Эйвилин.
Вертикальный зрачок дракона пульсирует, подчиняя. Я знаю, на что способны хозяева этого мира и какая сила скрыта в их сущности.
Моргаю, чтобы сбросить наваждение, смотрю на широкий волевой подбородок Тиррэна, чтобы не смотреть ему в глаза.
— Я остаюсь ради сына, — проговариваю отстранённо и тихо. — Здесь, в этом доме, но не с тобой. И не твоя.
Уголок рта дракона нервно дёргается и приподнимается в кривой усмешке:
— Не сомневался в тебе, — он отталкивается от двери, разворачивается и идёт прочь, на ходу застёгивая рубашку, а у меня с губ срывается выдох облегчения. Как вскоре понимаю — преждевременного.
— Я проинформирую прислугу о твоём новом статусе, — сухо сообщает дракон, по-прежнему стоя ко мне спиной. — Собственно, все и так в курсе, но из-за того, что ты в первый же день взбрыкнула и принялась орать о том, что ты «Шааанси», — передразнивает с издёвкой, — официальные представления пришлось притормозить. Рад, что сейчас мы всё прояснили. Я прикажу Винсу перенести твои вещи.
Круглая бронзовая ручка, которую я уже успела обхватить в спасительном стремлении уйти уже из этой комнаты, вдруг выскальзывает из онемевших пальцев.
— Постой, постой, — сжимаю виски, уверенная, что мне почудилось. — О каких вещах речь?
— Ну, как же, Эйви, — хмыкает Тиррэн, затем оборачивается.
Его рубашка, наконец-то, застёгнута почти до самого верха. Рельефная грудь и бицепсы натянули белую ткань.
— Как мне сообщили, ты отказалась от главных женских покоев. Единственная достойная альтернатива для леди Даорр — это комнаты её супруга. Или ты хочешь, чтобы о нас судачили из-за того, что ты ютишься в комнате для гостей, а значит, брак фиктивный? Раз брак фиктивный, значит, и сын не мой? Так получится по чьей-то кривой логике? Мне лишние сплетни на хрен не упали, наелся, благодарю, сыт по горло! Не хочешь спать там, будешь спать здесь, чтобы ни одна тварь не посмела открыть рот и сказать, что у нас не настоящая семья!
При одной только мысли о том, чтобы вновь оказаться здесь, меня начинает потряхивать, но и жить там, где всё пропахло другой, где витает призрак прошлой хозяйки, я тоже не могу!
— Зачем ты это делаешь? — обхватываю себя за плечи и кусаю губы.
Он снова загоняет меня в хитровыдуманную ловушку! Ему будто нравится причинять мне боль, снова и снова, сталкивая меня лицом к лицу с той, другой, которую предпочли мне. Даже мёртвая она здесь — я чувствую это. Всегда будет здесь!
— Ты о чём? — хмурится дракон.
И эта его игра в невинного дурачка выводит окончательно, срывая все тормоза.
— Ты прекрасно знаешь, о чём! — выкрикиваю зло. — Я хорошо усвоила урок! Она истинная, она лучше меня, её дети лучше моих, мне никогда с ней не сравниться! Я ПОНЯЛА! Зачем напоминать мне об этом снова и снова, снова и снова сталкивать с ней?
— Каким образом? — в отличие от меня, дракон спокоен и холоден. — Что ты несёшь, мать твою?
— Тот день! Когда я уезжала отсюда! Будто нельзя было проявить милосердие и дать мне уехать, спокойно и с достоинством! Но нет! Тебе не терпелось заиметь новую жену! Настолько пригорало, что я столкнулась с ней на пороге собственного дома! Это было жестоко! Ты — жестокий человек, Тиррэн Даорр! Ты — чудовище! Злобное! Эгоистичное! Чудовище! Которому плевать на чувства других! Вот и сейчас! Тебе плевать, что я потеряла мужа, а Сэймур — отца! Из-за тебя! Подумаешь! Важны только ТВОИ желания! И ты снова делаешь это! Ставишь других на растяжку! Не даёшь спокойно оплакать потерю, тащишь сюда! И опять! Сталкиваешь с ней! Заставляешь МЕНЯ жить в ЕЁ комнате! Сколько можно уже?!
Сама не замечаю, как срываюсь на крик. Меня трясёт, по щекам льются слёзы. Я не могу толком вдохнуть, в горле солёный ком. Лицо дракона мрачнеет всё больше. Он смотрит на меня исподлобья и молчит, стиснув зубы.
Не говоря ни слова, делает несколько размашистых шагов, оказываясь рядом со мной. Сжимает мои плечи и встряхивает:
— Эйви! — рычит угрожающе.
Его прикосновения вызывают взрыв паники, не вижу ничего из-за пелены слёз, вырываюсь из кольца его рук, кричу, чтобы не прикасался, захлёбываюсь в истерике. Вдруг правую щёку обжигает звонким шлепком.
— Успокойся, сказал!
Это настолько неожиданно, что я замолкаю.
Хватаюсь двумя руками за щёку и во все глаза смотрю на дракона. Он что, ударил? Меня? Думала, дно уже пробито, а выходит, нет!
В то же время понимаю, что Тиррэн не держит меня больше. Ошарашенно хлопаю глазами, глотаю слёзы, чувствуя, как от обиды дрожит нижняя губа. Пячусь назад, к двери, хочу поскорее сбежать и забиться куда-то в укромный тихий уголок, чтобы никто не трогал и не нашёл!
— Эйви! — рычит угрожающе Тиррэн, и в следующий миг вновь оказывается рядом, делает подсечку.
Я испуганно вскрикиваю и взмахиваю руками, на мгновение теряя ориентацию в пространстве, и только спустя несколько секунд понимаю, что он подхватил меня на руки и куда-то тащит.
— Прекрати дёргаться, пока я тебя не уронил! — рявкает на меня, после чего неожиданно бережно опускает на кресло и, прежде чем я успеваю опомниться, суёт мне в руки злополучный бокал с водой, который я наполовину расплескала.
Инстинктивно принимаю его и делаю несколько глотков, чтобы убрать горечь из горла.
Тиррэн исчезает из поля зрения. Чем-то гремит возле мини-бара. Если опять будет совать мне горькое «успокоительное», я не стану его пить — проносится на границе сознания ленивая мысль.
Не слежу за ним. Смотрю в стакан, пытаясь успокоить рваное дыхание. Поэтому вздрагиваю от неожиданности, когда дракон вдруг возникает прямо передо мной из ниоткуда опускается вниз на одно колено, оказываясь со мной на одном уровне глаз. Всматривается в моё лицо с беспокойством. Одной рукой касается моей щеки, а второй подносит к лицу полотенце, в которое что-то завёрнуто.
Лёд!
Всхлипываю от неожиданности, когда щёку обжигает холодом. Пытаюсь отпрянуть, но Тиррэн не даёт. Крепко удерживает второй рукой.
— Тише, Эйви, — его голос отчего-то звучит хрипло. — Прости меня, прости, малыш.
Мне кажется, или в его голосе настоящие раскаяние и испуг?
И, пока я непонимающе моргаю, пытаясь понять, откуда в колючих синих глазах взялось беспокойство и неуместная нежность, он вдруг подаётся вперёд, намертво фиксируя мой затылок, и накрывает мои губы своими.
Не даёт мне опомниться. Сразу проникает в мой рот, терзает губы. Жадно, голодно, властно. Берёт, не спрашивая.
Ни выдохнуть, ни вдохнуть, ни подумать, как следует, о том, что происходит. Разум молчит, телом правят животные инстинкты.
Прошлое накрывает лавиной и топит, топит под собой, заставляя забыть обо всём. Настоящего нет, будущего тоже.
Время смешалось, и уже не разобрать, кто я и где. Есть только его губы, его прикосновения, его запах. Горького миндаля, чёрного перца и тёплой кожи, такой родной и любимый. Такой — его.
— Моя Эйви, — шепчет хрипло, покрывая беспорядочными поцелуями мои глаза, щёки, шею.
Тиррэн по-хозяйски расправляется с тугим пучком у меня на затылке, и мои волосы вдруг свободно падают на плечи. Он пропускает их сквозь пальцы, мягко массирует мне затылок.
Острое, давно забытое чувство потребности в другом человеке и собственной нужности. Важности. Ценности.
Я запуталась, окончательно запуталась.
— Наконец-то моя, снова моя, — меня плавит его бархатный голос, плыву от его смелых прикосновений. — Эйви, девочка моя, как я этого ждал, ты бы знала. Ни с кем, как с тобой…
Ни с кем, как с тобой…
Эта случайная фраза, вкупе с невесть, когда расстёгнутыми пуговицами платья внезапно отрезвляет. Он меня сравнивает с другими. С нею.
Спящий разум постепенно пробуждается, как и совесть, и память, и злость.
— Нет… — пытаюсь отстраниться от него, вывернуться из удушающих объятий. — Нет, Тиррэн, остановись.
Он не слышит меня или делает вид, что не слышит. Не останавливается.
Прижимает к себе ещё сильнее. Болезненно прикусывает шею. Ведёт горячей ладонью по бедру под юбкой, касается там, где никто не касался четыре года. Внутри вспыхивает паника.
Я понимаю, что вот-вот случится, и это пугает до дрожи!
— Прекрати! — упираюсь кулачками в его каменные плечи, тяжело дышу, смотрю на него исподлобья. — Хватит! Всё!
Моя грудь поднимается вверх-вниз, будто пробежала стометровку. Тиррэн тоже тяжело дышит. Его глаза сейчас тёмно-синие, будто штормовой океан, взгляд блуждает по моим распухшим губам, груди, которая чудом не вываливается наружу из расстёгнутого платья.
Он тяжело сглатывает:
— Действительно, хватит, — соглашается глухо. — Болтать. Тебе много больше идёт, когда твой рот занят, Эйви!
Резко подаётся вперёд, опрокидывая меня на спину. Теряю равновесие и чувствительно прикладываюсь затылком о подлокотник кресла.
Перехватывает мои запястья и уводит их вверх, блокируя над головой.
Нависает надо мной, коленом раздвигает мои ноги в стороны. Чувствую на себе вес его тела. Не дёрнуться, не шелохнуться. Снова сминает мои губы, на этот раз грубо и зло, будто мстит за что-то.
С ужасом понимаю, что он не остановится. Что мою растерянность и глупую тоску по прошлому он принял за согласие и слабость. Решил, что раз я осталась, то он имеет на меня все права!
Вот только это не так! И если он не понимает слов, значит, придётся объяснить по-другому! Действиями!
Перевожу дыхание, делаю вид, что сдалась. Обмякаю в руках Тиррэна, отвечаю на поцелуй, прихватываю губами нижнюю губу дракона, а в следующую секунду со всей дури впиваюсь в неё зубами.
Мне тут же становится легко — Тиррэн больше не вдавливает меня в кресло. Отшатывается назад, отступает на несколько шагов, раздражённо вытирает со рта капли крови, неверяще смотрит на кончики своих пальцев, выкрашенные в алый, затем на меня.
Его искажённое бешенством лицо частично скрыто светло-каштановыми прядями, но ярко-синие глаза полыхают ненавистью.
Морщусь от потока отборной брани, который обрушивается на меня. Вскакиваю с кресла, обхожу его и останавливаюсь позади. Теперь, когда нас разделяет хоть какая-то преграда, мне спокойнее, чувствую себя защищённо.
Вытираю рот тыльной стороной ладони и отточенными движениями застёгиваю крохотные пуговицы на груди. Раз, два, три, четыре, пять! Готово!
С опаской смотрю на Тиррэна, чьи глаза сузились в опасном прищуре. С уголка его рта стекает тонкая алая струйка. Внутри шевелится неуместная жалость: не слабо так я его прихватила!
Сжимаю руками резную спинку кресла. Гладкое позолоченное дерево скользит во влажных от волнения ладонях.
— Я просила тебя остановиться! — зачем-то оправдываюсь.
— Я и забыл, какая ты горячая штучка, Эйви! — усмехается он.
— Не трудись вспоминать! — мотаю головой, внимательно наблюдая за каждым его движением. — Я здесь только ради сына! Поэтому… никогда больше! Так! Не делай! Иначе…
— Иначе что? — дракон опасно прищуривается, чуть склоняет голову набок и принимается медленно обходить кресло. — Сама-то себе веришь? Для кого этот дешёвый цирк? Мужчина всегда чувствует, когда его женщина течёт. А ведь я человек только наполовину, Эйви, забыла?
Он прикрывает глаза и с наслаждением втягивает воздух хищными ноздрями.
— Ты охрененно пахнешь, Эйви, — проговаривает медленно и с расстановкой.
В синих глазах напротив — неотвратимость и мой приговор. Он не отступит сам и не даст уйти мне — понимаю отчётливо. Я сама виновата: проявила слабость, дала повод. И теперь, когда хищник почуял запах крови, он не отпустит добычу.
Не остановится, пока не возьмёт то, что считает своим!
Очень медленно, не спуская с меня глаз, Тиррэн начинает медленно огибать по дуге кресло, которое нас разделяет. Его стальные мускулы перекатываются под тонкой тканью рубашки. Чувствую себя ничтожной, хрупкой и беспомощной перед ним.
Во рту становится сухо, инстинкты обостряются.
Шаг, ещё один и ещё.
Мозг отчаянно ищет выход из заранее проигрышной схватки.
Впиваюсь ногтями в плетёную спинку кресла.
— Ты говорил, что не рассчитываешь на брак в полном смысле этого слова! — от осознания того, что я в ловушке, которая вот-вот захлопнется, меня начинает бить мелкая дрожь. — Ты обещал!
Выкрикиваю обвиняюще. Тиррэн не останавливается. Равнодушно пожимает плечами:
— Передумал.
Он останавливается в паре шагов от меня, замирает, будто лев перед финальным прыжком. Даёт мне последний шанс сдаться добровольно:
— Зачем ты всё усложняешь, Эйви? Сама ведь знаешь, что всё кончится этим, рано или поздно. Теперь, когда ты снова МОЯ. Иди ко мне, малыш, ну? Это же я!
Он разводит руки в стороны, открывая объятия. Не нападает больше, а терпеливо ждёт. На его губах обезоруживающая улыбка, беззаботная и так хорошо мне знакомая. Улыбка моего Тиррэна из той, прошлой жизни.
Вот только всё портят глаза. Колючий взгляд дракона ни капли не сочетается с его сладкими речами. В ледяной синеве, что неотступно следит за каждым моим движением, отчётливо виден холодный расчёт и нет ни намёка на чувства.
Он всё для себя решил. Что хочу или не хочу я — его не волнует. Важно только то, что ОН хочет. Я не выйду из этой комнаты, пока он не получит своё.
Кажется, осознание происходящего отражается в моих глазах, потому что губы дракона кривит злая усмешка, после чего он делает последний шаг ко мне. Наклоняется вперёд. Одной рукой легко подхватывает кресло и отшвыривает его в сторону.
Кресло с грохотом ударяется о стену. Раздаётся жалобный треск дерева.
Жмурюсь и втягиваю голову в плечи, сжимаюсь в комочек, вскидываю перед собой руки в бесполезном защитном жесте:
— Если тронешь меня…
В следующий миг запястье обжигает горячим захватом. Тиррэн рывком притягивает меня к себе. Чувствую на лице мятное дыхание с нотами горького миндаля, жмурюсь изо всех сил, боясь смотреть на него:
— То что? — рычит угрожающе.
— Я скажу Сэймуру, что это ты убил его отца! — выпаливаю и только после этого решаюсь открыть глаза.
— Так, так, — произносит Тиррэн. — Что я вижу? Правильная до скрипа на зубах леди Шанси опустилась до грязного шантажа?
— Что угодно, лишь бы ты не трогал меня! — пытаюсь выдернуть запястья из его захвата.
Не получается.
— Я настолько тебе противен, что ты готова впутать сына?
В глубине глаз дракона мелькает затаённая грусть, а может быть, это лишь игра закатного солнца и моё бурное воображение.
Но наваждение страсти прошло. Я снова владею собой и на память не жалуюсь. Всё в прошлом — окончательно понимаю это.
А суровое настоящее таково:
— Ты не противен мне, Тиррэн, — отвечаю, устало глядя ему в глаза. — Ты мне… никак. Предатель, убийца, моральный инвалид. Ты разрушаешь всё, к чему прикасаешься. Единственное, за что я тебе благодарна — это мой сын, да и то… Он жив лишь потому, что я вовремя унесла от тебя ноги! Останься я тогда, и блуждали бы сейчас с Сэймуром за гранью, как твоя истинная!
Страшные слова вырываются изо рта против воли. На эмоциях и в порыве гнева. Жалею о них сразу, как только вижу, что попала в цель. Вертикальные зрачки Тиррэна расширяются, по лицу пробегает тень.
— Что… — вскрикиваю от неожиданности, когда меня резко разворачивает вокруг.
Не говоря ни слова, Тиррэн снова куда-то меня тащит. Едва поспеваю за его размашистыми шагами. В доли секунды мы оказываемся у выхода. Щёлкает, открываясь, дверь, я и слова сказать не успеваю, как оказываюсь в пустом коридоре.
Вздрагиваю от звука хлопнувшей двери за спиной. Растерянно оглядываюсь назад. Он выставил меня прочь! Оставил в покое.
Я победила в неравной схватке! Последнее слово осталось за мной, только почему на душе так противно и гадко?
Из окна в конце коридора льётся золотистый солнечный свет. Он падает на деревянный пол косыми лучами. Тут и там в воздухе клубятся пылинки. С улицы слышны весёлые крики детей.
С первого этажа доносится отдалённый звон посуды и аромат вечерней выпечки. Всё так безмятежно, так по-домашнему. Не вяжется с тем, что только что творилось за закрытой дверью покоев его хозяина.
Делаю два шага по коридору. Останавливаюсь. Возвращаюсь обратно к массивной двери из красного дерева.
Заношу руку, чтобы постучать. Мне тошно и стыдно от себя самой за то, что наговорила. Тиррэн не святой, безусловно. Но никто не заслуживает того, чтобы его обвиняли в смерти жены и ребёнка. Как бы то ни было, Сэймур жив.
Если верить слухам, то и к гибели Кэндис Тиррэн не имеет отношения. Единственное, в чём его можно винить — это смерть Освальда.
При воспоминании о старом драконе в груди чувствительно колет. Единственное, что я не прощу никогда. И не пойму, а значит, всё к лучшему.
Пусть мои страшные слова встанут стеной между нами. Пусть Тиррэн оставит все мысли на мой счёт, как это сделала я четыре года назад.
Да, так будет правильно для всех.
Опускаю руку, так и не постучав, разворачиваюсь и быстрым шагом иду прочь по коридору.