Илья
– Нет ее, – дверь открыл Вячеслав Афанасьевич, отец Иры.
– Это важно, Вячеслав Афанасьевич. Как я могу ее увидеть?
– Они уехали, – сердито говорит тесть и пытается закрыть дверь перед моим носом.
У меня внутри все обрывается. Я не успел! Я машинально придерживаю дверь.
– Куда? Вячеслав Афанасьевич, куда уехала Ира? Мне очень срочно нужно с ней поговорить, понимаете…
– Наговорил уже, Илья, – бурчит он, но, глядя на мое лицо, смягчается: – Мы тебе, конечно, благодарны, Илья, за то, что спас Иру. Но, уж не знаю, что у вас произошло, но когда она вернулась от тебя, на ней лица не было. Она весь день сама не своя ходила. Не мучай ее, Илья, отпусти. Ей плохо. Очень. Я же вижу, хоть она не говорит. Дай ей прийти в себя, ей ребенка растить еще.
Снова я чувствую это удушающее чувство вины. Моя девочка страдает из-за меня. Эта мысль раздирает мне нутро, выворачивает, выбивает дыхание. Я готов сдохнуть прямо здесь, на месте, если бы это могло облегчить боль моей любимой.
– Она не так поняла. Это была подстава! – в отчаянии кричу я. – Я виноват, сильно виноват перед Ирой и перед вами. Я поступил как подонок! Но я люблю Иру и Кирилла. Я не прошу прощения, потому что понимаю: это сложно. Но я на все готов, лишь бы Ире хорошо было. Если она никогда больше не хочет меня видеть, пусть так! Я приму! Просто передайте ей, что я ее люблю и очень жду! Ребенок не мой, меня подставили, глупо, по-детски, но вот так я вляпался.
Вячеслав Афанасьевич смотрит на меня долгим взглядом, и я вижу в его глазах осуждение.
– Оставь ее в покое, – говорит он. – Тебе развлечение, а дочке моей страдания!
Я ухожу. Огромная дыра в сердце появилась, черная, засасывающая. Я потерял Иру, потерял сына, бизнес! Могущественный Илья Матвеев оказался обычным человеком из плоти и крови, причем весьма тупым. Как можно было так просрать свою жизнь?
Я не вижу никакого выхода из сложившейся ситуации, словно все против меня. Еду в офис, работа всегда давала мне силы. Но сегодня и она не способна заткнуть черную дыру потери.
Я снова собираю совещание.
– У нас огромные потери, – говорит аналитик. – Мы потеряли репутацию. Информация о ваших правонарушениях, Илья Леонидович, дошла до наших партнеров. Теперь никто не хочет иметь дела с неуравновешенным типом, который избивает людей и нападает на беременных женщин. Уж простите, Илья Леонидович, как есть.
Я понимаю. Я сам много лет в бизнесе и знаю, что репутация – это все. Бесполезно оправдываться. Никто не будет вникать в подробности, если уже прокатился слух, что я слетел с катушек.
Я отпускаю людей и откидываюсь в своем кожаном кресле, прикрываю глаза. Я устал, чертовски устал. Всю жизнь я борюсь, за чем-то гоняюсь, счастья ищу. А счастье было совсем рядом, руку протяни.
Я хотел иметь все самое дорогое, красивое. И что? Вот кресло, на котором я сижу, стоит как годовая средняя зарплата бюджетника. А я сижу на нем задницей и счастья не чувствую, а когда на земле возле сына своего сидел, был самым счастливым.
Я строил бизнес, топил конкурентов, выгрызал себе место под солнцем, заработал очень много денег, власть получил, жил на широкую ногу. И что теперь? Я счастлив?
Первое время, когда только развивал бизнес, я радовался своим успехам, победам. А теперь прошло все. Я загрубел, толстокожим стал, ничему больше не радуюсь, живу по накатанной. Еще больше денег, больше власти. Зачем?! Зачем мне это все, если я один, потерял все? Жену потерял, друг меня предал из-за денег. Обо мне никто слова доброго не скажет. Либо боятся, либо ненавидят.
Я вызываю юристов.
– Готовьте бумаги. Мы продаем компанию, – говорю я.
Одно из главных правил в бизнесе: “Лошадь сдохла – слезай”. Не стоит спасать то, что идет ко дну. Да и желания никакого нет. Деньги я отдам Ирине в счет алиментов. Она умничка, сможет распорядиться ими. А мне пора на покой. Не хочу я больше богатства, роскоши, власти. Слишком поздно я понял, что это все счастья не приносит. Глава 40
Ирина
Месяц спустя
Хорошо на море, даже осенью хорошо. Хоть уже чувствуется приближение зимы, но погода еще радует теплыми днями. Я всерьез задумываюсь, чтобы остаться здесь, приобрести небольшой отель и жить спокойно с Кирюшкой.
Суд по разводу состоялся без моего участия и без участия Ильи. Для меня стало неожиданностью, что Илья продал свой бизнес и отдал все деньги мне. Теперь у меня есть все, чтобы спокойно растить сына в любом месте земного шара.
Илья не пытался связаться со мной. Ну конечно, у него, небось, сейчас забот полон рот. Новая семья, новый ребенок. Не до нас ему теперь. Обида снова вонзается в сердце раскаленной иглой. Сосредотачиваю внимание на сынишке, который собирает камушки на берегу моря, я сижу рядом на полотенце, наслаждаюсь осенним морским солнышком. Не хочу, не буду думать сейчас об Илье! Не позволю ему разрушить мою жизнь. Пусть живет как хочет со своей Кристиной.
Мы не спеша собираемся и идем домой. Я сняла уютный домик с видом на море и теперь любуюсь закатами и рассветами. Морской пейзаж успокаивает меня, наполняет ресурсами. Пару часов в день я работаю над проектом Виктора, по вечерам снова рисую. Остальное время мы с Кириллом отдыхаем на пляже или ездим в город за развлечениями.
Такой размеренный и спокойный ритм жизни мне очень нравится, я планирую и дальше жить только для себя и Кирилла, даже не могу представить возле себя кого-то другого, не Илью. Мне кажется, я всегда всех буду сравнивать с бывшим мужем. И никого не смогу полюбить так же сильно, как Илью.
Едва я укладываю сынишку на дневной сон, как звонит мама. Беру телефон и выскальзываю из комнаты.
– Да, мам, – тихо говорю я.
– Доченька, – слышу, что мама плачет, и мое спокойствие тут же улетучивается.
– Что случилось? – руки становятся холодными, сердце учащенно отбивает ритм. – Что-то с папой?
Мама говорила мне, что папа в последнее время не очень хорошо себя чувствует. Жаловалась, что никак не может загнать его в поликлинику.
– Ох, Ирочка, в больницу его увезли, подозрение на инфаркт, – всхлипывает мама.
– Как он? – я тут же начинаю собирать все самое необходимое.
– В реанимации сейчас, меня к нему не пускают, – мама снова начинает плакать.
– Мам, не плачь. Папа сильный, он справится, все обойдется. Если деньги нужны, ты только скажи, у меня есть, – я сама готова разреветься, но мне нужно поддержать маму, не время сейчас расклеиваться.
– Да, дочь, спасибо. Я постараюсь. Я буду держать себя в руках, прости…
– Мам, я прилечу ближайшим рейсом, – говорю я. – Держись, не унывай, папа справится.
Я собираю небольшой чемодан, звоню хозяйке дома и объясняю ситуацию. Я пока не сдаю дом, нет времени. Возможно, позже я спокойно приеду за вещами.
Хозяйка относится с пониманием и даже предлагает заморозить аренду на время моего отсутствия.
Я бронирую билеты на ближайший рейс. До вылета три часа, Кирюшка еще успеет поспать.
Я завариваю себе чашку чая и сажусь за стол. Мне страшно, очень страшно! Я не допускаю мысли, что с папой может случиться что-то. Но червь сомнений уже точит меня. А что если…
Нет-нет, папа не может умереть, папа сильный. Он до сих пор может меня на руки поднять. Да и не старый он совсем, но… это же инфаркт.
Хватит, я не могу себя изводить больше, я должна быть уверена, что все будет хорошо. Я успокаиваю себя как могу, но страх не отпускает. Я, конечно, понимаю, что родители не вечные и когда-нибудь покинут меня, но они еще молодые, сильные.
“Только не сейчас! Только не сегодня! Пожалуйста, только не сейчас! Я так много не успела сказать папе, пожалуйста, дай ему еще времени”, – молюсь я беззвучно, слезы катятся по моим щекам, я сердито их стряхиваю.
Нельзя! Нельзя плакать, еще ничего страшного не случилось!
Прилетаем мы с Кириллом ночью и едем к маме. Мама тут же открывает дверь, как только я нажимаю на звонок.
– Ириша! – мама обнимает меня. Забирает спящего Кирюшку и уносит в спальню.
Я прохожу на кухню. Пахнет валерьянкой, на плите подогревается ужин. Мама ждала нас и, видимо, еще не ложилась.
– Спит, – говорит она шепотом, плотно прикрывая дверь, – как ангелочек.
Она принимается суетиться у плиты, и я понимаю, что она также мучается, сидя без дела, изводит себя мыслями.
Мы сидим за накрытым столом, но кусок в горло не лезет.
– Илью давно видела? – вдруг спрашивает мама.
– Вот как уехала и не видела, – пожимаю я плечами. – А почему ты спрашиваешь?
– Он приходил после твоего отъезда, с папой разговаривал о чем-то, и папа его выгнал.
– Да? – удивляюсь я. – Папа мне ничего не говорил.
– Забыл, наверное, – вздыхает мама.
– Мам, иди поспи, – предлагаю я.
– Не хочется, – говорит она, – как лягу, так мысли всякие, а так… хоть телевизор бубнит… Отвлекает.
– А ты ложись в гостиной, – предлагаю я. – Я рядом посижу. Пусть телевизор работает. Тебе нужно отдохнуть.
– А как же ты? – мама укладывается на диван, и я укрываю ее теплым пледом.
– Я если что, в комнате лягу, – говорю я.
Я сажусь в ногах мамы и переключаю телевизор на любимый мамин канал. Через минут десять мама засыпает, а я так и остаюсь сидеть, оберегая мамин сон. Тупо пялюсь в телевизор, не понимая происходящего там.
– Ира, Ирочка, – кто-то осторожно трогает меня за плечо, – просыпайся.
Я открываю глаза, сон сморил меня прямо на диване. Первые пару секунд я не понимаю, почему я здесь и сплю в такой неудобной позе, потом до меня доходит. Я вспоминаю.
– Что? Что случилось? – подскакиваю.
– Все хорошо, папу в палату перевели, – говорит мама, – мы можем его увидеть.
Я вызываю Кирюшке няню, и мы с мамой едем в больницу.
Идем по коридору, вокруг полно больных в халатах и пижамах, которые не спеша прогуливаются по коридору, мимо снуют медсестры. Мы доходим до кабинета врача.
– Кризис миновал, – говорит нам пожилой доктор, – но ему нужен полный покой. Только позитивные эмоции, и то дозированно. Сейчас зайдете всего на десять минут и очень прошу вас, без слез.
Доктор ведет нас в палату. Мне больно видеть папу такого. Лицо его посерело и заострилось, в руке торчит игла капельницы, глаза закрыты.
– Папа, – шепотом говорю я.
Ресницы его вздрагивают, и он открывает глаза:
– Шпулька моя, – улыбается он такой знакомой улыбкой, и меня отпускает.
Папа улыбается, значит, все в порядке будет. Да и врач сказал, что кризис миновал.