— Я спрашивал у тебя в день свадьбы? — аромат лакрицы был слишком близко, чтобы я могла его не чувствовать на себе. Я спрятала руки в плед, но аромат словно вплетался в канву всех вещей.
— Спрашивал… — я отвела глаза, чтобы просто не смотреть на него. На жёсткую линию губ и волевой подбородок, на тёмные, цвета вороньего крыла, волосы. На слегка саркастичную усмешку. Конечно, спустя столько лет оказаться правым…
— И что ты мне ответила? — тонкое прямого кроя пальто слетело с плеч и повисло на согнутой в локте руке. Слишком вызывающий жест. Острый.
— Ты хочешь узнать, изменила ли я своё решение? — мне не хотелось сейчас препираться. Если он приехал, чтобы услышать то, что я сказала, сидя в неудобном кресле в загсе, то он это услышит.
— Нет… — хриплый голос, резкие жесты. Ногой придвинутый стул, который встал аккуратно между мной и камином, отрезая пусть слабый, но поток тепла.
— А что тогда? — крикнула я и запустила со всей силы диванной подушкой в холёное лицо. Сильная рука отбила подачу. Я прикусила губу, слёзная пелена перед глазами запустила картинку прошлого.
Мои бледные руки, которые даже на белом платье выглядели слишком мертвенными. И его… Загорелые, просто как кофе, выделялись на полотне свадебного наряда. И эти его руки сжимали мои ладони, желали согреть в колыбели ладоней, но я упорно прятала кисти в складках ткани.
Всё тот же аромат табака, железа и лакрицы. Сладкой до рвоты. И хотелось тогда запить всю эту сладость лимонадом или простой водой.
Да, воды хотелось.
Я облизывала губы, прикусывала.
— Разве он лучше меня? — голос — острое лезвие и тогда, молодой мне, он казался скрежетом по металлу. Я не могла связно объяснить, что вообще не должно было быть того разговора, той ситуации и тайны. Которая мешала, вскрывала шрамы и от этого делала только больнее.
— Никто не лучше. Вы разные. Но люблю я его… — тогда мне моё оправдание казалось таким искренним и честным. Сейчас же я понимала, что всё зря. Похороны чувств, не моих, да, слишком многого стоили.
— За что? За то, что стал первым? За песни его, в которых он никогда не предаст? За что, Аксинья? — и это имя, которым он меня всегда называл тоже с привкусом прошлого. Тогда оно просто мне казалось вычурным, неправильным, но, называя меня Аксиньей, он подчёркивал, что относится ко мне иначе, чем все остальные, даже чем Матвей.
— Нет… Он просто тоже любит, понимаешь? — снова руки в складки платья, чтобы не прикасаться, чтобы не ощущать как тепло, чужое, неизвестное, проникает в тело.
— И будет его любовь долгой? — в голосе металл и холод, который тут же касается кожи, заставляя волоски едва заметно приподняться.
— Я не знаю… но догадываюсь, что ты просто зол… — такого не стоило говорить, потому что в почти чёрных глазах разгорается пламя, и я сглаживаю речь: — На меня, на него, на выбор, которого не было ни у кого…
— Выбор есть всегда. Я выбрал тебя.
— Но я — нет. Я люблю Матвея, пойми? Ничего и никогда не могло у нас с тобой получиться. Понимаешь? Это неправильная, слишком грязная связь была бы.
Я отворачиваюсь к окну. Тогда мне ещё важно было поступать правильно. Сейчас я жалела, что не согласилась, не приняла предложение. Нет. В душе сильно горела любовь к Матвею, но теперь там половина была болью. И вот зная эту боль, я бы, возможно, поменяла своё решение.
Но никто никогда об этом не узнает.
Никогда.
— Уедем вместе, Аксинья? — его голос подрагивал. И мне было больно от этого. Оттого что в день своей свадьбы я убивала чужую надежду.
— Я не хочу… — шёпотом, словно кроме нас в комнате мог кто-то ещё находиться. — Я не хочу давать надежду на то, что через пару месяцев, лет смогу изменить своё отношение к тебе или забыть Матвея…
Ответом мне был хлопок двери и сбежавший аромат лакрицы.
Я вынырнула из воспоминаний и посмотрела в глаза напротив. Тёмная ночь и крепкий кофе.
— Зачем ты приехал? — от холода в доме мой голос дрожал.
— К тебе приехал… — и снова в колыбель ладоней ложатся мои руки, и я не могу сдержать слёз, которые душат меня сильнее, чем удавка. Я приоткрываю рот, хватаю губами воздух и всё равно задыхаюсь.
— Вовремя приехал, не находишь? — с затаённым сарказмом спрашиваю я.
Усмешка на губах, которая не даёт мне поверить, что прошло столько лет, что разница в километрах, языках, отношениях имела место. Как будто день свадьбы.
— Вовремя… как раз в тот день, когда ты даже не обратила внимания на меня. Ты пронеслась мимо на парковке и даже не заметила. А я хотел догнать, но пошёл узнать в чём дело…
— Узнал?
— Узнал… — тоже с печалью говорит он и встаёт перед диваном на колени. Ему плевать, что несколько лет в доме никто не убирался, что я сегодня натащила мусора и стружки от дров.
Ему всегда было наплевать на то, что вокруг.
— А ты давно знала? — он поддевает руками плед и касается меня сквозь одежду. Я перестаю дышать.
— Я не знала… и не хотела бы знать… — ладони ложатся на мою талию, и я сдерживаю почти стон боли. Не стоит ко мне прикасаться. Не надо доводить мою боль до абсолюта. Нет. Ведь к измене Матвея тогда присоединяется ещё и мой неверный выбор.
К чёрту.
Но руки упрямо сжимают меня. Тянут на край дивана, чтобы в один момент я оказалась прижата к мужскому телу.
И тут нервы не выдерживают. Я хватаюсь пальцами за мужские плечи, сама притягиваю, сама утыкаюсь носом в шею и, задыхаясь криком, шепчу:
— Уезжай. Я не хочу тебя видеть…