Каратель

Эван

4 года

Я выключила таймер на телефоне, глядя на палочку в своей руке со странным, пульсирующим чувством в груди и животе. Я не была уверена, беспокойство это, предвкушение, надежда, тревога или смесь всего этого. Я знала только то, что от этого меня тошнило ещё больше. Что о чём-то да говорило.

Не знаю, какого чёрта произошло.

Я пила противозачаточные с девятнадцати лет.

Никогда не пропускала ни дня.

Это было сумасшествие.

Но я смотрела на две розовые линии.

Мы с Люком, ну, мы никогда особо не говорили о детях. Во всяком случае не о том, чтобы их заводить.

Я никогда не была одной из таких женщин, кто одержим детьми. При взгляде на милого ребёнка я никогда не чувствовала этот «зов матки», о котором слышала от других женщин. Я просто не была так устроена.

Мне нравились дети. Я купала, кормила, укачивала и пела множеству детей по всему миру. Я видела, как некоторые из них делали свои первые шаги, произносили свои первые слова.

Я просто никогда не думала, чтобы самой завести ребёнка.

Полагаю, природа хотела сказать «Готова ты или нет, держи!»

Раздалось три звонких стука в дверь, отчего я резко подскочила.

— Ну, что там?

У меня вырвался смешок, когда я посмотрела в зеркало и увидела себя улыбающейся.

Потому что я не сказала ему.

Я даже не прошептала мысли о том, что могу быть беременна.

Он понятия не имел, что я купила тест.

Я просто… хотела узнать, прежде чем беспокоить и его тоже.

Но, полагаю, мы ведь о Люке говорили.

Он всё знал и всё видел.

Я потянулась к двери, чтобы отпереть её.

Через секунду она открылась, и вошёл Люк.

Прошло четыре года, а он всё ещё был в чёрной байке с белыми завязками. Честно говоря, он больше не стеснялся при мне своих шрамов, но я думаю, это просто была привычка. На самом деле, на его прошедший день рождения я подарила ему подарочный сертификат в местный тату-салон, где работал один парень по имени Хантер, который специализировался на перекрытии шрамов татуировками и сделал мне огромный, замысловатый, чёрно-серый биомеханический эскиз.

Я хотела, чтобы он больше никогда не видел слово «раб», когда будет смотреть на себя.

Я нервничала, вручая ему сертификат, но он на самом деле чертовски… засветился.

Но он сказал мне, что эскиз нужно подправить.

Он не говорил, как именно.

Пока не пришёл домой с татуировкой на коже.

Он попросил Хантера добавить ярко-красное, анатомически правильное сердце в центре. И если присмотреться достаточно близко, можно было увидеть на одном из клапанов «Эв».

А я, ну, я расплакалась как чёртов ребёнок.

Но он всё равно был фанатом своих баек.

Откровенно говоря, я тоже.

— Ну? — спросил он, немного самодовольно, будто гордился собой.

— Как ты узнал? — спросила я, отворачивая тест от его всевидящих глаз.

— Ты больше игралась с едой, чем ела. Ты бледная. У тебя болит грудь. И, знаешь, ты пропустила чёртовы месячные, Эв. Довольно тяжело не сложить это всё в кучу.

— Мы никогда не говорили о детях, — осторожно произнесла я.

— Раньше не возникало никаких факторов, — он пожал плечами, потянулся за тестом и перевернул его.

— Люк…

Он молчал долгое мгновение.

Затем поднял глаза, с нечитаемым выражением, что бывало часто.

— Может, нам стоит оставить хижину в лесу, — сказал он, его губы слегка дёрнулись. — Если это девочка, и какой-то придурок когда-нибудь разобьёт ей сердце…

— Ты не можешь убивать и растворять парней нашей дочери, Люк, — с искренней улыбкой ответила я.

— Хочешь поспорить?