Изобретательница динамита: Оригиналка

Глава 8

Пока Настя все поправляет макияж, подпорченный осенним дождем, я допиваю оставшуюся водку и томатный сок. Потом смакую пиво, разглядывая хорошенькую спутницу поверх бокала.

— Ну что? — говорю. — Давай чего-нибудь выпьем.

— Я водку не пью. — Настя предупредительно улыбается.

Ну что вы, Анастасия, как можно!

— Я предлагаю мартини, — говорю. — Годится?

— Годится. — Настя кивает.

Заказываю два бокала мартини и триста граммов водки.

Я никогда не говорил, что все женщины дуры. И никогда, что стервы. И никогда, что все они шлюхи. Я верю: в мире существуют хорошие, умные и порядочные. Но какие женщины больше привлекают нормального мужчину?

— Ну, — поднимаю первый бокал. — Мы с тобой наконец нашли время! Так выпьем за то, чтобы впредь его не терять. — Двусмысленно поднимаю бровь.

Настя хихикает и пьет золотистый напиток.

Я подливаю в свой бокал немного водки, тоже пью.

Опять же, я не отрицаю, что мужчины козлы. И свиньи. И вообще подлецы. Хотя уверен, что в мире найдутся и другие.

Но между прочим, как раз первые и нравятся женщинам.

Уж такое существо человек. Таковы мальчики. Таковы девочки. Не будем же стесняться того, что естественно и не безобразно.

Наполняю бокалы. Второй тост отдаю Насте. Она предлагает выпить за меня «и вообще, за нас». Наливаю немного водки себе, во второй бокал мартини. Мы снова выпиваем.

Почти все романы, рожденные таким образом, не живут дольше двух-трех месяцев, по моему сугубо личному опыту. Но у меня ведь нет цели на ней жениться. Я и не захотел бы: у девчонки, конечно, все на месте, но мозгов, по мне, маловато. Говорить с ней почти не о чем, можно только слушать и отвечать на вопросы. «Общаться».

В конце концов, все мы люди, всем нам нужно с кем-то спать. Жизнь, правильно заметил мой шеф, проста, как квадратно-гнездовой способ.

Третий тост положено поднимать за женщин, но я предлагаю выпить не за абстрактных, а за вполне конкретную, единственную и неповторимую. Ту, которая сидит напротив меня. Наполняю бокалы, свой доливаю водкой. Настя отбирает у меня графин, разбавляет спиртом и свои напиток. Умница девочка.

Мы пьем. Музыка в кафе звучит все веселее и призывнее, она вливается в уши и гулко отдается в черепе. Я покачиваю головой в такт. Настя не выдерживает, срывается с места и тащит меня танцевать.

Мы двигаемся под быстрый электронный микс. Потом танцу ем тяжелый медляк. Заглядываю в ее большие, широко распахнутые глаза. Провожу рукой по Настиной щеке, девушка не отстраняется. Во взгляде ее вижу согласие. Мы целуемся долго и качественно.

Девчонка очень опытная, по крайней мере в поцелуях. Когда отстраняюсь от нее, у меня звенит в ушах, а голова легонько идет кругом. Устало падаю за столик. Настя присаживается мне на колени. Мы пьем на брудершафт, потом снова от души целуемся.

Потом пора идти, говорит мне Настя, иначе скоро перестанет ходить весь транспорт.

Мы выходим на улицу, потихоньку идем по аллее, взявшись за руки.

— Зачем тебе транспорт? — говорю. — Возьмем такси.

Подходим к остановке. Отсюда ей предстоит уехать домой, или же…

— К черту такси, — отмахивается девушка.

Теперь важный момент. Расстаться до завтра или нет.

— Есть мысль, — говорю Насте.

Самое сложное, когда приглашаешь девчонку к себе домой, сделать невинное, но очень искреннее лицо. Такое, чтобы девушка просто не могла отказать, не обидев тебя глупым упрямством. Конечно, на случай, если решение дается ей с трудом, надо подбодрить, сделать вид, что ты пушистый зайчик. Дать ей почувствовать, что контроль над ситуацией полностью в ее руках. И поддерживать это чувство до тех пор, пока отступать ей будет уже некуда. Жизнь проста, как скользящий узел. Замечательный слоган.

— Так что? — говорю. — Может, передумала? Поймаем такси?

С улыбкой заглядываю в ее глаза. В них отражаются уличные фонари или звезды, не разберешь, но зрелище красивое.

Настя качает головой.

— К черту такси, — повторяет она.

Потом обвивает меня рукой.

— Пошли пешком, — говорит. — Вперед, давай веди.

Спустя минут двадцать в моем подъезде, когда я расстегиваю на ней пальто и обнимаю ее, дыша парами духов и запахом какой-то ткани, из которой шьют женское белье…

— Стой. — Настя хихикает и выкручивается. — Не надо здесь, — говорит она. В квартиру пошли.

Отпускаю девушку. Проворачиваю лампочку в патроне, подъезд снова заливается светом.

— Может, не стоит пока? — говорю Насте, стоя к ней вполоборота. — Знаешь… У меня сейчас двоюродная сестра гостит.

Точнее сказать, живет. Она и ее грудной ребенок.

— Ничего страшного. — Настя вздергивает носик. — Пошли. Познакомишь нас.

Уже поздно, лифт не работает, поэтому нам приходится топать по лестнице на седьмой этаж, пролет за пролетом. Терпеть не могу ходить по лестницам.

— А кто твоя сестра? — интересуется Настя в районе четвертого этажа.

Криська, изобретательница динамита. Боюсь, про мою сестру придется долго рассказывать, потому что в двух словах описать ее трудно.

— Моя сестра? Интересный человек, — говорю. — Поэтесса.

— Настоящая поэтесса? — Настины глаза распахиваются до отказа в детском восхищении.

— Настоящая, — говорю. — Пишет очень хорошие стихи, много трудится, очень много знает.

— И у нее есть свои книжки? — продолжает допрос моя спутница.

— Нет, книжек нет.

— Она — непризнанный гений?

Советую при моей Криське такого не говорить. Моя сестра на дух не переносит понятие «непризнанный гений». Она говорит, что все гении признаны, а кто нет, тот бездарность, ленивый лабух или просто неудачник.

Неизбежного не избежать, и мы входим в квартиру.

Ну конечно, нам навстречу тут же является моя сестра. Криська немного смущается, видя со мной девушку, но в целом держит марку, принимает нейтральную позу. Тоже умница.

Мы некоторое время молчим. Девушки изучают друг друга.

— Это Кристина, моя сестра, — знакомлю девчонок. — Кристина, это Настя.

— Здравствуйте, — говорит Настя.

— Привет, — отзывается сестра.

— Коля, — спрашивает она меня, — ты не помнишь, где у нас лежат плоскогубцы?

— В кладовке, в деревянном ящике, за мешком картошки, — говорю.

Криська со стуком открывает дверцу кладовки и ныряет в ее пыльные недра.

— Коля мне рассказывал, вы пишете хорошие стихи, — говорит Настя.

— Угу, — отзывается Криська, роясь в деревянном ящике, что за мешком картошки.

— Хорошее хобби, — одобряет моя гостья.

Криська выпутывается из-под сумок и старых халатов, навешанных в кладовке. Ладони ее вымазаны машинным маслом, на волосах бахрома пыли, но в руке сестра победоносно сжимает пару плоскогубцев. Она меряет Настю ледяным взглядом, говорит:

— Это не хобби, — разворачивается и марширует на кухню.

— Что с ней такое? — шепотом интересуется Настя.

Хрен ее знает.

— Наверное, мясорубка поломалась, — говорю вполголоса. — Не знаю.

Мы проходим в гостиную, оставляя Криську с ее неизвестно зачем нужными плоскогубцами.

Усаживаю Настю на диван. Он, конечно, стоит разложенным с утра, а постель попросту прикрыта покрывалом: иногда моя неаккуратность приносит пользу. Собираюсь с мыслями, говорю:

— Я сейчас. Одну секунду.

Иду на кухню, достаю из холодильника ледяную бутылку вина. Честно сказать, это очень полезная штука, если вы со дня на день ждете в гости девушку. Возвращаюсь в гостиную, достаю из серванта бокалы. Те немного запылились. Протираю их краем рубашки, потом порываюсь сходить на кухню и сполоснуть их под краном, но меня останавливает гостья, которая скучает по моему обществу. Посуда остается невымытой в ущерб гигиене.

Присаживаюсь на диван рядом с Настей, разливаю в бокалы вино.

Мы снова выпиваем. Снова обмениваемся вдумчивым хорошим поцелуем. Повторяем то и другое несколько раз. Стаскиваю свитер, чтобы мне не мешал. Мы с Настей сидим в обнимку, потягивая вино, наслаждаясь молчанием и прикосновениями.

Криськин ребенок спит. В квартире тихо.

Потом с кухни доносится грохот. Еще и еще. Должно быть, Криська разбирает свои штабеля досок. Настя вопросительно на меня смотрит. Чтобы не вдаваться в разъяснения причин шума, ставлю бокал на столик, потом отбираю Настин и тоже отставляю. Подсаживаюсь ближе к Насте. Обнимаю ее. Нахожу змейку платья на спине.

— Коля, извини, пожалуйста, — виновато бормочет Криська по ту сторону двери. — Не помнишь, где наш молоток?

— Мм-й, — мычу в Настин рот.

— Что? — переспрашивает скрытая дверью сестра.

С трудом отлепляю от себя девушку, успеваю бросить через плечо: «В ванной», и ненасытная Настя снова запечатывает мой рот одним из своих замечательных поцелуев.

Настя протягивает свою мягкую ручку, гладит мою шею.

— Можно, я схожу в душ? — просит она и заглядывает мне в глаза своими здоровенными серыми глазищами, недвусмысленно улыбаясь.

Черт.

— Н-нет, — говорю. — В ванной сестра.

Пытаюсь помочь девушке избавиться от платья, но она меня останавливает, высвобождается из моих рук, говорит: «Я сама». Снимает вечерний туалет, оставшись в чулках и кружевном нижнем белье. Платье аккуратно разглаживает и вешает на спинку стула. Потом возвращается ко мне.

Провожу рукой по Настиной спине, нащупываю застежку лифчика и вступаю в сражение с замком. Интересно, есть на свете хоть один парень, которому всегда с первой попытки удается взломать эту чертову головоломку? Особенно когда девушке охота целоваться и она все никак от тебя не отлипнет. Тогда справиться с застежкой у нее на спине становится вдвойне тяжелей. А иногда застежки вообще там нет. Шаришь рукой как идиот, добрые десять минут борешься с желанием стащить чертов лифчик подруге через голову, а потом оказывается, что в этой модели замок сбоку или спереди, между двух чашек.

Если решите организовать курсы половой грамотности для парней, вот моя личная просьба: выделите побольше времени на практику расстегивания лифчика.

Нас опять прерывает виноватый Криськин голос по ту сторону двери:

— Коль, и ножовка…

Зачем Криське ножовка? Что с ней такое? Что здесь происходит?

— Глянь в обувном ящике, в кладовке, — бросаю вполголоса, выпутываясь из упрямых Настиных объятий, оторвавшись на миг от ее восхитительной груди.

Чувствую себя полным идиотом.

— Прости, — шепчу Насте.

— Ты давай продолжай, — недовольно бормочет девушка, нажимая ладонью мне на затылок.

Из кладовки слышны загадочные шорохи. Хлопает крышка обувного ящика. Снова шорох.

Встаю, приподнимая Настю с разложенного дивана. Свободной рукой стаскиваю покрывало, откидываю одеяло, освобождая перину. Подхватываю девушку под коленки, Настя с удовольствием устраивается у меня на руках, по-прежнему обхватив меня за шею. Она совсем легкая. Снова целую ее, потом аккуратно опускаю девушку на простыню.

Настя протягивает ко мне руки.

Из кладовки доносится хлопок и звон бьющейся банки, потом возня и стук. Позвякивают осколки. Шуршит по стене и падает доска. Из-за стены докатывается глухой удар о листовое железо. Потом еще один. Наконец в квартире снова тихо.

Склоняюсь над девчонкой, опершись на колено. Это у меня любимый момент: пик ожидания. Легко провожу пальцами по Настиной гладкой коже, начиная от щеки, по шее, вдоль груди, все ниже. Девушка выгибается мне навстречу, закусив нижнюю губу и полуприкрыв глаза.

Мне еще мало. Останавливаю руку возле ее живота, прямо в преддверии.

Настя ждет, ее грудь вздымается большими жадными вдохами. Снова провожу рукой в сторону ее горячей точки, только с другого конца: начав с ямки под коленкой, потом вверх по бедру, выше; Настя снова выгибается дугой, дрожит как натянутая струна. Значит, время пришло.

В дверь тихонько стучит сестра. Я матерюсь сквозь зубы, спрыгиваю с дивана, шиплю: «В чем дело?»

— Ножовка… Покажи мне, пожалуйста, — растерянно просит Криська из-за двери. — Я не могу найти.

Боже ты мой, но почему сейчас? Почему именно сегодня, именно сейчас, когда я в постели с девчонкой, да еще в два часа ночи?

Говорю Насте: «Я скоро». Она недовольно прикусывает щеку. Говорю: «Ш-ш». Натягиваю штаны. Со злостью выхожу в прихожую, осторожно прикрывая за собой дверь.

Сестра стоит у двери и виновато на меня смотрит, прижимая к ладони большой пучок окровавленной ваты.

— Что… говорю. Что с рукой?

— Порезалась. — Криська опускает взгляд.

Набираю в грудь воздуха, питаюсь что-нибудь сказать, но в голову уже ничего не лезет. Сестра смотрит на меня широко открытыми глазами, готовая выслушать поток обвинений. Понести наказание. За дело. Ее черные волосы немного взъерошены, словно привстали на голове; губы сжаты. Кровь на руке местами уже подсохла ржавыми пятнами. Раненая волчица, взятая во флажки. В спальне начинает плакать ребенок. Вздыхаю, говорю: «Пошли». Мы идем искать ножовку.

Когда я возвращаюсь, Настя уже спит. Нижнее белье она натянула обратно. Кладу ей на плечо руку, девушка недовольно передергивает им и отворачивается к стене. Я стаскиваю штаны и укладываюсь рядом, к ней спиной. Засыпаю под тихие отзвуки колыбельной, которую в соседней комнате Криська поет своему сыну.