Измена. Первая любовь предателя

Глава 7

— Я никуда не уйду, — с какой-то угрозой в голосе прорыкивает Рома.

— Тогда уйду я, — Олеся складывает руки под грудью. — Мам, собирай вещи! Ты тоже уйдешь!

На лице дочери красные пятна, как от аллергии. А у меня перехватывает дыхание — я уезжать из дома не хочу. Это Рома должен уехать, а не я. Пусть катится к этой Насте или к своей матери.

— Олеся, иди к себе в комнату, мы с мамой еще не договорили, — равнодушным тоном произносит Рома.

— Нас ждет развод и раздел имущества. В понедельник я доеду до суда и найму нам адвоката. А сейчас… сейчас нам нечего обсуждать, Рома, — устало вздыхаю я. — Я прошу тебя освободить дом.

Рома сильно стискивает челюсти, по его скуле под кожей перекатывается желвака. Злится, но старается держать себя в руках.

А я просто чувствую себя опустошенной. Хочу выпить снотворного и проспать до самого понедельника.

— Олеся, иди к себе, — грозно приказывает Роман, смотря мне в глаза.

— Не пойду! — вскрикивает дочь в приступе подкатывающей истерики.

Мне нужно ее успокоить.

— Олеся, нам с мамой надо договорить.

Я прикрываю веки и шумно выдыхаю через нос. Рома сейчас меня утомляет.

— Все вопросы будем решать через суд, — сквозь зубы говорю я и отхожу от столешницы.

Сильная рука Ромы хватает мое запястье. Его пальцы до боли впиваются мне в кожу. Обжигают.

— Оставь меня! — одергиваю руку. — Ты уже достаточно низко упал в моих глазах.

— Упал в твоих глазах? — Роман прищуривается и зловеще хмыкает. — Вот значит как… После восемнадцати совместных лет, Даша, ты видишь во мне урода и выставляешь меня уродом в глазах дочери?

— Потому что такой и есть! Урод! — гневно шипит Олеся. — Променять нас на какую-то тетку, пап? Правда? А как же твои слова, что за семью нужно держаться, а? Что мама твоя самая любимая девочка?

Рома с шумом втягивает воздух, крылья носа раздуваются. Он теряет контроль над ситуацией. Теряет контроль над своей семьей. Надо мной и детьми.

— Я вас не промениваю. Я против развода! — скалится Рома.

Его увесистый кулак гулко стучит по столешнице, отчего я даже вздрагиваю.

— Думаешь, мама тебя простит? Глазки закроет, да? Дурой прикинется? — в глазах нашей дочери блестят слезы. — Какой же ты лицемерный подонок…

— Олеся… — почти шепчет Рома, задыхаясь от гнева. — Ненавижу тебя! — верещит дочь.

По ее щекам текут слезы, она сильно морщится. Я перевожу на Рому взгляд, полный отчаянного гнева и брезгливой отрешенности.

Посмотри, до чего ты довел нашу дочь, предатель!

— Милая, — я иду к своей малышке, обходя осколки посуды.

Моя душа сейчас тоже разбита, как эта чертова салатница. А сердце острым ножом изрезано на мелкие кусочки. Но я нахожу в себе силы, чтобы обхватить плечи истерично рыдающей дочери своими руками.

— Олеся…

— Отвали, мам! Пошла ты в жопу!

Ее слова, как крутой кипяток, заставляют меня вздрогнуть и прикусить язык. Сердце подскакивает в горло и болезненным комом перекрывает мне доступ кислорода.

Я не виновата перед детьми. И я не заслуживаю сейчас натыкаться на колючую обиду дочери. Меня предали. И я тоже хочу от Олеси поддержки.

Но это во мне черной гадюкой шипит своя собственная боль. Как оскорбленная преданная женщина я имела право показать себя слабой и неразумной истеричкой, бьющей посуду и жаждущей треснуть мужа изменника по лицу его любимой кружкой. Но как мама я обязана взять ситуацию под свой контроль, успокоить детей и быть рассудительной.

Рома отец. Хороший отец, которого есть за что любить.

Но своей изменой он сломал что-то хрупкое и важное. То, что уже не срастется обратно никогда. То, что ни один врач зашить и залечить не сможет.

— Олеся…

— Отвали, мам! Вы оба отвалите!

Дочь гневно прищуривается и сжимает кулаки, а по ее лицу текут слезы.

— Прекращай концерты! В этой ситуации мы должны разбираться с мамой, а не с тобой, Леся! — Роман взмахивает руками. — Я поговорю с тобой и с Максимом позже. А сейчас…

— Я тебя ненавижу… — шипит дочь в ответ на речь своего отца.

— И это вполне ожидаемо! Я понимаю, что я натворил! Но я этого не хотел.

— Вы оба идиоты, ясно? Я вас обоих ненавижу!

Я сильно зажмуриваюсь. Слышу, как дочь убегает на второй этаж. По пути переворачивает столик. С него с грохотом падает ваза и разбивается. Треск осколков вибрирует в моей голове.

Если у Олеси такая реакция, то что будет с Максимом? Даже представить страшно.

Шумно выдыхаю.

— У меня встреча по работе, — глухо говорю я.

— Я помню.

Перевожу взгляд на мужа.

— Придется отменить, — качаю головой и осматриваю осколки под своими ногами.

— Не надо, езжай. Для тебя последнее время работа ведь на первом месте, Даша, — с упреком скалится Роман.

Я плотно сжимаю ладони в кулаки, чтобы вновь не скатится в затмивающий рассудок гнев.

— А кто должен быть на первом месте? Может ты… предатель, — последнее слово я произношу больным шепотом.

Голос словно простуженный. Осипший и хриплый. И нервы натянуты, как канаты. Я точно знаю, что буду делать дальше — разводиться с мужем. Я не намерена стискивать челюсти и терпеть его измены.

Я не стану спасать наше супружество.

— Ты забываешься, Даша, — недовольно выговаривает Роман, подкрадываясь ко мне, как хищник к несчастной жертве.

Чувствую себя паршивой овцой.

Это Рома трахнул какую-то брюнетку, а мерзкой и грязной почему-то ощущаю себя я. После его возвращения домой мне хочется помыться наждачной бумагой, чтобы кожа слезла. И эти следы от поцелуев и укусов на его шее…

Смотреть противно.

— Помочь тебе собрать вещи? — брезгливо морщусь я.

— Я никуда не уйду.

— Хорошо, — киваю. — Оставайся. И будь добр, собери осколки, Ромашка.