Опыты Кристиана продлились до ночи. Он пытался построить таран из старого железа, но тот развалился, лишь стоило ударить им дверь. Кристиан попытался проделать дыру в двери ржавой пилой, но та рассыпалась в пыль прямо в руках. Потом решил снять дверные петли коленчатым рычагом, который разломался надвое при первой же попытке.
— В куче немерено всякой всячины, — сообщил он, стараясь, чтобы голос звучал бодро. — Что-нибудь да найду полезное.
Вул поднял косматую голову с лап и тоненько заскулил. Эдрик сидел на полу, прислонившись к сырой стене, с Катой, которая положила трясущуюся мордочку ему на колени. Он гладил ей ушки и что-то бормотал, на сей раз не считая, что ее чувствительность преувеличена. Про себя же думал, что Кристиан лает на дохлое дерево.
— Ой, мне тоже хочется посмотреть на твою кучу, — призналась Маргаритка. — Может, и я придумаю что-нибудь.
— Могу тебе описать, что здесь есть.
— Напрасная трата времени, — проворчал Эдрик. — Никакого толку. — Он вздохнул. — Не доведется мне теперь поработать зубной феей. Маб так и будет каждую ночь проваливать дело и разочаровывать детишек. А вся поддержка, что мне удалось собрать для окончательной схватки на Собрании, которое уже состоится на следующей неделе, превратится в дым. Когда я не появлюсь на Собрании, никто не узнает, что со мной случилось. Никто не подхватит мои знамена и стяги и не бросит Маб вызов.
И снова прерывисто вздохнул. Во вздохе слышалось разочарование.
— Ради бога, Эд, — обратился Кристиан. — Смотри на вещи веселей. Еще рано сдаваться. — Он покопался в хламе, нашел новый кусок, подтащил к двери и поднес к свету. — Маргаритка, у меня тут вещица около полуметра длиной с колесом на одном конце и штуковиной с двумя зубьями на другом. Есть какая идея?
— Нет, — ответила она. — Но иди и достань что-то другое, думаю, вся хитрость в том, чтобы соединить все вместе, а не использовать вещи по отдельности. Поэтому придется нам подобрать части, которые подходят друг к другу.
Он отыскал другой кусок.
— Ладно. Вот это толстое и круглое, как колесо без спиц. В середине две дырки, и по краю идут крючья.
— А два зубца от первой штуки подойдут к двум дыркам? — спросила Маргаритка.
Кристиан попробовал.
— Ура! — победоносно воскликнул он. — Подходят!
— Чудесно, — проворчал Эдрик. — Теперь у тебя штуковина побольше, которая все равно ни на что не годна. Разве не знаешь, что в лодке без весла далеко не уплывешь?
Однако он помнил, каким упрямым был Кристиан с детства, поэтому не ждал, что тот послушается. И Кристиан не послушался.
Несколько часов спустя, когда пришел стражник с жидкой кашей и черствым хлебом на завтрак — или, может быть, на ужин — Кристиан и Маргаритка соорудили нечто большое, как катапульта, никем прежде невиданное. Однако все части на поверку подошли друг к другу, словно так и задумано, и трудно было сопротивляться желанию продолжить строить штуковину, которая, кажется, для чего-то предназначалась, даже если никто и не мог понять для чего.
Пока они ели кашу с хлебом, Кристиан рассматривал собранную им хитроумную штуку.
— Похоже, это должно двигаться, — поделился он с Эдриком. — Напоминает повозку.
— Тебе нужна лошадь, чтобы ее тащить, — высказался Эдрик. — А лошадь нам не достать.
— Не думаю, что это полагается тащить, — заявил Кристиан. — Наверно, это самоходная штука. Просто я не знаю, от чего она двигается.
— Чепуха на постном масле, — пробормотал Эдрик, уткнувшись в тарелку с кашей.
— Маргаритка, — позвал Кристиан. — Скажи мне, какие помнишь способы заставить штуковину двигаться.
— Только тянуть или толкать, — тут же откликнулась Маргаритка. — Или бросать. Толкать могут люди, лошади, мулы или волы. И тянуть могут люди, лошади, мулы или волы. Или собаки, полагаю. Толкать они особо не могут, зато могут тянуть.
Кристиан вдруг сел и прищелкнул пальцами.
— Собаки! — воскликнул он, пристально уставившись на Вула и Кату, которые, поймав его взгляд, быстро переглянулись и отступили в самый темный угол камеры. — О, нет, стойте, — позвал он, вставая и идя за ними.
Магнус пил чай в обществе королевы Олимпии и Фенли.
— А что, если она скажет «нет», когда наступит время ответить «да»?
— Не думаю, что ей хватит пороху, — беспечно заявила королева, подавая треугольный бутерброд хорьку, который, злобно клацнув зубами, одним махом проглотил угощенье. — Я ей скажу, что тем самым доведет отца до удара. Должно сработать.
— А как здоровье дяди Суитберта? — спросил Магнус. — Вы знаете, я с давних пор ужасно его люблю. А вчера он что-то неважно выглядел.
— Очень устает, бедняжка, — ответила королева Олимпия лишь с легчайшим оттенком фальши в доброжелательном тоне. — Я даю ему кое-что для успокоения. Ему понадобятся все силы в день свадьбы.
— Знаете, я слыхивал, что Маргаритка мысли читать умеет, но когда ее коснулся, похоже, она не поняла, о чем я думал. Впрочем, я постарался заполнить голову всяческими приятными чистыми мыслями.
— Уверена, они были совершенно стерильны, — заверила королева, предлагая будущему зятю тарелочку с сандвичами, намазанными паштетом из угря. — Выжаты досуха от всякого смысла.
Королева рассматривала Магнуса и думала, дескать, какой стыд, что такой красивой голове достался совершенно никчемный ум. Ей даже в голову не приходило, что под красивой шевелюрой в самом деле таились приятные спокойные мысли. И все же она находила, что голова Магнуса восхитительно отличается от убеленной сединами головы короля Суитберта, в которой много чего водилось, несмотря на то, что выглядел он таким слабоумным мямлей. Поэтому-то он и нуждался уже так давно в успокоительном зелье, и ему понадобится позже еще больше, чтобы уж точно не устроил никаких хлопот. Уж Олимпия-то знала, что Маргаритка его любимица, и больше возможности ей, королеве, не представится.
Король Суитберт лежал на подушке с закрытыми глазами. Однако не спал. И настороженно прислушивался. Его мозги работали на полную катушку. Он думал о том, каким образом ладанное дерево в горшке, стоявшее в углу спальни, скинуло все листья за два дня, когда король поливал растение бодрящим напитком, который дважды в день приносила королева Олимпия. И насколько стал лучше чувствовать себя король по мере того, как деревцу становилось все хуже.
Последнее, что он слышал, как Маргаритка бежала по коридору. Его драгоценная Маргаритка, любимая из дочерей, хотя он знал, что не след ему заводить любимцев. Но другие дочери казались ему чужими, сразу трое — так чрезмерно, что каждую в отдельности и узнать-то было трудно. А вот король с Маргариткой хорошо понимали друг друга.
Потом он услышал тяжелый топот вслед за шагами Маргаритки. И это обеспокоило. Она от чего-то убегала, и ее преследовали. Маргаритка была несчастна, и это причиняло королю боль. И в уголке его сердца ныла рана, когда он думал, что его драгоценная Маргаритка страдает.
Уж не ошибся ли он насчет Магнуса? Тот казался безвредным парнем, не хватающим с неба звезд, но вполне приятным. Прекрасная пара для Маргаритки, хороший супруг, который не доставит ей хлопот и будет благодарен, что наконец обрел дом. Магнус осиротел рано. Бедный маленький мальчик кочевал от одних родственников к другим, всегда чужой, только вычерчивал все эти замысловатые карты. Суитберт знал, что для него это был способ попытаться найти свое место в мире. На счастье, бог не обидел Магнуса красотой, что сделало его более желанным среди королевских родственников. И он так отчаянно стремился угодить, в вечных поисках того, кому был желанен, кто принял бы его сторону. Суитберт хотел дать Магнусу дом и семью. Но, возможно, Маргаритка не чувствует такое милосердие, когда именно ей придется идти на жертвы.
И все-таки Суитберт надеялся, что Магнус и Маргаритка скрасят друг другу одиночество. Потому что как бы ни любил отец-король Маргаритку, восхищаясь ее щедрым сердцем, умом и мужеством, он знал, что дочь одинока, противостоит матери и выглядит незаметной для всякого, когда ее сравнивают с когортой сестер. Он не понимал, почему все называли дочь простушкой. По нему, так она прекрасна, но, может, потому что отцу открыта ее душа.
Что до дара Маргаритки, или проклятия, как называли его некоторые, конечно, король видел, как беспокоит тот людей, однако только не его самого. Ему было интересно, что же такое на уме у Олимпии, что она избегала касаться Маргаритки многие годы. И что задумала такое, что решила убрать его с дороги? Во что он мог вмешаться, что королева так забеспокоилась?
Король открыл один глаз. Приставленная следить за ним горничная задремала на стуле, ее штопка соскользнула с колен на пол. Король открыл следом другой глаз и сел. И тут как раз в спальню из гардеробной вошел Денби, королевский камердинер. Рот у Денби широко открылся, а брови взлетели вверх. Не успел он вымолвить слово, как король прижал палец к губам и поманил камердинера к себе.
Денби подошел к кровати, и король Суитберт прошептал ему на ухо:
— Где Маргаритка?
Денби выпрямился во весь рост, на лице его отразились противоречивые чувства.
Король упер руки в бока и уставился на Денби, приняв вид грозного властелина, насколько это возможно в помятой ночной рубашке и со всклокоченными волосами.
— Не забывай, я еще пока здесь король, — заявил он.
Вздохнув, Денби наклонился и промолвил:
— Она в подземелье. Королева пообещала и меня туда отправить, если я вам проболтаюсь.
— Что? — вскричал король.
Горничная встрепенулась на стуле и снова погрузилась в дремоту, сопя, как воспитанная барышня.
Суитберт спустил ноги с кровати и потопал в гардеробную, дав знак Денби следовать за собой. Выдернул из комода бриджи и, пока натягивал сначала на одну ногу, потом на другую, сыпал вопросами:
— Что, черт возьми, она делает в подземелье? Что тут вообще творится? Почему Олимпия не вызволит ее оттуда?
Он застегнул штаны, заправляя рубашку, и сунул ноги в туфли.
Денби прочистил горло, чувствуя себя весьма не в своей тарелке.
— Ну? — настойчиво вопросил король.
Денби вновь откашлялся и тихим голосом, словно тем самым преуменьшал и новость, поведал:
— Э, так ее туда посадила сама королева Олимпия.
— Возмутительно! — вскипел король. — Зачем, бога ради, ее матери… ладно, мы вытащим Маргаритку. Пойдем.
И король выскользнул через заднюю дверь гардеробной в коридор. Подол ночной рубашки выбился из штанов короля и развевался позади, как флаг. Вслед за хозяином устремился Денби.