Егор
– Он любит морковку, – Маша держит под руку Иру, Лехину жену. Обе женщины волнуются, но Маруська при этом чуть не плачет. – Только ты много не давай, а то его начнет сыпать.
– От морковки? – недоверчиво хмурится Ира.
– Ага, – Маша кивает. – И от тыквы. Любит оранжевое, но обсыпает.
– Поняла, – кивает наша многодетная соседка, – у меня с Кирюшей так было!
Кирюша – это ее второй или третий… Сейчас он уже рассекает по двору на велике, но я почему-то уверен, что Ирина не забыла ни одной мелочи.
– Спать на животе любит, не перекладывай, – волнуется Маша.
– Да кто ж не любит, – широко улыбается красивая дородная женщина. – Все коленки подожмут, попу кверху!
Нам было сложно их уговорить. Очень.
Если честно, без Михницкой мы бы не справились. Соседи даже на деньги не позарились – мы им предлагали все, что у нас в копилке. Не взяли.
Когда поняли, что опасность ребенку угрожает именно потому, что он у нас, согласились.
Разработали целый план: нашего сына нарядили в плюшевый розовый комбинезон с ушками, напялили ему носочки с бабочками. Он доволен. Ярко, есть что пожевать. Маша чуть не плачет.
Ира собрала вокруг себя ораву своих детей, усадила в пеструю разбитую коляску Саньку и со всей этой шумной толпой отправилась в магазин. На весь двор рассуждают, что сейчас уедут к каким-то друзьям на дачу.
Меньше чем через час шумное семейство действительно покидает город, а мы с Машей берем нашу аккуратную дорогую коляску, укладываем туда пупса, заимствованного все у тех же соседей, и чинно выходим в парк.
Молчим. Держим друг друга за руки и молчим.
На душе тягостно.
Маруське еще хуже. Она успела к нему привязаться, да и… Не забери она из нашего дома карапуза, жила бы сейчас спокойно…
А как бы жил я?
От мысли, что кто-то настойчиво впихивал в мою постель Регину, становится мерзко и противно.
Зачем?
Какие выгоды?
Никак не могу просчитать. Прокручиваю в голове всех возможных игроков, но понимаю, что что-то упускаю.
– Маш, – говорю ей тихо, – мне нужно вернуться.
Замирает. Рвано вздыхает. Вижу, что у нее дрожат руки.
– Вернуться?
– Я иначе не пойму, кто все это сделал, я не смогу защитить вас! – начинаю объяснять. – И тут у меня вообще нет средств. Если я вернусь на свою должность, то хотя бы подниму связи, будут деньги…
– Деньги? – выплевывает Машка. – Неужели тебе даже сейчас важны только деньги?
– Да о чем ты? – кричу. – Ты меня вообще слышишь?
Маша всхлипывает, я резко меняю тон.
– Маш, я не разрулю это, убегая… Мне надо быть внутри. Там! В системе! Только так я пойму, откуда взялась эта женщина, почему нас так настойчиво хотят развести и что грозит тебе и нашему сыну!
– Нашему? – еле слышно повторяет Маруся.
– Что?
– Ты сказал… Нашему сыну…
– А разве это не так? – внутри все сжалось в пружину… Неужели это всегда будет между нами? Она же сама себя зовет его мамой.
– А как ты собираешься возвращаться, если ребенок с соседями уехал?
Молчу… Думаю…
– Оптимально сделать вид, что мы поругались… – пожимаю плечами. – Ну сколько я тут у тебя? Неполный месяц… На работу не устроился, нищета, начались скандалы. Все примитивно и очень естественно.
Самому противно от высказываемой версии. Но ничего более правдоподобного я выдумать не могу.
– Ты остаешься здесь и два раза в день катаешь коляску, а я… Я возвращаюсь.
– И получается, что этот таинственный кто-то добивается своей цели… Мне это не нравится, Егор, – Маша, кажется, готова заплакать. – Ты говорил, что мы можем снова переехать. Давай уедем? В другой город, на край земли!
– Маш! – я, кажется, снова повышаю голос. – Маш! Во-первых, это оптимальный способ обеспечить твою безопасность. Если нас хотели развести, то ровно с момента расставания тебе ничего не грозит.
– А во-вторых? – тихо спрашивает Маша.
– Во вторых… – психую. – Ну почему я должен отказываться от своей жизни? Это же трусость! Это бегство! Почему я должен просто так отдавать то, что строил столько лет?! Черт возьми, я учился, впахивал, даже окружение подбирал с учетом того, что я будущий глава этой долбанной корпорации! Я готов это бросить ради тебя, но не в угоду какой-то сволочи, которая ведет свои подковерные игры!
– Понятно, – Маруська моя опускает голову, делает вид, что что-то поправляет в коляске и разворачивается. – Пойдем домой.
.
Маша
Полянский навсегда Полянский.
Я пытаюсь убедить себя, что он прав, что он поступает по-мужски, что именно так и надо сделать, но все внутри сворачивается от отвращения. Я не хочу снова в тот мир. Вот эта старушка Михницкая, вечно растрепанная Ира и ее орава чумазых детей мне ближе. Снова туда, где нужно улыбаться свекру и свекрови, выглядеть на все сто для партнеров и держать железной рукой прислугу, я не хочу.
Мир жестокости и лицемерия. И одиночества.
Егор снова вернется к своей работе: встречи, командировки, проекты… Правительственный уровень, международные делегации.
Только сейчас, идя по скромному парку маленького городка, я понимаю, насколько это все не мое.
А Егор хочет вернуться.
Смотрю на него краем глаза.
Расстроен. Отворачивается. Кулаки сжаты в карманах.
Он – мужчина, он – боец…
Уверена, что, если я настою на переезде, он согласится. Но… Разве я имею на это право?
Темнеет. В скорбном молчании мы заходим в квартиру. Я до последнего играю роль заботливой мамы пластмассовой куклы. Егор заносит шасси. Мы плотно задергиваем шторы, и только тогда я откидываю пупса в кресло.
– Егор, – начинаю тихо, – мне очень не нравится твоя идея, – смотрю ему в глаза. – Но это твоя битва. И только тебе решать, какие выбирать средства.
– Маш…
– Не перебивай, – всхлипываю. – Поезжай. Ты прав. Ты должен воевать на своем поле. А я… – уже не могу сдержать слез. – А я буду ждать тебя здесь.
– Марусь, – он рывком подходит ко мне, берет мое лицо в свои ладони, – я заберу тебя, девочка моя, – его губы накрывают мои. – Я клянусь, я разберусь со всем, и мы снова будем вместе!
Стискиваю зубы, чтобы не завыть от боли, прижимаюсь к его ключице и позволяю его рукам медленно подниматься под моей футболкой…