюсь, ты танцуешь, потому что ты рождена для этого. Надеюсь, ты улыбаешься, потому что твои губы созданы для улыбок. Надеюсь, ты смеешься, потому что это самый прекрасный звук. И, надеюсь, что тебя кто-то любит, потому что ты этого заслуживаешь.

Понимаю, мы много лгали. Другим, друг другу. О многом. О большинстве вещей. Но я никогда не лгал о самом главном — о своих чувствах к тебе. Всегда был честен, с самого начала. Я не хотел привязываться к тебе. Продолжал притворяться, что ничего нет. Но нам этого было не остановить. Твое сердце поглотило меня целиком. Ты знаешь мое настоящее имя, ты была в моем настоящем доме. Ты всегда видела настоящего меня. Не того парня на задании. Я должен был сказать тебе это, когда у меня был шанс.

Но чего ты не поняла, так это того, что влюбилась в настоящего меня. Я И ЕСТЬ тот парень из Рима, а не агент в той комнате для допросов. ТЫ И ЕСТЬ та девушка из Рима, а не страховой агент из Детройта. Вот, кто мы есть на самом деле, и, думаю, именно поэтому мы нашли друг друга.

Черт, не знаю. Возможно, ты даже никогда не прослушаешь это сообщение. Возможно, ты его удалила. Возможно, ты слушаешь его сейчас, представляя, что я рядом с тобой. Если последнее, то, пожалуйста, пожалуйста, выслушай меня.

Я люблю тебя. Прямо сейчас, в этот самый момент. И тогда, когда ты была со мной. И в будущем, что бы ни случилось. Это любовь. Я должен был говорить это чаще. Должен был прикасаться к тебе чаще, держать тебя ближе, никогда не отпускать. Я должен был бросить свою работу, умолять тебя остаться, должен был поехать с тобой домой. Уехать с тобой куда угодно. Я бы прожил свою жизнь в тысяче гостиничных номеров, на тысяче двуспальных кроватей, если бы это означало быть с тобой.

Ты изменила меня, мисс Дуггард. Оживила, а я даже и не знал, что мертв. До тебя я был просто парнем. Ты же сделала меня мужчиной.

Пожалуйста, скажи, что не забыла нас. Пожалуйста, скажи, что никогда не забудешь. Пожалуйста, скажи, что иногда ночью вспоминаешь, каково это было, когда я прикасался к тебе.

Никогда не забывай. Всегда помни. А когда вспомнишь, когда будешь готова… найди меня.

И. Миша. Не. Выдержала.

Спотыкаясь, вышла из спальни в рыданиях, даже не понимая, что она делает. Порылась в шкафу и, наконец, нашла ноутбук. Она не пользовалась им какое-то время из-за отсутствия подключения к Интернету — теперь это было для нее непозволительной роскошью. Но она могла своровать трафик, поэтому вышла на пожарную лестницу. Оттуда ей удалось поймать сигнал соседа. Она всхлипнула и шмыгнула, вытерла нос рукавом и быстро включила компьютер.

Найди меня.

Она попыталась дозвониться до него по тому номеру, с которого он ей звонил, но он больше не обслуживался. Бл****ть. Она погуглила его имя, но почти ничего не обнаружила. Нашла веб-сайт «Ансуз», и Таль действительно фигурировал в справочнике сотрудников, что ее немного шокировало. Еще более шокирующим оказались его данные.

«Ансуз». Офис № 349-А. Улица Лафайетт, 820, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США.

Он в Америке. Святые яйца, он в Америке.

На следующее утро Миша встала рано и позвонила по номеру телефона его офиса. Безрезультатно. Его там не было, и ей напрочь отказывались давать его личный номер или адрес.

Найди меня.

Его не оказалось в офисе и на следующий день. И на следующий день после. И в любой из шестнадцати случайных раз, когда она звонила в течение дня.

Она вызвала подозрение. Что-то было не так. Администратор либо лгала, либо говорила не всю правду, либо что-то еще, но становилось все яснее, что так Мише никогда не найти Таля. Может, его и на самом деле там не было…

Думай. Думай. Он всегда знал, как тебя найти. По крайней мере, ты должна быть в состоянии найти его.

Она направилась в дом родителей.

— Привет, пап, — позвала она, спускаясь в подвал.

Он сидел за своим рабочим столом.

— Как дела, милая? — спросил он, не поднимая глаз.

— Где он?

— Ну, слава богу, — усмехнулся ее отец, поворачиваясь к ней. — Долго же ты тянула!

— Да, да… где он?

— Это из-за Майка? Так и думал, что это сработает.

— Меньше злорадства. Больше разговоров.

— Ну, милая, я не разговаривал с ним уже более полутора месяцев. Последний раз он звонил мне из Нью-Йорка, но сказал, что готовится к большому делу.

— Большому делу?

— Да, что-то долгосрочное. Чтобы занять мысли, понимаешь.

— Долгосрочное…

— Да. Но я не думаю, что он уже уехал.

— Почему? Папа, если он что-то тебе сказал, клянусь, я…

— Нет. Просто предчувствие. Нью-Йорк. Там он был в последний раз.

Что же, значит, я еду в Нью-Йорк.

Оставаться с ним в Стамбуле было бы неправильно. Миша не кривила душой, ей требовалось время, чтобы исцелиться, пережить его поступки, и простить. Время, чтобы найти себя, хотя бы раз.

Но и Таль не ошибался. Они были влюблены, и не только на мгновение. Не только вне времени. В реальном мире, сейчас, в каждый момент. Она должна была доверять этому, должна была доверять ему.

Теперь ей нужно верить, что та же самая любовь поможет найти его.

Миша надела свой лучший деловой костюм и самые дорогие туфли, накрасилась по-особенному, и прошла через вестибюль офиса № 349-А «Ансуз», Нью-Йорк, штата Нью-Йорк.

— Могу я вам чем-то помочь? — прозвучал приятный голос администратора.

Надеюсь, мой голос она не узнает.

Миша знала, что Таля в офисе нет, потому что звонила перед приходом. Она попросила поговорить с кем-нибудь о предоставлении услуг службы безопасности. Через пять минут ее пригласили в кабинет. Высокий парень со светлыми волосами широко ей улыбнулся.

— Здравствуйте, миссис… — он узнавал ее имя.

— Дуггард. Мисс Дуггард.

Она рассказала ему историю, которую репетировала всю неделю. Она была ассистентом известного кантри-певца, — так уж вышло, что у нее действительно был такой кузен, так что она сильно никого не обманывала, — и искала подходящую охранную компанию.

«Ансуз» обычно не занимался таким типом охраны, но мужчина казался слегка очарован ею. Или ее блузкой с глубоким вырезом. Он болтал о цифрах и успешных делах, перечисляя впечатляющих клиентов, которые пользовались их услугами в прошлом.

— Извините, это может показаться странным, но моя подруга была замешана в одном щепетильном инциденте в Турции. Ужасная ситуация, но я слышала только похвалу в адрес одного агента…

Да, мистер Канаан был превосходным агентом, как сообщили Мише, но он не брался за такую работу, какая нужна ей. Он работал только в полевых условиях, хотя последние пару месяцев оставался в офисе.

Они сделали из него офисного работника!? Это как держать тигра в клетке.

Она заверила, что ей все равно. Если он был лучшим, она хотела лучшего. Завязался спор, хотя она изо всех сил старалась сохранять кокетливость. Она давила на мужчину ровно столько, чтобы заставить его огрызнуться. Достаточно, чтобы дать ей желаемое.

— Слушайте, мне очень жаль, но мистер Канаан не может работать на вас. Его рабочее место в офисе, но работает он в полевых условиях.

И на этом всё. После этого он стал неприступным, не произносил ни слова и, в конце концов, попросил ее уйти. Но, на самом деле, ей большего и не требовалось. Поблагодарив мужчину за уделенное время, Миша ушла.

Некоторое время она бродила в мучительных думах, еле волоча ноги. Может, это знак. Может, прошло слишком много времени. Безусловно, если бы Таль хотел, чтобы она его нашла, то сделал бы это возможным. Но каков шанс? В Америке у него не было ни семьи, ни друзей. На работе отказывались говорить, где он, по очевидным причинам. Он сменил номер телефона. Визит к отцу показал, что тот тоже не знал, где Таль. Он просто… исчез.

Признаки того, что он отказался от нее, довольно явные. Между ними все кончено. На самом деле, она не могла его винить. Ведь это она отказалась от него. Это справедливо. Это… карма. Миша опечалилась, но понимала. Она пыталась изо всех сил, но информации было слишком мало и время истекло. Нельзя было ожидать, что он будет ждать вечно.

Она влюбилась в него в Риме. Она любила его, когда уезжала из Стамбула. Она все еще любила его, прямо здесь и сейчас. И она по-прежнему будет любить его завтра. И на следующий день. Все последующие дни. Все мгновения между секундами. Вне времени. Их любовь будет жить вечно; живое, бьющееся сердце, но лишь мгновение. Мгновение в нужное время. Возможно, это все, чем они являлись. Просто любовью во мгновении.

Просто историей измены.

Ей хотелось ненавидеть себя. После отъезда из Турции это чувство обычно приходило легко. Но Таль уверял ее, что она не ужасный человек. Что плохие решения не определяли ее. Она попыталась представить, что бы он сказал, будь сейчас с ней, и была почти уверена в таких словах: ее любовь к нему и его любовь к ней были достаточным доказательством того, что она не ужасна.

Она почтит его память, почтит его слова.

«Не забывай нас», — просил он ее. Она не забудет.

«Помни меня», — сказал он ей. Она всегда будет помнить.

И она будет танцевать, улыбаться и смеяться, как он и просил. Жизнь была не так уж плоха, и она могла сделать ее лучше. Жить без него, притворяясь безразличной, уже было тяжело. Будет труднее, зная о его чувствах. О ее чувствах. Но она все преодолеет. Все переживет.

Ради Таля.

Найди меня…